| Главная » Книги |
Бальмонт Константин Дмитриевич - Жар-птица, Страница 7
Бальмонт Константин Дмитриевич - Жар-птицаsp;
И одна из них была родная,
А другая падчерица. Горе -
Пред любимой - нелюбимой быть.
Имя первой - гордое, Надмена,
А второй - смиренное, Маруша.
Но Маруша все ж была красивей,
Хоть Надмена и родная дочь.
Целый день работала Маруша,
За коровой приглядеть ей надо,
Комнаты прибрать под звуки брани,
Шить на всех, варить, и прясть, и ткать.
Целый день работала Маруша,
А Надмена только наряжалась,
А Надмена только издевалась
Над Марушей: Ну-ка, ну еще.
Мачеха Марушу поносила:
Чем она красивей становилась,
Тем Надмена все была дурнее,
И решили две Марушу сжить.
Сжить ее, чтоб красоты не видеть,
Так решили эти два урода,
Мучили ее - она терпела,
Били - все красивее она.
Раз, средь зимы, Надмене наглой,
Пожелалось вдруг иметь фиалок.
Говорит она: "Ступай, Марушка,
Принеси пучок фиалок мне.
Я хочу заткнуть цветы за пояс,
Обонять хочу цветочный запах".
"Милая сестрица", - та сказала,
"Разве есть фиалки средь снегов!"
"Тварь! Тебе приказано! Еще ли
Смеешь ты со мною спорить, жаба?
В лес иди. Не принесешь фиалок, -
Я тебя убью тогда. Ступай!"
Вытолкала мачеха Марушу,
Крепко заперла за нею двери.
Горько плача, в лес пошла Маруша,
Снег лежал, следов не оставлял.
Долго по сугробам, в лютой стуже,
Девушка ходила, цепенея,
Плакала, и слезы замерзали,
Ветер словно гнал ее вперед.
Вдруг вдали Огонь ей показался,
Свет его ей зовом был желанным,
На гору взошла она, к вершине,
На горе пылал большой костер.
Камни вкруг Огня, числом двенадцать,
На камнях двенадцать светлоликих,
Трое - старых, трое - помоложе,
Трое - зрелых, трое - молодых.
Все они вокруг Огня молчали,
Тихо на Огонь они смотрели,
То двенадцать Месяцев сидели,
А Огонь им разно колдовал.
Выше всех, на самом первом месте
Был Ледень, с седою бородою,
Волосы - как снег под светом лунным,
А в руках изогнутый был жезл.
Подивилась, собралася с духом,
Подошла и молвила Маруша:
"Дайте, люди добры, обогреться,
Можно ль сесть к Огню? Я вся дрожу".
Головой серебряно-седою
Ей кивнул Ледень: "Садись, девица.
Как сюда зашла? Чего ты ищешь?"
"Я ищу фиалок", - был ответ.
Ей сказал Ледень: "Теперь не время.
Снег везде лежит". - "Сама я знаю.
Мачеха послала и Надмена.
Дай фиалок им, а то убьют".
Встал Ледень и отдал жезл другому,
Между всеми был он самый юный.
"Братец Март, садись на это место".
Март взмахнул жезлом поверх Огня.
В тот же миг Огонь блеснул сильнее,
Начал таять снег кругом глубокий,
Вдоль по веткам почки показались,
Изумруды трав, цветы, весна.
Меж кустами зацвели фиалки,
Было их кругом так много, много,
Словно голубой ковер постлали.
"Рви скорее!" - молвил Месяц Март.
И Маруша нарвала фиалок,
Поклонилась кругу Светлоликих,
И пришла домой, ей дверь открыли,
Запах нежный всюду разлился.
Но Надмена, взяв цветы, ругнулась,
Матери понюхать протянула,
Не сказав сестре: "И ты понюхай".
Ткнула их за пояс, и опять.
"В лес теперь иди за земляникой!"
Тот же путь, и Месяцы все те же,
Благосклонен был Ледень к Маруше,
Сел на первом месте брат Июнь.
Выше всех Июнь, красавец юный,
Сел, поверх Огня жезлом повеял,
Тотчас пламя поднялось высоко,
Стаял снег, оделось все листвой.
По верхам деревья зашептали,
Лес от пенья птиц стал голосистым,
Запестрели цветики-цветочки,
Наступило лето, - и в траве
Беленькие звездочки мелькнули,
Точно кто нарочно их насеял,
Быстро переходят в землянику,
Созревают, много, много их.
Не успела даже оглянуться,
Как Маруша видит гроздья ягод,
Всюду словно брызги красной крови,
Земляника всюду на лугу.
Набрала Маруша земляники,
Услаждались ею две лентяйки.
"Ешь и ты", Надмена не сказала,
Яблок захотела, в третий раз.
Тот же путь, и Месяцы все те же,
Брат Сентябрь воссел на первом месте,
Он слегка жезлом костра коснулся,
Ярче запылал он, снег пропал.
Вся Природа грустно посмотрела,
Листья стали падать от деревьев,
Свежий ветер гнал их над травою,
Над сухой и желтою травой.
Не было цветов, была лишь яблонь.
С яблоками красными. Маруша
Потрясла - и яблоко упало,
Потрясла - другое. Только два.
"Ну, теперь иди домой скорее", -
Молвил ей Сентябрь. Дивились злые.
"Где ты эти яблоки сорвала?"
"На горе. Их много там еще".
"Почему ж не принесла ты больше?
Верно все сама дорогой съела!"
"Я и не попробовала яблок.
Приказали мне домой идти".
"Чтоб тебя сейчас убило громом!"
Девушку Надмена проклинала.
Съела красный яблок. - "Нет, постой-ка,
Я пойду, так больше принесу".
Шубу и платок она надела,
Снег везде лежал в лесу глубокий,
Все ж наверх дошла, где те Двенадцать.
Месяцы глядели на Огонь.
Прямо подошла к костру Надмена,
Тотчас руки греть, не молвив слова.
Строг Ледень, спросил: "Чего ты ищешь?
"Что еще за спрос?" - она ему.
"Захотела, ну и захотела,
Ишь сидит, какой, подумать, важный,
Уж куда иду, сама я знаю".
И Надмена повернула в лес.
Посмотрел Ледень - и жезл приподнял.
Тотчас стал Огонь гореть слабее,
Небо стало низким и свинцовым,
Снег пошел, не шел он, а валил.
Засвистал по веткам резкий ветер,
Уж ни зги Надмена не видала,
Чувствовала - члены коченеют,
Долго дома мать ее ждала.
За ворота выбежит, посмотрит,
Поджидает, нет и нет Надмены,
"Яблоки ей верно приглянулись,
Дай-ка я сама туда пойду".
Время шло, как снег, как хлопья снега.
В доме все Маруша приубрала,
Мачеха нейдет, нейдет Надмена.
"Где они?" Маруша села прясть.
Смерклось на дворе. Готова пряжа.
Девушка в окно глядит от прялки.
Звездами над ней сияет Небо.
В светлом снеге мертвых не видать.
ЖЕРНОВА
Вертитесь, обращайтесь,
Мои жернова.
Литовская песня
Вертитесь, обращайтесь,
Мои жернова.
Вы, мысли, разрешайтесь
В певучие слова.
В душе есть тоже зерна,
И долго и упорно
Таятся зерна те
В душевной темноте.
Но мрак души не вечен,
Восходят зеленя.
О, милый, ты отмечен
Там в сердце у меня.
Вот стебли зеленеют,
Желтеют и полнеют.
Густеет их толпа,
И мирно ждет серпа.
Красиво жнется нива,
Красив склоненный жнец.
О, все в тебе красиво,
И мой ты наконец.
Лежат снопы рядами,
Блестят они пред нами,
Наполнены воза,
Любуются глаза.
Вы, зерна, возвращайтесь,
Уж мельница жива.
Вертитесь, обращайтесь,
Мои жернова.
Без друга, молодая,
На мельнице была я,
Вдвоем зерно дроблю,
Люблю тебя, люблю.
КОЛОС
Рек Атлант: "Пшеничный колос - дар Венеры, как пчела,
С высоты Звезды Вечерней власть Звезды их принесла".
Дар блистательной Венеры - нежный хлеб и желтый мед.
И колосья золотятся, и в лугах пчела поет.
В пышноцветной Атлантиде, меж садов и пирамид,
Слышу я; пшеничный колос, там в веках, в веках шумит.
Вижу я равнины Майи, и Халдейские поля,
Ширь предгорий Мексиканских, Перу, дышит вся Земля.
Там пшеничные колосья, тяжелея, смотрят вниз,
Там агавы змейно светят, желтый светится маис.
И они даны, быть может, нам небесной вышиной,
Но ржаной, ржаной наш колос - достоверно он земной.
Наш земной, и мой родной он, шелестящий в тишине,
Между Северных селений без конца поющий мне.
О Славянской нашей доле, что не красочна в веках,
Но раздольна, и хрустальна в непочатых родниках.
О Славянской нашей думе, что идет со дна души,
И поет, как этот колос, в храме Воздуха, в тиши.
В бесконечных, ровных, скорбных предрешениях судеб,
Темных, да, как клад подземный, нужных нам, как черный хлеб.
Нужных нам, как шелестящий колос, колос наш ржаной.
Чтобы мир не расставался с тайной чарой, нам родной.
ЛЕН
Странный сон мне ночью снился: будто всюду лен,
Голубое всюду поле в синеве времен.
Нежно-малые цветочки, каждый жив, один,
Каждый, в малости, создатель мировых глубин.
Все цветки глядят, и взор их - в стороне одной,
И смущение и радость овладели мной.
Вот проходит зыбь морская, зыбь морского сна,
Здесь и там светло мелькает в Море белизна.
Что-то будто бы хоронят и святят цветы,
В посвященьи кто-то стонет, стелются холсты.
Кто-то был, и изменился, и кого-то нет,
Жизнь и смерть в цветочке каждом, и лазурный свет.
Каждый, в малости, создатель голубого сна,
Синей зыбью снова дышит, шепчет глубина.
И безбрежно так и нежно всюду в мире лен,
Голубое всюду поле в синеве времен.
ЗАРИНА
По-санскритски Тамара - Вода,
Массагетская диво-царица Томирис
есть Дочь Океана,
А владычица Сакских степей есть Зарина, Заря,
Что всегда
Достоверна над зыбью тумана,
Достоверною волей тверда,
Хоть и нежно сияет, горя,
Как сияют снега на вершинах, цветы, и каменья,
и пена,
Как сияла, сияет, и будет сиять,
Лунный камень, Елена,
Лунный Эллинский сон, и Троянский, и наш,
до скончания дней,
Роковая печать
Тех, кто в счастье влюблен,
Тех, в ком Агни, Огонь, созиданье, светящийся,
красочный сон,
Тех, чьи мысли - безбрежность морей,
Роковая печать
Для поющей, для огненной, плещущей, думы
предвечной моей.
ЖИВАЯ ВОДА
ЗНАК: КРАСНЫЙ РУБИН
Карбункул, иначе красный рубин, иначе
лик или цвет огня, от Солнца имеет дар
светить в темноте, и быть надлежащим
оружием против отравы.
Жан де ля Тай де Бондаруа
ВОЛХ
Мы Славяне - дети Волха, а отец его - Словен,
Мы всегда как будто те же, но познали смысл измен.
Прадед наш, Словен могучий, победительный был змей,
Змейно стелется ковыль наш в неоглядности степей.
Волх Всеславич, многоликий, оборачиваться мог,
Волхом рыскал, был он сокол, тур был красный, златорог.
Солнцеликий, змеегибкий, бесомудрый, чародей,
Он от женщины красивой нас родил, крылатых змей.
Сам от женщины красивой и от змея был рожден,
Так гласит об этом голос отдалившихся времен.
Молода княжна гуляла, расцветал весенний сад,
С камня змей скочил внезапно, изумрудный светит взгляд.
Вьется лентой переливной, прикоснулся белых ног,
Льнет к чулочику шелкову, бьет сафьянный башмачок.
Белизну ноги ласкает, затуманил, опьянил.
И содвинулись недели, Волх рожден прекрасной был.
Сине Море сколебалось, пошатнулась глубина,
С солнцем красным в Небе вместе закраснелася Луна.
И от рыб по Морю тучи серебристые пошли,
И летели птицы в Небе, словно дым стоял вдали.
Скрылись туры и олени за громадой синих гор,
Зайцы, волки, и медведи все тревожатся с тех пор.
И протяжно на озерах кличет стая лебедей,
Ибо Волх родился в мире, сокол, волк он, тур, и змей.
Оттого в степи и в чащах зверь нам радость, не беда,
И змеею наша песня длится, тянется всегда.
Оттого и вещий Волхов именит среди стихий,
Чародеем он зовется, вековой речной наш змий.
И по суше, и по Морю, всюду в мире, далеко,
Прозвучит в столетьях песня про богатого Садко.
СВЕТОГОР И МУРОМЕЦ
Был древле Светогор, и Муромец могучий,
Два наши, яркие в веках, богатыря.
Столетия прошли, и растянулись тучей,
Но память их живет, но память их - заря,
Забылся Светогор. А Муромец бродячий,
Наехав, увидал красивую жену.
Смущен был богатырь. А тот, в мечте лежачей, -
Умно ли, - предал ум, оглядку волка, сну.
Красивая жена, лебедка Светогора,
Сманила Муромца к восторгам огневым,
И тот не избежал обмана и позора,
Губами жадными прильнул к губам слепым.
Проснувшись, Светогор узнал о вещи тайной,
Он разорвал жену, и разметал в полях.
А дерзкий Муромец ст 
| |
| Просмотров: 420 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры