Вересаев Викентий Викентьевич - Из книги "Записи для себя"

ыслью к тому же самому. Уже умер Южин, умер Сологуб. Но профессор Мануйлов все еще живет, - живой, отказывающийся умереть труп, уже не узнающий своих близких. Мария Александровна, вдова моего дяди по матери, вот уже четыре года не встает, полураздавленная параличом. Высшие духовные отправления все умерли, недержание мочи и кала, все время из нее течет; вонь и мокреть. Дочь измучилась с нею до отчаяния.

   Я хочу кричать, вопить: дайте мне право свободно распоряжаться собою! Примите мое завещание, исполните его. Если я окажусь негодным для жизни, если начнет разлагаться мое духовное существо,- вы, друзья, вы, кто любит меня,- докажите делом, что вы мне друзья и меня любите. Сделайте так, чтобы мне достойно уйти из жизни, если сам я буду лишен возможности сделать это!

  

  

   - Бабка, пора тебе помирать!

   - Батюшка, и рада бы, да ведь душу-то,- нешто ее выплюнешь?

  

  

   Доктор X. Умирала его мать,- он ее очень любил. Паралич, отек легких, глубокие пролежни, полная деградация умственных способностей. Дышащий труп.

   Сестра милосердия:

   - Пульс падает,- вспрыснуть камфару?

   - Вспрысните морфий. Сестра изумленно раскрыла глаза:

   - Морфий?

   Он властно и раздельно повторил:

   - Вспрысните морфий!

   Мать умерла.

   У меня к нему - тайное восхищение, любовь и надежда. И раз я ему сказал:

   - Самый для меня безмерный ужас, это жить, разбитым параличом. А у меня в роду и со стороны отца, и со стороны матери многие умерли от удара. Если меня разобьет паралич, то обещайте мне... Да?

   Мы поглядели друг другу в глаза, он с молчаливым обещанием опустил веки.

  

  

   Тут самое главное: человеку должна быть дана возможность встретить смерть достойно.

  

  

   Из дневника.- 18 июля 1929 года. Коктебель.- Последний автопортрет Рембрандта. В биографии его читаю описание портрета: "весь сгорбленный, седой, исхудалый, он кажется тенью прежнего атлета - Рембрандта". Ему в это время было 61 год. Давид Юм в автобиографии своей пишет: "я нахожу, что человек, умирающий шестидесяти пяти лет, только освобождается от нескольких лет дряхлости,- почему и трудно найти человека, который был бы привязан к жизни меньше меня".

   Да, все это очень внушительно. Мне идет шестьдесят третий год. Но я еще не чувствую надвигающейся смерти, в душе бодро и крепко. Огромная охота работать. Играю в теннис. Чувствую себя в душе настолько молодым, что иногда мелькает мысль: да не ошибка ли, что у меня в паспорте год рождения показан 1867 и что вот эти дряхлые, сгорбленные, такие бесспорные старики - мои ровесники?

   А все-таки все это уже очень близко и передо мною. Вчера ходил у себя по саду, подвязывал виноградные лозы к тычкам и думал: скоро, скоро уже придется жить "на пенсии",- на духовной пенсии, с "заслуженным правом не работать". И не мог себе представить: как же это я тогда буду жить? Греться на солнышке, вспоминать былое и вот так ходить по саду, дрожащими руками подвязывать лозы, И больше ничего. Какая нелепость!

  

  

   И умереть на солнце и на воле

   Душистой смертью скошенной травы.

  

   (Мое)

  

  

   Умирал один мой знакомый, человек глубоко верующий. Пошел его проведать. Иссох, оброс седою бородою. Жена все силы на него кладет. Лицо у нее бледное от бессонных ночей и хлопот. Что-то мне рассказывает, улыбаясь. Он враждебно посмотрел на нее и сказал:

   - Вот! Я умираю, а она каким тоном говорит!

  

  

   9 сент. 1940 г.- Давление крови у меня непрерывно растет, и все меры мало помогают. Сейчас - 210. Совершенно не могу физически работать, что меня всегда так живило. Мало и трудно могу работать умственно: сейчас же начинаются боли в голове. Что ж! Семьдесят три года. Пора и честь знать. Удивительно, как смерть меня мало пугает!

   Последним желанием Анаксагора было, чтобы в день его кончины ежегодно устраивались детские игры. Я на это не имею права, потому что для детей ничего не сделал. Но я бы хотел, чтобы при моей смерти звучал детский смех, чтобы все кругом улыбались, чтобы не было похоронного настроения, люди не ходили бы с повешенными носами, не вздыхали бы скорбно. Пусть не стоит надо мною Шубертовскнй "Wilder Knochenmann" - "дикий костяной человек" с косою. Пусть реет благостный Thanatos, брат-близнец Сна.

  

  

   ----------------------------------------

   Москва, Библиотека "Огонек", издательство "Правда", 1961. Т.5, стр. 172-228

   OCR: Н.Цырлин, nzyrlin.narod.ru, февраль 2007