Главная » Книги

Вагинов Константин Константинович - Стихотворения и поэмы, Страница 7

Вагинов Константин Константинович - Стихотворения и поэмы


1 2 3 4 5 6 7

;  Но на пути ты изнемог,
   От смеха адского продрог.
   Я бился, бился и взлетал,
   С тобою вместе в ров упал.
   Но будет, будет вновь полет.
   В ночных рубашках мотыльки
   Гасили в окнах огоньки.
  
  
   * * *
  
   Звукоподобие проснулось,
   Лицом к поэту повернулось
   И медленно, как автомат,
   Сказало:
   Сегодня вставил ты глаза мне
   И сердце в грудь мою вогнал.
   Уже я чувствую желанье,
   Я, изваянье,
   Перехожу в разряд людей.
   И стану я, как вы, загадкой,
   И буду изменяться я,
   Хоть волосы мои не побелеют,
   Иначе будут петь глаза.
   Быть может, стану я похоже
   На жемчуг, потерявший цвет,
   И полюбить меня не сможет
   Эпохи нашей человек.
   Я ухожу, меня проклянешь
   И постараешься отнять
   Глаза Психеи, сердце вынуть
   И будешь в мастерскую звать.
   Теперь враги мы. Безнадежно
   - Остановись! - воскликнешь ты.
   Звукоподобие другое
   Ты выставишь из темноты.
   Оно последует за мною
   Быть может враг, быть может друг,
   Мы будем биться иль ликуя
   Покажем мы пожатье рук.
  
  
   * * *
  
   "Как жаль, - подумалось ему,
   "Осенний ветер... ночи голубые
   "Я разлюбил свою весну.
   "Перед судилищем поэтов
   "Под снежной вьюгой я стоял,
   "И каждый был разнообразен,
   "И я был как живой металл,
   "Способен был соединиться
   "И золото, вобрав меня,
   "Готово было распуститься
   "Цветком прекрасным,
   "Пришла бы нежная пора
   "И с ней бы солнце появилось,
   "И из цветка бы, как роса,
   "Мое дыханье удалилось".
  
   Март 1931
  
  
   * * *
  
   I
  
   За годом год, как листья под ногою,
   Становится желтее и печальней.
   Прекрасной зелени уже не сохранить
   И звона дивного любви первоначальной.
   И робость милая и голоса друзей,
   Как звуки флейт, уже воспоминанье.
   Вчерашний день терзает как музей,
   Где слепки, копии и подражанья.
  
   II
  
   Идешь по лестнице, но листья за тобой
   Сухой свой танец совершают
   И ласковой, но черною порой,
   Как на театре хор, перебегают.
  
   Апрель 1931
  
  
   Ночное пьянство
  
   И точно яблоки румяны
   И точно яблоки желты,
   Сидели гости на диване,
   Блаженно раскрывая рты
   Собранье пеньем исходило:
   Сперва madame за ним ходила,
   Потом monsieur ее сменил...
   Декольтированная дама,
   Как непонятный сфинкс, стояла,
   Она держала абажур,
   На нем Психея и Амур,
   Из тюля нежные цветочки
   И просто бархатные точки.
   Стол был ни беден, ни богат,
   Картофельный белел салат.
   И соловей из каждой рюмки
   Стремглав за соловьем летел.
   Раскланиваясь грациозно,
   Старик пленительный запел:
   Зачем тревожишь ночью лунной
   Любовь и молодость мою.
   Ведь девушкою легкострунной
   Своей души не назову.
   Она веселая не знала,
   Что ей погибель суждена.
   Вакханкой томною плясала
   И радостная восклицала:
   - Ах, я пьяна, совсем пьяна!.
   И полюбила возноситься,
   Своею легкостью кичиться,
   Пчелой жужжащею летать,
   Безмолвной бабочкой порхать...
   И вдруг на лестнице стоять.
   Теперь, усталая, не верит
   В полеты прежние свои
   И лунной ночью лицемерит
   Там, где свистали соловьи.
   Старик пригубил. Смутно было.
   Луна над облаком всходила.
   И стало страшно, что не хватит
   Вина средь ночи.
  
  
   Голос
  
   Столица глядела
   Развалиной.
   Гражданская война летела
   Волной.
   И Нэп сошел и развалился
   В Гостином пестрою дугой.
   Самодовольными шарами
   Шли пары толстые.
   И бриллиантами качали
   В ушах.
   И заедали анекдотом
   И запивали опереттой
   Борьбу.
   В стекло прозрачное одеты,
   Огни мерцали.
   Растраты, взятки и вино
   Неслись, играя в домино.
   Волнующий и шелестящий
   И бледногубый голос пел,
   Что чести нет.
   И появлялся в кабинете
   В бобры мягчайшие одет;
   И превращался в ресторане
   Он в сногсшибательный обед.
   И, ночью, в музыкальном баре
   Нарядной девою звучал
   И изворотливость веселую,
   Как победителя ласкал.
  
  
   * * *
  
   Пред Революцией громадной,
   Как звезды, страны восстают.
   Вбегает негр.
   Высокомерными глазами
   Его душа окружена,
   Гарлема дикими ночами
   Она по-прежнему пьяна.
   Его мечты: разгладить волос,
   И кожи цвет чтоб был белей,
   Чтоб ласковый ликерный голос
   Пел о любви.
   Неясным призраком свободы
   Он весь заполонен.
   Вино и карты и блужданье
   Свободою считает он.
   Идет огромный по проспекту,
   Где головы стоят,
   Где комсомольцы, комсомолки
   Идут как струнный лад.
   И государственностью новой
   Где человек горит,
   Надеждою неколебимой,
   Что мир в ответ звучит.
  
  
   * * *
  
   Психея дивная,
   Где крылья голубые
   И легкие глаза
   И косы золотые.
   Как страшен взгляд очей испепеленный,
   В просторы чистые по-прежнему влюбленный.
   В ужасный лес вступила жизнь твоя.
   Сожженная, ты вспыхивать обречена
   И легким огоньком то здесь, то там блуждаешь,
   И путника средь ночи увлекаешь.
  
  
   Нарцисс
  
   Он не был пьян, он не был болен
   Он просто встретил сам себя
   У фабрики, где колокольня
   В обсерваторию превращена.
   В нем было тускло и спокойно
   И не хотелось говорить.
   Не останавливаясь, хладнокровно
   Пошел он по теченью плыть.
   Они расстались, но встречались
   Из года в год. Без лишних слов
   Неловко головой качали.
   Прошла и юность и любовь.
  
  
   * * *
  
   Золотые глаза,
   Точно множество тусклых зеркал,
   Подымает прекрасная птица.
   Сквозь туманы и свисты дождя
   Голубые несутся просторы.
   Появились под темным дождем
   Два крыла быстролетной певицы,
   И томимый голос зажег
   Бесконечно утлые лица.
   И запели пленительно вдруг
   В обветшалых телах, точно в клетках,
   Соловьи об убитой любви
   И о встречах, губительно редких.
  
  
   * * *
  
   Он с юностью своей, как должно, распрощался
   И двойника, как смерти, испугался.
   Он в круг вступил и, мглою окружен,
   Услышал пред собой девятиструнный стон.
   Ее лица не видел он,
   Но чудилось - оно прекрасно,
   И хор цветов и голоса зверей
   Вливались в круг, объятый ночью властной
   И появилось нежное лицо,
   Как бы обвеянное светом.
   Он чувствовал себя и камнем и свинцом,
   Он ждал томительно рассвета.
  
  
   * * *
  
   Всю ночь дома дышали светом,
   Весь город пел в сиянье огневом,
   Снег падал с крыш, теплом домов согретый,
   Невзрачный человек нырнул в широкий дом
   Он, как и все, был утомлен разлукой
   С своей душой,
   Он, как и все, боролся с зябкой скукой
   И пустотой.
   Пленительны предутренние звуки,
   Но юности второй он тщетно ждет
   И вместо дивных мук - разуверенья муки
   Вокруг него, как дикий сад, растут.
  
  
   * * *
  
   Подделки юную любовь напоминают,
   Глубокомысленно на полочках стоят.
   Так нежные сердца кому-то подражают,
   Заемным опытом пытаются сиять.
   Но первая любовь, она благоухает,
   Она, безумная, не хочет подражать,
   И копии и слепки разбивает,
   И пеньем наполняет берега.
   Но копии, но слепки, точно формы,
   Ее зовут, ее влекут,
   Знакомое предстанет изваянье,
   Когда в музей прохожие войдут.
  
   1933
  
  
   * * *
  
   Кентаврами восходят поколенья
   И музыка гремит.
   За лесом, там, летающее пенье,
   Неясный мир лежит.
   Кентавр, кентавр, зачем ты оглянулся,
   Копыта приподняв?
   Зачем ты флейту взял и заиграл разлуку,
   Волнуясь и кружась?
   Везенья нету в жаркой бездне,
   Кентавр, спеши.
   Забудь, что ты был украшеньем,
   Или не можешь ты?
   Иль создан ты стоять на камне
   И созерцать
   Себя и мир и звезд движенье
   И размышлять.
  
  
   * * *
  
   Норд-ост гнул пальмы, мушмулу, маслины
   И веллингтонию, как деву, колебал.
   Ступеньки лестниц, словно пелерины,
   К плечам пришиты были скал.
   По берегу подземному блуждая,
   Я встретил соловья, он подражал
   И статую из солнечного края
   Он голосом своим напоминал.
   Я вышел на балкон подземного жилища,
   Шел редкий снег и плавала луна,
   И ветер бил студеным кнутовищем,
   Цветы и травы истязал.
   Я понял, что попал в Элизиум кристальный,
   Где нет печали, нет любви,
   Где отраженьем ледяным и дальним
   Качаются беззвучно соловьи.
  
   1933, Крым
  
  
   Южная зима
  
   Как ночь бессонную зима напоминает,
   И лица желтые, несвежие глаза,
   И солнца луч природу обольщает,
   Как незаслуженный и лучезарный взгляд.
   Среди пытающихся распуститься,
   Средь почек обреченных он блуждал.
   Сочувствие к обманутым растеньям
   Надулось в нем, как парус, возросло.
   А дикая зима все продолжалась,
   То падал снег, то дождь, как из ведра,
   То солнце принуждало распускаться,
   А под окном шакалы до утра.
   Здесь пели женщиной, там плакали ребенком,
   Вдруг выли почерневшею вдовой,
   И псы бездомные со всех сторон бежали
   И возносили лай сторожевой.
   Как ночь бессонную зима напоминает,
   Камелии стоят, фонарь слезу роняет.
  
   1933
  
  
   * * *
  
   Почувствовал он боль в поток людей глядя,
   Заметил женщину с лицом карикатурным,
   Как прошлое уже в ней узнавал
   Неясность чувств и плеч скульптурность,
   И острый взгляд и кожи блеск сухой.
   Он простоял, но не окликнул.
   Он чувствовал опять акаций цвет густой
   И блеск дождя и воробьев чириканье.
   И оживленье чувств, как крепкое вино,
   В нем вызвало почти головокруженье,
   Вновь целовал он горький нежный рот
   И сердце, полное волненья.
   Но для другого, может быть, еще
   Она цветет, она еще сияет,
   И, может быть, тот золотым плечом
   Тень от плеча в истоме называет.
  
  
   * * *
  
   Вступил в Крыму в зеркальную прохладу,
   Под градом желудей оркестр любовь играл.
   И, точно призраки, со всех концов Союза
   Стояли зрители и слушали Кармен.
   Как хороша любовь в минуту увяданья,
   Невыносим знакомый голос твой,
   Ты вечная, как изваянье,
   И слушатель томительно другой.
   Он, как слепой, обходит сад зеленый
   И трогает ужасно лепестки,
   И в соловьиный мир, поющий и влюбленный,
   Хотел бы он, как блудный сын, войти.
  
   Декабрь 1933, Ялта
  
  
   Ленинград
  
   Промозглый Питер легким и простым
   Ему в ту пору показался.
   Под солнцем сладостным, под небом голубым
   Он весь в прозрачности купался.
   И липкость воздуха и черные утра,
   И фонари, стоящие, как слезы,
   И липкотеплые ветра
   Ему казались лепестками розы.
   И он стоял, и в северный цветок,
   Как соловей, все более влюблялся,
   И воздух за глотком глоток
   Он пил - и улыбался.
   И думал: молодость пройдет,
   Душа предстанет безобразной
   И почернеет, как цветок,
   Мир обведет потухшим глазом.
   Холодный и язвительный стакан,
   Быть может, выпить нам придется,
   Но все же роза с стебелька
   Нет-нет и улыбнется.
   Увы, никак не истребить
   Виденья юности беспечной.
   И продолжает он любить
   Цветок прекрасный бесконечно.
  
   Январь 1934
  
  
   * * *
  
   В аду прекрасные селенья
   И души не мертвы.
   Но бестолковому движенью
   Они обречены.
   Они хотят обнять друг друга,
   Поговорить...
   Но вместо ласк - посмотрят тупо
   И ну грубить.
  
   Февраль 1934
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
Просмотров: 374 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа