Главная » Книги

Вагинов Константин Константинович - Стихотворения и поэмы, Страница 2

Вагинов Константин Константинович - Стихотворения и поэмы


1 2 3 4 5 6 7

  
   Спит в ресницах твоих золоченых
   Мой старинный умерший сад,
   За окном моим ходят волны,
   Бури свист и звезд голоса,
   Но в ресницах твоих прохлада,
   Тихий веер и шелест звезд.
   Ничего, что побит градом
   За окном огород из роз.
  
  
   * * *
  
   В.Л.
  
   Упала ночь в твои ресницы,
   Который день мы стережем любовь;
   Антиохия спит, и синий дым клубится
   Среди цветных умерших берегов.
   Орфей был человеком, я же сизым дымом.
   Курчавой ночью тяжела любовь, -
   Не устеречь ее. Огонь неугасимый
   Горит от этих мертвых берегов.
  
  
   * * *
  
   Покрыл, прикрыл и вновь покрыл собою
   Небесный океан наш томный, синий сад,
   Но так же нежны у тебя ладони,
   Но так же шелестят земные небеса.
   Любовь томит меня огромной, знойной птицей,
   Вдыхать смогу ль я запах милых рук?
   Напрасно машут вновь твои ресницы,
   Один останусь с птицей на ветру.
  
  
   * * *
  
   Опять у окон зов Мадагаскара,
   Огромной птицей солнце вдаль летит,
   Хожу один с зефиром у базара,
   Смешно и страшно нам без солнца жить.
   Как странен лет протяжных стран Европы,
   Как страшен стук огромных звезд,
   Но по плечу меня прохожий хлопнул -
   Худой, больной и желтый, как Христос.
  
  
   * * *
  
   Камин горит на площади огромной
   И греет девушка свой побледневший лик.
   Она бредет еврейкою бездомной,
   И рядом с нею шествует старик.
   Луна, как червь, мой подоконник точит.
   Сырой табун взрывая пыль летит
   Кровавый вихрь в ее глазах клокочет.
   И кипарисный крест в ее груди лежит.
  
  
   * * *
  
   Один бреду среди рогов Урала,
   Гул городов умолк в груди моей,
   Чернеют косы на плечах усталых, -
   Не отрекусь от гибели своей.
   Давно ли ты, возлюбленная, пела,
   Браслеты кораблей касались островов,
   Но вот один оплакиваю тело,
   Но вот один бреду среди снегов.
  
  
   IV
  
  
   * * *
  
   В нагорных горнах гул и гул, и гром,
   Сквозь груды гор во Мцхетах свечи светят,
   Под облачным и пуховым ковром
   Глухую бурю, свист и взвизги слышишь?
   О, та же гибель и для нас, мой друг,
   О так же наш мохнатый дом потонет.
   В широкой комнате, где книги и ковры,
   Зеленой лампы свет уже не вздрогнет.
  
  
   * * *
  
   И умер он не при луне червонной,
   Не в тонких пальцах золотых дорог,
   Но там, где ходит сумрак желтый,
   У деревянных и хрустящих гор.
   Огонь дрожал над девой в сарафане
   И ветер рвал кусок луны в окне,
   А он все ждал, что шар плясать устанет,
   Что все покроет мертвый белый снег.
   Крутись же, карусель, над синею дорогой,
   Подсолнечное семя осыпай,
   Пусть спит под ним тяжелый, блудный город,
   Души моей старинный, черный рай.
  
  
   * * *
  
   Я встал пошатываясь и пошел по стенке
   А Аполлон за мной, как тень скользит
   Такой худой и с головою хлипкой
   И так протяжно, нежно говорит:
   "Мой друг, зачем ты взял кусок Эллады,
   Зачем в гробу тревожишь тень мою!"
   Забился я под злобным жестким взглядом
   Проснулся раненый с сухой землей во рту.
   Ни семени ни шелкового зуда
   Не для любви пришел я в этот мир
   Мой милый друг, вдави глаза плечами
   И обверни меня изгибом плеч твоих.
  
  
   * * *
  
   Палец мой сияет звездой Вифлеема
   В нем раскинулся сад, и ручей благовонный звенит,
   И вошел Иисус, и под смоквой плакучею дремлет
   И на эллинской лире унылые песни твердит.
   Обошел осторожно я дом, обреченный паденью,
   Отошел на двенадцать неровных, негулких шагов
   И пошел по Сенной слушать звездное тленье
   Над застывшей водой чернокудрых снегов.
  
  
   * * *
  
   Чернеет ночь в моей руке подъятой,
   Душа повисла шаром на губах;
   А лодка все бежит во ржи зеленоватой,
   Пропахло рожью солнце в облаках.
   Что делать мне с моим умершим телом,
   Зачем несусь я снова на восход;
   Костер горел и были волны белы,
   Зачем же дверь опять меня зовет?
   Бреду по жести крыш и по оконным рамам,
   Знакомый запах гнили и болот.
   Ходил другой с своею вечной дамой,
   Ходил внизу и целовал ей рот.
  
  
   * * *
  
   Темнеет море и плывет корабль
   От сердца к горлу сквозь дожди и вьюгу
   Но нет пути и пухнут якоря
   Горячим сургучом остекленели губы
   Их не разъять не выпустить корабль
   Матросы в шубах 3-й день не ели
   Напрасно всходит глаз моих заря
   Напрасно пальцы бродят по свирели.
  
  
   V
  
  
   * * *
  
   Вышел на Карповку звезды считать
   И аршином Оглы широкую осень измерить
   Я в тюбетейке на мне арестантский бушлат
   А за спиной Луны перевитые песни.
   Друг мой студентом живет в малой Эстонской стране
   Взял балалайку рукой безобразной
   Тихо выводит и ноет и ночи поет
   И мигает затянутым пленкою глазом.
   Знаю там девушки с тающей грудью как воск
   Знаю там солнце еще разудалой и милой Киприды
   Но этот вечер холодный тяжелый как лед
   Перс мой товарищ и лейтенант Атлантиды
   Перс не поймет только грустно станет ему
   Вспомнит он сад и сермяжные волжские годы
   И лейтенант вскинет глаза в темноту
   И услышит в домах голоса полосатого моря.
  
  
   * * *
  
   Прохожий обернулся и качнулся
   Над ухом слышит он далекий шум дубрав
   И моря плеск и рокот струнной славы
   Вдыхает запах слив и трав.
   "Почудилось, наверное, почудилось!
   Асфальт размяк, нагрело солнце плешь!"
   Я в капоре иду мои седые кудри
   Белей зари и холодней чем снег.
  
  
   * * *
  
   Ты догорело солнце золотое
   И я стою свечою восковой
   От пирамид к декабрьскому покою
   Летит закат гробницей ледяной
   Ко мне старик теперь заходит непрестанно
   Он механичен разукрашен и певуч.
   Но в сундуке его былой зари румянец
   Широкий храм и пара белых туч.
  
  
   Петербургский звездочет
  
   I
  
   Дыханьем Ливии наполнен Финский берег.
   Бреду один средь стогнов золотых.
   Со мною шла чернее ночи Мэри,
   С волною губ во впадинах пустых.
   В моем плече тяжелый ветер дышит,
   В моих глазах готовит ложе ночь.
   На небе пятый день
   Румяный Нищий ищет,
   Куда ушла его земная дочь.
   Но вот двурогий глаз повис на небе чистом,
   И в каждой комнате проснулся звездочет.
   Мой сумасшедший друг луну из монтекристо,
   Как скрипку отзвеневшую, убьет.
  
   II
  
   В последний раз дотронуться до облаков поющих,
   Пусть с потолка тяжелый снег идет,
   Под хриплой кущей бархатистых кружев
   Рыбак седой седую песнь прядет.
   Прядет ли он долины Иудеи
   Иль дом крылатый на брегах Невы,
   В груди моей старинный ветер рдеет,
   Качается и ходит в ней ковыль.
   Но он сегодня вышел на дорогу,
   И с девушкой пошел в мохнатый кабачок.
   Он как живой, но ты его не трогай,
   Он ходит с ней по крышам широко.
   Шумит и воет в ветре Гала-Петер
   И девушка в фруктовой слышит струны арф,
   И Звездочет опять прядет в своей карете
   И над Невой клубится синий звездный пар.
   Затем над ним, подъемля крест червонный,
   Качая ризой над цветным ковром,
   Священник скажет: -
   Умер раб Господний, -
   Иван Петров лежит в гробу простом.
  
   III
  
   Мой дом двурогий дремлет на Эрмоне
   Псалмы Давида, мята и покой.
   Но Аполлон в столовой ждет и ходит
   Такой безглазый, бледный и родной.
  
   IV
  
   Рябит рябины хруст под тонкой коркой неба,
   А под глазами хруст покрытых пледом плеч,
   А на руке браслет, а на коленях требник,
   На голове чалма. О, если бы уснуть!
   А Звездочет стоит безглазый и холодный,
   Он выпил кровь мою, но не порозовел,
   А для меня лишь бром, затем приют Господень
   Четыре стороны в глазете на столе.
  
  
   VI
  
  
   * * *
  
   У каждого во рту нога его соседа,
   А степь сияет. Летний вечер тих.
   Я в мертвом поезде на Север еду, в город
   Где солнце мертвое, как лед блестит.
   Мой путь спокоен улеглись волненья
   Не знаю, встретит мать? пожмет ли руку?
   Я слышал, город мой стал иноком спокойным
   Торгует свечками поклоны бьет
   Да говорят еще, что корабли приходят
   Теперь приходят когда город пуст
   Вино и шелк из дальних стран привозят
   И опьяняют мертвого и одевают в шелк.
   Эх, кочегар, спеши, спеши на север!
   Сегодня ночь ясна. Как пахнет трупом ночь!
   Мы мертвые Иван, над нами всходит клевер
   Немецкий колонист ворочает гумно.
  
  
   * * *
  
   Стали улицы узкими после грохота солнца
   После ветра степей, после дыма станиц...
   Только грек мне кивнул площадная брань в переулке,
   Безволосая Лида бежит подбирая чулок.
   Я боюсь твоих губ и во рту твоем язва.
   Пролетели те ночи городской и небесной любви.
   Теплый хлев, чернокудрая дремлет Марыся
   Под жестоким бычьим полушубком моим.
  
  
   * * *
  
   Все же я люблю холодные жалкие звезды
   И свою опухшую белую мать.
   Неуют и под окнами кучи навоза
   И траву и крапиву и чахло растущий салат.
   Часто сижу во дворе и смотрю на кроличьи игры
   Белая выйдет Луна воздух вечерний впивать
   Из дому вытащу я шкуру облезлую тигра.
   Лягу и стану траву, плечи подъемля, сосать.
   Да, в обреченной стране самый я нежный и хилый
   Братья мои кирпичи, Остров зеленый земля!
   Мне все равно, что сегодня две унции хлеба
   Город свой больше себя, больше спасенья люблю.
  
  
   * * *
  
   Рыжеволосое солнце руки к тебе я подъемлю
   Белые ранят лучи, не уходи я молю
   А по досчатому полу мать моя белая ходит
   Все говорит про Сибирь, про полянику и снег.
   Я занавесил все окна, забил подушками двери
   Над головой тишина, падает пепел как гром
   Снова в дверях города и волнуются желтые Нивы
   И раскосое солнце в небе протяжно поет.
  
  
   Юноша
  
   Помню последнюю ночь в доме покойного детства:
   Книги разодраны, лампа лежит на полу.
   В улицы я убежал, и медного солнца ресницы
   Гулко упали в колкие плечи мои.
   Нары. Снега. Я в толпе сермяжного войска.
   В Польшу налет - и перелет на Восток.
   О, как сияет китайское мертвое солнце!
   Помню, о нем я мечтал в тихие ночи тоски.
   Снова на родине я. Ем чечевичную кашу.
   Моря Балтийского шум. Тихая поступь ветров.
   Но не откроет мне дверь насурмленная Маша.
   Стаи белых людей лошадь грызут при луне.
  
  
   * * *
  
   Сынам Невы не свергнуть ига власти,
   И чернь крылатым идолом взойдет
   Для Индии уснувшей, для Китая
   Для черных стран не верящих в восход.
   Вот я стою на торжищах Европы
   В руках озера, города, леса
   И слышу шум и конский топот
   Гортанные и птичьи голоса.
   Коль славен наш Господь в Сионе
   Приявший ночь и мглу и муть
   Для стран умерших сотворивший чудо
   Вдохнувший солнце убиенным в грудь.
  
  
   * * *
  
   Нет, не люблю закат. Пойдемте дальше, Лида,
   В казарме умирает человек
   Ты помнишь профиль нежный, голос лысый
   Из перекошенных остекленелых губ
   А на мосту теперь великолепная прохлада
   Поскрипывает ветр и дышит Летний сад
   А мне в Дерябинку вернуться надо.
   Отдернул кисть и выслушал часы.
  
  
   * * *
  
   Отшельником живу, Екатерининский канал 105.
   За окнами растет ромашка, клевер дикий,
   Из-за разбитых каменных ворот
   Я слышу Грузии, Азербайджана крики.
   Из кукурузы хлеб, прогорклая вода.
   Телесный храм разрушили.
   В степях поет орда,
   За красным знаменем летит она послушная.
   Мне делать нечего пойду и помолюсь
   И кипарисный крестик поцелую
   Сегодня ты смердишь напропалую Русь
   В Кремле твой Магомет по ступеням восходит
   И на Кремле восходит Магомет Ульян:
   "Иль иль Али, иль иль Али Рахман!"
   И строятся полки, и снова вскачь
   Зовут Китай поднять лихой кумач.
   Мне ничего не надо: молод я
   И горд своей душою неспокойной.
   И вот смотрю закат, в котором жизнь моя,
   Империи Великой и Просторной.
  
  
   VII
  
   * * *
  
   Ты помнишь круглый дом и шорох экипажей?
   Усни мой дом, усни...
   Не задрожит рояль и путь иной указан
   И белый голубь плавает над ним.
   Среди домов щербатых кузов от рояля
   Средь снежных гор неизреченный свет
   И Гефсиманских бед мерцают снова пальмы,
   Усни мой дом, усни на много лет.
  
  
   * * *
  
   И все же я простой как дуб среди Помпеи
   Приди влюбленный с девушкой своей
   Возьми кувшин с соленым, терпким зельем
   И медленно глотками пей
   И встанет мерный дом над черною водою
   И утро сизое на ступенях церквей
   И ты поймешь мою тоску и шелест
   Среди чужих и Гефсиманских дней
  
  
   * * *
  
   Усталость в теле бродит плоскостями,
   На каждой плоскости упавшая звезда.
   Мой вырождающийся друг, двухпалый Митя,
   Нас не омоет Новый Иордан.
   И вспомнил Назарет и смуглого Исуса,
   Кусок зари у Иудейских гор.
   И пальцы круглые тяжелые как бусы
   И твой обвернутый вкруг подбородка взор.
   Мои слегка потрескивают ноги,
   Звенят глаза браслетами в ночи,
   И весь иду здоровый и убогий,
   Где ломаные млеют кирпичи.
   Погладил камень и сказал спокойно:
   Спи, брат, не млей, к тщете не вожделей.
   Творить себе кумир из человека недостойно,
   Расти травой тысячелетних дней.
  
  
   * * *
  
   И все ж я не живой под кущей Аполлона
   Где лавры тернием вошли в двадцатилетний лоб
   Под бури гул, под чудный говор сада
   Прикован я к Лирической скале.
   Шумит ли горизонт иль ветр цветной приносит
   К ногам моим осколки кораблей
   Линяет кенарь золотая осень
   Седой старик прикован ко скале.
  
  
   * * *
  
   И голый я стою среди снегов,
   В пустых ветвях не бродит сок зеленый
   А там лежит, исполненный тревог
   Мой город мерный, звонкий и влюбленный
   И так же ходит муза по ночам
   Старуха в капоте с своей глухою лирой
   И млеют юноши до пустоты плеча
   О девушке нагой, тугой и милой.
  
  
   * * *
  
   Да быки крутолобые тонкорунные козы
   Женщин разных не надо, Лиду я позабыл.
   Знаю в Дельфах пророчили гибель Эллады
   Может Эллада погибла, но я не погиб
   Юноши в кольцах пришли звали на пир в Эритрею
   Лидой меня соблазняли плачет, тоскует она...
   Что же, пусть плачет найдет старика и забудет
   Я молодой - крашеных жен не люблю.
   Вера неси виноград, но зачем христианское имя?
   Лучше Алкменою будь мы покорились судьбе.
   Слышишь ликует Олимп, веселятся добрые Боги
   Зевс Небожитель ссорится с Герой опять.
  
  
   * * *
  
   Слава тебе Аполлон, слава!
   Сердце мое великой любовью полно
   Вот я сижу молодой и рокочут дубравы
   Зреют плоды наливные и день голосит!
   Жизнь полюбил не страшны мне вино и отравы
   День отойдет вечер спокойно стучит.
   Слабым я был но теперь сильнее быка молодого
   Девушка добрая тут, что же мне надо еще!
   Пусть на хладных брегах взвизгах сырого заката
   Город погибнет где был старцем беспомощным я
   Снял я браслеты и кольца, не крашу больше ланиты
   По вечерам слушаю пение муз.
   Слава, тебе Аполлон слава!
   Тот распятый теперь не придет
   Если придет вынесу хлеба и сыра
   Слабый такой пусть подкрепится дружок.
  
  
   * * *
  
   Под рожью спит спокойно лампа Аладина.
   Пусть спит в земле спокойно старый мир.
   Прошла неумолимая с косою длинной
   Сейчас наверно около восьми.
   Костер горит. Узлы я грею пальцев.
   Сезам! Пусти обратно в старый мир,
   Немного побродить в его высоком зале
   И пересыпать вновь его лари.
   Осины лист дрожит в лазури
   И Соломонов Храм под морем синим спит.
   Бредет осел корнями гор понурый,
   Изба на курьих ножках жалобно скрипит.
   В руке моей осколок римской башни,
   В кармане горсть песка монастырей.
   И ветер рядом ласково покашливает,
   И входим мы в отворенную дверь.
  
  
   * * *
  
   Плывут в тарелке оттоманские фелюги
   И по углам лари стоят.
   И девушка над Баха фугой
   Живет сто лет тому назад.
   О, этот дом и я любил когда-то
   И знал ее и руки целовал,
   Смотрел сентиментальные закаты
   И моря синего полуовал.
  
  
   * * *
  
   О, заверни в конфектную бумажку
   Храм Соломона с светом желтых свеч.
   Пусть ест его чиновник важно
   И девушка с возлюбленным в траве.
   Крылами сердце ударяет в клетке,
   Спокойней, милое, довольно ныть,
   Смотри, вот мальчик бродит с сеткой,
   Смотри, вот девушка наполнена весны.
  
  
   * * *
  
   Я снял сапог и променял на звезды,
   А звезды променял на ситцевый халат,
   Как глуп и прост и беден путь Господний,
   Я променял на перец шоколад.
   Мой друг ушел и спит с осколком лиры,
   Он все еще Эллады ловит вздох.
   И чудится ему, что у истоков милых,
   Склоняя лавр, возлюбленная ждет.
  
  
   * * *
  
   Сидит она торгуя на дороге,
   Пройдет плевок, раскачивая котелком,
   Я закурю махру, потряхивая ноги,
   Глаза вздымая золотой волной.
   И к странной девушке прижму свои ресницы,
   И безобразную всю молодость свою,
   И нас покроет синий звездный иней,
   И стану девушкой, торгующей средь вьюг.
  
  
   * * *
  
   Прорезал грудь венецианской ночи кусок,
   Текут в перстах огни свечей,
   Широким знойным зеленым овсом
   Звенит, дрожит меры ручей.
   Распластанный, сплю и вижу сон:
   Дрожат огни над игральным столом,
   Мы в полумасках и домино
   Глядим на бубны в небе ночном.
   Наверно, гибель для нашей земли
   Несет Бонапарт, о, прижмись тесней.
   Луна сидит на алой мели.
   На потолке квадраты теней.
   Крестьянка в избе готовит обед,
   На русской печи набухает пшено.
   Сегодня солнце - красная медь,
   Струится рожь и бьет в окно.
  
   1922
  
  
   Ночь на Литейном
  
   I
  
   Любовь страшна не смертью поцелуя,
   Но скитом яблочным, монашеской ольхой,
   Что пронесутся в голосе любимой
   С подщелкиваньем резким: "Упокой".
   Давно легли рассеянные пальцы
   На плечи детские и на бедро твое, -
   И позабыл и волк, и волхв и лирник
   Гортанный клекот лиры боевой.
   Мой конь храпит и мраморами брызжет.
   Не променяю жизнь на мрамор и гранит,
   Пока в груди живое сердце дышит,
   Пока во мне живая кровь поет.
   Кует заря кибитку золотую,
   Пегас, взорли кипящую любовь, -
   Так говорю, и музу зрю нагую
   В плаще дырявом и венке из роз.
   Богоподобная, пристало ли томиться,
 

Другие авторы
  • Сологуб Федов
  • Ирецкий Виктор Яковлевич
  • Лутохин Далмат Александрович
  • Спасская Вера Михайловна
  • Фонтенель Бернар Ле Бовье
  • Савинков Борис Викторович
  • Верлен Поль
  • Муравьев Никита Михайлович
  • Романов Олег Константинович
  • Кусков Платон Александрович
  • Другие произведения
  • Ключевский Василий Осипович - Псковские споры
  • Рукавишников Иван Сергеевич - Л. И. Шиян. Иван Рукавишников и его роман "Проклятый род"
  • Сумароков Александр Петрович - П. Н. Берков. Несколько справок для биографии А. П. Сумарокова
  • Левинсон Андрей Яковлевич - Гумилев
  • Гримм Вильгельм Карл, Якоб - Лесной дом
  • Измайлов Александр Алексеевич - Цветы новой романтики
  • Салиас Евгений Андреевич - Француз
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Вступление
  • Воровский Вацлав Вацлавович - Леонид Андреев
  • Миклухо-Маклай Николай Николаевич - Заметка о климате Берега Маклая в Новой Гвинее
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (29.11.2012)
    Просмотров: 407 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа