Толбин Василий Васильевич - Обыкновенный случай, Страница 2 - Книги

Порхливой ножки чуть заметный след

Его влекли. Его воображенья

Росли черты. В графине видел он

Своей мечты осуществленный сон.

И стал следить повсюду он за ней,

Ловя ее ласкающие взгляды,

Дыша ее дыханьем, от речей

Ее приветных ждя себе награды

За тяжкий срок с ней врозь прожитых дней

За ночь без сна, без мрака и отрады,

Вдали ее. Примерный раб терпенью,

По свету он ее носился тенью.

Он был и там, где по паркету зал

Влекут толпу властительные звуки;

В круженьи вальса робко он сжимал

В руках горячих маленькие руки

И счастлив был, хотя сперва зевал

Он на балах от тесноты и скуки,

И сердце билось, взор светился искрой,

И длинный вечер мчался быстро-быстро.

Он был и там, где не приветствий льстивых

Гостиной гул слова передавал;

Где век наш грешный рой благочестивых

Старушек сплетниц грозно порицал.

Средь этих душ, к соблазнам боязливых,

Средь этих уст, не знающих похвал, -

Бывалых грешниц, ныне ж без упрека

Былинку видящих в зрачке чужого ока, -

Он не скучал, когда в их круг честной

Она входила вестницей спасенья

От тяжкой скуки, немощи земной.

Про суеты идут там чинно пренья,

А он, плененный этой суетой,

Без помысла благого исправленья

Езжал домой, целуя на разлуку

Графинею протянутую руку.

Бывал он и на тех почетных вечерах,

Не развлекаясь где ни сплетнями, ни скрипкой

Вы повстречаете философа в очках,

Иль критика с значительной улыбкой,

Или помещика, в чьих пахотных полях

От чтенья Теэра не зреет колос гибкой,

Где быт варяг и мурмолка в чести,

Где нас хотят от Запада спасти...

Повсюду с ней и для нее одной

Он тратил жизнь без цели и значенья,

И день за днем обычной шел чредой,

Не принося недугу излеченья.

С лица свели румянец молодой

Сокрытой страсти тайные мученья, -

Им овладела скука и хандра...

Когда любовь доводит до добра!

Да, сколько чувств высоких и скорбей

Тлетворной жизни изменяет жало!..

На сколько дней ничтожных и страстей

Мы кинули цветное покрывало!

Святыня в небе вечном - меж людей

Любовь есть ложь и гордости начало.

Сомненья, ревность, мщенье - вот ея

Черты; любви давно боюся я!

И где же те, в груди чьей зреет свято

Не чувственность, но чувство, - где же те,

От чьей души изменой не отъято

Доверье к дружбе, вера к правоте,

Чьей легкой жизни горькая утрата

Не трогала; кто сердца в простоте

Еще уверен, что друзей участье

Вполне заменит призрачное счастье?..

Но дружба есть, и дружба дев прекрасных

И нежных жен верней любови их,

И легких слез, и поцелуев страстных,

И тверже их алмазов дорогих!

И есть одна, когда, в хулах напрасных,

Свет гнал меня за пыл грехов моих, -

При ней о мне молчала, знаю я,

Людской молвы гремучая змея!

И ныне там, где Тассовы октавы

Ей заменили песнь родных степей,

Где вечный Рим, свидетель столькой славы

И стольких игр, и стольких мятежей,

Ее приял и новые забавы

И впечатления раскинул перед ней,

Она, я знаю, помнит в час досуга

Далекого, покинутого друга!

Но, виноват! Воспоминаний тени,

Мелькнувшие невольно предо мной,

О той поре, когда, не знав сомнений,

Я также жил сей жизнию пустой,

Так полной грез и сладких заблуждений,

Меня невольно чуть в рассказ иной

Не увлекли. Прочь, милый призрак, - снова

Пою я грусть приятеля младого.

Задумчивый, рассеянный, смешной

Желанием взаимных мук и страсти,

Не знал мой Пронский, как - чего ценой

Ему достичь хотя минутной власти

И передать графине бред свой злой

И равные желания. Отчасти

Он был неправ: смотря сквозь чистых призм

На чувство, бросить надо эгоизм.

Но виноват ли Пронский мой, когда

Мы ныне все подвластны себялюбью?

Другим стал свет, другая череда

Пришла всему, и, видно, чувства глубью

Не щеголять нам больше и следа

Не отыскать на сердце. Самолюбью

В нем место лишь. Приемля вид любви,

Оно одно тревожит сон крови

И будит страсти. Нет, минуло время,

Когда любили мы не для себя,

Когда легко казалося нам бремя

Тоски безмолвной. Память истребя

О рыцарских преданьях, наше племя

Давно их осмеяло, и, любя,

Мы требуем, чтоб нас любили тоже,

Чтоб знали мы... не то, избави боже!

Не терпим мы, чтоб язвы наших ран

Изгладились одни, без исцеленья.

Милей нам даже льстящий нам обман,

Чем истина любви без разделенья.

Везде, во всем иначе воссоздан, -

Нам точный век желает проявленья...

Приняв, как все мы, этакое мненье,

Наш Пронский скоро потерял терпенье.

Гас летний день; туманом голубым

Покрылся город; улицы пустые

От шума смолкли; по крестам златым

Уселись галки; сторожа ночные

Перекликались; дружно вторя им,

Собаки выли... но черты такие

Московской ночи не пленяют вас.

Итак, бог с нею - дальше мой рассказ!

Скучна на севере ночь летняя. Ночей

Душистых юга радостней картины;

Отчизна хладная! зато твоих степей

Торжественна мгла зимняя; равнины

Белеют ярко; от нагих ветвей,

Колеблемых, струятся искры; льдины,

Как яхонт, светят - в тысяче лучах

Сиянье севера играет в небесах;

Лихая тройка скачет; голосит

В пустом пространстве звонко "дар Валдая",

Дымятся кони... всё кругом блестит,

Всё тихо, ясно, только, упадая

На снег, чернеют тени... Чудный вид!..

И сколько дум различных, пробегая,

Тогда нам в грудь теснятся!.. Но опять

Увлекся я, пора мне продолжать.

Угрюмо Пронский подошел к окну,

На дом графини поглядел, вздыхая;

Потом глаза на "бледную луну,

Влюбленных солнце", поднял, напевая

Романс какой-то, славный в старину,

А ныне глупый... вот хвала земная!

Потом, как будто мыслию какой

Вдруг поражен, он плащ накинул свой,

И вдоль по улицам пошел он... Перед ним

В одной светлице луч мерцал из окон.

От любопытных тьмой ночной храним,

В нее глядеть стал Пронский, сколько мог он;

И увидал он: к персям молодым

Склонив головку и развеяв локон

Густых кудрей небрежно по плечам,

Сидела девушка. Склонясь к ее ногам,

Ей в очи глядя и сжимая руки,

Сидел мужчина. На его чертах

Сияла радость. Трудный час разлуки

Их не пугал, казалось; в их устах

Надежд каких-то раздавались звуки,

Как будто бы им было в небесах

Так суждено, чтоб поприще земное -

Слив жизнь в одно - они свершали двое.

А он один был!.. Над его главой

Мерцали звезды, слившися лучами;

Цветок к цветку склонился над травой,

Шептались листья с ближними листами...

Природа вся такою тишиной

И негою дышала, так волнами

Тепла и света брызгала на мир,

Что вдвое в нем, казалось, был он сир.

И вмиг окрепла воля. Он решился

Весь бред, всю страсть сомкнув в письмо одно,

В нем высказать: как долго он томился,

Какой недуг в груди его давно

Сменил покой; с лица его струился

Холодный пот, рука дрожала, но -

Несвязных строк черты из-под пера

На лист ложилися до самого утра.

<1846>

Примечания

Обыкновенный случай (стр. 326). Впервые - "Финский вестник", 1846, т. 11, стр. 184-200, с посвящением кн. В. Ф. Одоевскому и с указанием в конце: "Продолжение следует". Продолжения, однако, не последовало. Отрывок Толбина примыкает к аналогичным опытам реалистической поэмы в октавах у Пальма и Мея, подражавших Лермонтову.