| Главная » Книги |
Соловьев Владимир Сергеевич - Собрание стихотворений, Страница 8
Соловьев Владимир Сергеевич - Собрание стихотворенийsp;
Июль 1897
СТАРОМУ ДРУГУ
А. П. Саломону
Двадцатый год - веселье и тревоги
Делить вдвоем велел нам вышний рок.
Ужель теперь для остальной дороги
Житейский нас разъединит поток?
Заключены в темнице мира тленной
И дань платя царящей суете,
Свободны мы в божнице сокровенной
Не изменять возвышенной мечте.
Пусть гибнет все, что правды не выносит,
Но сохраним же вечности залог,-
Того, что дух бессмертный тайно просит,
Что явно обещал бессмертный Бог.
Июль 1897
* * *
Я озарен осеннею улыбкой -
Она милей, чем яркий смех небес.
Из-за толпы бесформенной и зыбкой
Мелькает луч,- и вдруг опять исчез.
Плачь, осень, плачь,- твои отрадны слезы!
Дрожащий лес, рыданья к небу шли!
Реви, о буря, все свои угрозы,
Чтоб истощить их на груди земли!
Владычица земли, небес и моря!
Ты мне слышна сквозь этот мрачный стон,
И вот твой взор, с враждебной мглою споря,
Вдруг озарил прозревший небосклон.
26 августа 1897
РОДИНА РУССКОЙ ПОЭЗИИ
ПО ПОВОДУ ЭЛЕГИИ "СЕЛЬСКОЕ КЛАДБИЩЕ"1
Посвящается П. В. Жуковскому
Не там, где заковал недвижною бронею
Широкую Неву береговой гранит,
Иль где высокий Кремль над пестрою Москвою,
Свидетель старых бурь, умолкнувший, стоит.
А там, среди берез и сосен неизменных,
Что в сумраке земном на небеса глядят,
Где праотцы, села в гробах уединенных2,
Крестами венчаны, сном утомленных спят,-
Там на закате дня, осеннею порою,
Она, волшебница, явилася на свет,
И принял лес ее опавшею листвою,
И тихо шелестел печальный свой привет.
И песни строгие к укромной колыбели
Неслись из-за моря, с туманных островов,
Но, прилетевши к ней, они так нежно пели
Над вещей тишиной родительских гробов.
На сельском кладбище явилась ты недаром,
О гений сладостный земли моей родной!
Хоть радугой мечты, хоть юной страсти жаром
Пленяла после ты,- но первым лучшим даром
Останется та грусть, что на кладбище старом
Тебе навеял Бог осеннею порой.
12 октября 1897
__________
1 Эта известная элегия (вольный перевод с английского) на-
писана В. А. Жуковским осенью 1802 г. в селе Мишенском, близ
Белева, и напечатана в "Вестнике Европы" Карамзина (ч. 6, э 24,
стр. 319). Несмотря на иностранное происхождение и на излишест-
во сентиментальности в некоторых местах, "Сельское кладбище"
может считаться началом истинно-человеческой поэзии в России
после условного риторического творчества Державинской эпохи.
(Примеч. Вл. Соловьева.)
2 Стих Жуковского. (Примеч. Вл. Соловьева.)
<М. М. СТАСЮЛЕВИЧУ>
Не обманул я Вас, а сам обманут.
Кого я жду - за Альпами пропал!
Надежды скоро Вас увидеть - вянут.
И вот опять я письмописцем стал.
Пишу и Вам, пишу и на квартиру.
А то - за упокой хозяин мой
На проскомидии уж подавал просвиру,
Он человек с чувствительной душой.
А между тем себя я сглазил, видно,-
Неделю целую в недуге я морском
Страдал усиленно,- и скучно, и обидно
Стоять весь день над тазом иль горшком.
Упомяну еще и о неврите...
Но мне уж слышится готовый ваш ответ,
Вы не упустите мне возразить: "Не врите!"
Хотя неврит есть факт, вранья тут нет!
Но про болезни слишком уже много!
Помимо них, я полон юных сил.
Дел и проектов столько, что у Бога
Сто сорок лет в аванс бы попросил.
Октябрь 1897
Стихотворения 1898-1900 годов
ОТЗЫВ НА "ПЕСНИ ИЗ "УГОЛКА"
К. К. Случевскому
Дарит меня двойной отрадой
Твоих стихов вечерний свет:
И мысли ясною прохладой,
И тем, чему названья нет.
Какая осень! Странно что-то:
Хоть без жары и бурных гроз,
Твой день от солнцеповорота
Не убывал, а только рос.
Так пусть он блещет и зимою,
Когда ж блистать не станет вмочь,
Засветит вещею зарею,-
Зарей во всю немую ночь.
Январь 1898
ЗНАМЕНИЕ
"Семя жены сотрет главу змия".
(Бытия, III)
"Сотворил Мне величие Сильный, и свято
имя его".
(Еван. Луки, I)
"И явилось на небо великое знамение:
жена, облеченная в солнце; под ногами
ее луна, на главе ее венец из двенадцати
звезд".
(Апокал., XII)
Одно, навек одно! Пускай в уснувшем храме
Во мраке адский блеск и гром средь тишины,-
Пусть пало все кругом,- одно не дрогнет знамя,
И щит не двинется с разрушенной стены.
Мы в сонном ужасе к святыне прибежали,
И гарью душною был полон весь наш храм,
Обломки серебра разбросаны лежали,
И черный дым прильнул к разодранным коврам.
И только знак один нетленного завета
Меж небом и землей по-прежнему стоял.
А с неба тот же свет и Деву Назарета,
И змия тщетный яд пред нею озарял.
8 марта 1898
В АРХИПЕЛАГЕ НОЧЬЮ
Нет, не верьте обольщенью,-
Чтоб сцепленьем мертвых сил
Гибло Божие творенье,
Чтоб слепой нам рок грозил.
Видел я в морском тумане
Всю игру враждебных чар;
Мне на деле, не в обмане
Гибель нес зловещий пар.
Въявь слагались и вставали
Сонмы адские духов,
И пронзительно звучали
Сочетанья злобных слов.
Мир веществен лишь в обмане,
Гневом дышит темный пар...
Видел я в морском тумане
Злую силу вражьих чар.
8-11 апреля 1898
DAS EWIG-WEIBLICHE*
СЛОВО УВЕЩАТЕЛЬНОЕ К МОРСКИМ ЧЕРТЯМ
Черти морские меня полюбили,
Рыщут за мною они по следам:
В Финском поморье недавно ловили,
В Архипелаг я - они уже там!
Ясно, что черти хотят моей смерти,
Как и по чину прилично чертям.
Бог с вами, черти! Однако, поверьте,
Вам я себя на съеденье не дам.
Лучше вы сами послушайтесь слова,-
Доброе слово для вас я припас:
Божьей скотинкою сделаться снова,
Милые черти, зависит от вас.
Помните ль вы, как у этого моря,
Там, где стоял Амафунт и Пафос,
Первое в жизни нежданное горе
Некогда вам испытать довелось?
Помните ль розы над пеною белой,
Пурпурный отблеск в лазурных волнах?
Помните ль образ прекрасного тела,
Ваше смятенье, и трепет, и страх?
Та красота своей первою силой,
Черти, не долго была нам страшна;
Дикую злобу на миг укротила,
Но покорить не умела она.
В ту красоту, о коварные черти,
Путь себе тайный вы скоро нашли,
Адское семя растленья и смерти
В образ прекрасный вы сеять могли.
Знайте же: вечная женственность ныне
В теле нетленном на землю идет.
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод.
Все, чем красна Афродита мирская,
Радость домов, и лесов, и морей,-
Все совместит красота неземная
Чище, сильней, и живей, и полней.
К ней не ищите напрасно подхода!
Умные черти, зачем же шуметь?
То, чего ждет и томится природа,
Вам не замедлить и не одолеть.
Гордые черти, вы все же мужчины,-
С женщиной спорить но честь для мужей.
Ну, хоть бы только для этой причины,
Милые черти, сдавайтесь скорей!
8-11 апреля 1898
____
* Вечная Женственное гь (нем.).
МИМО ТРОАДЫ
Что-то здесь осиротело,
Чей-то светоч отсиял,
Чья-то радость отлетела,
Кто-то пел - и замолчал.
Между 11 и 14 апреля 1898
НИЛЬСКАЯ ДЕЛЬТА
Золотые, изумрудные,
Черноземные поля...
Не скупа ты, многотрудная,
Молчаливая земля!
Это лоно плодотворное,-
Сколько дремлющих веков,-
Принимало, всепокорное,
Семена и мертвецов.
Но не все тобою взятое
Вверх несла ты каждый год:
Смертью древнею заклятое
Для себя весны все ждет.
Не Изида трехвенечная
Ту весну им приведет,
А нетронутая, вечная
"Дева Радужных Ворот"*
14 апреля 1898
____
* Гностический термин. (Примеч. Вл. Соловьева.)
ПЕСНЯ МОРЯ
А. А. Фету
От кого это теплое южгое море
Знает горькие песни холодных морей?..
И под небом другим, с неизбежностью споря,
Та же тень все стоит над мечтою моей.
Иль ей мало созвучных рыданий пучины,
Что из тесного сердца ей хочется слез,
Слез чужих, чьей-нибудь бескорыстной
кручины
Над могилой безумно отвергнутых грез...
Чем помочь обманувшей, обманутой доле?
Как задачу судьбы за другого решить?
Кто мне скажет? Но сердце томится от боли
И чужого крушенья не может забыть.
Брызги жизни сливались в алмазные грезы,
А теперь лишь блеснет лучезарная сеть,-
Жемчуг песен твоих расплывается в слезы,
Чтобы вместе с пучиной роптать и скорбеть.
Эту песню одну знает южное море,
Как и бурные волны холодных морей -
Про чужое, далекое, мертвое горе,
Что, как тень, неразлучно с душою моей.
Апрель 1898
ОТВЕТ НА
"ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ"
К. К. Случевскому
Все, изменяясь, изменило,
Везде могильные кресты,
Но будят душу с прежней силой
Заветы творческой мечты.
Безумье вечное поэта -
Как свежий ключ среди руин...
Времен не слушаясь запрета,
Он в смерти жизнь хранит один.
Пускай Пергам давно во прахе,
Пусть мирно дремлет тихий Дон:
Все тот же ропот Андромахи,
И над Путивлем тот же стон.
Свое уж не вернется снова,
Немеют близкие слова,-
Но память дальнего былого
Слезой прозрачною жива.
19 июня 1898
НА ТОМ ЖЕ МЕСТЕ*
И помни весь путь, которым вел тебя
Предвечный, Бог твой, по пустыне вот
уже сорок лет...
Он смирял тебя, томил тебя голодом
и питал тебя манною...
Одежда твоя не ветшала на тебе, и нога
не пухла, вот yже сорок лет...
(Второз., VIII, 2-4)
Ушли двенадцать лет отважных увлечений
И снов мучительных, и тягостных забот,
Осиливших на миг и павших искушений,
Похмелья горького и трезвенных работ.
Хвала предвечному! Израиля одежды
В пустыне сорок лет он целыми хранил...
Не тронуты в душе все лучшие надежды,
И не иссякло в ней русло творящих сил!
Владычица-земля! С бывалым умиленьем
И с нежностью любви склоняюсь над тобой.
Лес древний и река звучат мне юным пеньем...
Все вечное и в них осталося со мной.
Другой был, правда, день, безоблачный и яркий,
С небес лился поток ликующих лучей,
И всюду меж дерев запущенного парка
Мелькали призраки загадочных очей.
И призраки ушли, но вера неизменна...
А вот и солнце вдруг взглянуло из-за туч.
Владычица-земля! Твоя краса нетленна,
И светлый богатырь бессмертен и могуч.
29 июня 1898
________
* см.: стихотворение "Земля-владычица! К тебе чело склонил
я..." (Примеч. Вл. Соловьева.)
11 ИЮНЯ 1898г.
Стая туч на небосклоне
Собралася и растет...
На земном иссохшем лоне
Все живое влаги ждет.
Но упорный и докучный
Ветер гонит облака.
Зной все тот же неотлучный,
Влага жизни далека.
Так душевные надежды
Гонит прочь житейский шум,
Голос злобы, крик невежды,
Вечный ветер праздных дум.
Май или июнь 1898
ТРИ СВИДАНИЯ
(Москва - Лондон - Египет. 1862-75-76)
поэма
Заранее над смертью торжествуя
И цепь времен любовью одолев,
Подруга вечная, тебя не назову я,
Но ты почуешь трепетный напев...
Не веруя обманчивому миру,
Под грубою корою вещества
Я осязал нетленную порфиру
И узнавал сиянье Божества...
Не трижды ль ты далась живому взгляду -
Не мысленным движением, о нет! -
В предвестие, иль в помощь, иль в награду
На зов души твой образ был ответ.
1
И в первый раз,- о, как давно то было! -
Тому минуло тридцать шесть годов,
Как детская душа нежданно ощутила
Тоску любви с тревогой смутных снов.
Мне девять лет, она...1 ей - девять тоже.
"Был майский день в Москве", как молвил Фет.
Признался я. Молчание. О, Боже!
Соперник есть. А! он мне даст ответ.
Дуэль, дуэль! Обедня и Вознесенье.
Душа кипит в потоке страстных мук.
Житейское... отложим... попеченье -
Тянулся, замирал и замер звук.
Алтарь открыт... Но где священник, дьякон?
И где толпа молящихся людей?
Страстей поток,- бесследно вдруг иссяк он.
Лазурь кругом, лазурь в душе моей.
Пронизана лазурью золотистой,
В руке держа цветок нездешних стран,
Стояла ты с улыбкою лучистой,
Кивнула мне и скрылася в туман.
И детская любовь чужой мне стала,
Душа моя - к житейскому слепа...
А немка-бонна грустно повторяла:
"Володинька - ах! слишком он глупа!"
2
Прошли года. Доцентом и магистром
Я мчуся за границу в первый раз.
Берлин, Ганновер, Кельн - в движенье быстром
Мелькнули вдруг и скрылися из глаз.
Не света центр, Париж, не край испанский,
Не яркий блеск восточной пестроты,-
Моей мечтою был Музей Британский,
И он не обманул моей мечты.
Забуду ль вас, блаженные полгода?
Не призраки минутной красоты,
Не быт людей, не страсти, не природа -
Всей, всей душой одна владела ты.
Пусть там снуют людские мириады
Под грохот огнедышащих машин,
Пусть зиждутся бездушные громады,-
Святая тишина, я здесь один.
Ну, разумеется, cum grano salis2:
Я одинок был, но не мизантроп;
В уединении и люди попадались,
Из коих мне теперь назвать кого б?
Жаль, в свой размер вложить я не сумею
Их имена, не чуждые молвы...
Скажу: два-три британских чудодея
Да два иль три доцента из Москвы.
Все ж больше я один в читальном зале;
И верьте иль не верьте,- видит Бог,
Что тайные мне силы выбирали
Все, что о ней читать я только мог.
Когда же прихоти греховные внушали
Мне книгу взять "из оперы другой" -
Такие тут истории бывали,
Что я в смущенье уходил домой.
И вот однажды - к осени то было -
Я ей сказал: "О божества расцвет!
Ты здесь, я чую,- что же не явила
Себя глазам моим ты с детских лет?"
И только я помыслил это слово,-
Вдруг золотой лазурью все полно,
И предо мной она сияет снова -
Одно ее лицо - оно одно.
И то мгновенье долгим счастьем стало,
К земным делам опять душа слепа,
И если речь "серьезный" слух встречала,
Она была невнятна и глупа.
3
Я ей сказал: "Твое лицо явилось,
Но всю тебя хочу я увидать.
Чем для ребенка ты не поскупилась,
В том - юноше нельзя же отказать!"
"В Египте будь!"- внутри раздался голос.
В Париж!- и к югу пар меня песет.
С рассудком чувство даже не боролось:
Рассудок промолчал, как идиот.
На Льон, Турин, Пьяченцу и Анкону,
На Фермо, Вари, Бриндизи - и вот
По синему трепещущему лону
Уж мчит меня британский пароход.
Кредит и кров мне предложил в Каире
Отель "Аббат",- его уж нет, увы!
Уютный, скромный, лучший в целом мире...
Там были русские, и даже из Москвы.
Всех тешил генерал - десятый номер -
Кавказскую он помнил старину...
Его назвать не грех - давно он помер,
И лихом я его не помяну.
То Ростислав Фаддеев был известный,
В отставке воин и владел пером.
Назвать кокотку иль собор поместный -
Ресурсов тьма была сокрыта в нем.
Мы дважды в день сходились за табльдотом;
Он весело и много говорил,
Не лез в карман за скользким анекдотом
И философствовал по мере сил.
Я ждал меж тем заветного свиданья,
И вот однажды, в тихий час ночной,
Как ветерка прохладное дыханье:
"В пустыне я - иди туда за мной".
Идти пешком (из Лондона в Сахару
Не возят даром молодых людей,-
В моем кармане - хоть кататься шару,
И я живу в кредит уж много дней).
Бог весть куда, без денег, без припасов,
И я в один прекрасный день пошел,-
Как дядя Влас, что написал Некрасов.
(Ну, как-никак, а рифму я нашел.)3
Смеялась, верно, ты, как средь пустыни
В цилиндре высочайшем и в пальто,
За черта принятый, в здоровом бедуине
Я дрожь испуга вызвал и за то
Чуть не убит,- как шумно, по-арабски
Совет держали шейхи двух родов,
Что делать им со мной, как после рабски
Скрутили руки и без лишних слов
Подальше отвели, преблагородно
Мне руки раз вязали - и ушли.
Смеюсь с тобой: богам и людям сродно
Смеяться бедам, раз они прошли.
Тем временем немая ночь на землю
Спустилась прямо, без обиняков.
Кругом лишь тишину одну я внемлю
Да вижу мрак средь звездных огоньков.
Прилегши наземь, я глядел и слушал...
Довольно гнусно вдруг завыл шакал;
В своих мечтах меня он, верно, кушал,
А на него и палки я не взял.
Шакал-то что! Вот холодно ужасно...
Должно быть, нуль,- а жарко было днем...
Сверкают звезды беспощадно ясно;
И блеск, и холод - во вражде со сном.
И долго я лежал в дремоте жуткой,
И вот повеяло: "Усни, мой бедный друг!"
И я уснул; когда ж проснулся чутко,-
Дышали розами земля и неба круг.
И в пурпуре небесного блистанья
Очами, полными лазурного огня4,
Глядела ты, как первое сиянье
Всемирного и творческого дня.
Что есть, что было, что грядет вовеки -
Все обнял тут одни недвижный взор...
Синеют подо мной моря и реки,
И дальний лес, и выси снежных гор.
Все видел я, и все одно лишь было -
Один лишь образ женской красоты...
Безмерное в его размер входило,-
Передо мной, во мне - одна лишь ты.
О лучезарная! тобой я не обманут:
Я всю тебя в пустыне увидал...
В душе моей те розы не завянут,
Куда бы ни умчал житейский вал.
Одян лишь миг! Видение сокрылось -
И солнца шар всходил на небосклон.
В пустыне тишина. Душа молилась,
И не смолкал в ней благовестный звон.
Дух бодр! Но все ж не ел я двое суток,
И начинал тускнеть мой высший взгляд.
Увы! как ты ни будь душою чуток,
А голод ведь не тетка, говорят.
На запад солнца путь держал я к Нилу
И к вечеру пришел домой в Каир.
Улыбки розовой душа следы хранила,
На сапогах - виднелось много дыр.
Со стороны все было очень глупо
(Я факты рассказал, виденье скрыв),
В молчанье генерал, поевши супа,
Так начал важно, взор в меня вперив:
"Конечно, ум дает права на глупость,
Но лучше сим не злоупотреблять:
&n 
| |
| Просмотров: 364 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры