Байрон Джордж Гордон - Мазепа

  

  

   Мазепа, новый перев. В. Мазуркевича, съ предисл. П. О. Морозова

   Байронъ. Библ³отека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Одновременно съ выходомъ въ свѣтъ, безъ имени автора, первой пѣсни "Донъ-Жуана", 28 ³юня 1819 г., появилась небольшая брошюра, съ полною подписью Байрона, заключавшая въ себѣ поэму "Мазепа" и "Оду къ Венец³и". Написана была эта поэма,- по крайней мѣрѣ, вчернѣ,- гораздо раньше, вѣроятно, осенью 1818 г. Ея содержан³е, какъ указываетъ самъ авторъ въ небольшомъ предувѣдомлен³и, заимствовано изъ "Истор³и Карла XII" Вольтера, именно - изъ 4-й книги этого сочинен³я, въ которой разсказывается о неудачномъ походѣ Карла на Росс³ю и объ его бѣгствѣ въ Турц³ю послѣ Полтавскаго сражен³я. Это событ³е, имѣвшее такое рѣшительное значен³е въ жизни "послѣдняго рыцаря", и послужило исходнымъ пунктомъ для Байроновской поэмы. Личность Карла XII, безъ сомнѣн³я, интересовала поэта не меньше, чѣмъ личность Мазепы: судьба и характеръ шведскаго короля должны были напоминать поэту судьбу нѣкогда излюбленнаго имъ героя - Наполеона, для котораго походъ въ Росс³ю оказался точно такъ же роковымъ, какъ и для Карла XII. Это сопоставлен³е обоихъ героевъ проскользнуло въ первой строфѣ "Мазепы", гдѣ поэту вспомнился "день еще болѣе мрачный и ужасный", чѣмъ день Полтавскаго боя. Замѣчательно, однако, что, не взирая на все сходство между шведскимъ королемъ и французскимъ императоромъ и на постоянное вниман³е Байрона къ личности Наполеона, о Карлѣ XII ранѣе появлен³я "Мазепы" поэтъ не обмолвился ни однимъ словомъ. Можетъ быть, это молчан³е объясняется тѣмъ, что поэтъ успѣлъ познакомиться лишь въ сравнительно позднѣйшее время съ тѣмъ произведен³емъ Вольтера, которымъ внушена эта поэма.

   Пушкинъ, хорошо изучивш³й произведен³я Байрона, досадовалъ на англ³йскаго поэта за то, что онъ, избирая героемъ Мазепу, остановился на одномъ только эпизодѣ изъ юношескихъ дней гетмана и вовсе не коснулся позднѣйшихъ событ³й его жизни, представляющихъ гораздо болѣе сильный драматическ³й интересъ. Прочитавъ въ первый разъ въ поэмѣ Рылѣева "Войнаровск³й" стихи:

  

         Жену страдальца Кочубея

         И обольщенную имъ дочь...

  

   Пушкинъ "изумился, какъ могъ поэтъ пройти мимо столь страшнаго обстоятельства. Обременять вымышленными ужасами историческ³е характеры и не мудрено, и не великодушно... Но въ описан³и Мазепы пропустить столь разительную черту было непростительно... Байронъ пораженъ былъ только картиной человѣка, привязаннаго къ дикой лошади и несущагося по степямъ. Картина, конечно, поэтическая,- и за то, посмотрите, что онъ изъ нея сдѣлалъ! Но не ищите тутъ ни Мазепы, ни Карла, ни сего мрачнаго, ненавистнаго, мучительнаго лица, которое проявляется почти во всѣхъ произведен³яхъ Байрона... Байронъ и не думалъ о немъ; онъ выставилъ рядъ картинъ, одна другой разительнѣе,- вотъ и все; но какое пламенное создан³е, какая широкая, быстрая кисть! Если-жъ бы ему подъ перо его попалась истор³я обольщенной дочери и казненнаго отца, то, вѣроятно, никто бы не осмѣлился послѣ него коснуться сего ужаснаго предмета".

   Выборъ сюжета объясняется, конечно, тѣмъ, что Байронъ зналъ о Мазепѣ лишь тѣ подробности, как³я могъ найти у Вольтера, вовсе не упоминающаго о дочери Кочубея. Но, помимо поразительной картины человѣка, несущагося на дикой лошади,- безспорно, одной изъ тѣхъ картинъ, которыми охотнѣе всего увлекалась фантаз³я англ³йскаго поэта, въ "Мазепѣ" есть еще другая черта, близкая Байрону по обстоятельствамъ его личной жизни: изображен³е любовныхъ отношен³й героя къ молодой женѣ стараго мужа имѣетъ до извѣстной степени автоб³ографическое значен³е; недаромъ поэтъ постоянно возвращается къ этой темѣ то съ серьезной, то съ комической стороны въ произведен³яхъ венец³анской поры своей жизни,- въ 1-й пѣснѣ "Донъ-Жуана" и въ "Беппо", недаромъ и возлюбленной молодого пажа Мазепы, женѣ старика-воеводы, дано имя Терезы,- имя, въ ту пору особенно близкое Байрону. Въ апрѣлѣ 1819 г., на вечерѣ у графини Бенцони, поэтъ былъ представленъ юной графинѣ Терезѣ Гвичч³оли, урожденной графинѣ Гамба, которая только что вышла замужъ за богатѣйшаго землевладѣльца Романьи, шестидесятилѣтняго старика, уже похоронившаго двухъ женъ. Это представлен³е произошло наперекоръ желан³ю обѣихъ сторонъ: молодая графиня была утомлена и собиралась ѣхать домой, а Байрону не хотѣлось заводить новыхъ знакомствъ; они познакомились только изъ вѣжливости по отношен³ю къ хозяйкѣ дома. Но едва успѣли они обмѣняться нѣсколькими словами,- въ ихъ сердца запала искра, которая съ тѣхъ поръ уже не потухала. "Дивныя и благородныя черты его лица", говоритъ графиня въ своихъ запискахъ,- "звукъ его голоса, его манеры и окружавшее его невыразимое очарован³е дѣлали изъ него феноменъ, превосходивш³й все, дотолѣ мною видѣнное. Съ этого вечера мы видѣлись каждый день во время моего пребыван³я въ Венец³и". Нѣсколько недѣль спустя, Тереза должна была уѣхать вмѣстѣ съ мужемъ въ Равенну. Разлука съ Байрономъ такъ потрясла ее, что въ первый день она нѣсколько разъ падала въ обморокъ, а потомъ такъ сильно занемогла, что ее привезли домой полуживою. Въ это же время у нея умерла мать. У графа было нѣсколько имѣн³й и замокъ между Венец³ей и Равенной,- и съ каждой изъ этихъ станц³й графиня посылала Байрону самыя страстныя письма, въ которыхъ выражала свое отчаян³е по поводу разлуки и умоляла пр³ѣхать въ Равенну. Въ письмахъ изъ этого города она трогательно изображала происшедшую съ нею перемѣну: раньше она мечтала только о праздникахъ и балахъ, а теперь любовь такъ передѣлала ея натуру, что она, согласно съ желан³емъ Байрона, стала избѣгать общества и проводить время въ совершенномъ одиночествѣ, занимаясь только чтен³емъ, музыкой, верховой ѣздой и домашними дѣлами. Отъ тоски и огорчен³я она опасно заболѣла: у нея началась изнурительная лихорадка и появились признаки чахотки. Узнавъ объ этомъ, Байронъ пр³ѣхалъ въ Равенну. Онъ нашелъ свою Терезу въ постели: она кашляла, харкала кровью и была, повидимому, близка къ смерти. "Я боюсь, что она страдаетъ чахоткой", писалъ поэтъ. "Вотъ такъ случается со всякимъ предметомъ и со всякою личностью, къ которымъ я чувствую искреннюю привязанность. Если съ ней случится бѣда,- это будетъ гибелью для моего сердца: вѣдь это моя послѣдняя любовь. Увлечен³я, которымъ я до сихъ поръ предавался и которыми уже пресытился, имѣли по крайней мѣрѣ ту хорошую сторону, что теперь я способенъ любить въ болѣе благородномъ значен³и этого слова..." Всѣ окружающ³е удивлялись своеобразнымъ отношен³ямъ стараго графа Гвичч³оли къ молодому лорду: графъ былъ съ нимъ въ высшей степени вѣжливъ и предупредителенъ, каждый день заѣзжалъ за нимъ въ экипажѣ, запряженномъ шестеркой лошадей, и всюду разъѣзжалъ съ нимъ,- по выражен³ю Байрона - "какъ Виттингтонъ съ своей кошкой". Байронъ чувствовалъ себя совершенно счастливымъ подлѣ своей возлюбленной Терезы; эта единственная полная и счастливая его любовь возвратила ему поэз³ю его юношескихъ чувствъ; онъ былъ влюбленъ и нисколько не старался скрывать своего чувства. Когда графиня на нѣкоторое время уѣхала съ мужемъ въ одно изъ имѣн³й графа, Байронъ ежедневно посѣщалъ ея жилище, заходилъ въ ея комнату, читалъ ея любимыя книги и дѣлалъ на поляхъ отмѣтки. Когда дѣла потребовали присутств³я графа Гвичч³оли въ Равеннѣ, онъ позволилъ женѣ уѣхать вмѣстѣ съ Байрономъ въ Венец³ю, гдѣ они и поселились вмѣстѣ въ виллѣ Ла-Мира. Нѣсколько времени спустя, графъ обратился къ Байрону съ просьбою о займѣ въ 1000 фунтовъ; Байронъ отказалъ; тогда графъ потребовалъ, чтобы жена вернулась къ нему въ Равенну. Пр³ѣхавъ туда, въ концѣ 1819 г., графиня опять заболѣла; ея отецъ умолялъ Байрона пр³ѣхать къ ней; мужъ на это согласился, и въ декабрѣ того же года Байронъ поселился въ Равеннѣ, сначала въ домѣ дяди Терезы, маркиза Кавалли, а затѣмъ - въ домѣ самого Гвичч³оли, нанятомъ имъ у графа. Лѣтомъ слѣдующаго года графъ опять сталъ требовать, чтобы его жена оставила Байрона; на этотъ разъ дѣло кончилось формальнымъ разводомъ графини. Она переѣхала къ своему отцу, а черезъ нѣсколько времени уѣхала съ Байрономъ сначала въ Пизу, потомъ - въ Геную, гдѣ они и жили вмѣстѣ до самаго отъѣзда поэта въ Грец³ю.

   По словамъ Шелли, связь Байрона съ графиней Гвичч³оли была для поэта "неоцѣненнымъ благомъ". Привязанность молодой женщины къ красавцу-поэту была совершенно безкорыстна, и много лѣтъ спустя она вспоминала о времени, съ нимъ проведенномъ, какъ о самой счастливой порѣ своей жизни. "Если бы какой-нибудь духъ, только что вкусивш³й небеснаго блаженства, былъ низвергнутъ на землю для того, чтобы испытать всѣ ея горести", говоритъ она въ своихъ запискахъ,- "его скорбь не могла бы быть сильнѣе той, какую я чувствую съ той минуты, когда получила страшное извѣст³е (о смерти Байрона) и навсегда утратила надежду еще разъ увидѣть того, чей одинъ взглядъ былъ для меня дороже всякаго земного счастья".

   Ради своей любви къ Байрону графиня Гвичч³оли отказалась отъ богатства и общественнаго положен³я; она не побоялась скомпрометировать себя открытою связью съ поэтомъ и не согласилась принять отъ него деньги передъ его отъѣздомъ въ Грец³ю, а также не позволила ему сдѣлать завѣщан³е въ ея пользу. "Ея поведен³е въ отношен³и ко мнѣ", писалъ Байронъ къ лэди Блессингтонъ, "было вполнѣ безупречно; рѣдко можно встрѣтить привязанность болѣе сильную и безкорыстную, чѣмъ та, какую она сохраняла ко мнѣ во все время нашей связи". Впослѣдств³и, въ концѣ 40-хъ или въ началѣ 50-хъ гг., она вышла замужъ за маркиза де-Буасси, который очень гордился тѣмъ, что его жена была нѣкогда предметомъ любви Байрона. По смерти маркиза, она вернулась въ Итал³ю и поселилась во Флоренц³и, гдѣ и умерла въ 1873 г.

   Вотъ эти-то отношен³я къ графинѣ Гвичч³оли и отразились въ произведен³яхъ нашего поэта, написанныхъ около 1819 г. Байронъ нѣсколько разъ, какъ мы уже говорили, возвращается къ изображен³ю неравнаго брака молодой женщины со старикомъ и внѣбрачной любви ея къ юношѣ. Въ частности. любовная истор³я Мазепы и Терезы въ нѣкоторыхъ своихъ подробностяхъ очень близко совпадаетъ съ личною истор³ею самого поэта. Такъ, Мазепа разсказываетъ, что онъ и Тереза съ первой же встрѣчи полюбили другъ друга; то же, какъ мы видѣли, произошло и съ Байрономъ. Связь Мазепы съ графиней вскорѣ была открыта и юный пажъ навсегда разлученъ со своей возлюбленной; точно такъ-же и Байрону пришлось разстаться съ Терезой въ самомъ началѣ ихъ близости, такъ какъ она принуждена была уѣхать съ мужемъ въ Равенну,- и въ первое время разлуки поэтъ едва ли могъ знать навѣрное, увидятся ли они еще когда-нибудь. Это настроен³е оказалось у Байрона и въ написанномъ въ маѣ 1819 г. въ Болоньѣ стихотворен³и "Къ По", гдѣ онъ обращается къ рѣкѣ, текущей къ тому городу, въ которомъ живетъ его милая. До извѣстной степени отождествляя себя съ влюбленнымъ Мазепой, поэтъ рисуетъ Терезу идеальными чертами женской красоты, придавая ей, впрочемъ, "аз³атск³е" глаза, которыхъ у нея въ дѣйствительности не было и которыми отличалась другая возлюбленная поэта, венец³анка Мар³анна Сегати.

   Слѣдуетъ, впрочемъ, замѣтить, что нѣкоторые комментаторы (напр. Кёльбингъ) считаютъ имя Терезы въ "Мазепѣ" лишь случайнымъ и высказываются противъ допущеннаго нами отождествлен³я, ссылаясь, главнымъ образомъ на то, что поэма была уже написана раньше знакомства поэта съ графиней Гвичч³оли, и что Терезою же звали и другую особу, которою въ свое время также увлекался Байронъ, именно - такъ называемую "аѳинскую дѣву". Но если "Мазепа" и былъ готовъ вчернѣ ранѣе встрѣчи Байрона съ графиней, то окончательно отдѣланъ онъ былъ уже послѣ того, какъ влюбленные сблизились: рукопись поэмы, присланная Байрономъ своему издателю, была переписана рукою графини.

   Выборъ сюжета для поэмы обусловливался, однако, не только личными отношен³ями автора и его постояннымъ отрицательнымъ взглядомъ на "законныя узы", которыхъ любовь не хочетъ знать. Любовная истор³я занимаетъ въ этомъ произведен³и лишь очень скромное мѣсто: она служитъ только предислов³емъ, поводомъ къ тому, что составляетъ самую суть поэмы,- къ изображен³ю человѣческаго страдан³я. По справедливому замѣчан³ю Брандеса, участ³е къ страдан³ю мало-по-малу поглощаетъ въ патетической поэз³и Байрона интересъ ко всему прочему. Послѣ разрыва поэта съ своей родиной это чувство сдѣлалось еще болѣе рѣзкимъ и искреннимъ, чѣмъ когда-либо прежде; въ этой формѣ сознан³е житейской дѣйствительности прорывается сквозь романтизмъ и, можно сказать, уничтожаетъ его. Въ "Шильонскомъ узникѣ" изображены страдан³я благороднаго Боннивара, который въ течен³е шести лѣтъ былъ прикованъ къ столбу въ подземельѣ такою короткою цѣпью, что не могъ лечь, и видѣлъ, какъ умирали прикованные къ сосѣднимъ столбамъ его братья, не будучи въ состоян³и протянуть имъ руку помощи. Теперь въ томъ же духѣ написанъ былъ и "Мазепа": юноша привязанъ къ спинѣ дикой лошади, которая бѣшено мчится по лѣсамъ и степямъ, между тѣмъ какъ самъ онъ, невольный всадникъ, переживаетъ всякаго рода физическ³я и нравственныя мучен³я. И въ другихъ произведен³яхъ Байрона, напр., въ "Жалобѣ Тасса" и въ "Прометеѣ" мы находимъ тотъ же излюбленный поэтомъ мотивъ,- несчаст³е и страдан³е свыше мѣры и силъ. При склонности поэта къ такому настроен³ю нѣтъ ничего удивительнаго въ томъ, что нѣсколько строкъ, сухихъ и сжатыхъ, изъ книги Вольтера развились въ "Мазепѣ" въ яркую и полную ужаса картину, однородную съ картиной мучен³й миѳологическаго титана. Въ одномъ изъ своихъ писемъ къ Муррею Байронъ говоритъ, что Прометей "крѣпко засѣлъ у него въ памяти"; воспоминан³е о немъ, дѣйствительно, не осталось безъ вл³ян³я на все, или почти на все, написанное поэтомъ; отголоски этого вл³ян³я можно указать и въ "Мазепѣ". Подобно прикованному къ мертвой скалѣ Прометею, Мазепа, привязанный къ мертвому коню, лежитъ въ пустынѣ, "гдѣ не увидишь ни людей, ни звѣря, ни слѣдовъ копыта", гдѣ "самъ воздухъ точно онѣмѣлъ", никто не услышитъ стона, нѣтъ никакой надежды на спасен³е,- "и только воронъ злой кружитъ надъ сумракомъ равнины", спускаясь все ниже и ниже къ своей жертвѣ...

   Другой мотивъ поэмы - изображен³е бѣшеной скачки - вызываетъ рядъ другихъ литературныхъ сопоставлен³й. Въ началѣ прошлаго столѣт³я этотъ мотивъ часто и на разные лады вар³ировался въ англ³йскихъ балладахъ, которыми Байронъ всегда очень интересовался. Такова, напр., баллада Коупера о почтенномъ лондонскомъ купцѣ Джонѣ Гильпинѣ, который вздумалъ поѣхать верхомъ на пикникъ; лошадь испугалась, понесла неумѣлаго всадника, и только послѣ цѣлаго ряда трагикомическихъ приключен³й ему удалось, наконецъ, полуживымъ добраться до своего дома. Въ другой, подобной же, балладѣ Бернса: "Тэмъ о'Шентеръ" герой разсказа, горяч³й поклонникъ эля, возвращается съ ярмарки въ полночь, также верхомъ, и, проѣзжая мимо кладбища, встрѣчаетъ цѣлую толпу вѣдьмъ и привидѣн³й, которыя пускаются за нимъ въ погоню... Серьезнымъ и уже трагическимъ оттѣнкомъ отличается тотъ же мотивъ въ поэмѣ Кольриджа "Кристабель", гдѣ лэди Джеральдина разсказываетъ о томъ, какъ пятеро воиновъ схватили ее, привязали къ бѣлому коню и бѣшено помчались съ нею, а потомъ бросили подъ дубомъ, гдѣ она и была найдена въ безсознательномъ состоян³и - какъ былъ найденъ и Мазепа. Такую же бѣшеную скачку встрѣчаемъ, далѣе, въ балладахъ Вальтеръ-Скотта: "Вильямъ и Елена" (передѣлка извѣстной "Леноры" Бюргера, изъ которой Жуковск³й заимствовалъ свою "Свѣтлану"), "Дик³й охотникъ" и и "Пѣснь послѣдняго менестреля". Наконецъ, и самъ Байронъ также изобразилъ бѣшеную скачку въ "Гяурѣ".

   Скачка Мазепы получаетъ особый характеръ, благодаря своеобразно нарисованной и освѣщенной картинѣ мѣстности. И здѣсь, опять по двумъ-тремъ сухимъ замѣткамъ, разсѣяннымъ въ разныхъ мѣстахъ "Истор³и" Вольтера, воображен³е поэта создало удивительный пейзажъ южнорусской степи, огромной и безлюдной пустыни, кое-гдѣ прерываемой лѣсами, рѣками и болотами. Въ примѣчан³яхъ къ поэмѣ мы приводимъ тѣ мѣста изъ книги Вольтера, которыми, по всей вѣроятности, вдохновлялся Байронъ, изображая эту дикую мѣстность; но память поэта могла подсказать ему еще и друг³е образцы въ томъ же родѣ. Такъ, въ названной выше "Пѣснѣ послѣдняго менестреля" Вальтера-Скотта рыцарь Вильямъ Делорэнъ, по поручен³ю своей госпожи, мчится на быстромъ скакунѣ на кладбище, чтобы добыть изъ старой гробницы волшебную книгу. Онъ несется, не разбирая дороги, по мхамъ и пескамъ, по лѣсамъ и болотамъ, переплываетъ рѣки, не боясь ни дождя, ни снѣга, ни жара, ни холода. Конь Мазепы также несется сначала по равнинѣ, затѣмъ пробѣгаетъ черезъ дремуч³й лѣсъ, переплываетъ рѣку и, съ трудомъ взобравшись на крутой берегъ, продолжаетъ бѣжать въ степи. При этомъ обоихъ всадниковъ,- вольнаго и невольнаго - озаряетъ своимъ таинственнымъ свѣтомъ луна; передъ однимъ мелькаютъ болотные блуждающ³е огоньки, другой напрасно надѣется увидѣть въ окружающей его пустынѣ даже и такой огонекъ,- "какъ счастья проблескъ мимолетный"...

   Избранная Байрономъ для своей поэмы форма личнаго разсказа главнаго дѣйствующаго лица какъ нельзя больше отвѣчаетъ характеру содержан³я. "Мазепа" представляетъ драматическ³й монологъ, точно такъ же, какъ "Шильонск³й узникъ", какъ исповѣдь "Гяура" (пр³емъ, повторенный Лермонтовымъ въ его "Мцыри"), какъ страстные монологи Манфреда и проч. Страдан³е физическое и нравственное, конечно, чувствуется несравненно сильнѣе и настойчивѣе, когда о немъ говоритъ самъ страдающ³й: здѣсь вы ощущаете почти непосредственно жгучую, воп³ющую боль... Такое же сильное впечатлѣн³е производитъ на читателя и написанная въ той же формѣ поэма Кольриджа "Старый морякъ", въ которой изображен³е ужасовъ одиночества на кораблѣ, заброшенномъ въ полярное море, можно сказать, однородно съ картиною страшнаго томлен³я Мазепы въ пустынѣ. Для Байрона, какъ поэта въ высшей степени субъективнаго, форма драматическаго монолога подсказывалась въ данномъ случаѣ, какъ и въ другихъ подобныхъ произведен³яхъ, самою сущностью повѣствован³я. Если замѣчан³е Эльце о томъ, что Байронъ могъ изображать только то, что самъ видѣлъ и пережилъ, и должно быть принято съ нѣкоторыми ограничен³ями, то во всякомъ случаѣ несомнѣнно, что поэтъ, который самъ перенесъ много страдан³й, могъ лучше всякаго другого прочувствовать и внутренно пережить въ своемъ воображен³и и так³я мучен³я физическ³я и нравственныя, какихъ онъ не переживалъ въ дѣйствительности. Эти мучен³я были близки его сердцу - и онъ умѣлъ передавать ихъ съ такой силой и разнообраз³емъ, какихъ мы напрасно стали бы искать у другихъ поэтовъ. Недаромъ почти всѣ любимые его герои - Гуго, Паризина, Фоскари, Гяуръ, Корсаръ, Манфредъ,- постоянно изображаются въ борьбѣ съ страшной душевной тоской, лицомъ къ лицу съ крушен³емъ, пыткой, смертью,- собственною мучительною и продолжительною смертью или горькою утратою самыхъ дорогихъ имъ людей,- съ угрызен³ями совѣсти, среди зловѣщихъ ожидан³й грозной вѣчности, не имѣя иной опоры, кромѣ своей природной энерг³и и непреодолимой гордости. Въ каждомъ изъ этихъ байроновскихъ героевъ несомнѣнно есть часть самого поэта, его собственной личности, и характеръ Мазепы роднится съ ними не однимъ только тяжкимъ страдан³емъ, но и другими чертами. Несмотря на свой преклонный возрастъ, гетманъ сохраняетъ неодолимую физическую и духовную мощь,- "какъ дубъ, что снесъ грозы удары и подъ которымъ нынѣ онъ искать пр³юта осужденъ"; онъ смѣлъ, спокоенъ и суровъ, какъ въ былые годы, и такъ же безпощадно готовъ бороться и теперь съ врагами, какъ безпощадно отомстилъ нѣкогда грозному воеводѣ за свой позоръ и мучен³я, разрушивъ до основан³я его замокъ. Такимъ образомъ въ семьѣ прочихъ байроновскихъ типовъ Мазепа является вполнѣ своимъ.

   Карлъ XII, лишь мимолетно захваченный поэмою, также представляетъ нѣкоторое душевное сродство съ этими типами; и въ немъ мы видимъ также личность, хотя и измученную физическими страдан³ями, но не ослабѣвшую духовно; онъ - "покинутый судьбой, мученья сноситъ какъ герой, и предъ усильемъ мощной воли, смирясь, нѣмѣютъ рабски боли"; войско его разбито, власть уничтожена, онъ долженъ спасать свою жизнь бѣгствомъ, среди лишен³й, но онъ не побѣжденъ: духомъ онъ такъ же смѣлъ и бодръ, какъ его старый товарищъ-гетманъ и съ тою же небрежностью, съ тѣмъ же равнодуш³емъ, какъ тотъ, относится къ ударамъ судьбы, беззаботно засыпая подъ рѣчь Мазепы... И вамъ такъ и кажется, что чуть забрежжетъ утро, этотъ неутомимый и несокрушимый въ несчастьѣ "послѣдн³й рыцарь" разбудитъ своего спутника бодрымъ окрикомъ пушкинскаго Карла:

  

            Ого! Пора!

         Вставай, Мазепа!

  

   Вы чувствуете въ этомъ мимолетномъ изображен³и все ту же могучую натуру, которая, какъ и Мазепа, какъ и друг³е байроновск³е герои, "не знаетъ мѣры въ добрѣ и злѣ" и до конца вѣритъ въ свои силы.

  

         Кто угадаетъ жреб³й свой?

         Не опускай лишь взоровъ долу

         И будь безтрепетенъ душой!

  

   Смерть, рано или поздно, неизбѣжна; но человѣкъ, одаренный духовною мощью, спокойно предается своей судьбѣ. Онъ хочетъ жить - даже и среди страдан³й ждетъ иного, лучшаго жреб³я и не склоняется передъ ударами судьбы, а смѣло и гордо посылаетъ ей свой вызовъ. Такова заключительная мораль, выведенная Мазепой изъ его разсказа и вполнѣ совпадающая съ моралью самого Байрона.

  

  

   "Мазепа" оставилъ въ европейской литературѣ довольно ярк³й слѣдъ. О связи поэмы Байрона съ "Полтавой" Пушкина уже сказано выше. Почти одновременно съ "Полтавой" явилась одна изъ "Orientales" Виктора Гюго на ту же тему (1829); затѣмъ, въ 1840 г. написана трагед³я "Мазепа" знаменитаго польскаго поэта Юл³я Словацкаго, одного изъ самыхъ замѣчательныхъ представителей байронизма на славянской почвѣ. Къ болѣе позднему времени относится трагед³я Рудольфа Готтшалля. Наконецъ, слѣдуетъ упомянуть и о произведен³и изъ другой области искусства - о симфонической поэмѣ Листа "Мазепа", въ которой содержан³е байроновскаго разсказа ген³ально иллюстрируется звуками (1857).

  

   "Тотъ, кто занимглъ тогда этотъ постъ, былъ польск³й шляхтичъ, по имени Мазепа, родивш³йся въ Подольскомъ палатинатѣ; онъ былъ пажемъ Яна Казим³ра и при его дворѣ пр³обрѣлъ нѣкоторый европейск³й лоскъ. Въ молодости y него былъ романъ съ женой одного польскаго шляхтича, и мужъ его возлюбленной, узнавъ объ этомъ, велѣлъ привязать Мазепу нагишемъ къ дикой лошади и выпустить лошадь на свободу. Она была родомъ изъ Украины и убѣжала туда, притащивъ съ собой Мазепу, полумертваго отъ усталости и голода. Его пр³ютили мѣстные крестьяне; онъ долго жилъ среди нихъ и отличился въ нѣсколькихъ набѣгахъ на татаръ. Благодаря превосходству своего ума и образован³я, онъ пользовался большимъ почетомъ среди казаковъ, слава его все болѣе и болѣе росла, такъ что царь принужденъ былъ объявить его украинскимъ гетманомъ". (Voltaire. Hist. de Charles XII, p. 196).

   "Король бѣжалъ и гнавш³еся за нимъ враги убили подъ нимъ его коня; полковникъ Г³ета, раненый и истекающ³й кровью, уступилъ ему своего. Такимъ образомъ дважды посадили на коня во-время бѣгства этого завоевателя, который не могъ сѣсть въ сѣдло во-время битвы" (стр. 216).

   "Король отправился другой дорогой съ нѣсколькими всадниками. Карета, въ которой онъ сидѣлъ, сломалась по пути, и его посадили верхомъ на лошадь. Къ довершен³ю несчаст³я, онъ заблудился ночью въ лѣсу. Тамъ, обезсиленный, несмотря на свое мужество, невыносимо страдая отъ ранъ, потерявъ лошадь, упавшую отъ усталости, онъ лежалъ нѣсколько часовъ подъ деревомъ, подвергаясь опасности быть застигнутымъ ежеминутно побѣдителями, которые гнались за нимъ со всѣхъ сторонъ" (стр. 218).

                   I.

  

         Въ полтавской битвѣ прежней славой

         Покинутъ былъ державный шведъ;

         Недвижно, грудою кровавой

         Легли товарищи побѣдъ;

         И мощь и доблесть измѣнили,

         Какъ ихъ служитель - человѣкъ,

         Примкнувъ тщеславно къ новой силѣ,

         Къ царю Москвы; враговъ набѣгъ

         Ея стѣнамъ не страшенъ болѣ;

         Но грянулъ часъ и худшихъ бѣдъ,

         Предавш³й горькой, тяжкой долѣ

         Именъ и воинствъ лучш³й цвѣтъ.

         Онъ одному принесъ паденье,

         A м³ру - ужасъ и смятенье.

  

                   II.

  

         Таковъ судьбы слѣпой законъ!

         Карлъ, мучась болью жгучей раны,

         Скакалъ чрезъ рѣки и поляны,

         Спасаясь бѣгствомъ, обагренъ

         Чужой и собственною кровью.

         Скакалъ онъ день, скакалъ онъ ночь;

         Чтобъ бѣгству этому помочь

         Погибли тысячи съ любовью,

         И не сказали ничего

         Въ упрекъ тщеслав³ю его,

         Хотя развѣнчанная сила

         Ужъ больше правдѣ не грозила.

         Вождю Г³ета далъ коня,

         A самъ въ плѣну погибъ, стеня.

         Но палъ скакунъ въ безумномъ бѣгѣ,

         И Карлъ во тьмѣ, въ глуши лѣсовъ,

         Близъ цѣпи вражескихъ костровъ,

         Остановился на ночлегѣ.

         Для этихъ лавровъ-ли порой

         Народа кровь течетъ рѣкой?

         Окоченѣлый, изнуренный,

         Лежитъ подъ деревомъ король.

         Тревожитъ ранъ тупую боль

         Холодный мракъ въ ночи безсонной,

         Но онъ, покинутый судьбой,

         Мученья сноситъ, какъ герой.

         И предъ усильемъ мощной воли

         Смирясь, нѣмѣютъ рабски боли,

         Какъ нѣкогда, во дни войны,

         Народы - имъ покорены.

  

                   III.

  

         Гдѣ сонмъ вождей? Увы, ихъ мало!

         Несчастный день развѣялъ ихъ,

         Но честь и вѣрность сохраняла

         Горсть остававшихся въ живыхъ.

         Печальный кругъ ихъ отдыхаетъ

         Вблизи монарха, у коней;

         Они - товарищи; равняетъ

         Бѣда животныхъ и людей.

         Здѣсь и Мазепа; хмурый, старый,

         Какъ дубъ, что снесъ грозы удары

         И подъ которымъ нынче онъ

         Искать пр³юта осужденъ.

         Казацк³й гетманъ смѣлъ, спокоенъ;

         Усталый,- все-жъ какъ истый воинъ,

         Сначала вытеръ онъ коня,

         Постлалъ изъ листьевъ ложе другу,

         Ослабилъ поводъ и подпругу,

         Труды товарища цѣня.

         И смотритъ съ ласковой заботой,

         Какъ ѣстъ скакунъ свой кормъ съ охотой.

         Его усталость не беретъ;

         Не прихотливъ, какъ гетманъ, тоже

         Себѣ не требуетъ заботъ

         О пищѣ иль удобномъ ложѣ.

         Косматый, быстрый, полный силъ,

         Мазепу бѣшено носилъ

         Онъ по степямъ необозримымъ

         И средь несчетныхъ голосовъ,

         Узнавъ въ толпѣ хозяйск³й зовъ,

         Шелъ за хозяиномъ любимымъ.

         Пусть ночь темна, пускай густымъ

         Покровомъ сумрака одѣта,

         Какъ лань, съ заката до разсвѣта

         Конь смирно слѣдовалъ за нимъ.

  

                   IV.

  

         Лишь покормивъ коня, раскинулъ

         Мазепа плащъ, и отодвинулъ

         Свое тяжелое копье,

         Съ тревогой, скрытою во взорахъ,

         Онъ посмотрѣлъ, цѣло-ль ружье,

         Въ пороховницѣ есть-ли порохъ,

         Не отсырѣли-ли кремни,

         Не перетерлись-ли ремни...

         За всѣмъ присмотръ въ походѣ нуженъ.

         Раскрывъ ларецъ, свой скудный ужинъ

         Монарху предложилъ герой

         Стократъ спокойнѣй, чѣмъ иной

         Придворный могъ-бы сдѣлать это

         Въ разгарѣ пышнаго банкета.

         Съ улыбкой грустной съѣлъ король

         Ему предложенную долю,

         Чтобъ подкрѣпить, скрывая боль,

         Свой духъ и гаснущую волю.

         Затѣмъ сказалъ: "Мы всѣ сильны

         Безстрашнымъ сердцемъ и рукою,

         Но кто-бы сдѣлалъ въ дни войны

         Все то, что сдѣлано тобою?

         Ты, гетманъ, замкнутъ, молчаливъ,

         За то въ бою краснорѣчивъ. .

         Тебѣ - ничто враговъ твердыни;

         Съ дней Александра и понынѣ

         Никто подобныхъ паръ не зналъ,

         Какъ ты и вѣрный Буцефалъ.

         Скача чрезъ рѣки и овраги,

         Ѣздою, полною отваги,

         Затмилъ ты скиѳскихъ ѣздоковъ!"

         Но гетманъ, грустенъ и суровъ,

         Промолвилъ: "горе тяжкой школѣ,

         Гдѣ я ученъ носиться въ полѣ".

         И обратился Карлъ къ нему.

         - Ты недоволенъ? Почему?

         "А... мой разсказъ не будетъ кратокъ,-

         Отвѣтилъ старецъ:- "мы пройдемъ

         Еще не мало миль средь схватокъ

         Съ сильнѣйшимъ въ десять разъ врагомъ.

         И только тамъ за Борисѳеномъ

         Не въ силахъ онъ грозить намъ плѣномъ

         Вамъ нуженъ, государь, покой!...

         Я стану самъ, какъ часовой,

         Стеречь вашъ сонъ и ваше ложе".

         Но Карлъ сказалъ ему:- "и все-же,

         Прошу тебя, начни разсказъ:

         Быть можетъ, онъ, хотя на часъ,

         Мнѣ дастъ забвен³е покоя,

         Котораго не зналъ давно я".

         "Пусть такъ! Для этого готовъ

         Я вспомнить жизнь былыхъ годовъ.

         Лѣтъ съ двадцати, при Казим³рѣ

         - Янъ Казим³ръ былъ королемъ -

         Я состоялъ шесть лѣтъ пажемъ.

   &nbs