Главная » Книги

Случевский Константин Константинович - В снегах, Страница 2

Случевский Константин Константинович - В снегах


1 2 3 4

nbsp;Жизнь, уходя, на губах трепетала...
  
  
  Что только могут без мудрой науки
  
  
  Нищенский опыт да жесткие руки,-
  
  
  Сделал Андрей. Утомился старик
  
  
  И, подле печки, под утро приник.
  
  
  
  
  
  Солнце по небу тихонько идет,
  
  
  Степь бесконечная свет его пьет.
  
  
  В ночь миновавшую страшный мороз
  
  
  Дню молодому подарки принес.
  
  
  Озеро, стывшее с воплем вчера,
  
  
  Скрыла сплошная, как саван, кора;
  
  
  Груды летавшего с вечера снега
  
  
  Стали, прикованы к месту ночлега;
  
  
  Лес разоделся в тяжелую ризу
  
  
  И поосел всеми ветками книзу...
  
  
  Спят старики. Запоздавшего сна
  
  
  Прочь не отгонит от них тишина;
  
  
  День не принес стукотни и движенья,
  
  
  Мирно свершаются их сновиденья.
  
  
  "Ой! Как далеко до храма святого!..
  
  
  Страннице время в дороженьку снова..."
  
  
  Слышит Андрей... Поднялся, посмотрел...
  
  
  Голос над ним, будто гром, прогудел,-
  
  
  Так непривычен был голос людской
  
  
  В этой лачуге и этой порой!
  
  
  Сразу припомнил он стук у ворот,
  
  
  Как он упавшую поднял, несет!
  
  
  Вот она, тут... То она говорила...
  
  
  Только что сила ей вдруг изменила,
  
  
  Очи старухи глубоко закрылись,
  
  
  Руки с шубенки тихонько скатились!
  
  
  Поднял Андрей их, на грудь положил;
  
  
  В печке погасшей огонь запалил,
  
  
  В миску, на Лайку, на солнце взглянул -
  
  
  И, потянувшись, широко зевнул.
  
  
  
  
  
  Ежели лес молодой обгорит,
  
  
  В нем запустенье не долго лежит,
  
  
  Жизни в нем много! Чтоб выйти из пепла,
  
  
  Ждать ей не нужно, чтоб сила окрепла;
  
  
  Прет остриями побегов зеленых
  
  
  Всюду из сучьев его опаленных;
  
  
  Тут она почкой взойдет, там цветком,
  
  
  Ей и от корня начать - нипочем!
  
  
  Если же лес загоревшийся стар,-
  
  
  Смертью проходит по лесу пожар,
  
  
  В горьком дыму, трепеща и стеная,
  
  
  Смрадом расходится мощь вековая;
  
  
  В пене соков, в крупных каплях смолы
  
  
  Ярко горят, разрываясь, стволы,
  
  
  Будто бы груди, шипя, раскрывают,
  
  
  Воздуха ищут, а где он - не знают!
  
  
  Сыплются сучья, летят головни,
  
  
  Стукаясь в камни и красные пни;
  
  
  В уголь одежду свою обращая,
  
  
  Лес исчезает, как греза живая!
  
  
  И от подпочвы, где в темной земле
  
  
  Жизнь под корнями роилась во мгле,
  
  
  Вплоть до вершин, где над сочной листвой
  
  
  Только крупнейший качал головой,-
  
  
  Смерть водворяется в пепле, в золе.
  
  
  Ох! Уж не так ли престать и земле,
  
  
  В срок, когда к призракам, в должный черед,
  
  
  Призрак людей от земли упорхнет?
  
  
  Впрочем, не русской, бурлацкой натуре
  
  
  Треснуть в пожаре, осунуться в буре.
  
  
  Много промчалось и дней и ночей,
  
  
  Встала старуха с палати своей.
  
  
  Только залег в нее, будто чужой,
  
  
  Кашель какой-то глубокий, сухой;
  
  
  Только сама она как-то осела -
  
  
  Все же недаром в морозе горела!
  
  
  
  
   II
  
  
  Вышел порядок в лачуге иной -
  
  
  Будто Андрей обзавелся, женой!
  
  
  С прежней хозяйкой,- была она злая,
  
  
  Прозвище было ей жизнь холостая,-
  
  
  С юности ранней, господь ей прости,
  
  
  Право - ну не было вовсе пути!
  
  
  С новой иначе. Приперт в потолок,
  
  
  Вывешен черный как смоль образок;
  
  
  Значит, узнает сейчас, кто войдет,
  
  
  Что не татарин, не жид тут живет.
  
  
  Метлы, лопаты сошлись в стороне,
  
  
  Скромно уставились в угол, к стене;
  
  
  С прежней хозяйкой иначе бывало -
  
  
  Все, вишь, бросалось куда ни попало;
  
  
  Этим бесчинствам теперь не бывать -
  
  
  Всякому в доме места свои знать.
  
  
  Ну а того, чтобы миска какая
  
  
  Сутки валялась, мытья ожидая,
  
  
  Лайку прельщая своим содержаньем,-
  
  
  Стало у мисок давнишним преданьем!
  
  
  Мелкому миру по щелям стены
  
  
  Тягость открылась ужасной войны:
  
  
  Как только праздник придет небольшой
  
  
  Ерзает тряпка с горячей водой,
  
  
  Жжет беспощадно в потемках келейных
  
  
  Многие тысячи счастий семейных.
  
  
  Жжет... А Андрей не поймет, почему
  
  
  Спится спокойней и слаще ему?
  
  
  Шапка ли лезет, рубаха ль порвется,
  
  
  Выйдут лучины иль жир изведется -
  
  
  Всякое горе хозяйка исправит,
  
  
  Дела лежать никогда не оставит.
  
  
  Даже на Лайку старуха ворчит:
  
  
  И недовольная Лайка молчит!
  
  
  
  
  
  Как-то никак старикам не случалось
  
  
  Встретиться так,- чтобы речь завязалась?
  
  
  Скажут по слову, в глаза поглядят,
  
  
  Скажут и снова упорно молчат!
  
  
  Точно обоим, за долгим досугом,
  
  
  Нечем им было делиться друг с другом
  
  
  И ничего в их умах не созрело,
  
  
  Что бы сказаться порой захотело?
  
  
  К слову случилось Андрею узнать,
  
  
  Что его гостью Прасковьею звать.
  
  
  Но уж различны, как "я", и "не я",
  
  
  Шли и свершалися их бытия!
  
  
  Равно начавшись, нигде не скрестившись,
  
  
  Шли, чтобы кончиться, объединившись;
  
  
  Точно две струйки - в единую слились,
  
  
  Два ветерочка - в один превратились!
  
  
  Жизнь старика вся бесцветна была,
  
  
  Облачком в горных туманах прошла;
  
  
  Мимо событий, сторонкою, с края,
  
  
  Всюду и все обходя, проскользая,
  
  
  Вечно безличная, не очертилась
  
  
  И, без остатка, в степях схоронилась.
  
  
  
  
  
  Ну, а Прасковья, напротив того,
  
  
  Видела, ведала много всего.
  
  
  Ярко очерчена, окаймлена,
  
  
  Обрисовалася в жизни она!
  
  
  Всяких епископов, митрополитов,
  
  
  Схимников разных прославленных скитов,
  
  
  С мертвыми главами на власяницах,-
  
  
  Знала Прасковья и видела в лицах.
  
  
  На Валааме, в Печорской, в Задонской,
  
  
  В дальних Соловках и даже в Афонской,-
  
  
  Всюду она самолично бывала
  
  
  И монастырских квасов испивала.
  
  
  Свет увидала она на Хопре;
  
  
  Выросла в службах, на барском дворе;
  
  
  Бабою сделаться ей не пришлось:
  
  
  Дрянное дело замужство, хоть брось!
  
  
  Позже в Москве в белошвейках училась
  
  
  И с барчуками, бывало, водилась.
  
  
  У балерины одной знаменитой,
  
  
  Нынче вполне, даже сплетней, забытой,
  
  
  В горничных год с небольшим проживала,
  
  
  Феей, вакханкой ее одевала!..
  
  
  Постники-схимники в черных скуфьях,
  
  
  Ножки танцовщицы в алых туфлях,
  
  
  Говор в кулисах, пиры до утра,
  
  
  Память деревни, разливов Хопра,
  
  
  Грубые шутки галунных лакеев,
  
  
  Благословения архиереев,
  
  
  Ладан, пачули, Афон и кулисы,
  
  
  Вкус просфоры и румяна актрисы -
  
  
  Все это как-то, во что-то слагалось,
  
  
  Стало старухой, и то, что осталось,
  
  
  Силой незримой в тайгу притащилось
  
  
  И, обгорев на морозе, свалилось
  
  
  В ноги к мордвину, вперед головой,
  
  
  Старою льдиной на снег молодой!..
  
  
  
  
  
  Как-то случилось, что пасмурным днем
  
  
  Вьюга завыла по степи кругом.
  
  
  Гулко помчались ее перекаты;
  
  
  Снежные хлопья, толсты и косматы,
  
  
  Воздух застлали, в окошко набились...
  
  
  К печке молчать старики приютились.
  
  
  Долго не двигаясь оба сидели,
  
  
  Слушая рев и рыданья метели...
  
  
  Ну, да пришлось же и им говорить:
  
  
  "Я Верхотурье пошла посетить;
  
  
  К дальней обители на покаянье,
  
  
  Было такое мое обещанье..."-
  
  
   "Да, Верхотурье, слыхал стороной,
  
  
   Там, за горами, есть город такой..."-
  
  
  "Есть и другой город, Пермью зовется;
  
  
  К Перми народ пароходом везется.
  
  
  Дальше, сказали, дорогой пойдешь,
  
  
  Ближние горы когда перейдешь,
  
  
  Там, где большая река побежит,-
  
  
  Тут-от обитель сама и стоит.
  
  
  Вышла в дорогу я ранней порой,
  
  
  Только что почал народ с молотьбой.
  
  
  Шла бы скорей, да частенько хворала,
  
  
  Шла потому, что давно обещала,
  
  
  Только не тот, видно, путь избрала!
  
  
  Тут я семь суток болотцами шла,
  
  
  Прежде чем хату твою повстречала.
  
  
  Ну и не помню уж, как постучала...
  
  
  Хлебушко вышел, не слушались ноги,
  
  
  Знать бы вперед, что страна без дороги!
  
  
  Я уж святую Варвару молила,
  
  
  Чтобы не вдруг меня смерть посетила;
  
  
  Чтобы покаяться время мне дать...
  
  
  Стала заступница смерть отгонять!
  
  
  Хату твою из земли подняла,
  
  
  Словно не я, а она подошла!
  
  
  Прямо на самом том месте явилась,
  
  
  Где мне сырая могила открылась...
  
  
  Значит, для смерти душа не созрела,
  
  
  Грех мой не выхожен странствием тела!.."
  
  
  
  
  
  Грех!.. Это слово чуть-чуть прозвучало
  
  
  И, отделившись от прочих,- отстало...
  
  
  Быстро и часто старуха крестилась...
  
  
  Снежная вьюга все яростней злилась!
  
  
  В двери стучалась, окошком трясла,
  
  
  Ревмя ревела, все петли рвала!
  
  
  Будто бы грешные души какие,
  
  
  Малые души и души большие,
  
  
  Силы бесплотные, к аду присчитаны,
  
  
  Неупокоены и не отчитаны,
  
  
  Бились неистово и распинались,
  
  
  В хату гурьбою ворваться старались!..
  
  
  
  
  
  Красноречива, но с виду проста
  
  
  Простонародья родная черта:
  
  
  Тех не расспрашивать, к слову не звать,
  
  
  Кто не желает чего рассказать.
  
  
  Эту черту в нем столетья питали,
  
  
  Многое с детства таить приучали;
  
  
  Тут, да тогда, приходилось молчать,
  
  
  Свой ли, отцовский ли стыд укрывать.
  
  
  Ну и расспросов в народе не любят,
  
  
  Редко о чем загалдят, да раструбят...
  
  
  Так и теперь со старухою было:
  
  
  Грех, значит, есть, а какой - не открыла;
  
  
  Сам же Андрей расспросить не хотел.
  
  
  Только поутру, как день засерел,
  
  
  Вышел он снег от дверей отгребсти,
  
  
  Дров наколоть и воды принести;
  
  
  К дому вернулся с дровами, глядит:
  
  
  Крестик на двери наружной прибит!
  
  
  Вспомнил он, как из метели вчерашней,
  
  
  Друг друга резче, смелей, бесшабашней,
  
  
  Клики гудели, росли и серчали,
  
  
  Словно как духи какие.стонали,
  
  
  Чуяли грех! И сбегалися к двери,
  
  
  Будто на падаль полночные звери!-
  
  
  Крестик теперь над дверями повешен:
  
  
  Смолкнет нечистый, хотя он и бешен;
  
  
  Крестик господень его остановит;
  
  
  Он хоть не слышно, а все славословит!
  
  
  
  
  
  Страшная, злая стояла зима!
  
  
  В елях построив свои терема,
  
  
  Резвых кикимор к ветвям пригвоздила,
  
  
  Нежным снежком их хребты опушила;
  
  
  Юрких русалок опасный народ
  
  
  Спрятала в тину, в коряги, под лед;
  
  
  Леших одних допустила бродить,
  
  
  Робких людей по лесам обходить.
  
  
  Дни обрубила зима, не жалея!
  
  
  Только что солнце заблещет, краснея,
  
  
  Вслед за ним тянется хмурая тьма:
  
  
  "Я, говорит, заблещу и сама!.."
  
  
  Ночь выступает во всю вышину,
  
  
  Звезды сзывает гореть и луну
  
  
  И рассыпает, куда ни взгляни,
  
  
  Зеленоватые блестки, огни...
  
  
  Зимняя ночь! Ты глубоко светла!
  
  
  Чья ж это ласка тебя нам дала?
  
  
  Кто, в утешенье угрюмого края,
  
  
  Дал тебя северу, ночь голубая?!
  
  
  Только одна ты по росту степям,
  
  
  Шире ты их - обняла по краям.
  
  
  В вас, ночи долгие, ночи хрустальные,
  
  
  Вволю наплакаться могут печальные;
  
  
  Вволю натешиться могут распутные,
  
  
  Вечными кажутся скорби минутные!
  
  
  Мыслью, блуждающей мрачно, тревожно,
  
  
  В вас до безумья додуматься можно!
  
  
  А немоты в вас, глухого молчания -
  
  
  Хватит с избытком покрыть все страдания!..
  
  
  Это ль не милость судьба нам дала,
  
  
  Чтобы по Сеньке и шапка была,
  
  
  Чтобы да в том же краю процветали:
  
  
  Долгие ночи - большие печали!
  
  
  
  
  
  Изо дня в день старики наши жили,
  
  
  Чаще, чем прежде, они говорили.
  
  
  Много того, что Андрей услыхал,
  
  
  Он от рожденья и вовсе не знал...
  
  
  Очень Прасковья его удивила,
  
  
  Как в разговоре ему сообщила,
  
  
  Будто во многих больших городах
  
  
  Воздух какой-то горит в фонарях;
  
  
  В те фонари ничего не вливают,
  
  
  Ну, а как вечер придет - зажигают.
  
  
  Слышал он также о царских смотрах,
  
  
  Как ходит гвардия в красных грудях,
  
  
  Как между войск у царя есть такие:
  
  
  Птицы на шапках сидят золотые,
  
  
  Сами солдаты в кольчуги закованы,
  
  
  Лошади их серебром перекованы.
  
  
  Спрашивал сам у Прасковьи Андрей:
  
  
  Много ль видала железных путей,
  
  
  Правда ль, что тянутся вдоль по ним паром,
  
  
  Катятся вслед за большим самоваром?
  
  
  Что называется новым судом?
  
  
  Летом частенько он слышит о нем!
  
  
  Как там в судах господа заседают,
  
  
  Имя немецкое, всех защищают?
  
  
  Также присяжных ему объясни:
  
  
  Судьи не судьи, так кто же они?
  
  
  Впрочем, не та и не эта затея
  
  
  Больше всего занимала Андрея.
  
  
  Больше любил он вопросы духовные!
  
  
  Как богом созданы силы верховные?
  
  
  Как бог нам душу, спасенье ей дал?
  
  
  Все это знать он хотел и - не знал.
  
  
  Ну и бы

Другие авторы
  • Карлгоф Вильгельм Иванович
  • Клушин Александр Иванович
  • Крюковской Аркадий Федорович
  • Мольер Жан-Батист
  • Брусилов Николай Петрович
  • Ромберг Ф.
  • Муравьев Андрей Николаевич
  • Тимофеев Алексей Васильевич
  • Коппе Франсуа
  • Энгельгардт Борис Михайлович
  • Другие произведения
  • Некрасов Николай Алексеевич - Драматические сочинения и переводы Н. Полевого. Части первая и вторая
  • Гуро Елена - Из сборника "Трое"
  • Одоевский Владимир Федорович - Opere Del Cavaliere Giambattista Paranesi
  • Березин Илья Николаевич - Ярлык Тохтамыша
  • Коц Аркадий Яковлевич - Я слышу звук его речей...
  • Андреев Леонид Николаевич - Сашка Жегулёв
  • Фурманов Дмитрий Андреевич - Д. А. Фурманов: биографическая справка
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Париж в 1838 и 1839 годах. Соч. Владимира Строева
  • Касаткин Иван Михайлович - Задушевный разговор
  • Кузмин Михаил Алексеевич - Парнасские заросли
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
    Просмотров: 267 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа