Щепкина-Куперник Татьяна Львовна - Отрава

>   Милл³онеръ очень не нравился ей и она сумѣла повести себя съ нимъ такъ, что старикъ видѣлъ въ ней дѣвочку, и только. Онъ угощалъ ее завтраками, иногда катался съ ней и, заѣзжая къ Кнопу, дарилъ ей как³я-нибудь бездѣлушки или духи. Ее видѣли въ коляскѣ милл³онера, съ нимъ въ ложѣ. Ей не для кого было жалѣть своей репутац³и, да она и не знала хорошенько, что это такое... и репутац³я устанавливалась.

   Жанна кончила школу. Таланта у нея не обнаружилось, но его дѣйствительно довольно успѣшно замѣняла красота, изящество, умъ и осмысленность читки. Ее хотѣли принять, какъ прочихъ, на выходныя роли въ императорск³й театръ, на 50 руб. жалованья въ мѣсяцъ; но она разсчитала, что лучше, чѣмъ "выносить подносы" и застыть на этомъ,- поиграть сначала на частныхъ сценахъ или въ провинц³и, а тамъ посмотрѣть.

   Унаслѣдованное отъ матери французское изящество сослужило ей большую службу.

   Она выдѣлялась изъ толпы, и ее нельзя было не замѣтить. Волосы ея всегда лежали такъ, какъ будто были убраны лучшимъ куаферомъ, и она не боялась немного эксцентричныхъ причесокъ. Она поднимала шлейфъ по-парижски; ея походка, ея гибкая по-змѣиному фигура,- все было красиво и оригинально. Она культивировала свою красоту и холила себя. Еще стараго Фирсова она забавляла тѣмъ, что съ тонкимъ знан³емъ дѣла и выборомъ требовала отъ него разныхъ pâte, ongoline, essence capillaire и т. п. Но такъ-же тщательно культивировала она и свой умъ: читала всѣхъ новѣйшихъ писателей, даже философовъ, запаслась Ларуссомъ и выписывала въ записную книжку наиболѣе поражавш³я ее цитаты - отъ Ницше до Аннунц³о.

   Но какъ тѣло холила она съ точки зрѣн³я кокетства, а не гиг³эны, такъ и душу. Она дѣлала это не изъ потребности развит³я, самообразован³я, а ясно понявъ, что именно въ ея кругѣ и положен³и умъ и образован³е будутъ выдѣляться такъ ярко, какъ ни въ какомъ другомъ, сознательно готовила изъ себя женщину сильную не только красотою, но и "интеллектомъ".

   Съ этими картами она вошла въ жизнь, преждевременно все знающая, все презирающая, судящая о человѣчествѣ по тѣмъ людямъ, что встрѣчались до сихъ поръ на ея пути,- прелестная и совершенно одинокая въ свои 20 лѣтъ.

   Въ большихъ городахъ есть совершенно особые кружки лицъ, самыхъ разно образныхъ, которыхъ связываетъ между собою одно общее: призракъ литературно-артистической професс³и.

   Эти люди гдѣ-то пишутъ, гдѣ-то играютъ, гдѣ-то поютъ, и т. д. Но если пишутъ, то не въ лучшихъ журналахъ, и ужъ, конечно, не серьезныя статьи. Романисты среди нихъ занимаютъ "подвальные этажи" какихъ-нибудь листковъ мелкой прессы и описываютъ страдан³я въ великосвѣтскихъ гостиныхъ, которыхъ отъ роду не видывали. Поэты пишутъ въ отдѣлѣ смѣси иллюстрированныхъ листковъ юмористическ³е стихи, сочиняютъ цыганск³е романсы и куплеты для открытыхъ сценъ; драматурги переводятъ оперетки или выкраиваютъ обозрѣн³я для лѣтнихъ театровъ.

   Артисты служатъ въ фарсахъ, играютъ на клубныхъ сценахъ; пѣвцы поютъ въ опереткахъ; художники рисуютъ въ юмористическихъ издан³яхъ, и т. п.

   Много здѣсь похороненныхъ надеждъ, сгинувшихъ мечтан³й; попадаются и неудачники съ настоящимъ талантомъ, но рѣдко: чаще всего - большое самомнѣн³е, дерзость и беззастѣнчивость.

   Общество у этихъ людей самое смѣшанное.

   Здѣсь въ большинствѣ случаевъ семьи съ какимъ-нибудь изъяномъ, жены, живущ³я съ чужими мужьями, мужья - съ чужими женами; дѣти въ одной семьѣ "твои", "мои" и "наши". Барышни - съ таинственнымъ прошлымъ... Самыя невѣроятныя семейныя отношен³я; средства, берущ³яся невѣдомо откуда; но вмѣстѣ съ тѣмъ этого нельзя назвать полусвѣтомъ. Всѣхъ ихъ именно спасаетъ професс³я, заставляющая соблюдать извѣстный декорумъ.

   У всей этой богемы - въ отлич³е отъ богемы истинныхъ талантовъ и "аристократ³и умовъ" - страстное желан³е не отличаться отъ остальныхъ людей, быть "принятыми", имѣть такую же столовую и гостиную, какъ "у всѣхъ" - но вмѣстѣ съ тѣмъ натура тянетъ ихъ къ безпорядочному веселью.

   Въ этомъ обществѣ бываютъ самые неожиданные и разнородные элементы. То - пр³ѣхавшая изъ провинц³и чья-нибудь сестрёнка, чистая и невинная дѣвочка, рядомъ съ отцвѣтающей опереточной этуалью; то отставной пѣвецъ, ставш³й профессоромъ bel canto - и рядомъ свѣтская дама, съ любопытствомъ совершающая эскападу въ неизвѣстный ей м³рокъ, выше котораго она себя считаетъ настолько, что даже не боится скомпрометировать себя, какъ не боялась бы въ Парижѣ пойти въ Moulin-Rouge, изъ любопытности. Вотъ прогорѣвш³й антрепренеръ, предки котораго числятся въ Готскомъ Альманахѣ, а вотъ комическая старуха, получившая наслѣдство и вышедшая за массажиста. Тутъ молодой офицеръ, покинувш³й полкъ изъ-за женитьбы на солисткѣ русскаго хора, и окончившая консерватор³ю барышня, служащая въ опереточномъ оркестрѣ, и т. д. и т. д.

   И этотъ призракъ професс³и объединяетъ ихъ всѣхъ подъ своей защитой, и дѣлаетъ изъ нихъ что-то одно.

   Такъ иногда въ дождь соберутся подъ воротами самые разнообразные люди укрыться отъ ливня: тутъ и модистка съ картономъ, и барыня въ шляпѣ, и дрожащ³й нищ³й въ лохмотьяхъ, и толстый купецъ... и всѣ они въ это время представляютъ изъ себя что-то общее...

   Къ такому обществу примкнула Жанна, и сразу оказалась вполнѣ подходящей къ нему.

   Одѣвалась она элегантно, какъ большинсгво женщинъ этого круга. Жила всегда въ хорошей гостиницѣ. Если оставалась долго въ одномъ городѣ, то держала лошадей и съ удовольств³емъ разрѣшала ими пользоваться знакомымъ дамамъ. У нея всегда было можно найти радушный пр³емъ, хорош³й ужинъ и полную свободу; кто хотѣлъ - могъ играть въ карты, кто - пѣть цыганск³е романсы, кто - развалиться въ качалкѣ и читать газеты.

   Хозяйка не только не стѣсняла никого, но даже иногда сама уѣзжала на цѣлый вечеръ и, вернувшись, заставала у себя сервированный ужинъ и массу народу.

   У нея бывали охотно: она, кромѣ по клонниковъ - любила и умѣла создавать себѣ "друзей", привлекая ихъ своимъ остроум³емъ и равнодушнымъ снисхожден³емъ къ ихъ слабостямъ, которое казалось добротою.

   Обыкновенно при ней жила какая-нибудь пр³ятельница - начинающая актриса, консерваторка, что-нибудь въ этомъ родѣ, которой она покровительствовала и услугами которой за то пользовалась: занять гостей, когда она уѣзжала, разлить чай, съѣздить въ магазинъ, гдѣ-нибудь и какъ-нибудь ее замѣнить. Обыкновенно подруга занимала смежный номеръ, и тамъ Жанна скрывалась; если не хотѣла кого-нибудь принимать, вмѣсто нея выходила та и спроваживала нежеланнаго гостя и т. д.

   Поклонниковъ у Жанны было много. Но она не стерпѣла бы офиц³альнаго повелителя, а къ тому же жила одна - и въ дальнѣйшее никто не вступался. Съ улыбкой, втихомолку, указывали то на одного, то на другого; но въ сущности у всѣхъ было такъ много подобныхъ провинностей, что допытываться и преслѣдовать за это - никому и въ голову бы не пришло. Пусть живетъ, какъ знаетъ! Она красива, изящна, образована, въ глаза своимъ поведен³емъ не бросается - и отлично. Тѣмъ болѣе, что она рѣдко была безъ дѣла, она играла на разныхъ клубныхъ сценахъ, и играла очень мило,- а ея туалеты и внѣшность заставляли обращать на нее вниман³е, и мног³е ея рѣдко изящную индивидуальность принимали за талантъ.

   Сцены она не любила, хоть и говорила всѣмъ, что живетъ только для искусства. Она, впрочемъ, ничего и никого не любила.

   Иногда въ ней просыпалась мучительная, безмолвная, почти безсознательная тоска по чемъ-то чистомъ и прекрасномъ, что должно же существовать на свѣтѣ... но чего - она не знала. Обыкновенно это случалось подъ вл³ян³емъ природы. Природа на нее дѣйствовала, и она была способна просидѣть нѣсколько часовъ на одномъ мѣстѣ, вглядываясь въ небо, въ море, словно ища въ нихъ отвѣта на свой нѣмой вопросъ. И безпричинныя слезы приходили потомъ, не облегчавш³я, медленныя слезы. Но это было очень рѣдко. Чаще всего она интересовалась "вещами", жизнью, какъ она ей представлялась. Она старалась добыть себѣ изъ этой жизни какое-нибудь удовольств³е; какъ истинная эпикурейка наслаждалась хорошимъ ужиномъ, прогулкой въ коляскѣ по островамъ, легкою музыкой румынскаго оркестра и т. д.

   Только проведя полный оживлен³я, шума и блеска день и очутившись на разсвѣтѣ у себя въ спальной, взявши душъ изъ воды, разбавленной lait d'iris, и улегшись въ широкую кровать, бѣлую и свѣжую - она вдругъ чувствовала, что это-то и есть самый лучш³й моментъ дня, и что изъ-за него стоило жить.

   Наконецъ, она была одна и могла не двигаться! И странно въ так³я минуты было выражен³е ея лица. Трудно было бы узнать въ немъ прелестное личико, какихъ-нибудь два часа назадъ оживленное, со сверкающими въ улыбкѣ зубами и яркими глазами. Она вся словно потухала, словно снимала маску - поблѣднѣвшая, утомленная, съ темными кругами подъ глазами она казалась старше и некрасивѣе. Засыпая, она громко вздыхала, долгими вздохами, а во снѣ лицо ея принимало страдальческое выражен³е; она часто вздрагивала и стонала. Ей снились тяжелые сны, и во снѣ она страдала изъ-за тѣхъ чувствъ, которыхъ наяву у нея не было: или она кого-то мучительно любила и ревновала, или у нея умиралъ обожаемый ребенокъ, или она разставалась съ кѣмъ-то близкимъ и дорогимъ... Такъ мстила ея душа въ безсознательномъ состоян³и за отсутств³е настоящихъ чувствъ въ дѣйствительности. А чувствъ у Жанны не было. Ея увлечен³я, потому что увлекаться она не теряла способности, тяготили ее. Пока это была только прелюд³я, она загоралась, она ждала, что вотъ-вотъ будетъ что-то новое, что этотъ человѣкъ дастъ ей испытать тѣ ощущен³я, которыя она напрасно призывала - ощущен³я нѣжности къ нему, заботливости о немъ, глубокой преданности и готовности на самоотверженную любовь... хотя бы цѣною собственнаго страдан³я... Но кромѣ тягости, а подчасъ и отвращен³я - она не могла испытать ничего, и сознавая, что онъ въ этомъ не виноватъ, а виновата только ея натура - несла послѣдств³я своей ошибки съ терпѣн³емъ, повторяя себѣ свою любимую фразу:

   - Ayons delà résignation!..

   До перваго случая, когда, не обижая, имѣла возможность удалить этого человѣка.

   Это заставляло особенно привязываться къ ней... Организмъ ея, по виду обѣщавш³й такой пламенный темпераментъ, не держалъ этихъ обѣщан³й...

   Въ ней была какая-то врожденная вялость. Можетъ быть, какъ иногда дѣти алкоголиковъ не выносятъ алкоголя, она - дочь человѣка, ежеминутно увлекавшагося, и женщины страстной, какъ южанка - была лишена этого, и когда отъ нея требовалась ласка, то въ ней было полное равнодуш³е, если не просыпались усталость и протестъ.

   Въ одинъ изъ такихъ пер³одовъ она и встрѣтилась съ Максомъ Бруни.

   Фирсовъ, когда-то выдававш³й стипенд³ю Жаннѣ, и теперь питалъ къ ней полуотеческую слабость; по старой памяти она у него разъ въ мѣсяцъ завтракала, а иногда и онъ тоже, по старой памяти, выручалъ ее въ денежныхъ затруднен³яхъ.

   У него-то, на большомъ вечерѣ, она увидала Макса. Вечеръ, дававш³йся въ честь пр³ѣзжей знаменитости, блестѣлъ красивыми дамами и интересными мужчинами. Тутъ были все имена, извѣстныя "всему Петербургу" и встрѣчающ³яся въ газетныхъ хроникахъ. Большой винегретъ "племенъ, нарѣч³й, состоян³й". Посреди веселаго хаоса звуковъ музыки, благоухан³я цвѣтовъ, блеска электричества, игравшаго на золотѣ, бронзѣ и хрусталѣ - Максъ не могъ не привлечь вниман³я. Онъ стоялъ красивый, блѣдный и мрачный, какъ Демонъ, съ выражен³емъ глубокаго презрѣн³я на лицѣ, но въ безукоризненномъ фракѣ.

   Жанна заинтересовалась имъ. Фирсовъ ихъ познакомилъ, и вмѣсто мрачнаго и загадочнаго героя она быстро увидѣла передъ собой несчастнаго мальчика, сходящаго съ ума отъ безнадежной любви.

   Это было, конечно, не такъ интересно, но зато возбудило въ ней жалость, и она такъ мягко и задушевно сумѣла затронуть въ немъ наболѣвш³я струны, что онъ и самъ не замѣтилъ, какъ черезъ часъ все ей разсказалъ. Они вмѣстѣ сѣли ужинать, послѣ ужина онъ просилъ позволен³я ее проводить, а тамъ очевидно ему очень не хотѣлось отпускать ее; онъ такъ умоляюще предложилъ:

   - Поѣдемте прокатиться!

   На что она согласилась.

   Онъ былъ счастливъ, что, наконецъ, нашелъ кому излить свое сердечное "trop plein", и что это была женщина не изъ ихъ общества, значитъ онъ не рисковалъ скомпрометировать свою неблагодарную возлюбленную, разсказывая о ней; а онъ такъ давно задыхался отъ горя, отъ тоски и обиды, что жаждалъ все это высказать.

   Они летѣли по бѣлымъ и блестящимъ при лунѣ аллеямъ острововъ, въ какой-то фантастической странѣ изъ снѣга, сахара, брилл³антовъ.

   Часто-часто по этой дорогѣ такъ мчалась она раньше, и чья-нибудь рука смѣло обнимала ея тал³ю, а взволнованный голосъ шепталъ на-ухо все так³я одинаковыя... всегда одинаковыя слова; и вотъ теперь ей казалось новымъ и пр³ятнымъ, что сейчасъ это волнен³е относится не къ ней, что чье-то сердце раскрывается передъ нею, полное горя и отчаян³я, не изъ-за нея, и что она можетъ утѣшить, не жертвуя собою, что все это горе, отчаян³е, волнен³е не касаются обладан³я ею, и что отъ нея этому красивому молодому человѣку не надо ничего.

   Скоро она узнала отъ Бруни всю его истор³ю.

   Бруни, сынъ знаменитой пѣвицы и не менѣе знаменитаго скульптора, по матери принадлежавш³й не только къ аристократ³и талантовъ, но и къ аристократ³и общества, былъ, какъ мног³я дѣти талантливыхъ родителей, очень талантливымъ дилетантомъ.

   Онъ недурно лѣпилъ, съ своеобразно-изящной манерой, и сочинялъ небольш³е романсы - больше на французск³я слова, и напечаталъ два-три стихотворен³я. Имѣлъ хорошее состоян³е, часто ѣздилъ за границу, одѣвался у англ³йскаго портного, и казалось бы, жизнь его была создана для однихъ удовольств³й и пр³ятныхъ ощущен³й. Но какой-то странный законъ равновѣс³я, не дающ³й людямъ никогда полнаго удовлетворен³я, толкнулъ его на дорогу баронессы Эльсборгъ, красавицы и умницы, съ лицомъ Офел³и, умомъ Меттерниха и жестокостью Фульв³и.

   Она принадлежала ему два года. Первая она пр³ѣхала на его холостую квартиру въ своемъ манто изъ chinchilla и мѣховомъ токѣ съ цвѣтами голубыхъ гортенз³й, пр³ѣхала просто и открыто въ своемъ купэ "посмотрѣть его работы" и даже отъ него телефонировала мужу, что она здѣсь, не хочетъ ли онъ заѣхать за ней и вмѣстѣ отправиться къ "Медвѣдю?"

   Съ тѣхъ поръ она дала ему два года счаст³я, тонкаго общен³я съ изящнѣйшей женщиной, ласкъ, достойныхъ Лаисы - и потомъ также спокойно, совершенно не вдаваясь въ объяснен³я, отдалила его отъ себя.

   Съ полгода она еще забавлялась тѣмъ, что утонченно терзала его. То бросала ему при всѣхъ, глядя на него изъ-подъ полуопущенныхъ рѣсницъ, какую-нибудь фразу изъ прошлаго, заставлявшую его блѣднѣть и задыхаться, и тутъ же передавала черезъ него какое-нибудь поручен³е его "замѣстителю". То отправлялась куда-нибудь кататься втроемъ, и вдругъ вспоминала, что она забыла дома захватить какую-нибудь необходимую вещь, и съ ключомъ отъ секретэра отсылала Макса къ камеристкѣ, оставаясь съ тѣмъ вдвоемъ и т. п.

   Когда онъ какъ-то не выдержалъ этой роли и потребовалъ отъ нея объяснен³й, она холодно на него посмотрѣла и спросила:

   - По какому праву?

   - По праву человѣка, который васъ любитъ.

   - Милый мой, меня очень мног³е любятъ, и если бы всѣ вздумали со мной объясняться, мнѣ было бы некогда пообѣдать.

   - Бросьте шутить! По праву человѣка, котораго вы любили... которому вы дали доказательства своей любви.

   Она подошла совсѣмъ близко и, въ упоръ глядя на него, спросила:

   - Как³я?

   Онъ, выведенный изъ себя, крикнулъ ей грубо:

   - Вы, кажется, забыли, что два года были моей любовницей!

   - Я... вашей любовницей? - спросила она и разсмѣялась.

   Она смѣялась искренно и звонко. Въ это время вошелъ ея мужъ.

   - У васъ тутъ весело! Что за причина веселья, подѣлитесь? - спросилъ онъ, цѣлуя руку жены.

   - Причина та, мой другъ, что мсье Бруни рѣшилъ распространить про меня въ обществѣ... ты легко поймешь, почему... что я была его любовницей. Я надѣюсь, ты знаешь, что тебѣ остается дѣлать! - спокойно сказала она и вышла изъ комнаты.

   Черезъ два дня состоялась дуэль.

   Баронъ выстрѣлилъ на воздухъ, хотя стрѣлялъ вторымъ, и отношен³я Бруни были съ нимъ вполнѣ покончены.

   Но забыть ее онъ не могъ, и, встрѣчая баронессу въ обществѣ, въ театрѣ, на concours hyppique, словомъ вездѣ, гдѣ бывалъ "весь Петербургъ", онъ чуть не плакалъ отъ отчаян³я, бѣшенства и больной любви.

   Онъ бросился искать развлечен³я и отвлечен³я въ кутежахъ съ дамами полусвѣта; но всѣ онѣ казались ему такими грубыми животными, что противно было говорить съ ними; а любовь ихъ была ему не нужна, слишкомъ сильно сидѣла въ немъ память о змѣиныхъ ласкахъ баронессы.

   Въ это время онъ и познакомился съ Жанной.

   Она не принадлежала къ тому обществу, котораго онъ боялся, но вмѣстѣ съ тѣмъ ея изящный умъ, ея манеры, все это было такъ непохоже на вульгарныхъ demi-mondaine'окъ, которыя хуже заставляли его страдать объ утраченномъ.

   Она отнеслась къ нему такъ сердечно, и съ ней онъ могъ говорить, зная, что она пойметъ его, и онъ найдетъ у нея участ³е.

   Его несложная натура вся уходила раньше въ одну безумную любовь, и когда баронесса его бросила, то онъ очутился въ положен³и мухи, попавшей въ пустой шаръ, которая не знаетъ, гдѣ верхъ, гдѣ низъ, гдѣ право и лѣво. Вдругъ все стало пусто вокругъ него. Службы или обязательнаго дѣла у него не было; искусства онъ не любилъ настолько глубоко, чтобы оно могло все ему замѣнить; и онъ чувствовалъ только озлоблен³е и страшную пустоту. И вдругъ явилась эта дружба, и онъ, какъ голодный на ѣду, накинулся на нее.

   Можетъ быть, если голодному предложить на выборъ индѣйку съ трюфелями или кусокъ чернаго хлѣба, то онъ предпочтетъ первое; но если выбора не будетъ, то онъ и на сухой хлѣбъ набросится съ восторгомъ; такимъ насущнымъ хлѣбомъ показалась ему эта дружба.

   Кромѣ того, она опять заполнила его время, опять дала ему общен³е съ молодой, прелестной женщиной, недостатокъ котораго такъ сильно чувствовала его мягкая, слегка женственная натура.

   Времени ему было некуда дѣвать. А теперь онъ могъ ухаживать за Жанной, не считая этого измѣной памяти своей жестокой любви; а онъ такъ привыкъ жить жизнью, наполненной мелкими и очаровательными заботами о женщинѣ, онъ любилъ эту атмосферу. И вотъ опять ему было кому выбирать перчатки, присылать духи, цвѣты и конфеты, заботиться о ложѣ, провожать къ портнихѣ, въ фотограф³ю, выбирать костюмы, съ кого лѣпить медальоны, кому посвящать романсы, благодаря за дружбу и утѣшен³е.

   Ему пр³ятно было показаться съ ней рядомъ въ ложѣ, или въ коляскѣ на Стрѣлкѣ, она не стѣснялась этого, но всѣ обращали вниман³е на ея прелестную головку, и это ему нравилось.

   Она, со своей стороны, находила прелесть въ этихъ дружескихъ отношен³яхъ. Она была счастлива, что онъ ничего отъ нея не требуетъ и не хочетъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ несомнѣнно по-своему любитъ ее, и любуется ею, и съ нѣкоторой нѣжностью, "немного больше друга, меньше брата", цѣлуетъ ея руки. Но она такъ "устала отъ любви", какъ она сама себѣ иногда говорила (не подозрѣвая, что въ сущности любви-то никогда не испытала, а знала лишь то, что называютъ любовью), что эта дружба была ей пр³ятна. Не требуя ничего, онъ давалъ ей все, былъ ея "послушнымъ и вѣрнымъ рабомъ", какъ подписывалъ свои записки, и искренно привязался къ ней.

   Онъ считалъ ее очень чистой, немножко по мужской привычкѣ судить женщину на основан³и ея отношен³й именно къ нему, и умилялся душою, что въ то время, какъ баронесса въ самыя страстныя эпохи ихъ любви посылала ему телеграммы безъ подписи, Жанна смѣло и свободно писала ему милыя записочки, часто так³я нѣжныя, что посторонн³й, прочтя ихъ, могъ бы предположить гораздо болѣе, чѣмъ было. Она не боялась этого, очевидно, и онъ преклонялся передъ ея смѣлостью.

   Онъ называлъ ее "своимъ свѣтлымъ лучомъ" и даже сочинилъ для нея романсъ.

  

  

   Она въ глубинѣ души гордилась этой ролью и думала, что дѣлаетъ истинно доброе дѣло, "утѣшая" его.

   Она не понимала или, вѣрнѣе, не останавливалась на этой мысли, что въ сущности утѣшен³е это было чисто внѣшнимъ, что она не проникала въ его душу; ей и въ голову не могло бы придти заставить его заняться чѣмъ-нибудь дѣльнымъ, вытащить его изъ той тины нравственнаго отупѣн³я, въ которую онъ погрузился съ самаго начала связи съ баронессой, отнявшей у него мысль о чемъ-либо кромѣ нея. Жаннѣ та жизнь, которую онъ велъ, казалась вполнѣ нормальной; она сама была рада продолжать эту привычную ей жизнь съ нимъ, не платясь ничѣмъ.

   И они ѣздили по театрамъ, по ресторанамъ, на всевозможныя "открыт³я" и "закрыт³я", "пробовать новую марку" въ загородные кабачки, ознаменовать привозъ устрицъ или появлен³е клубники въ январѣ. Пикники, кутежи, возвращен³е на разсвѣтѣ, когда уже звонили къ ранней обѣднѣ и просыпался рабоч³й городъ; постоянные наркотики; весь калейдоскопъ веселящихся во что бы то ни стало людей. И Жанну не шокировало, не казалось ей дикимъ, что въ отдѣльномъ кабинетѣ какого-нибудь кабака, въ облакахъ дыма, надъ залитымъ шампанскимъ столомъ, посреди жадныхъ, грубыхъ и утомленныхъ физ³оном³й цыганъ, Максъ вдругъ бралъ гитару и нѣжко пѣлъ, глядя ей въ глаза:

  

   "Мой свѣтлый лучъ, въ туманный день ненастья,

   Ты мнѣ блеснулъ изъ-за свинцовыхъ тучъ;

   Свѣти же мнѣ улыбкою участья,

             Мой свѣтлый лучъ!..

   Ты не влечешь къ мучительному раю

   Земныхъ страстей, твой поцѣлуй не жгучъ;

   Но безъ тебя я умеръ бы, я знаю -

             Мой свѣтлый лучъ!.."

  

   И она не понимала, какъ его чувства опошляются и становятся не стономъ души, а банальнымъ цыганскимъ романсомъ, который гортанные голоса по привычкѣ подхватываютъ хоромъ, окончательно отнимая у него всю исключительность:

  

  

   Такимъ образомъ, въ сущности, ихъ дружба была основана на недоразумѣн³и.

   Это не мѣшало обоимъ твердо вѣрить въ нее, и когда всѣ вокругъ подсмѣивались надъ ихъ "флиртомъ" и намекали на него, они только улыбались другъ другу.

   Около полутора года прошло такъ. Они успѣли даже за границей побывать вмѣстѣ - Жанна съ пр³ятельницей и Максъ, но въ остальное время они часто разъѣзжались. Жанна придерживалась больше "гастрольной системы" въ томъ смыслѣ, что нигдѣ не играла подолгу. А возвращаясь, каждый разъ, когда она видѣла Макса послѣ хотя бы недолгой разлуки, она замѣчала въ немъ странное измѣнен³е, Максъ становился разсѣяннымъ, легко забывалъ то, что предложилъ ей раньше; обыкновенно очень элегантный, начиналъ быть небрежнымъ въ своемъ костюмѣ. Онъ, всегда такой сдержанный, вдругъ сталъ раздражаться до бѣшенства, вспыхивалъ, и разъ за как³е-то не вовремя поданные фрукты чуть не прибилъ лакея, при чемъ Жанна даже испугалась за него, такъ исказилось его лицо и налилось кровью. Время-отъ-времени онъ, гдѣ бы это ни было, въ театрѣ, въ залѣ ресторана, несмотря на шумъ и ярк³й свѣтъ кругомъ, точно засыпалъ на минуту. Разъ въ ея присутств³и съ нимъ сдѣлался обморокъ безъ всякой причины, но очнувшись онъ даже не помнилъ о немъ. Онъ жаловался ей на общее нездоровье и выглядѣлъ все мрачнѣе. Въ концѣ второго года онъ совсѣмъ переѣхалъ въ Москву, къ овдовѣвшей матери - она была вторымъ бракомъ за богатымъ московскимъ коммерсантомъ. Тамъ онъ и остался. Сначала онъ часто писалъ Жаннѣ, потомъ рѣже. Его письма начали удивлять ее: появились ошибки, не хватало буквъ, даже цѣлыхъ слоговъ. Она видѣла, что съ нимъ что-то происходитъ, но приписывала это нервамъ, и, по правдѣ сказать, немного надъ этимъ задумывалась, захваченная жизнью и ея обычными развлечен³ями, заботами и мелочами, сплетавшими вокругъ нея неразрывную, непросвѣтную сѣть.

   Однако, какъ только она проѣздомъ на Кавказъ попала въ Москву, она сейчасъ же дала ему знать. Она остановилась въ Славянскомъ Базарѣ и оттуда послала посыльнаго съ запиской къ Максу, а сама, освѣжившись и перемѣнивъ дорожный костюмъ на городской, сошла въ общую залу завтракать, и приказала швейцару, если ее спросятъ, прислать г. Бруни туда же.

   Она уже сняла перчатки, велѣла принести себѣ десятокъ устрицъ и разсматривала карточку завтраковъ, когда въ дверяхъ показалась странная фигура, въ которой однако было что-то знакомое ей. Она поднесла лорпетку къ глазамъ, вглядѣлась и вскрикнула:

   - Максъ!

   Между столиками, какъ-то неустойчиво ступая, пробирался Максъ. Длинный сюртукъ болтался на его похудѣвшей фигурѣ, какъ на вѣшалкѣ; широк³й и очень пестрый галстукъ сидѣлъ криво, а его черные, вьющ³еся волосы - густая шапка, унаслѣдованная имъ отъ отца-итальянца, которую такъ любила ласкать и трепать шутя Жанна, были накоротко острижены, почти выбриты, и лицо, и безъ того похудѣвшее, казалось маленькимъ до неузнаваемости.

   Въ рукахъ онъ держалъ розы на длинныхъ стебляхъ, какъ любила Жанна, и, подойдя къ ней, онъ поцѣловалъ ей руку, но съ первыхъ его словъ ей стало жутко. Онъ заговорилъ такъ, какъ будто они вчера только видѣлись, не выказалъ ни удивлен³я, ни радости по поводу ея пр³ѣзда. Глаза его смотрѣли куда-то мимо. Сначала она подумала, не пьянъ ли онъ? Но потомъ рѣшила, что этого, вѣроятно, нѣтъ. Онъ всегда краснѣлъ отъ вина, а теперь былъ блѣденъ.

   - Вамъ нездоровится, Максъ? - спросила она его.

   Онъ удивленно взглянулъ на нее и возразилъ:

   - Я совершенно здоровъ, я никогда еще такъ хорошо себя не чувствовалъ, какъ теперь!

   А говорилъ онъ такъ, словно языкъ съ трудомъ повиновался ему.

   - Куда же дѣлись ваши волосы? Зачѣмъ вы ихъ остригли? - удивилась она, но онъ равнодушно отвѣтилъ ей:

   - Всегда такъ было.

   Она запнулась.

   Онъ не спросилъ ее ни куда она ѣдетъ, ни на долго ли, а началъ ей усиленно доказывать, волнуясь и глотая слова, что велосипеды "Clémence Gladiator" никуда не годятся. Онъ говорилъ съ большимъ возбужден³емъ и заикался.

   Странное предчувств³е охватило Жанну. Она вглядывалась въ него съ ужасомъ и чувствовала себя чужой и далекой отъ него, какъ отъ умирающаго; ей казалось, что какая-то стѣна встала между ними, и ей было тяжело съ нимъ вдвоемъ. Она даже рада была, когда къ ея столу подошелъ раскланяться какой-то рецензентъ. Она едва была знакома съ нимъ, но тутъ любезно пригласила его подсѣсть къ столику. Она познакомила съ нимъ Макса, и тотъ с³ю минуту, услыхавъ, что онъ журналистъ, началъ его убѣждать, держа за пуговицу, чтобы онъ написалъ статью и "раскаталъ этихъ ш-шарла-латановъ "Clémence Gladiator".

   Рецензентъ посматривалъ на Жанну, дѣлая значительно-сочувствующую мину. Когда они кончили завтракать, Максъ какъ-то машинально попросилъ позволен³я проводить Жанну.

   - А... лошадь ждетъ.

   Но ей показалось, что она не въ состоян³и быть съ нимъ вдвоемъ. Истина не являлась ея воображен³ю, онъ просто сдѣлался совсѣмъ "ramolli, d'un parfait gâtisme", какъ она про себя опредѣлила его состоян³е. И она покривила душой и сказала, что она не можетъ сейчасъ ѣхать съ нимъ, что ее ждетъ подруга и у нихъ масса дѣла, но чтобы онъ ждалъ ее къ обѣду въ Эрмитажѣ, куда она пр³ѣдетъ къ 6 часамъ.

   Они встали изъ-за стола.

   Онъ опять поцѣловалъ ей руку, какъ-то по инерц³и отвѣтилъ, какъ прежде говорилъ, шутя:

   - Слушаю-съ.

   И покорно, слегка сгорбившись и по шатываясь, побрелъ одинъ къ выходу.

   У нея вдругъ странно сжалось сердце при видѣ этой жалкой фигуры... она чуть не бросилась за нимъ, но остановилась, растерянная, хорошенько не отдавая себѣ отчета, что съ ней дѣлается. Она не имѣла понят³я о томъ, что съ нимъ можетъ быть, но что-то точно запретило ей ѣхать въ Эрмитажъ.

   Она рѣшила ѣхать съ 5-часовымъ поѣздомъ, а въ Эрмитажъ послала, уѣзжая, записку, извиняясь, что внезапно уѣхала раньше, чѣмъ предполагала. Въ Москвѣ ей было бы тяжело остаться: она остановилась спец³ально для него, а онъ... вдругъ точно пересталъ существовать для нея.

   Когда она сидѣла уже въ вагонѣ, ей стало совѣстно за свой обманъ и жалко Макса, но она утѣшила себя тѣмъ, что, вѣроятно, Максъ теперь сильно пьетъ, и ей было бы неудобно обѣдать съ нимъ вдвоемъ. Но это она думала словами, а гдѣ-то въ глубинѣ сознан³я, какъ укоръ совѣсти, вставала его сгорбленная, понурая фигура, и тоска щемила ея сердце.

   Она ждала отъ него какого-нибудь письма, но такъ и не дождалась, а черезъ три мѣсяца пришла къ ней вѣсть, что Максъ положенъ въ лѣчебницу и безнадеженъ.

   Дня три она не спала, ходила мрачная и задумывалась такъ, что не слыхала, когда съ ней заговаривали. Но жизнь брала свое. Она и такъ привыкла къ его отсутств³ю за послѣднее время и печаль ея была не глубокой, скорѣе "эпической", чѣмъ "лирической". Она продолжала жить - и только когда при ней кто-нибудь вспоминалъ Макса, или ея глаза падали на "Свѣтлый лучъ", лежавш³й на п³анино, она вздыхала:

   Бѣдный Максъ!

   Зато теперь, когда она опять, послѣ почти годового промежутка попала въ Москву, она рѣшила навѣстить бывшаго друга. И вотъ она ѣхала къ нему съ искреннимъ сознан³емъ, что дѣлаетъ доброе дѣло, слегка умиленная собою въ глубинѣ души, и думала: "не всякая способна была бы вспомнить о человѣкѣ, который уже конченъ для жизни!..."

  

  

   Коляска остановилась у глухой бѣлой ограды, изъ-за которой виднѣлась только густая зелень парка и крыша небольшого особняка.

   Засѣкинъ помогъ Жаннѣ выйти и нажалъ кнопку электрическаго звонка у воротъ. Имъ немедленно отперъ привратникъ, на иностранный ладъ, въ темно-синей курткѣ съ блестящими пуговицами.

   - Передайте доктору мою карточку.

   Привратникъ мелькомъ опустилъ глаза на карточку и сказалъ:

   - Пожалуйте, васъ ждутъ.

   Прямая, какъ стрѣла, обсаженная чудесными липами аллея привела ихъ къ крыльцу бѣлаго особняка, свѣтлаго и элегантнаго, гдѣ жилъ самъ докторъ съ семьей.

   Докторъ, хорош³й знакомый Засѣкина и кажется и всей Москвы, ждалъ ихъ и вышелъ къ нимъ навстрѣчу, красивый, румяный, любезно улыбающ³йся, въ бѣломъ лѣтнемъ костюмѣ.

   Онъ галантно склонился передъ Жанной.

   - Прошу васъ, присядьте... Вы позволите предложить вамъ чашку чая... и клубники изъ собственнаго огорода! - съ гордостью предложилъ онъ. Имъ уже подавали изящно сервированный чай, серебряную бульотку.- Не взыщите, я на холостомъ положен³и,- шутилъ докторъ, - жена уже въ Крыму.

   Гостиная, гдѣ они сидѣли, съ громаднымъ венец³анскимъ окномъ, была уставлена зеленой лакированной мебелью style moderne. На свѣтлыхъ драпировкахъ по палевому фону были раскиданы темно-розовые ирисы. Всюду валялись воздушныя подушки всевозможныхъ величинъ, съ махровыми, какъ лепестки мака, воланами нѣжныхъ тоновъ; въ жардиньеркахъ благоухали цвѣты.

   Докторъ былъ любезенъ, шутилъ, острилъ и только тогда принималъ слегка соболѣзнующ³й тонъ, когда Жанна начинала его разспрашивать о больномъ.

   - Скажите, докторъ... неужели же Максъ... т.-е. М. Бруни... безнадеженъ?

   - Безнадеженъ, сударыня. Не могу этого скрыть отъ васъ! Корковое вещество мозга поражено и идетъ хроническое разложен³е личности,- отчетливо и внятно выговаривалъ докторъ.- Другими словами, прогрессивный параличъ.

   - Боже мой... Но почему... Почему это могло случиться?

   - Къ несчаст³ю, сударыня, это очень распространенная болѣзнь, и чаще другихъ поражаетъ людей свободной професс³и. Знаете, интеллектуальная сфера требуетъ нервовъ. Особенно, если принять во вниман³е, что нашъ пац³ентъ велъ очень... неправильную жизнь. Кутежи... безсонныя ночи... спиртные напитки, убивающ³е мозгъ...

   Жанна помолчала, подавленная, потомъ спросила:

   - А если бы... этихъ услов³й не было?

   - Кто знаетъ? Навѣрное ничего нельзя сказать. Можетъ быть онъ и избѣгнулъ бы такого печальнаго конца, а можетъ быть, несмотря на отсутств³е внѣшнихъ толчковъ, все-таки заболѣлъ бы. Во всякомъ случаѣ, конечно, каждая капля алкоголя являлась гибельной для его организма.

   - Несчастный, несчастный! - шептала Жанна.

   - Да, бѣдный молодой человѣкъ!- сочувственно-равнодушно поддержалъ ее докторъ,- Еще клубники, пожалуйста! И рюмочку этого ликера, мнѣ его привезли изъ Япон³и. Сейчасъ я могу вамъ его показать, онъ находится въ сравнительно спокойномъ состоян³и.

   Жанну больно задѣло, что о Максѣ уже говорятъ, какъ о вещи.

   - Можно было бы подумать, что это свѣтлый промежутокъ, если бы съ нимъ еще вчера не было маленькаго ударчика!- съ нѣжностью произнесъ докторъ.- Такъ вы желаете пройти къ нему?

   - Непремѣнно.

   Засѣкинъ поглядѣлъ на ея лицо и сказалъ:

   - Смотрите, Жанна Ивановна, выдержите ли вы это?

   - Я хочу его видѣть! - нервно отвѣтила она.

   Докторъ позвалъ ассистента, изящнаго молодого брюнета, и послалъ его впередъ посмотрѣть, все ли въ порядкѣ въ комнатѣ больного, а самъ предложилъ руку Жаннѣ.

   Засѣкинъ сѣлъ въ качалку, взялъ какую-то книгу и, нахмуренный и недовольный, остался въ гостиной.

   Подъ-руку съ докторомъ Жанна черезъ стеклянную террасу вышла въ паркъ.

   Паркъ былъ разбитъ въ англ³йскомъ вкусѣ, деревья подстрижены, роскошный газонъ окаймляли пестрые "ковровые" бордюры; цѣлыми клумбами высились великолѣпные красные, бѣлые, розовые шпажники, въ сочной и густой зелени щебетали птицы.

   Время-отъ-времени докторъ показывалъ попрятавш³еся среди деревьевъ небольш³е коттэджи и любезно объяснялъ:

   - Водолѣчебница... помѣщен³е для служащихъ... отдѣлен³е для алкоголиковъ...

   Съ той же улыбкой, съ которой указывалъ дальше:

   - Площадка для laun-tennis'а... гимнастика...- и продолжая "le tour du propriétaire", говорилъ:- Огородъ... я самъ люблю въ немъ возиться, взгляните, как³я уже яблоки больш³я, а это будутъ чудесные персики: tétons de Venus.

   По аллеямъ бродили, попадаясь имъ навстрѣчу, одни или въ сопровожден³и надзирателей блѣдные, желтые, худые люди. Жанна смотрѣла на нихъ пугливо, они казались ей кошмарами, а докторъ, очевидно, привыкъ къ нимъ такъ, что почти не замѣчалъ ихъ.

   Благодаря тому, что больные въ лѣчебницѣ носили частные костюмы, ихъ можно было легко спутать со здоровыми.

   Мимо Жанны прошли двѣ женщины: молоденькая, худенькая, блѣдная дѣвушка съ грустнымъ личикомъ и плотная, румяная женщина въ синихъ очкахъ.

   - Чѣмъ больна эта молодая дѣвушка? - спросила Жанна, рѣшивъ, что женщина въ синихъ очкахъ - надзирательница.

   - Она вовсе не больна, это она присматриваетъ за больною: та, что въ очкахъ - безнадежная ид³отка.

   У посѣтителей, приходившихъ навѣщать больныхъ, тоже былъ удрученный и несчастный видъ, такъ что ихъ легко было принять за нервнобольныхъ. Ясно было здѣсь, что въ сущности каждый таитъ въ себѣ хорош³й матер³алъ для нервной болѣзни, и не хватаетъ, можетъ быть, пустяка, чтобы перешагнуть за грань здоровья.

   Прилично одѣтый молодой человѣкъ приблизился къ доктору и тихо попросилъ его о чемъ-то. Получивъ утвердительный отвѣтъ, онъ вѣжливо наклонилъ голову и удалился.

   - Это вашъ ассистентъ? - поинтересовалась Жанна.

   - Нѣтъ! Онъ просилъ меня телефонировать императору Англ³и, чтобы ему поскорѣе высылали принцессу, которую онъ нанялъ въ горничныя! - спокойно отвѣтилъ докторъ.

   Жанна вздрогнула. У нея уже слегка кружилась голова отъ видѣнныхъ ею желтыхъ, гримасничающихъ физ³оном³й, подергиван³й тиковъ и безсмысленныхъ глазъ.

   Они подходили къ дверямъ главнаго флигеля хорошенькаго бѣлаго здан³я, къ входной двери котораго вели широк³я гранитныя ступени съ мраморной баллюстрадой, наверху образующ³я нѣчто въ родѣ балкона; на него выходили и больш³я свѣтлыя окна по бокамъ двери. Прямо противъ дверей шла наверхъ лѣстница, съ первой площадки раздѣлявшаяся на двѣ и сворачивающая назадъ ко вторему этажу. Изъ лѣвыхъ дверей, ведущихъ въ буйное отдѣлен³е, слышался гулъ, точно свистъ вѣтра, и, ясно выдѣляясь, неслись хриплые, жалк³е, злобные звуки:

   - Не имѣете права! Не имѣете права!

   Жанна прижималась ближе къ доктору, блѣднѣя. Мягк³й, скрадывающ³й шаги коверъ довелъ ихъ до одной изъ дверей коридора. Тамъ докторъ остановился и постучалъ. Этотъ стукъ отозвался у Жанны въ сердцѣ, и оно на минуту замерло въ груди.

   - Войдите!- послышался беззвучный голосъ. Дверь отворилась.

   Передъ Жанной стоялъ Максъ - и не Максъ. Да, это была его характерная, красивая голова, его ротъ, его лобъ. Но какъ будто кто-то вынулъ изъ этого лица все выражен³е и оставилъ только блѣдную маску,- маску, снятую съ мертвеца. На этомъ мертвомъ лицѣ еще жили глаза, они смотрѣли и двигались. Они сохранили свой голубой цвѣтъ, всегда казавш³йся такимъ страннымъ, дѣтски-наивнымъ своей яркостью на смугломъ лицѣ. Но за ними не было ничего. Безъ блеска, безъ свѣтящейся точки, мѣняющей выражен³е, они смотрѣли, словно не видя, и ужасенъ былъ этотъ взглядъ безъ взгляда.

   Но, какъ всегда, внѣшнее джентльменство еще держалось въ этомъ призракѣ человѣка. Увидя даму, онъ запахнулъ пиджакъ на груди и забормоталъ:

   - Пожалуйста, пр-шу покорно... садиться.

   Рѣчь его была сильно затруднена. Онъ спотыкался на п и р и иногда пропускалъ гласныя.

   - Максъ! - съ волнен³емъ произнесла Жанна, протягивая ему обѣ руки,- Развѣ вы не узнаете меня?

   - Какъ не узнаю? Что съ вами, Жанна? - равнодушно отвѣтилъ онъ, какъ будто они и не думали разставаться. Очевидно, у него еще хватало интеллекта, чтобы вспомнить фактъ, но вспомнить настроен³е онъ уже не могъ и чувство радости уже было ему недоступно.

   - Садитесь! - продолжалъ онъ, съ трудомъ подвигая ей стулъ.

   Она машинально сѣла. Съ ней творилось что-то необычайное.

   Несмотря на затрудневную рѣчь, на шаткую походку, на тусклый взглядъ - онъ все-таки казался ей нормальнымъ: онъ понималъ ее, узналъ, отвѣчалъ логично. И она не могла знать