Щепкина-Куперник Татьяна Львовна - Из дневника лишней женщины

ръ не идетъ. Я не думаю, чтобы она была довольна а parte ея мужа со мной; но что же дѣлать! Моя совѣсть чиста. Ни тѣни кокетства въ моемъ поведен³и съ нимъ нѣтъ, и я не хочу лишать себя удовольств³я и оставлять перваго разумнаго собесѣдника за всѣ три мѣсяца.

  

  

   - ... Какое странное супружество! И какъ изъ этихъ двухъ существован³й, соединенныхъ закономъ, религ³ей и обществомъ, никогда не сольется одного!..

   Онъ.- Ему 39 лѣтъ. (Записываю съ его словъ). У себя, на родинѣ, онъ считался немного оригиналомъ: жилъ очень замкнуто, дѣлилъ свое время между медициной и музыкой, не любилъ общества, не посѣщалъ клуба и т. п. Въ ранней юности онъ "отдалъ дань" увлечен³ямъ: студентомъ влюбился въ одну хорошенькую заблудшую душу и, какъ водится, возмечталъ ее спасти. Вырвалъ ее изъ вертепа... прожилъ съ нею годъ, но, пооперившись, она бросила его и поступила въ русск³й хоръ г-жи Шмитъ.

   Послѣ этого, года черезъ два, онъ увлекся дочерью своей квартирной хозяйки. Послѣ его неудачнаго опыта, эта дѣвица показалась ему ангеломъ, особенно когда разливала чай или кормила куръ въ палисадникѣ. Онъ называлъ ее "Гетевской Лотой", но Лота вышла замужъ за квартальнаго надзирателя, а бѣдный Вертеръ страдалъ и игралъ на своей скрипкѣ элег³и по ночамъ, пока остальные жильцы не запротестовали. Уже зрѣлымъ человѣкомъ онъ сошелся съ одной замужней женщиной; но та, за нѣсколько лѣтъ ихъ связи, сумѣла вызвать въ немъ только страстную жажду покоя и отвращен³е къ тому, что докторъ называлъ любовью.

   Любовь все равно что музыка: въ ней есть свои ген³альные композиторы и виртуозы, своя "9-я симфон³я" и Шопеновск³е этюды, но есть и пошлая полька, и затрепанные шарманкою вальсы; и въ дѣлѣ любви бѣдный докторъ кажется мнѣ не ушедшимъ дальше Лютшевскихъ упражнен³й... Я ему это высказала, и онъ, смѣясь, согласился со мной, и заявилъ, что истинной любовью его была да и есть - скрипка.

   Такъ онъ жилъ тихо и незамѣтно, сотрудничая въ медицинскихъ журналахъ на 4-хъ языкахъ, составивъ себѣ имя въ медицинскомъ м³рѣ за границей - и ничѣмъ этого не выдавая въ своемъ кружкѣ.

   Я отлично понимаю то, чего онъ не досказываетъ, да, можетъ-быть, и не уясняетъ себѣ. Никто не вздумалъ бороться, чтобы завоевать его любовь, онъ былъ для этого слишкомъ мало "ярокъ" внѣшне,- и такъ его не тронули до 40 лѣтъ почти...

   Обстоятельства сложились такъ, что ему пришлось временно покинуть Росс³ю, но ему сейчасъ же предложили каѳедру въ Герман³и, главнымъ его занят³емъ всегда была не столько практика, сколько лекц³и (онъ былъ приватъ-доцентомъ) и кабинетныя работы. Поэтому онъ безъ особеннаго сожалѣн³я переѣхалъ на родину Бетховена, Моцарта, Мендельсона.

   Не успѣлъ онъ прожить нѣсколько мѣсяцевъ въ Герман³и, какъ его другъ - корреспондентъ большихъ русскихъ журналовъ, русск³й, но по привычкамъ и тому жизни совершенно "онѣмечивш³йся" - сталъ уговаривать его жениться.

   - Безъ хозяйки жить невозможно! Я не говорю тебѣ о любви: любовь въ бракѣ вещь стѣснительная; а ты возьми женщину безъ претенз³й на любовь и ухаживан³е, но такую, которая создастъ тебѣ уютный, пр³ятный домашн³й очагъ... Я знаю такую: она не молодая дѣвушка, лѣтъ за 30, но милая, тихая, отличная музыкантша и въ тягость она тебѣ не будетъ.

   - Прислуга меня обворовывала,- разсказывалъ докторъ, по привычкѣ ероша свои густые волосы,- въ домѣ вѣчно былъ безпорядокъ, кухарки считали себя полными хозяйками, кромѣ того, перспектива имѣть хорошую, постоянную аккомпан³аторшу меня очень соблазнила,

   Онъ говорилъ спокойно и громко; въ это время докторша обернулась и взглянула на него. У меня даже уши вспыхнули и только потомъ я сообразила, что она ничего не понимаетъ; но она ужъ навѣрно замѣтила мое смущен³е.

   - Я и рѣшился,- продолжалъ онъ.- Рѣшился совершенно спокойно, предполагая, что этотъ бракъ ни въ чемъ не измѣнитъ мою жизнь...

   Она въ это время смѣшала шашки, встала и, подойдя къ мужу сзади его кресла, положила ему руки на плечи съ неумѣлой и немножко вызывающей фамильярностью, словно желая подчеркнуть свою власть надъ нимъ и, вмѣстѣ съ тѣмъ, безпокойно вслушиваясь въ звукъ чужихъ для нея словъ.

   Онъ потрепалъ ея руку и продолжалъ (маленькое предательство,- она его не могла понять):

   - Да... думалъ только, что она прибавитъ мнѣ тепла, уюта и покоя, а...

   Тутъ онъ оборвалъ.

   - А что? - спросила я.

   Онъ только вздохнулъ.

   - Genug, vielleicht? - скрывая раздражен³е подъ жалкой, дрожащей улыбкой, спросила она и, очень любезно простившись со мной, увела его наверхъ...

  

  

   - ... Она:- (то, что онъ мнѣ разсказалъ,- факты, и то, что легко добавило мое воображен³е,- настроен³я).

   Ей 38 лѣтъ. Зовутъ ее - Frau Rosamunde. Мамаша ея - Frau Kommerzienrath - рано овдовѣла и эгоистично удерживала дочь возлѣ себя елико возможно дольше. Rosamunde - довольно пассивная натура - не замѣчала, какъ идетъ время, купаясь въ материнскомъ баловствѣ и нѣжности, какъ въ теплой ваннѣ, и лучшаго ничего не хотѣла. Но за послѣдн³е годы мать ея, подъ вл³ян³емъ разныхъ бабушекъ, тетушекъ и т. д., начала думать о томъ, какъ бы пристроить дочь. Это казалось ей легкимъ, потому что у нея было недурное состоян³е. Какъ разъ въ это время появился докторъ, очень понравился матери, за нею, какъ всегда, и Розамундѣ - и въ два-три мѣсяца вопросъ былъ рѣшенъ.

   Ему, въ свою очередь, былъ симпатиченъ и весь мирный складъ добродушной нѣмецкой жизни, и красивая сѣдая будущая теща (кстати: я думаю, что и его жена со временемъ сдѣлается лучше,- она изъ тѣхъ, кому старость идетъ, такъ онѣ уже смолоду старообразны).

   Розамунда показалась ему тихой, спокойной, простой дѣвушкой. Играла она немного безвкусно, хотя очень бѣгло и добросовѣстно, и онъ съ удовольств³емъ думалъ о томъ, какъ исправитъ и разовьетъ ея вкусъ.

   Видя ее немолодую, въ темныхъ платьяхъ, но съ до сихъ поръ наивными глазами - онъ рисовалъ себѣ, какъ ихъ жизнь пойдетъ тихо, гладко, мирно, и радовался, что этому новому товарищу, не очень щедро (какъ ему казалось) балованному судьбой, онъ дастъ съ своей стороны атмосферу симпат³и, дружбы и "очага".

   Но онъ не разсчиталъ, что каждая женщина неизбѣжно при ближайшемъ разсмотрѣн³и представитъ изъ себя ящикъ съ сюрпризами...

   Они обвѣнчались и по желан³ю тещи и жены - какая же уважающая себя нѣмецкая женщина обойдется безъ свадебнаго путешеств³я?- уѣхали на Озера.

   Первые дни Розамунда только рыдала, повторяя:

   - Oh, meine Mutter! Meine Mutter!.. такъ безутѣшно, что доктору становилось ее жалко, и онъ принимался ее утѣшать и непривычно ласкать. Оказалось, что три дня Розамунда такъ горько рыдала потому только, что ее никто больше не зоветъ - какъ звали дома - "Mauschen". Докторъ улыбнулся себѣ въ усы... но сталъ жену звать "Mauschen".

   Онъ никакъ не ожидалъ того, что бѣдная, сухенькая "мышка" составляла дома центръ вселенной, и естественно, и отъ него потребуетъ къ себѣ такого же вниман³я и интереса. Онъ лумалъ, что женится на немолодой дѣвушкѣ... а женился на 38-лѣтнемъ ребенкѣ.

   Розамунда, хотя и не была влюблена въ него, но, какъ большинство нѣмецкихъ дѣвушекъ, всегда была настроена довольно сантиментально; она создала себѣ извѣстный идеалъ медоваго brigua,- рѣшила, что если докторъ на ней женился, то, очевидно, онъ долженъ быть въ нее влюбленъ,- и сочла своей обязанностью быть влюбленной, молодой супругой.

   Можетъ быть, если бы за этотъ мѣсяцъ докторъ сумѣлъ остаться на высотѣ положен³я "молодого, влюбленнаго супруга", то Розамунда сочла бы себя удовлетворенной, вошла бы въ колею, и все сгладилось бы. Но, столкнувшись съ нѣмецкими воззрѣн³ями на медовый мѣсяцъ, докторъ никакъ не могъ сообразить, что по церемон³алу сейчасъ слѣдуетъ любоваться вдвоемъ луной, а сейчасъ цитировать Ленау и т. д.

   Разъ или два онъ въ простотѣ душевной посмѣялся надъ ея розовыми наколками - она почувствовала уколъ въ сердце!

   Когда она, въ дождь, мечтательно смотрѣла на сплошь закутанное туманомъ Lago Maggiore и вздыхала: - Oh, wie schön!.. онъ закутался въ пальто и ушелъ въ каюту, оставивъ ея душу истерзанной.

   Итакъ, мелочи, булавочные уколы, но они ее раздражали.

   Главное же заключалось въ томъ, что она совсѣмъ не умѣла быть одна, привыкши къ постоянному обществу матери и вѣрнаго члена семьи экономки Минны... а онъ лишился своего одиночества, къ которому, въ свою очередь, привыкъ.

   Такимъ образомъ - пока что, онъ "наказанъ тѣмъ, чѣмъ согрѣшилъ" - онъ женился больше всего затѣмъ, чтобы о немъ заботились... а попаль въ няньки къ своей женѣ..

   Онъ разсказываетъ мнѣ это все и прибавляетъ:

   - Васъ не должно удивлять, что я съ вами такъ откровененъ.

   - Я и не удивляюсь...

   - Нѣтъ, вы не можете представить, какое наслажден³е съ вами говорить...

   - Я, кажется, очень мало говорю?

   - Да, но вы слушаете, понимаете, ловите мысль на-лету! У васъ - этотъ чудесный, эластичный умъ русской женщины, расширенный прикосновен³емъ къ культурѣ и литературѣ всѣхъ другихъ нацюнальностей, который даетъ вамъ возможность на все откликнуться, все схватить сразу! О, да это живая вода по сравнен³ю съ...- онъ запнулся - съ нѣмецкой женщиной. Охъ, ужъ это нѣмецкое воспитан³е! Возьмите вы мою жену: вѣдь она умная женщина, и со способностями,- играетъ отлично, книжку стиховъ издала, и, право, недурныхъ, ко дню рожден³я своей матери... Но... у насъ женщина съ ея данными давно бы стремилась впередъ, развивалась бы, достигла чего-нибудь... А она до 38 лѣтъ у маменьки сидитъ и воспѣваетъ то утреннюю, то вечернюю тишину, а для разнообраз³я - страдан³я мушки въ лапахъ у паука... Кусочекъ любви къ природѣ, чуточка музыкальности... а души-то и нѣтъ!..

   И оборвалъ, словно устыдившись, что много сказалъ...

  

  

   - ... Наконецъ, дождь пересталъ, и, какъ всегда здѣсь, точно по волшебству все зас³яло, заблестѣло и улыбнулось. Все купается въ той голубой дымкѣ, которая вѣрно и заставила назвать этотъ берегъ "côte d'Azur". Дѣйствительно, море ярко-голубое, эмаль неба чиста и ясна, горы уходятъ вверхъ, какъ голубыя грезы. Бѣлый камень домовъ и оградъ блеститъ на солнцѣ такъ, что глазамъ больно, и по немъ цѣпляются сочныя, жирныя, ползуч³я растен³я, съ пышными красными, желтыми, лиловыми кистями цвѣтовъ. Тамъ и тутъ роскошные букеты ярко-розовой герани, съ ея бархатной, изсѣра-зеленой листвой, прилѣпились къ стѣнамъ; такъ велика здѣсь жизнеспособная и производительная сила, что изъ каждой расщелины ограды пробивается тонк³й стебель какого-нибудь растен³я; ему едва хватаетъ мѣста, чтобы проползти на волю, но, разъ вырвавшись, этотъ стебель разрастается въ цѣлыя гирлянды, фантастическ³е букеты, самой природой устроенныя корзинки чудесныхъ цвѣтовъ. То, что у насъ растетъ маленькой травкой, едва замѣтнымъ отъ земли листкомъ, здѣсь принимаетъ колоссальные размѣры, разрастается кустарникомъ, кустарники превращаются въ деревья.

   Въ тѣни колоннады пальмовыхъ стволовъ просыпаны бѣлыя ф³алки; прозрачная, перистая мимоза блеститъ на солнцѣ своими пушистыми желтыми гроздьями; коренастыя, низк³я и безъ того деревья гнутся подъ тяжестью усыпавшихъ ихъ апельсиновъ, лимоновъ, мандариновъ, какъ жаръ горящихъ. Переплетаются словно въ опьяненной орг³и, въ безумныхъ объят³яхъ, кактусы, агавы, острые "cornes de bouc" съ алыми цвѣтами, ползуч³я растен³я, плющъ, розы, бѣлыя, желтыя, красныя...

   А вотъ издали кажется, что въ зелени деревьевъ зацѣпилось и повисло розовое облачко и, того гляди, растаетъ - подойдешь ближе, это миндальное дерево въ цвѣту, нѣжное, почти прозрачное...

   Мы пользуемся чуднымъ днемъ, чтобы сдѣлать прогулку въ горы, къ моему "пр³ятелю", садовнику, Mr André.

   Отправляемся: докторъ, его жена, чета старыхъ, но бодрыхъ нѣмцевъ, и я. Естественно, соотечественники разговариваютъ на родномъ языкѣ; мы съ докторомъ немного впереди.

   Карабкаемся по тропинкамъ, откуда то и дѣло открываются виды то на лощину, всю въ кудрявыхъ соснахъ, то на море, по которому, какъ бѣлыя чайки, скользятъ лодочки, то на бѣлые домики, которые стерегутъ Беклиновск³е кипарисы; стадо овецъ перебѣгаетъ намъ дорогу, за нимъ идетъ пастушонокъ въ красной шляпѣ.

   Mr André живетъ въ полной идилл³и. По склону горы лѣпится его садъ, какъ здѣсь дѣлаютъ, террасами, въ видѣ большой лѣстницы, ступени которой представляютъ гряды съ цвѣтами. Выше стоитъ его бѣлый домикъ, окруженный оградой и утопающ³й въ розахъ. Его палисадникъ полонъ мандариновъ, ирисовъ, ф³алокъ, густымъ лиловымъ ковромъ, покрывающихъ землю. Курятникъ весь завитъ геранью. Въ углу сада, на выступѣ утеса бесѣдка изъ плюща и въ ней подзорная труба, но и безъ подзорной трубы открывается у ногъ горы все мѣстечко, старая церковь, молъ и портъ и необъятная гладь моря...

   У Mr André молодая, румяная жена, трое черноглазыхъ дѣтишекъ и кошка и собака, похож³е другъ на друга мастью и живущ³е въ мирѣ и соглас³и. Mr André всегда радъ гостямъ; радушно угощаетъ фруктами, заставляетъ дѣтвору нарвать ф³алокъ и радъ, когда восхищаются его хозяйствомъ - онъ отъ удовольств³я смѣется и говоритъ:

   - Hé bé! Moi même j'aurais pas envie de descendre, on est mieux cheznous...

   Докторша нашла здѣсь полное удовлетворен³е своей мечтательной сантиментальности. Она восторгается одинаково и дѣтьми, и курами, и розами, и чистотой и восклицаетъ:

   - Dass ist ja wunderschön! hier möcht' ich leben und sterben!..

   - Ach, ja! Eine Hütte und ein Herz!- прибавляетъ старая нѣмка.

   Мы разспрашиваемъ Mr André, хорошъ ли былъ этотъ годъ.

   - Pas mal! pas mal! - отвѣчаетъ онъ.- Tout de même, il а plu un peu... Y avait du vent... ее n'est pas des meilleures années!.. качаетъ онъ головою.

   Мы взглядываемъ съ докторомъ другъ на друга и въ одно время произносимъ:

   - А помните сегодняшнюю газету?

   Одна и та же мысль, очевидно, мелькаетъ у насъ. Мы вспоминаемъ отрывокъ изъ русской газеты:

   - "Отчего въ нашихъ южныхъ губерн³яхъ такая теплая зима? Крестьяне волынской губерн³и уже разрѣшили этотъ вопросъ и сложили легенду; вотъ она.

   "На границѣ теплыхъ странъ съ нашей находится густой темный лѣсъ, тянущ³йся на "милл³оны верстъ". Этотъ лѣсъ мѣшаетъ теплу пройти въ Росс³ю... Теперь этотъ лѣсъ рѣшили вырубить и, чѣмъ больше его вырубаютъ, тѣмъ теплѣе становится у насъ. Когда послѣднее дерево будетъ свалено, сдѣлается такъ тепло, что не будетъ зимы - и крестьянамъ можно будетъ два раза въ году сѣять и пахать"...

   Невыразимо трогательной казалась эта мечта "два раза въ году сѣять и пахать" здѣсь, въ этой странѣ вѣчнаго солнца и роскоши, гдѣ любой крестьянинъ живетъ такъ, что сытые и счастливые люди могутъ ему позавидовать и искренно сказать "hier mocht' ïch leben und sterben"!..

   И у насъ сжалось сердце...

   А докторша продолжала восклицать:

   - Ach, dass ist ja reizend! Sieh mal dièse Nelken!..

  

  

   - ... Странное чувство бываетъ иногда у меня. Я уже сравнила себя съ врачомъ, который сознаетъ и наблюдаетъ ту болѣзнь, отъ которой умираетъ.

   Скажу дальше: такъ какъ эта болѣзнь хроническая, то къ ней привыкаешь. О ней не думаешь, а тупо подчиняешься ей и способенъ ее настолько забыть, что дѣлаешь как³я-нибудь распоряжен³я, проекты на будущее... И вдругъ, въ одинъ прекрасный или, вѣрнѣе, ужасный день просыпаешься, вспомнивъ о своей болѣзни. Какое глубокое, безграничное, неисцѣлимое отчаян³е овладѣваетъ тогда человѣкомъ! Кажется, что вдругъ стоишь въ черной пропасти, ни позади, ни впереди тебя нѣтъ свѣта, ты вотъ-вотъ погибнешь... Въ такую минуту благословенъ будь тотъ, кто встрѣтится вамъ на пути и взглядомъ, словомъ, жестомъ дастъ вамъ минуту симпат³и, минуту сознан³я, что вы не одни... Такъ я встала сегодня. Я ушла отъ завтрака и спряталась въ паркѣ. Я была разбита, голова налита свинцомъ. Я думала: зачѣмъ я здѣсь? На что мнѣ лѣчиться отъ воображаемыхъ болѣзней, когда моя болѣзнь - неизлѣчима? Не лучше ли было бы быть дома въ эту минуту полной внутренней безнадежности, имѣть съ собою рядомъ хоть кого-нибудь, хоть ту же старую няньку, которая, не понимая, будетъ тебя "жалѣть" той жалостью, какой жалѣла въ дѣтствѣ, когда ты ушибалась объ столъ и шла къ ней съ горькими слезами?.. Она бы такъ же, какъ тогда, взяла тебя въ свои вѣрныя, одряхлѣвш³я руки, и качала, и лелѣяла бы...

   Приласкать меня надо, няня, безпр³ютную!

   Жизнь ушибла, больно ушибла твою питомицу, ей нужны твои старческ³е добрые глаза, твои наивныя утѣшен³я.

   - Не плачь, моя родимая, не плачь, моя болѣзная!..

   Съ этими мыслями я сидѣла въ самомъ дальнемъ углу парка и позволила слезамъ падать, не удерживала ихъ.

   Вдругъ чья-то рука взяла мою. Я открыла глаза, вздрогнувъ отъ неожиданности... Это былъ докторъ.

   Я не отняла руки. Я въ его взглядѣ прочла такую же большую жалость, какъ читала въ старыхъ глазахъ моей няньки. Онъ не зналъ причины моего горя, но вѣрилъ ему...

   Такимъ добрымъ, такимъ взволнованнымъ былъ его голосъ, когда онъ произнесъ:

   - Не плачьте, голубушка... Ну, что, ну, что такое?

   Онъ говорилъ со мной, какъ съ ребенкомъ; я, сама не отдавая отчета себѣ въ томъ, что дѣлаю, положила голову на плечо этому чужому мнѣ человѣку и плакала,- но уже не такими безнадежными слезами, какъ пять минутъ раньше. А онъ тихо гладилъ мои волосы и успокоивалъ меня... Я пришла въ себя, отстранилась отъ него, разсмѣялась, извинилась передъ нимъ, постаралась обратить все въ шутку:

   - Вы, какъ докторъ, вѣрно привыкли, чтобы вамъ "плакали въ жилетъ"?

   Но шутка намъ не удавалась. Потомъ весь день, встрѣчая его взглядъ, я думала, что мнѣ, гордой, этотъ человѣкъ подалъ милостыню... милостыню ласки въ ту минуту, когда моя душа томилась голодомъ...

   И мнѣ было тяжело и хорошо.

   Кто знаетъ - вотъ, можетъ быть, человѣкъ, который могъ бы дать мнѣ то, чего я такъ напрасно всегда добивалась: дружбу и возможность вѣрить ему?..

  

  

   ... - Сегодня вечеромъ въ первый разъ я услышала, какъ онъ играетъ.

   Обыкновенно, когда жена просила его "etwas musik machen", онъ отказывался, но сегодня я ему на это сказала тихо:

   - Прошу васъ! Для меня!

   У меня вырвалось невольно это "для меня", какъ у всякой избалованной женшины, и тутъ же мнѣ стало неловко; но онъ не далъ мнѣ времени задуматься надъ этимъ и всталъ:

   - Для васъ... Nun, gehen wir!..

   Она послала мнѣ свой обычный взглядъ искоса, немного сжала и безъ того тонк³я губы, но спокойно пошла въ маленькую гостиную и приготовила ноты.

   Докторъ принесъ свою скрипку.

   Они начали andante 6-й Бетховенской сонаты.

   Съ перваго удара смычка онъ для меня сталъ уже не добродушный, близорук³й, небрежно причесанный докторъ,- а само вдохновен³е.

   Я сѣла въ кресло въ уголокъ и, полузакрывши глаза, вся ушла въ ощущен³е какого-то нематер³альнаго блаженства. Музыка всегда дѣйствуетъ на меня очень сильно; я понимаю ученыхъ, которые хотятъ лѣчить нервы музыкой. Но сейчасъ я прямо словно отрѣшилась отъ быт³я, я ничего не чувствовала и не сознавала во кругъ себя... До меня только доносился ароматъ мимозы изъ большого букета, стоявшаго на столѣ, ароматъ тонк³й, самъ точно нематер³альный. Полумракъ, запахъ цвѣтовъ и музыка сливались въ одну ласку волшебную, странную, окружавшую меня.

   Мнѣ казалось, что душа моя держится на кончикѣ смычка и что когда порвется звукъ,- то порвется и моя связь съ этимъ чуднымъ м³ромъ, въ который я унеслась. Тонкая нить мелод³и доминировала надъ гармон³ей, она то звучала ниже, важнѣе, полная тоски и самоотвержен³я; то вдругъ летѣла выше, выше, какъ на крыльяхъ, звеня и торжествуя, манила, притягивала за собой... и вдругъ - оборвалась...

   Я невольно открыла глаза; мнѣ было прямо больно, что звукъ оборвался, это отозвалось во всемъ моемъ существѣ. Прямо на меня смотрѣли горящ³е глаза его. Онъ былъ блѣднѣе обыкновеннаго. Онъ откинулъ волосы со лба нетерпѣливымъ жестомъ и, перевернувъ нѣсколько страницъ назадъ у жены, коротко приказалъ ей:

   - Dies da.

   - Ach, dass lieb ich ja nicht - запротестовала она, но онъ тряхнулъ головой и взялъ ноту. Тогда она покорно, хоть и досадливо, послѣдовала за нимъ. Страстной нѣжностью зазвучала 5-я соната.

   Я опять съ наслажден³емъ погрузилась въ звуки; когда ихъ не было, вокругъ меня стало какъ-то пусто, какъ въ безвоздушномъ пространствѣ.

   Теперь они снова наполнили воздухъ, снова превратили банальную гостиную отеля въ святилище, гдѣ совершалась чудесная тайна, но теперь я не закрывала глазъ.

   Онъ стоялъ въ полъ оборота къ п³анино, почти спиной къ женѣ, лицомъ ко мнѣ и пристально глядѣлъ на меня. И я не могла оторвать отъ него глазъ, точно меня загипнотизировала его скрипка. И странно мнѣ было, что это онъ, не знающ³й любви, не постигш³й ее,- своей скрипкой такъ властно заставляетъ ее чувствовать; что эта скрипка говоритъ, поетъ о любви... И я - чуждая любви - понимаю пѣснь его скрипки, все то, что, помимо его самого, передается моей душѣ...

   Онъ кончилъ. Очарован³е исчезло. Мы оба сразу опустили глаза; я видѣла, что и онъ съ сожалѣн³емъ оторвался отъ этого сна наяву и блѣдный, точно разбитый, опустился на кресло.

   - Aber was kann besser als ein Walzer sein? томно сказала докторша и вдругъ заиграла "L' Amoureuse", которую сейчасъ здѣсь вертятъ всѣ шарманки.

   Я встала и тихо вышла изъ комнаты.

   Должно быть, она раскритикуетъ мое воспитан³е...

  

  

   ...- Мнѣ становится вчужѣ жутко, когда я думаю, что онъ обреченъ всю свою жизнь играть дуэты съ этой женщиной... О, эта жизнь можетъ превратиться въ долг³й, тяжк³й дуэтъ, гдѣ онъ будетъ играть Бетховена, а она...

   Но въ чемъ ее упрекнуть? Она не виновата,- таково ее воспитан³е; она, можетъ быть, прекрасная женщина, и можетъ быть она пр³учитъ его къ своимъ вѣнскимъ вальсамъ...

  

  

   ...- Я услышала сегодня невѣроятную вещь. Передъ завтракомъ мы встрѣтились съ нимъ внизу и разговорились объ Итал³и, которую оба одинаково любимъ, о томъ, какъ хорошо бы тамъ провести весну... Звонокъ прервалъ нашъ разговоръ. Я сѣла за свой столикъ. У окна, напротивъ, за столикомъ, какъ всегда, сѣлъ онъ съ женой. И я услышала, какъ онъ громко и оживленно началъ ей разсказывать объ Итал³и, что надо туда поѣхать, что, если она хочетъ "поэз³и", такъ тамъ каждый камень ею дышитъ.

   Нѣсколько минутъ онъ не умолкалъ.

   Онъ говорилъ... по-русски.

   Жена широко раскрытыми, сначала удивленными, потомъ гнѣвными глазами, смотрѣла на него. Я наклонилась надъ своей тарелкой и, не поднимая глазъ, по-женски видѣла все. Онъ, въ свою очередь, изумленный ея молчан³емъ и недобрымъ выражен³емъ, пр³остановился, сообразилъ, въ чемъ дѣло, покраснѣлъ, какъ мальчикъ, и засмѣялся. Но она промолвила дрожащимъ голосомъ:

   - Jetzt verstehe ich!..

   Потомъ сжала губы и прибавила:

   - Dass lass ich mir aber nicht gefallen.

   Быстро поднялась съ мѣста и, выйдя изъ-за стола, ушла изъ комнаты, хлопнувъ дверью.

   Докторъ поднялся вслѣдъ за ней и, проходя мимо меня, сказалъ съ выражен³емъ легкаго испуга, какъ не привыкш³й къ женскимъ сценамъ человѣкъ.

   - Что бы это съ ней могло быть?..

  

  

   ...- Они уѣзжаютъ...

   Сейчасъ докторъ подошелъ ко мнѣ и сказалъ:

   - Приходится проститься..

   - Вы ѣдете?

   - Ѣдемъ.

   Помолчали... Потомъ онъ махнулъ рукой:

   - Послѣ вчерашняго она сама не своя. Плачетъ... всю ночь не спала... Твердитъ, что, если мы не уѣдемъ, она умретъ...

   Словно оправдываясь, онъ, какъ-то сконфуженно поникши головой, сказалъ:

   - Я самъ виноватъ... Я связалъ ея жизнь со своею, за что же ее заставлять страдать?.. А причину ея страдан³й вы поним...

   - Не надо! - прервала я его.- Зачѣмъ вамъ ее раздражать? Вѣдь, вамъ съ ней жить всю жизнь, а это - случайная встрѣча...

   Онъ низко наклонилъ голову.

   - Такъ вы въ Итал³ю?..

   - Нѣтъ... Объ Итал³и и слышать она не хочетъ! Домой, къ "frau Marna".

   - Счастливый путь! - сказала я. - Счастливой жизни!..

   Онъ вдругъ наклонился и поцѣловалъ мою руку; я прикоснулась губами къ его лбу. Онъ былъ очень блѣденъ, когда поднялъ голову...

   - И подумать...

   Потомъ опять тряхнувъ, по своей манерѣ, головой, промолвилъ:

   - Прощайте... Желаю вамъ всякаго счастья...

   И быстро вышелъ изъ комнаты дотягивать свой дуэтъ, который будетъ тянуться долгую, долгую жизнь...