Шекспир Вильям - Сонеты

  

   Такъ извиняетъ моя любовь досадную медлительность несущаго меня унылаго коня, когда я ѣду прочь отъ тебя: для чего мнѣ спѣшить отъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ ты пребываешь? До моего возвращен³я нѣтъ нужды въ почтовой гоньбѣ? Но какое извинен³е найдетъ тогда бѣдное животное, когда самая крайняя быстрота будетъ казаться мнѣ медленностью? Я пущу тогда шпоры въ ходъ, хотя-бы сидѣлъ верхомъ на самомъ вѣтрѣ; самый окрыленный бѣгъ покажется мнѣ неподвижностью; ни одинъ конь не сможетъ мчаться вровень съ моимъ желан³емъ. Это желан³е, рожденное совершеннѣйшею любовью, заржетъ,- не грубо-плотски,- въ своемъ яромъ бѣгѣ. Но любовь, ради любви, станетъ такъ извинять мою клячу: за то, что, при удален³и отъ тебя, она намѣренно шла тихо, я помчусь теперь къ тебѣ, а ей позволю идти какъ она хочетъ.

  

  

   Я подобенъ богачу, которому блаженный ключъ даетъ доступъ къ его дражайшимъ, спрятаннымъ сокровищамъ. Онъ не хочетъ любоваться ими ежечасно, не желая испортить себѣ ощущен³я рѣдкаго удовольств³я. И празднества кажутся намъ столь торжественными и необычными потому, что они раскинуты съ промежутками на всю длину года, подобно драгоцѣннымъ камнямъ или узороч³ямъ въ ожерельи. Поэтому время, удаляющее тебя, какъ мой сундукъ или тотъ шкафъ, въ которомъ спрятаны мои одежды, дѣлаетъ особо блаженными для меня тѣ особыя минуты, въ которыя выставляетъ полоненное имъ сокровище. Благословенъ ты, достоинства котораго доставляютъ тому, кто имѣлъ тебя, торжество, тому, кто не имѣлъ,- надежду.

  

  

   Изъ какого вещества созданъ ты, если тебѣ сопутствуютъ милл³оны постороннихъ тѣней? У всякаго существа бываетъ по одной тѣни, но ты можешь отбрасывать не одну, а всякую тѣнь. Если начать описывать Адониса, то это изображен³е будетъ лишь бѣднымъ снимкомъ съ тебя; если употребить всѣ красы искусства для лица Елены, то окажешься вновь нарисованнымъ ты въ греческомъ нарядѣ. Заговоримъ о веснѣ и о годовой жатвѣ, но первая представитъ лишь тѣнь твоей красоты, другая явится лишь подоб³емъ твоихъ щедротъ, и въ каждомъ благословенномъ образѣ мы признаемъ тебя. Ты занимаешь долю во всякой внѣшней прелести, но по сердечному постоянству ты не походишь ни на кого, и никто на тебя не походитъ.

  

  

   О, насколько красота кажется прелестнѣе отъ того сладостнаго украшен³я, которое придаетъ ей искренность! Розы прекрасны на видъ, но мы находимъ ихъ еще прекраснѣе отъ заключеннаго въ нихъ благоухан³я. Цвѣтъ шиповника такъ же ярокъ, какъ и душистая окраска розъ, снабженъ такими-же шипами и красуется такъ же игриво, когда дыхан³е лѣта вскрываетъ оболочку его почекъ. Но все достоинство этого цвѣтка во внѣшности, и потому онъ живетъ, не прельщая никого, и увядаетъ незамѣченнымъ; онъ умираетъ вполнѣ. Не то съ душистыми розами: ихъ смерть создаетъ благоуханнѣйш³е ароматы. Подобно этому, прекрасный и любезный юноша, когда пройдетъ твоя юность, правду о тебѣ разнесутъ всюду стихи!

  

  

   Ни мраморъ, ни позлащенныя королевск³я надгроб³я не переживутъ моихъ могучихъ стиховъ; ты сохранишь болѣе блеска въ ихъ содержан³и, нежели въ неомытомъ камнѣ, загрязненномъ неряшливымъ временемъ. Когда опустошительная война низвергнетъ статуи, и смуты разрушатъ создан³я зодчества, ни мечъ Марса, ни быстрое боевое пламя не изведутъ живучаго воспоминан³я о тебѣ.Ты будешь вѣчно шествовать впередъ, вопреки смерти и враждѣ забвен³я; твое восхвален³е будетъ всегда находиться передъ глазами поколѣн³й, несомыхъ этимъ м³ромъ до послѣдняго его дня. Такъ, до того суда, на который ты самъ возстанешь, ты будешь жить здѣсь, пребывая на влюбленныхъ въ тебя глазахъ.

  

  

   Сладостная любовь, обнови свою силу; пусть не скажутъ, что твоя острота притупляется скорѣе, нежели позывъ къ пищѣ, который удовлетворяется кормлен³емъ только на день, а на завтра обостряется съ прежнимъ могуществомъ. Будь таковою же, любовь! хотя ты и насытишь сегодня свои голодные глаза до того, что они станутъ смыкаться отъ пресыщен³я, смотри ими на завтра снова и не умерщвляй духа любви вѣчной угрюмостью. Пусть этотъ промежутокъ времени будетъ подобенъ океану, раздѣляющему берега, на которые приходятъ ежедневно двое вновь сговоренныхъ; тѣмъ блаженнѣе для нихъ это зрѣлище, что они видятъ въ немъ возвращен³е любви. Или уподобимъ это зимѣ, которая, принося всяк³я заботы, заставляетъ трижды сильнѣе желать возвращен³я лѣта и цѣнить его.

  

  

   Будучи твоимъ рабомъ, что могу я дѣлать, какъ не выжидать часовъ и минутъ хвоей прихоти? Нѣтъ у меня ни драгоцѣннаго времени на какое либо дѣло; нѣтъ никакихъ обязанностей, пока не потребуешь меня ты. Я не смѣю бранить безконечныхъ часовъ, когда я, владыка мой, смотрю на стрѣлки ради тебя, не считаю ѣдкою горечь разлуки, когда ты произнесъ: "прощай!" своему слугѣ. He смѣю я задавать себѣ ревниваго вопроса о томъ, гдѣ ты можешь быть, и дѣлать предположен³й о твоихъ дѣлахъ, но, подобно унылому рабу стою и не думаю ни о чемъ, кромѣ того, насколько ты счастливишь тѣхъ, съ кѣмъ ты находишься. До того безумна моя любовь, что она не усматриваетъ, что бы ты ни дѣлалъ, ничего дурного въ своихъ поступкахъ.

  

  

   Избави меня Богъ, сдѣлавш³й меня твоимъ рабомъ, отъ желан³я хотя мысленно наблюдать за твоими удовольств³ями или выпрашивать у тебя отчета объ этихъ часахъ, когда я - твой данникъ, обязанный выжидать твоей доброй воли! О, пусть я, зависящ³й отъ твоего мановен³я, буду узникомъ разлуки, налагаемой на меня твоею свободой! Мое терпѣн³е, пр³ученное къ страдан³ю, переноситъ всяк³й ударъ, не обвиняя тебя въ обидѣ. Оставайся, гдѣ хочешь твои права такъ сильны, что ты одинъ можешь посвящать свое время, чему ты вздумаешь; одному тебѣ принадлежитъ прощать себѣ преступлен³я противъ себя-же. Мнѣ надлежитъ ждать, хотя ожидан³е - это адъ, и не осуждать твоихъ развлечен³й, дурныхъ или хорошихъ.

  

  

   Если справедливо, что новаго ничего нѣтъ, а все, что нынѣ, существовало уже прежде, то также заблуждается нашъ мозгъ, выработывая изобрѣтен³я и нося понапрасну вторичное бремя уже рожденнаго ребенка! О, если-бы лѣтописи могли, бросивъ взглядъ назадъ, хотя бы за пятьсотъ солнечныхъ обходовъ, указать мнѣ на твой образъ въ какой нибудь древней книгѣ, отъ тѣхъ временъ, когда впервые мысль стала выражаться письменами! Я узналъ бы тогда, что говорилъ древн³й м³ръ о такомъ чудѣ стройности, какъ твое сложен³е; измѣнились ли мы, стали ли мы лучше, или же совершается въ насъ тотъ же оборотъ? О, я увѣренъ, умы прежнихъ дней расточали восторженныя похвалы далеко не столь достойнымъ предметамъ!

  

  

   Подобно тому, какъ волны набѣгаютъ на щебнистый берегъ, такъ спѣшатъ мгновен³я къ нашему концу; каждое изъ нихъ занимаетъ мѣсто, бывшее занятымъ передъ этимъ, и спѣшитъ впередъ, чередуясь съ другими въ этой работѣ. рожденное сначала во всемъ блескѣ свѣта, подвигается къ зрѣлости, увѣнчивается ею, но извилистыя затмѣн³я борятся съ его торжествомъ, и время, прежде расточавшее дары, теперь уничтожаетъ ихъ. Время пронзаетъ цвѣтъ юности и проводитъ борозды на челѣ красоты; оно пожираетъ чистѣйш³я природныя совершенства и ничто не устаиваетъ противъ его косы. Однако же, и въ грядущ³е дни будутъ цѣлы мои стихи, воспѣвающ³е твои достоинства, вопреки его жестокой десницѣ!

  

  

   Ты ли требуешь, чтобы мои вѣки оставались открытыми среди тоскливой ночи? Ты ли желаешь, чтобы нарушался мой сонъ призраками, подобными тебѣ и издѣвающимися надъ моимъ зрѣн³емъ? Или же это высланъ тобою твой духъ, въ такую даль отъ своего дома, чтобы наблюдать за моими поступками и застать меня за чѣмъ нибудь постыднымъ и пустымъ, способнымъ вызывать и обусловливать твою ревность? О, нѣтъ, хотя твоя любовь и значительна, но не такъ велика. Не позволяетъ смыкаться моимъ глазамъ моя собственная любовь; моя глубокая любовь нарушаетъ мой покой, заставляя меня исполнять роль ночного сторожа изъ-за тебя: изъ-за тебя я на часахъ, пока ты бодрствуешь гдѣ-то, вдали отъ меня и слишкомъ близко къ другимъ!

  

  

   Грѣхъ самолюб³я владѣетъ моимъ зрѣн³емъ, моей душою и всѣмъ моимъ существомъ, и нѣтъ исцѣлен³я отъ этого грѣха, столь глубоко укоренившагося въ моемъ сердцѣ. Мнѣ кажется, что нѣтъ лица красивѣе моего, нѣтъ болѣе правильнаго сложен³я, нѣтъ ни въ комъ подобнаго совершенства; опредѣляя свои достоинства, я нахожу, что они превосходятъ достоинства всѣхъ другихъ. Но когда зеркало представляетъ мнѣ меня въ дѣйствительности, побитаго, изрытаго поблекшими годами, я вижу нѣчто, совершенно противорѣчащее моему самолюб³ю: любить себя такъ самолюбиво будетъ нечест³емъ. Это тебя, другое мое я, восхваляю я въ себѣ, раскрашивая мои года красою твоихъ дней.

  

  

   Придетъ время, когда мой возлюбленный, подобно мнѣ теперь, будетъ подавленъ и разбитъ жестокою рукою времени; часы изсушатъ его кровь и начертятъ на его челѣ борозды и морщины; утро его юности дойдетъ до крутизны ночи старости, и всѣ эти прелести, которымъ онъ, вдалыка, теперь, станутъ исчезать или уже вовсе исчезнуть изъ общихъ глазъ, унося съ собою сокровища его молодости. Я обороняюсь уже теперь противъ этой поры, противъ губительнаго ножа жестокаго времени, такъ, чтобы онъ не могъ никогда срѣзать изъ общей памяти красоту моего дорогого возлюбленнаго, хотя и уничтожитъ его жизнь: его красота останется видимою въ этихъ черныхъ строкахъ; онѣ будутъ вѣчно жить, и онъ цвѣсти въ нихъ вѣчно.

  

  

   Когда я вижу, какъ грозная рука времени разрушаетъ роскошныя надменныя затраты надъ схороненными, изжившимися старцами; когда я вижу, порою, высок³я башни низвергнутыми и вѣковѣчную мѣдь рабою ярой смерти; когда смотрю на прожорливый океанъ, захватывающ³й царство суши, и на твердую землю, одерживающую верхъ надъ водяной областью, причемъ добыча и потери ихъ увеличиваются взаимными добычей и потерями; когда я вижу перемѣны въ государствахъ или упадокъ самихъ государствъ то так³я разрушен³я научаютъ меня раздумывать о томъ, что придетъ время, когда будетъ унесенъ и мой возлюбленный. Такая мысль равна смерти для того, кто долженъ невольно плакать о томъ, зачѣмъ онъ владѣетъ тѣмъ, что ему такъ страшно потерять.

  

  

   Если ни мѣдь, ни камень, ни земля, ни безпредѣльное море не могутъ противустоять печальной смертной участи какъ можетъ бороться противъ такого зла красота, сила которой не могучѣе цвѣтка? Какъ можетъ медовое дыхан³е лѣта выдержать осаду громящихъ дней, когда и неприступныя скалы недостаточно тверды и стальныя ворота не довольно крѣпки противъ нападен³я времени? О, ужасная мысль! Гдѣ, увы! укрыть лучшую драгоцѣнность времени отъ ларца времени? Или какая могучая рука задержитъ его быстрыя ноги, или кто воспретитъ ему грабежъ красоты? Никто! развѣ совершится одно только то чудо, что моя любовь будетъ вѣчно с³ять въ чернильныхъ письменахъ!

  

  

   Утомленный всѣмъ, я призываю покой смерти; видя достоинство прирожденнымъ нищимъ, и нужду рядящеюся въ блескъ, и чистѣйшее довѣр³е обманутымъ злосчастно, и позлащенныя почести, воздаваемыя позорно, и дѣвственную добродѣтель попранною жестоко, и истинное совершенство въ, несправедливой опалѣ, и силу затираемою кривыми путями, и искусство, которому власть зажимаетъ ротъ, и глупость докторально повѣряющею знан³е, и чистую правдивость называемою простотой, и порабощенное добро въ услугахъ у торжествующаго зла,- утомленный всѣмъ этимъ, я хотѣлъ бы избавиться отъ всего, если-бы, умирая, мнѣ не пришлось покинуть одинокимъ того, кого я люблю.

  

  

   О, зачѣмъ будетъ онъ жить съ испорченностью и освящать безчест³е своимъ присутств³емъ, доставляя тѣмъ грѣху возможность достигать своихъ цѣлей и вкрадываться въ его общество! Зачѣмъ лживая окраска будетъ подражать его щекамъ и снимать мертвое подоб³е съ его живого румянца? Зачѣмъ скудной красотѣ искать косвенно обманныхъ розъ, когда его розовый цвѣтъ естественъ? Зачѣмъ живетъ онъ теперь, когда природа стала несостоятельной, обнищавъ кровью, способною алѣть сквозь живыя жилы? У нея нѣтъ теперь, кромѣ его, другого казначейства, и она, гордившаяся столь многимъ, живетъ теперь доходомъ лишь съ него. О, его она хранитъ, чтобы показать, какими богатствами она обладала въ прежн³е дни, до наступлен³я этихъ послѣднихъ, столь плохихъ.

  

  

   Такъ его щеки служатъ чертежемъ прошедшихъ дней, когда красота жила и умирала, какъ теперь цвѣты, когда ложные признаки прелести не были еще придуманы и не смѣли показываться на живомъ лицѣ; когда золотистыя косы покойницъ, будучи добычею смерти. не обрѣзались для того, чтобы жить новою жизнью на новомъ челѣ, и руно умершихъ красавицъ не красило другихъ. Въ моемъ другѣ оживаютъ эти священные древн³е дни: безъ прикрасъ, самъ собою, естественный, онъ не составляетъ себѣ весны изъ чужого расцвѣта, не обкрадываетъ никого бывшаго, чтобы подновить свою красоту. Природа, храня его, показываетъ его ложнымъ прикрасамъ, какъ изображен³е того, чѣмъ была красота въ былые дни.

  

  

   То, что видимъ въ тебѣ для глазъ свѣта, не нуждается ни въ какомъ дополнен³и, котораго могли бы пожелать сердца. Всѣ уста - гласъ души - воздаютъ тебѣ должное, произнося лишь одну правду, признаваемую и твоими врагами. Твоя внѣшность вѣнчается, такимъ образомъ, внѣшнею хвалою; но эти самыя уста, воздающ³я тебѣ что слѣдуетъ, заглушаютъ другими выражен³ями свои похвалы, заглядывая далѣе того, что видимо для глазъ. Всѣ хотятъ узнать красоту твоей души и измѣряютъ ее, по догадкамъ, твоими поступками, и тогда они, негодяи, хотя и взиравш³е на тебя благосклонно придаютъ твоему прелестному цвѣту зловон³е плевелъ. Причина тому, что твой ароматъ не равенъ твоему внѣшнему виду, заключается въ слѣдующемъ: ты ростешь безъ призора.

  

  

   Если тебя осуждаютъ, этого нельзя ставить тебѣ въ недостатокъ: злослов³е избирало себѣ всегда мишенью красоту. Украшен³емъ прелести бываетъ подозрѣн³е,- воронъ, летающ³й въ самомъ чистомъ воздухѣ небесъ. Будь хорошъ, и злослов³е лишь болѣе оттѣнитъ твое достоинство, оцѣненное временемъ; червь зла любитъ нѣжнѣйш³я почки, а ты являешь собой чистѣйш³й, незапятнанный расцвѣтъ. Ты прошелъ сквозь западни юныхъ дней, не подвергнувшись нападен³ю или выходя изъ него побѣдителемъ. Но эта побѣда не до такой степени побѣдна, чтобы обезоружить постоянно возрастающую зависть. Если-бы твой блескъ не омрачался никакимъ дурнымъ подозрѣн³емъ, ты владѣлъ бы безраздѣльно царствомъ сердецъ.

  

  

   Когда я умру, не оплакивай меня долѣе того, какъ услышишь угрюмо-унылый колоколъ, возвѣщающ³й м³ру о томъ, что я покинулъ этотъ гнусный м³ръ для пребыван³я съ гнуснѣйшими червями. И если ты прочтешь эти строки, то не вспоминай о начертавшей ихъ рукѣ, потому что я такъ люблю тебя, что хочу лучше быть изглаженнымъ изъ твоихъ мыслей, нежели причинить тебѣ страдан³е воспоминан³емъ о себѣ. О, если, говорю я, ты взглянешь на эти стихи, когда я, быть можетъ, буду уже смѣшанъ съ землею, не удостоивай даже упомянуть моего бѣднаго имени, но пусть твоя любовь закончится вмѣстѣ съ моей жизнью,- иначе, мудрый свѣтъ можетъ замѣтить твой плачъ и осмѣетъ тебя вмѣстѣ со мной, когда меня уже не будетъ!

  

  

   О, для того,чтобы свѣтъ не заставилъ тебя разсказывать, что за достоинства были во мнѣ для того, чтобы ты любилъ меня и послѣ моей смерти, ты, милый мой, забудь меня совсѣмъ, потому что ты не можешь указать ничего хорошаго во мнѣ,- развѣ, что ты придумаешь какую нибудь благую ложь ради того, чтобы воздать мнѣ болѣе, нежели я заслуживаю, и окружить большею похвалою умершаго меня, чѣмъ то захотѣла бы добровольно сдѣлать скупая истина. О, чтобы твоя вѣрная любовь не показалась обманщицей изъ-за того, что ты, по своей любви ко мнѣ несправедливо хвалишь меня,- пусть лучше мое имя схоронится вмѣстѣ съ моимъ тѣломъ, а не живетъ, позоря меня и тебя,- потому что мнѣ стыдно быть стоющимъ такъ мало, а тебѣ стыдно любить подобное ничтожество.

  

  

   Ты можешь видѣть на мнѣ то время года, когда пожелтѣлые листья совсѣмъ отпали уже или висятъ лишь кое-гдѣ на сучьяхъ, вздрагивающихъ отъ холода,- этихъ обнаженныхъ, разрушенныхъ хорахъ, на которыхъ недавно еще распѣвали милыя птички. Во мнѣ представляются тебѣ сумерки дня, догорающаго на западѣ послѣ солнечнаго заката; его уноситъ, мало-по-малу, черная ночь, этотъ двойникъ смерти, замыкающ³й всѣхъ на покой. Ты видишь во мнѣ мерцан³е того огня, который возлежитъ на пеплѣ своей юности, какъ на смертномъ одрѣ, и долженъ здѣсь угаснуть, пожираемый тѣмъ, что служило къ его же питан³ю. Ты замѣчаешь это, и твоя любовь усиливается, потому что ты хочешь сильнѣе любить то, съ чѣмъ скоро долженъ разстаться.

  

  

   Но, будь спокоенъ: когда жесток³й приговоръ удалитъ меня, не допуская никого взять меня на поруки, моя жизнь будетъ витать сколько-нибудь въ этихъ стихахъ, которые останутся навсегда при тебѣ, какъ мое поминан³е. Когда ты взглянешь на нихъ снова, ты снова увидишь то, что именно было посвящено тебѣ. Земля можетъ взять отъ меня лишь прахъ, принадлежащ³й ей, но духъ мой - твой, а это лучшая часть моего существа; поэтому ты утратилъ лишь подонки жизни, кормъ червей, мой трупъ, подлую добычу разбойничьяго ножа, слишкомъ низкую, чтобы быть вспомянутой тобою. Единственно драгоцѣннымъ было то, что содержалось въ этомъ тѣлѣ, и вотъ оно, остающееся съ тобой навсегда.

  

  

   Ты для моихъ мыслей то, что пища для жизни или что своевременно благодатный дождь для почвы, и ради неба я выдерживаю борьбу, подобную происходящей между скрягой и его богатствами: то горжусь, какъ обладатель, то опасаюсь, что лукавый свѣтъ похититъ мое сокровище; то считаю лучшимъ быть съ тобою наединѣ, то желаю, чтобы весь м³ръ могъ видѣть мое наслажден³е; то я переисполненъ счастьемъ лицезрѣть тебя, то жажду, какъ голодный, одного взгляда; я не имѣю и не ищу никакихъ другихъ удовольств³й, кромѣ тѣхъ, которыя принялъ или долженъ принять отъ тебя. Такъ я изнемогаю и пресыщаюсь изо дня въ день, то пожирая все, то лишаясь всего.

  

  

   Зачѣмъ мои стихи такъ лишены всякихъ новыхъ прикрасъ, такъ далеки отъ изворотовъ и быстрыхъ перемѣнъ? Почему, не слѣдуя за временемъ, я не ищу по сторонамъ вновь открытыхъ методовъ и иностранныхъ пошибовъ? Зачѣмъ пишу я все по прежнему, все одинаково, и удерживаю свое вдохновен³е въ извѣстномъ одѣян³и, такъ что каждое мое слово почти выдаетъ мое имя, указываетъ на свое рожден³е и на свой источникъ? О, ты знаешь, милый мой, я всегда пишу о тебѣ; ты и моя любовь - мой постоянный предметъ; поэтому все мое достоинство въ томъ, что я облачаю только заново старыя слова, преподнося то, чѣмъ угощалъ уже прежде. Но и солнце старѣетъ и обновляется ежедневно; такъ и моя любовь повторяетъ постоянно то, что уже было говорено.

  

  

   Твое зеркало покажетъ тебѣ, какъ увядаютъ твои красы, а часы - какъ пропадаютъ твои драгоцѣнныя мгновен³я. Эти ненаполненныя страницы прймутъ отпечатокъ твоей души, и ты извлечешь свое поучен³е изъ этой книги. Морщины, которыя правдиво отразитъ твое зеркало, напомнятъ тебѣ объ отверзтой могилѣ; украдкой движущаяся стрѣлка покажетъ тебѣ предательское движен³е времени навстрѣчу вѣчности. Такъ слушай: чего не въ состоян³и удержать твоя память, запиши на эти пустыя страницы, и ты увидишь, что эти взлелѣянныя тобой чада, рожденныя твоимъ мозгомъ, откроютъ тебѣ новое знакомство съ твоей же душой. Этотъ архивъ каждый разъ, когда ты въ него заглянешь, принесетъ тебѣ пользу и составитъ богатство твоей книги.

  

  

   Я столь часто взывалъ къ тебѣ, какъ къ своей музѣ, и встрѣчалъ въ тебѣ такую помощь моимъ стихамъ, что теперь каждое перо слѣдуетъ моему обычаю и распространяетъ свою поэз³ю подъ твоимъ покровительствомъ. Твои глаза, научивш³е нѣмыхъ пѣть такъ звонко, и тяжеловѣсное невѣжество парить такъ высоко, прибавивш³й перьевъ къ крыльямъ учености и одарили изящество двойной величавостью. Но гордись наиболѣе тѣмъ, что я сочиняю: оно внушено тобою, рождено отъ тебя. Въ сочинен³яхъ другихъ ты лишь улучшаешь слогъ и облагораживаешь искусство твоимъ нѣжнымъ изяществомъ. Но ты - все мое искусство и возвышаешь до учености мое грубое невѣжество.

  

  

   Пока я одинъ взывалъ къ твоей помощи, одни мои стихи обладали твоей милой прелестью; но теперь мои изящныя риѳмы въ упадкѣ и моя захудалая муза должна уступить мѣсто другой. Я согласенъ, любовь моя, что твое милое содержан³е заслуживаетъ произведен³й болѣе достойнаго пера; однако, если твой поэтъ что изобрѣтаетъ, онъ похищаетъ это у тебя, чтобы возвратить тебѣ снова. Онъ одаряетъ тебя добродѣтелью, а самъ укралъ это слово у твоего поведен³я: даетъ тебѣ красу, а взялъ ее съ твоего лица; онъ не можетъ воздать тебѣ никакой хвалы, уже не присущей тебѣ. Поэтому не благодари его за то, что онъ говоритъ: ты самъ расплачиваешься за его долгъ тебѣ.

  

  

   О, какъ ослабѣваю я, когда пишу о тебѣ, зная, что высш³й умъ употребляетъ твое имя и тратитъ всю свою мощь на твое прославлен³е; это причина, что мой языкъ нѣмѣетъ, принимаясь за твою хвалу! Но если твое достоинство пространно, какъ океанъ, носящ³й на себѣ, какъ самый гордый, такъ и самый скромный парусъ, то и моя дерзкая ладья, ничтожная передъ чужой ладьей, пускается упрямо на твою необъятную ширь. Твоя слабѣйшая помощь удержитъ меня на поверхности, пока онъ, другой, плыветъ надъ твоею бездонною глубиной. Если меня и постигнетъ крушен³е,- я лишь нестоющая лодченка, а онъ - высокобортный и горделивый корабль; и если онъ одержитъ верхъ, а я погибну, то самымъ печальнымъ для меня будетъ лишь то, что къ моей гибели послужитъ моя любовь.

  

  

   Или я проживу, чтобы написать тебѣ эпитаф³ю, или ты будешь еще жить, когда я сгн³ю въ землѣ; и память о тебѣ не можетъ быть исглажена смертью, хотя я буду совершенно забытъ. Твое имя будетъ здѣсь безсмертнымъ, хотя я, однажды уйдя, умру для всего свѣта. Земля доставитъ мнѣ лишь обыкновенную могилу, между тѣмъ какъ ты будешь лежать схороненнымъ въ самыхъ очахъ человѣчества: твоимъ памятникомъ будутъ твои нѣжные стихи, которые станутъ перечитываться очами, даже еще не созданными теперь; и будущ³я уста повторятъ разсказъ о твоемъ существован³и, когда всѣ дышащ³е теперь въ м³рѣ будутъ уже мертвыми. Ты будешь живъ вѣчно,- такова сила моего пера,- живъ тамъ, гдѣ дыхан³е дышетъ: въ устахъ людей.

  

  

   Я согласенъ, что ты не обвѣнчанъ съ моею музой и потому можешь безъ всякой вины просматривать тѣ посвящен³я, съ которыми авторы обращаются къ своимъ прекраснымъ предметамъ, какъ за благословен³емъ своей книгѣ. Ты столь же знающъ, какъ и прекрасенъ, и можешь находить свои достоинства стоящими выше моей оцѣнки, почему ты и вынужденъ искать себѣ болѣе яркаго изображен³я среди совершенствующейся современности. Дѣлай это, милый; но когда друг³е истощатъ все, что только можетъ быть изображено натянутою риторикою, ты найдешь искреннее сочувств³е лишь въ искренно-простыхъ словахъ своего искренняго друга, и ихъ грубая мазня окажется пригодною лишь безкровнымъ щекамъ: для тебя она лишняя.

  

  

   Я не замѣчалъ никогда, чтобы ты нуждался въ румянахъ и потому я не налагалъ никогда красокъ на твою прелесть. Я находилъ, или предполагалъ, что ты стоишь выше ничтожнаго подношен³я поэтической дани и я дремалъ въ отношен³и къ тебѣ потому, что ты самъ, будучи на лицо, могъ доказывать, на сколько современное перо недостаточно для выражен³я такихъ достоинствъ, как³я процвѣтаютъ въ тебѣ. Ты поставилъ мнѣ въ вину это молчан³е; но моя нѣмота составитъ мою славу, потому что, оставаясь безмолвнымъ, я не унижаю той красоты, которой друг³е хотятъ придать жизнь, но только уготовляютъ ей могилу. Въ одномъ твоемъ глазѣ болѣе жизни, нежели во всѣхъ похвалахъ, расточаемыхъ обоими твоими поэтами.

  

  

   Кто скажетъ болѣе? Кто произнесетъ большую похвалу, нежели эта: "Ты одинъ подобенъ себѣ!" Въ этомъ выражен³и заключено то, чему долженъ равняться желающ³й достигнуть одной степени съ тобою. Крайне блѣдно то перо, которое неспособно придать нѣсколько блеска своему предмету; но тотъ, кто пишетъ о тебѣ, уже возвыситъ свой разсказъ, если просто скажетъ, что ты лишь "ты". Пусть онъ только срисуетъ то, что есть въ тебѣ, не искажая созданнаго такъ ярко природой, и такой портретъ прославитъ его остроум³е и распространитъ всюду восторгъ къ его писан³ю. Ты прибавляешь только проклят³е къ своей благословенной красѣ, гоняясь такъ за восхвален³ями, которыя лишь унижаютъ твое достоинство.

  

  

   Моя обреченная на безмолв³е муза скромно сдерживаетъ свой языкъ, между тѣмъ какъ обильно собранныя тебѣ хвалы выписываются золотымъ перомъ, въ изысканныхъ выражен³яхъ, придуманныхъ всѣми музами. Я измышляю хорош³я мысли, пока друг³е строчатъ хорош³я слова, и какъ безграмотный причетникъ, возглашаю лишь: "Аминь!" послѣ каждаго гимна, выходящаго въ обработанной формѣ изъ подъ изящно-изощреннаго пера. Слыша, какъ тебя хвалятъ, я говорю: "Это такъ", "это правда", и добавляю отъ себя еще къ самымъ большимъ изъ этихъ похвалъ, но это лишь въ мысляхъ моихъ, въ которыхъ любовь къ тебѣ, хотя и не выражаемая словами, занимаетъ все же первое мѣсто. И такъ, цѣни другихъ за произнесен³е словъ, меня же - за нѣмыя, но говорящ³я на дѣлѣ думы.

  

  

   Горделивый-ли размахъ великой поэз³и того, кто поставилъ себѣ цѣлью овладѣть твоимъ драгоцѣннѣйшимъ существомъ, замкнуло въ моемъ мозгу созрѣвш³я въ немъ думы, обративъ имъ въ могилу зачавшую ихъ утробу? Его ли духъ, наученный духами писать выше смертнаго умѣнья, поразилъ меня на смерть? Нѣтъ, озадачили мою поэз³ю ни онъ, ни его ночные сподвижники. Ни онъ, ни домашн³й духъ, увлекающ³й его по ночамъ своими внушен³ями, не могутъ похвастаться, что принудили меня къ молчан³ю своею побѣдою надо мною. Я струсилъ вовсе не отъ такой причины; но когда его стихи наполнились твоимъ изображен³емъ, мнѣ не хватило предмета, и отъ этого ослабѣла моя поэз³я.

  

  

   Прощай! ты слишкомъ драгоцѣненъ, чтобы принадлежать мнѣ, и ты слишкомъ хорошо знаешь себѣ цѣну, разумѣется. Признан³е твоихъ достоинствъ даруетъ тебѣ свободу: твои обязательства ко мнѣ покончены. Могу ли я удерживать тебя иначе, какъ по твоему соизволен³ю? А гдѣ мои права на такое богатство? Во мнѣ нѣтъ ничего, оправдывающаго такой роскошный даръ, и потому мой дипломъ на него отбирается отъ меня. Ты отдалъ мнѣ себя, самъ не зная себѣ цѣны, или же ложно оцѣнивая меня, которому ты отдавался; поэтому твой велик³й даръ, вызванный недоразумѣн³емъ, возвращается обратно, на болѣе здравое присужден³е. И такъ я обладалъ тобой, какъ въ льстивомъ сновидѣн³и: былъ королемъ въ сонныхъ грезахъ, а проснувшись - вовсе не тѣмъ!

  

  

   Когда ты вздумаешь меня отвергнуть и взглянешь съ презрѣн³емъ на мои достоинства, я примкну къ тебѣ въ твоемъ нападен³и на меня и стану отстаивать твою правоту, хотя ты и будешь клятвопреступникомъ. Зная лучше свои слабости, я могу для твоей пользы поразсказать о тайныхъ прегрѣшен³яхъ, въ которыхъ я повиненъ, и тогда ты, отстраняя меня, увеличишь свою славу. Но и я выиграю при этомъ, потому что, сосредоточивая на тебѣ всѣ мои любовныя помышлен³я, я вижу во вредѣ, который нанесу себѣ ради доставлен³я тебѣ выгоды, лишь двойную выгоду опять для себя. Моя любовь такова, и я принадлежу тебѣ настолько, что, ради твоего блага, я готовъ принять на себя всякое зло.

  

  

   Скажи, что ты покинулъ меня изъ-за какого нибудь моего недостатка, и я тотчасъ подтвержу твое обвинен³е. Скажи, что я хромъ, и я тотчасъ начну прихрамывать, не пытаясь обороняться противъ твоихъ доводовъ. Ты не можешь, любовь моя, ради предлога къ желаемому тобою разрыву, оговорить меня на половину такъ, какъ я самъ оговорю себя; зная твою волю, я утаю нашу близость, стану казаться чуждымъ тебѣ, не буду попадаться тебѣ на дорогѣ; мой языкъ перестанетъ произносить твое возлюбленное имя, изъ боязни, чтобы я, слишкомъ недостойный, не повредилъ тебѣ, случайно упомянувъ о нашей бывшей связи. Ради тебя, я выступлю обвинителемъ противъ самого себя, потому что я не долженъ уже никакъ любить того, кого ты возненавидѣлъ!

  

  

   И такъ, ненавиль меня, если хочешь, и если уже когда нибудь, то теперь. Теперь, когда свѣтъ расположенъ вредить мнѣ, соединись съ жестокостью рока, заставь меня склониться, а не явись нанести мнѣ запоздалый ударъ. Если моему сердцу удастся однажды пересилить горе, не приходи вслѣдъ за побѣжденной уже мной печалью. Не давай бурной ночи дождливаго утра, откладывая замышленное уже разрушен³е. Если ты хочешь меня покинуть, не отлагай этого до той поры, когда разныя мелк³я огорчен³я натѣшатся тоже надо мною, но возьми на себя починъ; такимъ образомъ, я сразу испытаю худшее изъ уготованнаго мнѣ судьбою; и тогда друг³я скорби, кажущ³яся мнѣ теперь скорбями, не будутъ уже для меня такими, по сравнен³ю съ твоею утратой.

  

  

   Иные чванятся своимъ рожденьемъ, друг³е своими талантами, своими богатствами, своей физическою силой, своими нарядами, хотя искаженными модой, своими соколами и собаками или лошадьми. Нѣтъ такой наклонности, которая не имѣла бы соотвѣтственнаго удовлетворен³я, доставляющаго ей высшее противъ всего удовольств³е; но все упомянутое не даетъ мѣрила моему удовольств³ю; всему въ отдѣльности могу я противупоставить лучшее, выраженное однимъ общимъ лучшимъ. Твоя любовь для меня лучше высшаго рожденья, богаче всякаго богатства, великолѣпнѣе роскоши одеждъ, занимательнѣе всякихъ соколовъ и лошадей; имѣя тебя, я возношусь надъ всякой людской гордостью. Я злополученъ лишь въ томъ, что ты можешь отнять все у меня и сдѣлать меня вполнѣ злополучнымъ.

  

  

   Но, какъ ты ни старайся укрыться отъ меня, ты принадлежишь мнѣ до конца моей жизни; а моя жизнь не продлится за предѣлъ твоей любви, потому-что оно зависитъ отъ нея. Поэтому мнѣ нечего бояться величайшей изъ твоихъ обидъ, если и отъ малѣйшей изъ нихъ покончится моя жизнь. Я вижу себя въ лучшемъ положен³и, чѣмъ если-бы оно зависѣло отъ твоей прихоти: ты не можешь мучить меня непостоянствомъ, если моя жизнь связана съ твоей измѣной. О, какъ счастлива моя доля: я счастливъ, пользуясь твоей любовью, счастливъ и тѣмъ, что умру! Однако, естьли такая блаженная краса, которая можетъ не опасаться быть омраченной? Я могу и не узнать, что ты измѣняешь мнѣ.

  

  

   И я могу жить такъ, считая тебя вѣрнымъ, подобно обманутому супругу, такъ ликъ любви можетъ продолжать казаться мнѣ любовью, при всей своей перемѣнѣ: твоя наружность будетъ со мной, твое сердце въ другомъ мѣстѣ. Въ твоихъ глазахъ не можетъ свѣтить ненависть, поэтому я и не узнаю о твоей перемѣнѣ. Мног³я лица изобличаютъ свою сердечную измѣну непривычными имъ ужимками, хмурясь, морщась; но небо, создавая тебя, порѣшило, что твое лицо будетъ всегда выражать любезность; каковы-бы ни были твои мысли или ощущен³я твоего сердца, твое лицо не будетъ выражать ничего, кромѣ ласки. Какъ подобна Евиному яблоку твоя красота, если твоя добродѣтель не соотвѣтствуетъ твоей наружности!

  

  

   Тѣ, которые имѣютъ силу поражать и не хотятъ поступать иначе, какъ сообразно своему наиболѣе показному виду, и которые, трогая другихъ, остаются сами, какъ камень, незатронутые, холодные, нечувствительные къ соблазну,- тѣ наслѣдуютъ по праву небесныя щедроты и не расходуютъ напрасно даровъ природы. Они владѣтели и господа своихъ лицъ; друг³е состоятъ лишь управляющими у ихъ милости. Лѣтн³й цвѣтокъ служитъ для лѣтняго благоухан³я, хотя самъ по себѣ онъ лишь живетъ и умираетъ. Но если этотъ цвѣтокъ заразится зловон³емъ, то самая послѣдняя сорная трава превзойдетъ его достоинство; такъ самыя сладостныя вещи обращаются часто на дѣлѣ въ дурныя; лил³и, которыя гн³ютъ, пахнутъ хуже простой травы.

  

  

   Какъ ты умѣешь прикрашивать проступки, которые, подобно червю въ ароматной розѣ, пятнаютъ красоту твоего разцвѣтающаго имени! О, какими благоухан³ями окружаешь ты свои грѣхи! Тѣ языки, которые разсказываютъ о твоемъ житьѣ, дѣлая соблазнительныя замѣчан³я о твоихъ прихотяхъ, могутъ осуждать тебя лишь въ видѣ похвалы; одно упоминан³е твоего имени освящаетъ уже всяк³й дурной отзывъ. О, что за мѣстопребыван³е пр³обрѣли себѣ пороки, избравъ своимъ жилищемъ тебя, въ которомъ покрывало красоты завѣшиваетъ всякое пятно, и все, что видитъ глазъ, становится прелестнымъ! Не злоупотребляй, дорогое сердце, такимъ широкимъ преимуществомъ: самый острый ножъ тупится отъ худого съ нимъ обращен³я.

  

  

   Одни ставятъ тебѣ въ недостатокъ твою молодость, друг³е легкость поведен³я; иныя находятъ твою прелесть именно въ твоей юности и милой шаловливости; но какъ твоя прелесть, такъ и недостатки нравятся болѣе или менѣе: ты превращаешь недостатки въ прелесть, которыя тебя украшаетъ. Самый дрянной камешекъ на пальцахъ увѣнчанной королевы считается цѣннымъ; такъ и проступки, которыя замѣчаются за тобой, принимаются за нѣчто достойное, слывутъ хорошими дѣлами. Сколько овечекъ могъ-бы обмануть жесток³й волкъ, если-бы могъ прикинуться овечкой! И сколькихъ поклонниковъ ты могъ-бы увлечь, если-бы ты пустилъ въ ходъ всю силу своего обаян³я! Но не дѣлай этого; я такъ люблю тебя, что, считая тебя своимъ, считаю и своею твою добрую славу.

  

  

   Какъ походила на зиму моя разлука съ тобою, о ты, моя радость мимолетнаго года! Какую стужу я перенесъ, как³я видѣлъ сумрачные дни! Что за декабрьская пустыня была для меня всюду! И между тѣмъ эта разлука происходила лѣтомъ, и плодородная осень, взростившая обильныя жатвы, несла заложенное въ нее весной бремя, подобно вдовѣ, оставшейся съ плодомъ по смерти своего супруга. Но все это обильное плодород³е казалось мнѣ лишь поколѣн³емъ сиротъ и безъотцовскихь дѣтей, потому что въ одномъ тебѣ для меня лѣто и его радости. Когда тебя нѣтъ, даже птицы безмолвствуютъ, а если и поютъ, то такъ уныло, что листья блѣднѣютъ, страшась наступлен³я зимы!

  

  

   Я былъ разлученъ съ тобой весною, когда горделиво-пестрѣющ³й апрѣль, облачась во всѣ свои наряды, вселялъ во все такой духъ юности, что самъ неповоротливый Сатурнъ разсмѣялся и запрыгалъ вмѣстѣ съ нимъ. Однако, ни птичьи хоры, ни нѣжное благоухан³е цвѣтовъ всякихъ окрасокъ и аромата не могли заставить меня разсказать какую либо лѣтнюю сказку или нарвать ихъ съ пышныхъ грядъ, на которыхъ они цвѣли. Я не любовался бѣлизною лил³й, не восхвалялъ густого румянца розы,- онѣ благоухали, онѣ были прекрасны лишь какъ снимокъ съ тебя, образца для всѣхъ ихъ. Но мнѣ все чудилась зима, и въ твоемъ отсутств³и я игралъ съ ними, какъ съ твоей лишь тѣнью.

  

  

   И я журилъ такъ раннюю ф³алку: "Милая воровка, откуда взяла ты благоухан³е, которое издаешь, какъ не изъ дыхан³я моего милаго? Тотъ пурпуровый цвѣтъ, который видѣнъ на твоихъ нѣжныхъ щечкахъ, заимствованъ тобою слишкомъ грубо изъ жилъ моего возлюбленнаго". Я обвинилъ такъ лил³ю за подражан³е твоей рукѣ; почки ма³орана украли твои волоса; розы привставали со страхомъ среди своихъ шиповъ: одна, краснѣя отъ стыда, другая - блѣдная съ отчаян³я; третья, ни алая, ни бѣлая, украла той и другой окраски и къ этой кражѣ присоединила еще твое дыхан³е; но, за это похищен³е, ей отомщаетъ, среди всего ея разцвѣта, тотъ червь, который пожираетъ ее на смерть. Я замѣтилъ еще много цвѣтовъ, но не было ни одного, который не похитилъ бы у тебя благоухан³я или окраски.

  

  

   Гдѣ пребываешь ты, муза, забывая говорить о томъ, кто сообщаетъ тебѣ всю твою силу? Или ты тратишь свой порывъ на недостойныя пѣсни, омрачая свою мощь ради освѣщен³я низменнаго содержан³я'? Возвратись, забывчивая муза, и искупи скорѣе нѣжными стихами столь праздно потраченное время; пой снова на ухо тому, кто цѣнитъ твои пѣсни и придаетъ твоему перу содержательность и искусство. Вставай, упрямая муза! Взгляни, не провело ли время морщинъ на миломъ лицѣ моего возлюбленнаго. Если такъ, то осмѣй такое разрушен³е и заставь всѣхъ и вездѣ презирать завоеван³я времени. Прославляй моего милаго быстрѣе, чѣмъ время уничтожаетъ жизнь, ты предотвратишь этимъ его косу и зубчатый ножъ.

  

  

   О, нерадивая муза, чѣмъ загладишь ты свое пренебрежен³е къ окраскѣ истины красотою? И истина, и красота въ моемъ обладан³и съ ними и ты, что приноситъ тебѣ честь. Муза, отвѣть: не скажешь ли ты: "Истина не нуждается въ краскахъ, имѣя уже одну опредѣленную свою; красотѣ не нужны кисти, чтобы заявить свою неподдѣльность; совершенство всего совершеннѣе, когда оно безъ примѣси?" Но если онъ не нуждается въ похвалахъ, ты вздумала оставаться нѣмою? Не извиняй такъ своего молчан³я, потому что отъ тебя зависитъ продлить жизнь моего милаго за предѣлъ позлащенной могилы и сохранить за нимъ хвалы будущихъ поколѣн³й. Исполняй же свою обязанность, муза, я научу тебя, какъ изобразить его въ далекомъ будущемъ такимъ, каковъ онъ теперь.

  

  

   Моя любовь усилилась, хотя кажется слабѣе; я люблю не менѣе, хотя менѣе высказываю это. Любовь начинаетъ походить на товаръ, если обладатель ея выкрикиваетъ повсюду похвалы ея до