Раевский Владимир Федосеевич - Стихотворения

л глас вокруг народный

  

  

   Вослед спасителей царей:

  

  

   "Они достойны алтарей!"

  

  

   И средь веселий и забавы,

  

  

   _При кликах торжества и славы_.

  

  

   Простясь надолго с суетой,

  

  

   Сокрылся в край от нас далекий,

  

  

   Где вечный холод, снег глубокий,

  

  

   Где Лена, Обь своей волной

  

  

   В гранитные брега плескают

  

  

   И меж незнаемых лесов

  

  

   До моря ледяных брегов,

  

  

   Волнуясь, быстро пробегают;

  

  

   Где все в забвеньи мрачном спит,

  

  

   Где чуть лишь слышен глас природы.

  

  

   Но где живут сыны _свободы_,

  

  

   Где _луч учения блестит_.

  

  

   Твои там отческие лары,

  

  

   Там мир и счастие с тобой,

  

  

   Туда кровавою рукой

  

  

   Войны губительные кары

  

  

   Не принесет никто с собой;

  

  

   Там, упиваяся блаженством,

  

  

   Ты с милой Лизою своей

  

  

   Счастливей мрачных богачей

  

  

   И, не гордясь одним первенством,

  

  

   Облегшись в неге на грудь к вей,

  

  

   Лобзаешь руки белоснежны;

  

  

   Встречаешь взор в восторге нежный,

  

  

   Неведомый сердцам царей;

  

  

   Иль, сидя у огня, мечтаешь

  

  

   О друге - воине твоем

  

  

   И дни, когда с тобой вдвоем

  

  

   Мы были, ты воспоминаешь;

  

  

   Но я, мой друг, в краю чужом,

  

  

   Как путник _сирый и бездомный,

  

  

   Всегда в своих желаньях скромный_,

  

  

   Не знаю, где и отчий дом.

  

  

   Блажен, кто в утренний рассвет

  

  

   За дымом горним не стремился;

  

  

   А я среди цветущих лет

  

  

   С семейной жизнию простился,

  

  

   И подчинен законам бед,

  

  

   Гонимый лютостью судьбины,

  

  

   Я нем среди толпы людей.

  

  

   С оледенелою душой

  

  

   Конца я _тайной жду причины_.

  

  

   И струны скромные цевницы

  

  

   Звучат напев печальный мой,

  

  

   И чувства им вторят слезой

  

  

   При появлении денницы.

  

  

   В груди моей пермесский жар,

  

  

   Среди столь бедственных волнений.

  

  

   Не угасил мой ангел-гений;

  

  

   Природою мне данный дар

  

  

   Лучом ученья озарился

  

  

   И я свободною душой

  

  

   Перед могучею рукой

  

  

   Еще, еще не преклонился.

  

  

   Для неизвестного певца

  

  

   Потомство не сплетет венца,

  

  

   Но мне талант мой в утешенье.

  

  

   И дружбы беспристрастный глас

  

  

   Мне будет радостней сто раз,

  

  

   Чем тысячи зоилов мненье.

  

  

   Но кто, мой друг, не испытал

  

  

   В сем океане бурь волнений

  

  

   И кто без сильных преткновений

  

  

   До цели верной достигал?

  

  

   Здесь все подвержено сомненью.

  

  

   Начало и конец один.

  

  

   Надежда - спутник огорченья.

  

  

   И счастья развращенный сын,

  

  

   Средь нети, роскоши забвенья,

  

  

   Пьет чашу гибели своей

  

  

   И на груди неверных фей

  

  

   Томится сам от _пресыщенья.

  

  

   Быть может_, колесо скользнет

  

  

   Фортуны в оборота быстрой,

  

  

   И мне из тучи свет блеснет,

  

  

   И путь мой твердый, каменистый

  

  

   Везде цветами порастет.

  

  

   И я, как путник утомленный,

  

  

   Для жизни новой пробужденный.

  

  

   Взгляну на пристань и покой

  

  

   И брошу гибкий посох свой.

  

  

  

   ПРЕДСМЕРТНАЯ ДУМА

  

  

  Меня жалеть? О люди, ваше ль дело?

  

  

  Не вами мне назначено страдать.

  

  

  Моя болезнь, разрушенное тело -

  

  

  Есть жизни след, душевных сил печать.

  

  

   Когда я был младенцем в колыбели,

  

  

   Кто жизни план моей вершил,

  

  

   Тот волю, мысль, призвав к высокой цели,

  

  

   У юноши надменного развил.

  

  

  Среди молений и проклятий,

  

  

  Средь скопища пирующих рабов,

  

  

  Под гулами убийственных громов

  

  

  И стонами в крови лежащих братии -

  

  

   Я встретил жизнь, взошла заря моя.

  

  

   Тогда я не горел к высокому любовью,

  

  

   Великих тайн постигнуть не желал,

  

  

   Не жал руки гонимому украдкой

  

  

  И золотой надежды сладкой

  

  

  Жильцу темницы не вливал.

  

  

  Но для меня свет свыше просиял!

  

  

  И все, что мне казалося загадкой,

  

  

   Упрек людей болезненно сказал...

  

  

   Тогда пришла пора безмолвного страданья,

  

  

   Но что ж? Страданья сладки мне, когда любовь им мать,

  

  

   И я за целый век безумного веселья

  

  

  Мгновенья! скорбного не соглашусь отдать.

  

  

  Не для себя я в этом мире жил

  

  

  И людям жизнь я щедро раздарил,

  

  

  Не злата их, - я ждал одной улыбки.

  

  

  И что ж? Как парий, встретил я -

  

  

  Везде одни бледнеющие лица.

  

  

  И друг и брат не смог узнать меня.

  

  

   Но для меня блистал прекрасный луч денницы,

  

  

   Как для других людей;

  

  

   Я вопрошал у совести моей мою вину -

  

  

   Она молчала... и светлая заря в душе моей сияла.

  

  

  И помню я моих судей,

  

  

  Их смех насильственный, их лица,

  

  

  Мрачнее стен моей темницы,

  

  

  И их значительный вопрос:

  

  

   "Ты людям славы зов мятежный,

  

  

   Твой ранний блеск, твои надежды

  

  

   И жизнь цветущую принес...

  

  

   Что ж люди?..

  

  

  Когда гром грянул над тобою,

  

  

  Где были братья и друзья?

  

  

  Раздался ль внятно за тебя

  

  

  Их голос смелый под грозою?

  

  

   Нет, их раскрашенные лица

  

  

   И в счастья гордое чело

  

  

   При слове "казни и темницы" -

  

  

   Могильной краской повело".

  

  

  И что ж от пламенных страстей,

  

  

  Надежд, возвышенных желаний.

  

  

  Мольбы я набожных мечтаний

  

  

  В душе измученной моей

  

  

  Осталось? Познанье верное людей,

  

  

  Жизнь без желаний, без страстей,

  

  

  Все та же воля, как закон,

  

  

  Давно прошедшего забвенье

  

  

  И пред могилой тихий сон.

  

  

   Но добродетель! Где ж непрочный

  

  

   Гордый храм, твои жрецы,

  

  

   Твои поклонники-слепцы

  

  

   С обетом жизни непорочной?

  

  

  Где мой кумир, и где моя

  

  

  Обетованная земля?

  

  

  Где труд тяжелый, но бесплодный?

  

  

  Он для людей давно пропал,

  

  

  Его никто не записал.

  

  

   И человек к груди холодной

  

  

   Тебя, как друга, не прижал.

  

  

  Давно несу я в сердце камень,

  

  

  Никто, никто его не приподнял,

  

  

  Но странника всегда одушевлял

  

  

  Высокий дух, страстей заветный пламень.

  

  

   Там за вершинами Урала

  

  

   Осталось все, что дух живило мой -

  

  

   Мой светлый мир, - я внес в Сибирь с собой

  

  

   Лишь муки страшные Тантала.

  

  

  И жизнь моя прошла как метеор.

  

  

  Мой кончен путь, конец борьбе с судьбою,

  

  

  Я выдержал с людьми опасный спор -

  

  

  И падаю пред силой неземною!

  

  

  К чему же мне бесплодный плач людей?

  

  

  Пред ним отчет мой кончен без ошибки.

  

  

  Я жду не слез, не скорби от друзей,

  

  

  Но одобрительной улыбки!

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Плач негра. В негре нетрудно угадать русского крепостного, возвращающегося к своему безрадостному рабству. Тема стихотворения являлась в эти годы особо животрепещущей. В то же время тема торговли неграми, похищенными в Африке и перевезенными в Америку, была сама по себе волнующей, и к ней обращались наиболее прогрессивные писатели. Раевский следовал традиции Радищева (в "Путешествии из Петербурга в Москву"), перешедшей к следующему поколению передовых русских литераторов ("Негр" Попугаева). Тему пробуждения гнева в угнетенном народе находим и в стихотворении Гнедича "Перуанец к испанцу".

  Картина бури.. Напечатано в "Украинском журнале" 1825 года. Это стихотворение, как и некоторые другие (см. ниже), появившиеся в 1824-1825 годах в "Украинском журнале", написаны до 1822 года; об этом свидетельствуют автографы, находящиеся среди бумаг, отобранных при аресте. Возможно, что в печать эти стихотворения Раевского, томившегося в Тираопольской крепости, устраивал Андрей Раевский, старший брат Владимира Федосеевича, сотрудничавший в "Украинском журнале". "Картина бури" публикуется по автографу. Основное разночтение последних пяти стихов журнального текста:

  

  

   Здесь дева робкая дрожит,

  

  

   Взор старца к небу устремился!

  

  

   Пловец в волнах погибель зрит,

  

  

   Оратай и ближний лес сокрылся,

  

  

   Сильней и ветр и дождь шумит,

  

  

   Огнь бледный заревом мерцает;

  

  

   Перун из черных туч летит,

  

  

   И раздробленный дуб пылает!

  Элегия 1 ("Раздался звон глухой..."). Первоначально именовалось: "Элегия А. Ф. Р." и "На смерть юноши". Печатается по беловому автографу. В "Приложении" дополнительно публикуется черновой вариант под названием "Элегия А.Ф.Р.". "Элегия 1" -обратила на себя внимание членов Военносудной комиссии. Особенно остановили стихи "Почто разврат, корысть, тиранство ставят трон" и т. д. Раевского спрашивали: "Где вы видели, чтобы преступник был покрыт рукой правительства?" На последний вопрос Раевский достаточно ясно ответил, комментируя рассуждение о рабстве. Он привел целый список примеров, свидетельствовавших о беззаконии помещиков и "корысти тиранства". Но и эти стихи относились к той же действительности, в частности - к помещику Ширкову, который зарезал девицу Алтухову и был "покровен правительства рукою". В своем ответе в связи с "Элегией 1" Раевский намекал именно на эти примеры: "Я бы мог привести из древней и новой истории множество тому примеров, но так как эти стихи только написанные в минуту мечтаний и ненапечатанные, то они просто относились не к лицам, а к воображению и расположению духа моего, - впрочем таковое сочинение и цензурными правилами не было воспрещено; у Державина в разных местах "Вельможи", "Властителям и судиям", "Счастию" и у многих знаменитых писателей находятся места гораздо сильнее, но как скоро ни лица не названы, ни время, то и цензура не удержала бы таковых выражений; у Державина, не помню какая ода, начинается:

  

  

   Доколь владычество и славу

  

  

   Коварство будет присвоять?

  

  

   Весы, кадило, меч, державу

  

  

   В руках злодейских обращать?

  Здесь "доколь будет" относилось как бы к настоящему. Но стихи сии, как и тысячи сильнейших, видел я в печати, не только писанные для самого себя". Ссылкой на Державина, на его образцы поэзии Раевский хотел прикрыть подлинный смысл своего стихотворения. Но правда и то, что Раевский испытал сильнейшее влияние Державина. Как и другие поэты-декабристы (Глинка, Рылеев), Раевский в Державине видел гражданского поэта XVIII столетия. Ответ Раевского был рассчитан на недальнозоркость членов Военно-судной комиссии. Элегия представляет собой своеобразный род философско-политической (медитации, наиболее характерной для поэзии Раевского.

  Элегия 2 ("Шумит осенний ветр..."). Так же, как и предыдущая элегия, обратила на себя внимание Военно-судной комиссии, усмотревшей в ней скрытые политические рассуждения. Комиссия потребовала объяснить подробнее: "Какой переворот и какую бурю вы здесь подразумевали? Ибо, судя физически, натуральный день не может родить вечной радости и вечного устройства? И какого грозного дня вы желали, чтобы врата свободы отверзлись и добродетели луч возблистал". Назвав свою вторую элегию "Элегией к осени", Раевский утверждал, что "не только никакого переворота, но вовсе никаких подобных тому идей не имел: я выражал то, что в то время ощущал: это было осенью; следственно, писавши в такое мрачное время, имел и мысли мрачные". Оправдание Раевского не удовлетворило следователей; они понимали, что ссылка на осень и "мрачное юремя" - очередная отговорка. Это были декабристские стихи. "Трон злобы", "свобода", "добродетель", "устройство", "неустройство" - типично политические символы, идущие от фразеологии декабристской поэзии и публицистики.

  Смеюсь и плачу. Написано, повидимому, не ранее 1818 года (не позднее 1822 г.). Первая строфа была опубликована Семевским в 1909 году ("Общественные и политические идеи декабристов"). Ссылка Раевского на Вольтера ("Жан, который плачет, и Жан, который смеется", 1772) не свидетельствует о "подражании". Общей является лишь идея сатиры: смех и слезы над общественным злом.

  Военно-судная комиссия обнаружила в этом стихотворении Раевского "те же мысли", что и в рассуждении о рабстве крестьян. "Разница та, что в одном месте вы изложили оное прозою, а здесь стихами: для чего же вы одно и то же называете своим и не своим?" - спрашивали Раевского, и он не отрицал, что "мог означенную мысль почерпнуть из сочинения о рабстве". В стихотворении говорится о восточном деспотизме. Надо сказать, что восточные мотивы в поэзии и прозе декабристов всегда служили поводом для злободневных ассоциаций. Деспотизм русского самодержавия очень часто выступал в Образах восточного, турецкого деспотизма. В самом конце стихотворения Раевский направляет свою сатиру прямо против русского самодержавия. Визирь - титул высших государственных чиновников на магометанском Востоке. Спагис - спаги, солдат турецкой конницы. Дают луну, бунчук - речь идет о знаках власти, даваемых наместнику султана. A rebours - наоборот (термин карточной игры). Армидины сады - волшебные сады Армиды, куда она завлекла крестоносца Ринальдо. Там забыл он о всех своих предприятиях и обязанностях ("Освобожденный Иерусалим" Тассо). Погибли жертвою предрассуждений века - имеются в виду гонения и несправедливости, которые постигли величайших людей. Сократ был обвинен в том, что своим философским учением якобы развращает юношество, погиб в тюрьме. Овидий был сослан Августом; одной из причин гонения была поэма "Наука любви", которую объявили развращающей. Сенека подвергался гонениям за свои знаменитые речи, был вынужден кончить жизнь самоубийством по повелению Нерона, подозревавшего в нем заговорщика. Лукреций кончил жизнь самоубийством. Тасс претерпел жестокую и несправедливую критику своей поэмы "Освобожденный Иерусалим" и клевету придворной знати. По распоряжению герцога Феррарского Т. был в заключении семь лет. Талант его был убит преследованиями. Колумб после своего знаменитого путешествия был закован по распоряжению властей и в цепях доставлен в Испанию. Последнее его путешествие, доставившее новые открытия, сопровождалось страшными лишениями и полным равнодушием испанских властей. Умер среди непрестанных хлопот и огорчений. Камоэнс вынужден был писать в тяжелых условиях военной службы и тюремных заключений, умер в нищете. Галилей подвергался гонениям и тюремному заключению за свое новое учение о движении земли. Херил - бездарный греческий трагик, пользовавшийся милостью властей. Как конь Калигулы - конь, которого римский император Калигула, возомнивший себя божеством, привел в сенат в качестве консула. Как в Мексике - жестокости при завоевании Южной Америки и Канады. Все эти стихи посвящены произволу власть имущих и, несомненно, имеют в виду судьбы русских замечательных людей и самодурство русских властителей. Я вижу, Глазунов за деньги продает - имеется в виду то, что графоман-поэт граф Хвостов сам покупал в книжных лавках (Глазунова и др.) свои сочинения, так как они никому не были нужны. Премудрость под седлом, Скотинина... - этот незаконченный стих, вероятно, заканчивался так: "Премудрость под седлом, Скотинина на троне".

  Там далее: провинциал Mинос. Черновой фрагмент из не дошедшей до нас сатиры. В бумагах Раевского, отобранных в 1822 году при аресте, сохранились отдельные отрывки без начала и конца. Стихотворение, так же как и другие произведения Раевского того же сатирического направления, несомненно связано с влиянием идей Союза Благоденствия, побуждавшего передовых литераторов к осуждению существующего строя и нравов дворянско-чиновной знати (самодурство властей, злоупотребления вельмож, крепостническая жестокость, косность и узость кругозора так называемого светского общества). По своему содержанию и характеру к дайной сатире примыкают и такие стихотворения, как: "Глас правды", "Сатира на нравы", "Смеюсь и плачу", а также философские элегии ("Элегия 1", "Элегия 2"), тоже включающие элементы сатиры. Полагаем, что к этой сатире относятся стихи "Безумцы, оградясь обрядами, мольбой", сохранившиеся на отдельном листе, которые ранее печатались как отдельное стихотворение {"Пушкинский юбилейный сборник". Ульяновск, 1949, стр. 275. Публикация П. С. Бейсова.}:

  

  

  Безумцы, оградясь обрядами, мольбой

  

  

  И верой, следствием вериг предрассужденья,

  

  

   Чем ближе к крыше гробовой,

  

  

  Тем злоба их сильней, тем чаще преступленья...

  

  

  В груди с ехидною, с поникшею главой,

  

  

  Со взором, алчущим неутолимой мести,

  

  

   Слепцы под сединой

  

  

  Идут порокам вслед, как вслед добра и чести!

  

  

  Страшусь и бегаю от обществ и судей,

  

  

  Где слышу грозное пифическое мненье,

  

  

  Смысл многозначущий бессмысленных речей,

  

  

  Где все против меня кричат с ожесточеньем:

  

  

  Не верит кошкам он, не верит чесноку,

  

  

  Не верит мумии всесильной Озириса,

  

  

  Не верить он дерзнул спасителю-быку

  

  

  И храмы позабыл священные Мемфиса!

  Первоначально после стиха "Идут порокам вслед, как вслед добра и чести!" следовали стихи:

  

  

  Отец в неистовстве гнетет своих детей

  

  

   И чистую их радость,

  

  

   И наслажденье юных дней,

  

  

   И окрыленну младость

  

  

  Мрачит гонением, гиеною страстей, -

  

  

  И юность во слезах течет невозвратимо!

  

  

  Не милы нивы ей отеческих полей,

  

  

   Не ясен и ручей родимый...

  

  

  И прелесть счастия с денницею златой

  

  

  Проходят как мечта и гибнет жизни сладость,

  

  

  И времени забав, беспечности младой

  

  

  Предшествует всегда суровая превратность.

  И новых Мессалин - высокопоставленных распутниц. Мессалина - жена римского императора Клавдия, прославилась своим беспутством и тем, что принуждала других женщин к разврату. Ни гений Лейбница в листах Ф водицей - имеется в виду произведение Лейбница "Феодицея" с ее основной идеей оправдания происхождения зла. Для будущих времен пройдет, как блеск Элиды. - На северо-западе Греции в архаические времена находился культурный центр Элида, где совершались Олимпийские празднества. С конца V века до н. э. значение Э. падает. Атлантида - см. "Вечер в Кишиневе".

  Глас правды. Печатается по беловому автографу. В беловой редакции 6-я и 7-я строки последней строфы первоначально читались:

  

  

  

  Как тяжкий рассечен ярем

  

  

  

  Отмщенья праведным мечем...

  Раевский заменил эти тираноборческие строки либеральной концовкой о разумном монархе, который дает народу свободу и справедливые законы. Видимо, Раевский написал концевые стихи исключительно из соображений цензурного порядка, предполагая свое стихотворение опубликовать в печати.

  Сохранились черновые фрагменты "Гласа правды", которые мы воспроизводим в "Приложении". Имеются и другие наброски, в которых речь идет о "ничтожных рабах" и о царе - "любимце низкой славы":

  

  

   А вы, ничтожные рабы

  

  

   Пороков, зла и ухищрений,

  

  

   Склонивши выи и колени,

  

  

   Почто возносите мольбы

  

  

   Творцу добра, не преступлений?

  

  

   И клирный глас и псалмопенье

  

  

   Ярем позорный не сотрут!

  

  

   Погрязшие во тьме разврата,

  

  

   Вотще в раскаянья - отрада,

  

  

   Везде - позор и стыд вас ждут.

  

  

   Цари, любимцы низкой славы,

  

  

   Дерзнете ль в слепоте своей

  

  

   Мечтать о вечности честей

  

  

   И презирать судьбы уставы?

  

  

   Жизнь наша переменный сон,

  

  

   И быстро исчезает он!..

  

  

   Где ж луч отрады, цель стремленья?

  

  

   Где в духе горний свет -

  

  

   Ум свыше молний и сует!

  Сатурн губительной рукою - время, все уничтожающее. Сатурн или Крон - бог времени в античной мифологии.

  Г. С. Батенькову ("Хотя глас дружества молчанью твоему..."). Датируется предположительно началом 1817 года, т. е. временем, когда Батеньков только что приехал в Сибирь, где начал служить под началом Сперанского, Послание является блестящей характеристикой будущего декабриста, ближайшего друга Раевского - Гавриила Степановича Батенькова (1793-1863). Батеньков вместе с Раевским воспитывался в Дворянском полку при кадетском корпусе, вместе они воевали в 1812 году и вместе мечтали о свободе отечества. "По вступлении в кадетский корпус, - писал Батеньков 22 марта 1826 года Следственному комитету, - я подружился с Раевским... С ним проводили мы целые вечера в патриотических мечтаниях, ибо приближалась страшная эпоха 1812 года. Мы развивали друг другу свободные идеи, и желания наши, так сказать, поощрялись ненавистью к фронтовой службе. С ним в первый раз осмелился я говорить о царе, яко о человеке, и осуждать поступки с нами цесаревича". Дружба и единомыслие соединяли двух декабристов до конца жизни Батенькова, хотя друзья расстались еще задолго до декабристских событий (в 1816 году). Два послания к Батенькову, дополняя друг друга, дают представление об общих интересах и взглядах. Батеньков в посланиях Раевского - храбрый воин и патриот, философ, астроном и математик. Раевский вводит в поэтическую речь своих философских посланий специальные термины и намеки, понятные адресату. Послания насыщены умозрительным и политическим содержанием. В этом их оригинальность, их отличие от обычных камерных карамзинистских посланий. С Невтоном, с Гершелем в планетах отдаленных - т. е. читал знаменитых астрономов. Те ж Эйлер и Лагранж в сияющих глазах - т. е. математиче