Подолинский Андрей Иванович - Стихотворения - Книги

А. И. Подолинский

Стихотворения --------------------------------------

"Здравствуй, племя младое...": Антология поэзии пушкинской поры: Кн. III . Сост., вступ. статья. о поэтах и примеч. Вл. Муравьева

М., "Советская Россия", 1988

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

Содержание

Жребий

Предвещание

Портрет

К*** ("Везде преследовать готова...")

Размолвка

Стих ("Не жажда имени, не гордое желанье...")

"Еще твоя рука в руке моей лежит..."

Эпилог

ЖРЕБИЙ

К чему печальное сомненье?

Загадка жизни решена...

Мне указало провиденье,

Какая участь мне дана!

Любви, и славы, и свободы

Люблю таинственный призыв,

И для меня язык природы

Обилен и красноречив!..

Ему внимая, сердце бьется

Всей жизнью юною своей,

И тихо из души моей

Сама собою песня льется.

Предав судьбе мой светлый век

Я об одном молю у рока,

Чтоб умереть не мог до срока

Во мне поэт и человек!

<1827>

ПРЕДВЕЩАНИЕ

Кто бросился в Волхов с крутых берегов?

В реке заклубилася пена,

В реке зазвенело... Не звон ли оков?

Наверное, беглый из плена!

Нет, беглый не будет с мечом и в броне,

У пленника сбруи не стало!

То кто-то из наших плывет на коне...

Зачем же надвинул забрало?

Он крепок, он молод, он волны сечет

С прямой богатырской отвагой,

И конь его сильный отважно плывет

И брызжет кипящею влагой.

Уж поздно - и туча легла, как свинец,

По Волхову ветер гуляет,

Откликнулся вран, - торопися, пловец,

Недоброе ворон вещает!

Вот конь погрузился, тяжеле плывет, -

Но берег другой недалёко,

Храпит и дрожит он, и разом из вод

На берег взлетает высокой...

Вздыхая вольнее, он буйно заржал,

Взмахнул он косматою гривой

И бодрый, как прежде, по кочкам помчал

Седока удалого ретиво.

К недальнему бору подъехал ездок,

Окрест и темно всё и глухо,

Порою болотный блеснет огонек,

Ничто не доходит до слуха.

Чем дале, всё гуще и сумрачней бор,

Нависнули сосны да ели,

Как видно, не сек их бесщадный топор

И люди их тронуть не смели.

Конь тяжко ступает, нет более сил,

Дрожат, подгибаясь, колена;

Вот стал он упрямо, и каплет с удил

И кровь и багровая пена...

На землю ступил поневоле седок,

Коня он ведет за собою.

Но путь ему труден - всё пни и песок,

Да иглы хрустят под ногою.

Вдруг ветер ударил, и облаком дым

И свет разливаются всюду,

Послышался голос: "Куда ты, Вадим?

К добру ты пришел или к худу?"

"Иду я совета искать у волхва, -

Пришелец ответствует смело. -

Проник он все тайны, вещает молва,

Так сам угадает, в чем дело".

Сказал он, и ветер затихнул, и вмиг

Рассеялось облако дыма,

И тихо подходит столетний старик

И взором пытает Вадима...

Расцвечена чудно одежда на нем,

Брада серебрится, как иней,

Чело ж осеняет летучим венцом

Огонек то румяный, то синий.

"Вадим! ты узнаешь, всеведущ ли я

И тщетно ль мне верят народы,

Покорен мне воздух, покорна земля,

Проник и в огонь я и в воды.

Что прежде сбылося, что будет вперед,

Всё знаю в пустыне безлюдной,

О чем ты замыслил и что тебя ждет,

Проведать, увидишь, нетрудно".

И шепчет гадатель, и, круг очертя,

Медвежьей махнул рукавицей,

И птицы отвсюду, шумя и свистя;

Слетаются бурной станицей.

"Теперь все готово, - промолвил старик, -

Всю правду нам выскажут птицы,

Тебе же понятен их будет язык,

Пока не шагнешь за границы".

И витязь вступает в таинственный круг.

Ему как бы стало страшнее,

Он ждет предвещанья, волнуется дух,

И сердце забилось сильнее.

Сокол

Коршун хищный! плавным кругом

Так высоко не летай,

Дай нам встретиться друг с другом,

Сил со много попытай!

На тебя, ширококрылый,

Я ударю всею силой,

И по ветру я вокруг

Размечу твой серый пух;

А не то, во мраке ночи,

Если сном смежишь ты очи,

Неожиданно паду,

Где б ты ни был, я найду!

Сова

Нет! и в сумраке ночей

Ты под властию моей,

Сокол, ночью всюду я

За тобой, как тень твоя;

Ты от взора моего

Не укроешь ничего;

Ночью всё подвластно мне, -

Будь твой недруг хоть во сне,

Пробужу я вмиг его

До прихода твоего...

Ворон

Чья мне слышится кровь?

Где-то двое врагов!

А! коршун и сокол сшибаются вдруг,

По воздуху вьется разбросанный пух...

Жарок бой в вышине,

Кто ж достанется мне?

Вот ударил один, вот ударил другой,

Взвивается коршун, и кончен их бой, -

Сокол, сокол, твою

Кровь я досыта пью!

Умолкнули птицы - исчезнул старик,

Вполне совершилось гаданье,

Но витязь безмолвен, челом он поник,

Не в радость ему предсказанье!

Вот утро блеснуло, конь весело ржет,

Но витязь не внемлет и шуму,

Вадиму печален и солнца восход -

Он крепкую думает думу...

<1828>

ПОРТРЕТ

Когда стройна и светлоока

Передо мной стоит она,

Я мыслю: гурия пророка

С небес на землю сведена!

Коса и кудри темно-русы,

Наряд небрежный и простой,

И на груди роскошной бусы

Роскошно зыблются порой.

Весны и лета сочетанье

В живом огне ее очей,

И тихий звук ее речей

Рождает негу и желанья

В груди тоскующей моей.

1828

К ***

Вездепреследовать готова

Мечта ревнивая тебя,

И, будто праздника святого,

С тобою встречи жажду я,

Но сердцу в тягость встреча эта,

Как зной томительного лета!

На очи мне палящий взгляд

Наводишь ты без состраданья,

И при тебе одни желанья

В груди трепещущей кипят!

Так ночью летнею младенца,

Земли роскошной поселенца,

Звезда манит издалека,

Но он к ней тянется напрасно, -

Звезды блестящей и прекрасной

Не досягнет его рука!..

1828 или 1829

РАЗМОЛВКА

Ты спишь, а между тем, суровый и угрюмый

Меня уже давно томит осенний день,

И этот полусвет и туч нависших тень

Согласны мрачностью с моею скорбной думой;

Мой озабочен ум, тоска в моей крови,

Душа еще больна вчерашнею размолвкой;

Зачем же заменил язык упреков колкий

Привычный нам язык доверья и любви...

Проснись же! Я часы томительно считаю,

Миг пробуждения я с трепетом ловлю,

Чтоб высказать тебе, как много я страдаю,

Как горячо тебя и нежно я люблю...

Иль нет! Пусть долго сон еще тебя лелеет,

Пусть долго этот день на муку длится мне,

Нарушить грез твоих любовь моя не смеет;

Быть может, милый друг, ты счастлива во сне!

1830-е гг.

СТИХ

Не жажда имени, не гордое желанье

Привлечь к себе толпы невольное вниманье,

Не мысль надменная - за гробом, может быть,

В моих созданиях мой пепел пережить -

Тревогою меня томят и мучат знойной

И вырывают стих из груди беспокойной...

О нет! Он льется сам, он звук моей души,

От ней оторванный, но слышный мне в тиши.

Он в образ облечен, он стонет, он тоскует,

И грустью веет он, и жалобой волнует,

И будто просится в мою он снова грудь,

Чтоб навсегда потом в забвеньи утонуть.

Но как волне в исток, но как лучу к светилу -

Возврата нет ему в желанную могилу;

А я люблю его, а я бы не хотел,

Чтоб он исчез, как дым, как призрак улетел, -

Пускай еще живет, ему приют найду я, -

Есть сердце, есть душа, которые люблю я,

Там будет принят он, там будет он любим,

Как память, как залог моей души храним;

Незримый, о себе напоминать он станет:

То ласковой ко мне улыбкой он проглянет,

То легким пробежит румянцем на щеках,

То вспыхнет негою в пленительных очах,

И, вздохом окрылен, трепещущий, стыдливый,

Сольется с шепотом любви моей счастливой

Или со временем, давно забытый мной,

Печальный, он блеснет понятною слезой...

1837

* * *

Еще твоя рука в руке моей лежит,

Я чувствую, она трепещет и горит,

Но слезы, но тоска в твоем унылом взоре,

И голос твой дрожит в прощальном разговоре,

Не долго вместе быть!.. Но я еще с тобой:

Зачем же отравлять тревогой и тоской

Сосчитанных часов немногие мгновенья

И поверять тебе ревнивые сомненья?..

Нет! Клятвы нежные, слова любви одной,

Пусть льются и кипят и, слух лаская твой,

В печальной памяти заронятся глубоко

И обо мне звучат, как буду я далеко!

<1830-е гг.>

ЭПИЛОГ

На эти беглые листы

Гляжу еще не без волненья:

Здесь первой юности мечты,

Здесь жизни трудные мгновенья.

Противоречий много в них,

Но жизнь полна противоречьем,

И с нею в лад послушный стих

Звучал моим чистосердечьем.

И не напрасно, может быть,

Те песни скорби отвечали;

Они мне сердце волновали,

И сердцу не дали остыть!

Среди живых оно живое,

Движеньем их увлечено,

И поколенье молодое

Тепло приветствует оно.

Теперь, в разгаре жизни новой,

Пусть новый деятель кипит,

Смелее мысль, вольнее слово -

Широкий путь ему открыт!

И жду я: в мысли вдохновенной

Творящий гений низойдет

И над Россией возрожденной

Далече крылья распахнет!

Стремленья века упреди

И звучный праздник обновленья

Высокой песнью возвести!

1859

Примечания

Предвещание (с. 146).

Вадим Храбрый (IX в.) - легендарный славянский князь, поднявший восстание в Новгороде против владычества варяга Рюрика, которое было подавлено.

Портрет (с. 151).

Стихотворение посвящено А. П. Керн.

А. И. Подолинский

Стихотворения --------------------------------------

Библиотека поэта. Поэты 1820-1830-х годов. Том второй

Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания

В. С. Киселева-Сергенина

Общая редакция Л. Я. Гинзбург

Л., Советский писатель, 1972

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ

Вступительная заметка

215. Ответ

216. Природа

217. Безнадежность

218. К "Литературной газете" б<арона> Д<ельвига>

219. Сонет ("Любовь он пел, печалью вдохновенный...")

220. Сонет ("Не потому томительным виденьем...")

221. Отчужденный

222. Поэзия и жизнь

224. "С поправкою своей мои стихи ты тиснул..."

225. Урок

227. Памятник Петру Великому

228. "Отгрянуло в безднах творящее слово..."

229. Звезда

231. "Под необъятным сводом неба..."

Среди поэтов 20-30-х годов прошлого века, представленных в этом издании, Андрей Иванович Подолинский, пожалуй, один из наиболее значительных и даровитых. Родился он в Киеве 1 июля 1806 года. Первоначальное образование получил в одном из лучших местных пансионов. В 1821 году отец Подолинского, небогатый киевский помещик и чиновник, устраивает его в Петербургский университетский благородный пансион. В июне 1824 года, успешно окончив курс обучения, восемнадцатилетний юноша сразу же определился на место секретаря при директоре петербургского почтового департамента.

Еще будучи воспитанником университетского пансиона, Подолинский написал "две-три повести в стихах и несколько мелких стихотворений", но, как признавался он потом, "я умел сознавать их незрелость и не только не осмеливался мечтать о печати, по даже старался скрывать их от большинства товарищей". {А. И. Подолинский, Автобиография. - "Русская старина", 1885, N 1, с. 74.}

Только в 1827 году Подолинский отважился представить на суд публики свою поэму "Див и Пери". Свободно льющийся мелодический стих, - удачные описания экзотических стран Востока с их пустынями, оазисами, развалинами древних храмов - все это способствовало успеху поэмы и возбудило интерес к ее автору.

Издатель "Московского телеграфа" Н. А. Полевой писал в своем журнале: "Г-н Подолинский начал смелым подвигом и показывает нам в поэме своей дарование могущественное". {"Московский телеграф", 1827, No 21, с. 83.} К мнению Н. А. Полевого присоединился Е. А. Баратынский. {См. его письмо к Полевому от 25 ноября 1827 г. - Е. А. Боратынский, Стихотворения. Поэмы. Проза. Письма, М., 1951, с. 488.}

В своих воспоминаниях Подолииский рассказывал, что его литературный дебют был замечен Пушкиным, который "имел любезность насказать мне много лестного". {А. И. Подолинский, Воспоминания. По поводу статьи г. В. Б. "Мое знакомство с Воейковым в 1830 году". - "Русский архив", 1872, вып. 3-4, стлб. 863.}

Успех открыл перед молодым поэтом двери салонов и журнальных редакций, а главное - доставил ему знакомство с А. А. Дельвигом, дом которого регулярно посещали сотрудники издававшихся им альманахов, а с 1830 года - "Литературной газеты". Подолинский стал частым гостем на его вечерах, где он имел возможность не только видеть Пушкина и Мицкевича, но и "несколько ближе с ними сойтись". {Там же, стлб. 860.}

По складу своего дарования Подолииский очень напоминал Жуковского. Уже в замысле и материале своей первой поэмы он встретился с его "восточной" поэмой "Пери и Ангел" (1821), в свою очередь восходившей к поэме Томаса Мура "Лалла-Рук" (точнее - ко второй ее части, "Рай и Пери"), Это подало повод к упрекам в подражательности. "Пери - то же, что Пери Томаса Мура", {"Московский вестник", 1827, No 15, с. 278.} - писал И. С. Мальцев, а С. П. Шевырев, не вовсе отрицавший достоинства поэмы, утверждал, что в ее содержании "нет ничего оригинального". {"Московский вестник", 1828, No 1, с. 74.}

Ту же идею искупления греха и возвращения к праведной жизни, лежащую в основании поэм Жуковского - Мура, развивал и Подолинский, но, как отметил тот же Н. А. Полевой, развивал "новым образом", показывая "оригинальность своего воображения". {"Московский телеграф", 1827, No 21, с. 84.} Для кающейся Пери Жуковского двери рая открываются лишь после длительных ее испытаний в добродетели, описание которых занимает большую часть произведения. Однако тема религиозного подвижничества совсем почти не отразилась в поэме Подолинского, где очень важна фигура Дива и весь эпизод с пленением и освобождением Пери.

Примечательно, что желание освободиться от греха вспыхивает в Пери лишь после того, как она оказалась насильно вверженной в обитель зла. Пери склоняет Дива к раскаянию перед "зиждителем миров", соблазняя его рассказом о блаженстве эдемских чертогов, куда, как она уверяет, бог рано или поздно допустит их. Эта изменчивость - ни один из персонажей не обнаруживает стойкости ни в добре ни в зле - весьма заметно ослабляла морально-проповеднический пафос темы покаяния.

Почти одновременно с "Дивом и Пери" Подолинский пишет повесть "Змей" (1827), носившую подзаголовок "Киевская быль". Она с очевидностью свидетельствует о намерении Подолинского с самого начала своего литературного поприща отмежеваться от школы Жуковского. Надо полагать, свое сродство с ним он сам ощущал как недостаток самостоятельности. Уже начальные строки повести отзывались полемикой с "творцом мечтательной "Светланы"", "Громобоя" и других "звучных баллад", полемикой довольно миролюбивой, но тем не менее показательной. Подолинский отказывается следовать з а Жуковским - выставлять "напоказ бесов и ведьм и привидений", вести "всю эту сволочь на Парнас". Этот полемический зачин задавал тон всей повести, писанной частично стихами, частично прозой. Сверхъестественные, таинственные приключения, которые в ней происходят, в итоге оказываются проделками одного из героев, искушенного не в магии, а в чудесах пиротехники.

"Киевская быль" осталась незаконченной и неопубликованной. {"Змей" впервые появился в печати вскоре после смерти поэта ("Русская с