Павлова Каролина Карловна - Стихотворения, Страница 2 - Книги

носится ропот подводный, Бурных валов все сердитее взрыв; Весело видеть их бой сумасбродный, Радужный их перекатный отлив. Так бы нестись, обо всем забывая, В споре с насилием вьюги и вод, Вечно к брегам небывалого края, С вечною верой, вперед и вперед! ИС-6

РАЗГОВОР В ТРИАНОНЕ

Ночь летнюю сменяло утро; Отливом бледным перламутра Восток во мраке просиял; Погас рой звезд на небосклоне, Не унимался в Трианоне Веселый шум, и длился бал. И в свежем сумраке боскетов Везде вопросов и ответов Живые шепоты неслись; И в толках о своих затеях Гуляли в стриженых аллеях Толпы напудренных маркиз. Но где, в глуби, сквозь зелень парка Огни не так сверкали ярко,- Шли, избегая шумных встреч, В тот час, под липами густыми, Два гостя тихо, и меж ними Иная продолжалась речь. Не походили друг на друга Они: один был сыном юга, По виду странный человек: Высокий стан, как шпага гибкой, Уста с холодною улыбкой, Взор меткий из-под быстрых век. Другой, рябой и безобразный, Казался чужд толпе той праздной, Хоть с ней мешался не впервой; И шедши, полон думой злою, С повадкой львиной он порою Качал огромной головой. Он говорил: "Приходит время! Пусть тешится слепое племя; Внезапно средь его утех Прогрянет черни рев голодный, И пред анафемой народной Умолкнет наглый этот смех". - "Да,- молвил тот,- всегда так было; Влечет их роковая сила, Свой старый долг они спешат Довесть до страшного итога; Он взыщется сполна и строго, И близок тяжкий день уплат. Свергая древние законы, Народа встанут миллионы, Кровавый наступает срок; Но мне известны бури эти, И четырех тысячелетий Я помню горестный урок. И нынешнего поколенья Утихнут грозные броженья, Людской толпе, поверьте, граф, Опять понадобятся узы, И бросят эти же французы Наследство вырученных прав". - "Нет! не сойдусь я в этом с вами,- Воскликнул граф, сверкнув глазами,- Нет! лжи не вечно торжество! Я, сын скептического века, Я твердо верю в человека И не боюся за него. Народ окрепнет для свободы, Созреют медленные всходы, Дождется новых он начал; Века считая скорбным счетом, Своею кровью он и потом Недаром почву утучнял..." Умолк он, взрыв смиряя тщетный; А тот улыбкой чуть заметной На страстную ответил речь; Потом, взглянув на графа остро: "Нельзя,- сказал он,- Калиостро Словами громкими увлечь. Своей не терпишь ты неволи, Свои ты вспоминаешь боли, И против жизненного зла Идешь с неотразимым жаром; В себя ты веришь, и недаром, Граф Мирабо, в свои дела. Ты знаешь, что в тебе есть сила, Как путеводное светило Встать средь гражданских непогод; Что, в увлеченьи вечно юном, Своим любимцем и трибуном Провозгласит тебя народ. Да, и пойдет он за тобою, И кости он твои с мольбою Внесет, быть может, в Пантеон; И, новым опьянев успехом, С проклятьем, может быть, и смехом По ветру их размечет он. Всегда, в его тревоге страстной, Являлся, вслед за мыслью ясной, Слепой и дикий произвол; Всегда любовь его бесплодна, Всегда он был, поочередно, Иль лютый тигр, иль смирный вол. Толпу я знаю не отныне: Шел с Моисеем я в пустыне; Покуда он, моля Творца, Народу нес скрижаль закона,- Народ кричал вкруг Аарона И лил в безумии тельца. Я видел грозного пророка, Как он, разбив кумир порока, Стал средь трепещущих людей И повелел им, полон гнева, Направо резать и налево Отцов, и братий, и детей. Я в цирке зрел забавы Рима; Навстречу гибели шел мимо Рабов покорных длинный строй, Всемирной кланяясь державе, И громкое звучало Ave! [1] Перед несметною толпой. Стоял жрецом я Аполлона Вблизи у Кесарева трона; Сливались клики в буйный хор; Я тщетно ждал пощады знака, - И умирающего Дака Я взором встретил грустный взор. Я был в далекой Галилеи; Я видел, как сошлись евреи Судить мессию своего; В награду за слова спасенья Я слышал вопли исступленья: "Распни его! Распни его!" Стоял величествен и нем он, Когда бледнеющий игемон Спросил у черни, оробев: "Кого ж пущу вам по уставу?" - "Пусти разбойника Варавву!" - Взгремел толпы безумный рев. Я видел праздники Нерона; Одет в броню центуриона, День памятный провел я с ним. Ему вино лила Поппея, Он пел стихи в хвалу Энея,- И выл кругом зажженный Рим. Смотрел я на беду народа: Без сил искать себе исхода, С тупым желанием конца, - Ложась средь огненного града, Людское умирало стадо В глазах беспечного певца. Прошли века над этим Римом; Опять я прибыл пилигримом К вратам, знакомым с давних пор; На площади был шум великой: Всходил, к веселью черни дикой, Ее заступник на костер... И горьких встреч я помню много! Была и здесь моя дорога; Я помню, как сбылось при мне Убийство злое войнов храма, - Весь этот суд греха и срама; Я помню гимны их в огне. Сто лет потом, стоял я снова В Руане, у костра другого: Позорно умереть на нем Шла избавительница края; И, бешено ее ругая, Народ опять ревел кругом. Она шла тихо, без боязни, Не содрогаясь, к месту казни, Среди проклятий без числа; И раз, при взрыве злого гула, На свой народ она взглянула,- Главой поникла и прошла. Я прожил ночь Варфоломея; Чрез груды трупов, свирепея, Неслась толпа передо мной И, новому предлогу рада, С рыканьем зверским, до упада Безумной тешилась резней. Узнал я вопли черни жадной; В ее победе беспощадной Я вновь увидел большинство; При мне ватага угощала Друг друга мясом адмирала И сердце жарила его. И в Англии провел я годы. Во имя веры и свободы, Я видел, как играл Кромвель Всевластно массою слепою И смелой ухватил рукою Свою достигнутую цель. Я видел этот спор кровавый, И суд народа над державой; Я видел плаху короля; И где отец погиб напрасно, Сидел я с сыном безопасно, Развратный пир его деля. И этот век стоит готовый К перевороту бури новой, И грозный плод его созрел, И много здесь опор разбитых, И тщетных жертв, и сил сердитых, И темных пронесется дел. И деву, может быть, иную, Карая доблесть в ней святую, Присудит к смерти грешный суд; И, за свои сразившись веры, Иные, может, темплиеры Свой гимн на плахе запоют. И вашим внукам расскажу я, Что, восставая и враждуя, Вы обрели в своей борьбе, К чему вас привела свобода, И как от этого народа Пришлось отречься и тебе". Он замолчал.- И вдоль востока Лучи зари, блеснув широко, Светлей всходили и светлей. Взглянул, в опроверженье речи, На солнца ясные предтечи Надменно будущий плебей. Объятый мыслью роковою, Махнул он дерзко головою,- И оба молча разошлись. А в толках о своих затеях, Гуляли в стриженых аллеях Толпы напудренных маркиз. 1848 [1]. Ave! - Славься! (Лат.)- Ред. ИС-6

* * *

Я не из тех, которых слово Всегда смиренно, как их взор, Чье снисхождение готово Загладить каждый приговор. Я не из тех, чья мысль не смеет Облечься в искреннюю речь, Чей разум всех привлечь умеет И все сношения сберечь, Которые так осторожно Владеют фразою пустой И, ведая, что всё в них ложно, Всечасно смотрят за собой. Конец 1840-х годов ИС-5 > ЛАМПАДА ИЗ ПОМПЕИ От грозных бурь, от бедствий края, От беспощадности веков Тебя, лампадочка простая, Сберег твой пепельный покров. Стоишь, клад скромный и заветный, Красноречиво предо мной,- Ты странный, двадцатисотлетный Свидетель бренности земной! Светил в Помпее луч твой бледный С уютной полки, в тихий час, И над язычницею бедной Сиял, быть может, он не раз, Когда одна, с улыбкой нежной, С слезой сердечной полноты, Она души своей мятежной Ласкала тайные мечты. И в изменившейся вселенной, В перерожденьи всех начал, Один лишь в силе неизменной Закон бессмертный устоял. И можешь ты, остаток хлипкий Былых времен, теперь опять Сиять над тою же улыбкой И те же слезы озарять. Февраль 1850 ИС-5

LATERNA MAGICA

Вступление Марая лист, об осужденьи колком Моих стихов порою мыслю я; Чернь светская, с своим холодным толком, Опасный нам и строгий судия. Как римлянин, нельзя петь встречи с волком Уж в наши дни, иль смерти воробья. Прошли века, и поумнели все мы, Серьезнее глядим на бытие; Про грусть души, про светлые эдемы Твердят тайком лишь дети да бабье. Всё ведомо, все опошлели темы, Что ни пиши - всё снимок и старье. Вот и теперь сомнение одно мне Пришло на ум: боюсь, в строфе моей Найдут как раз вкус "Домика в Коломне" Читатели, иль "Сказки для детей"; Но в глубь души виденье залегло мне, И много вдруг проснулося затей. И помыслы, как резвый хор русалок, То вновь мелькнут, то вновь уйдут на дно; Несутся сны, их говор глух и жалок; Мне докучать привык их рой давно. Вот кровель ряд, ночлег грачей и галок, Вот серый дом,- и я гляжу в окно. И женщина видна там молодая Сквозь сумерки ненастливого дня; Бедняжечка сидит за чашкой чая, Задумчиво головку наклоня, И шепотом, и горестно вздыхая, Мне говорит: "Пойми хоть ты меня!" Изволь; вступлю я в новое знакомство, Вступлю с тобой в душевное родство; Любви ли жертва ты, иль вероломства, Иль просто лишь мечтанья своего,- Всё объясню: пишу не для потомства, Не для толпы, а так, для никого. Знать, суждено иным уж свыше это, И писано им, видно, на роду, Предать свои бесценнейшие лета Ненужному и глупому труду; Носить в душе безумный жар поэта Себе самим и прочим на беду. Сентябрь 1850 Laterna Magica - Волшебный фонарь (лат.).- Ред. ИС-5

* * *

Воет ветр в степи огромной,

И валится снег. Там идет дорогой темной

Бедный человек. В сердце радостная вера

Средь кручины злой, И нависли тяжко, серо

Тучи над землей.

<1850> ИС-5

IMPROMPTU

Каких-нибудь стихов вы требуете, Ольга! Увы! стихи теперь на всех наводят сон... Ведь рифма, знаете, блестящая лишь фольга, Куплет частехонько однообразный звон! Но если в грязь лицом моя ударит слава И стих не сладится сегодня, и в альбом Не плавно к Вам войдет строфа моя как пава, То буду, признаюсь, виновна я кругом! 22 января 1851 Impromptu - Экспромт (франц. ).- Ред. ИС-5

ПОРТРЕТ

Сперва он думал, что и он поэт, И драму написал "Марина Мнишек", И повести; но скоро понял свет И бросил чувств и дум пустых излишек. Был юноша он самых зрелых лет, И, признавая власть своих страстишек, Им уступал, хоть чувствовал всегда Боль головы потом или желудка; Но, человек исполненный рассудка, Был, впрочем, он сын века хоть куда. И то, что есть благого в старине, Сочувствие в нем живо возбуждало; С премудростью он излагал жене Значение семейного начала, Весь долг ее он сознавал вполне, Но сам меж тем стеснялся браком мало. Он вообще стесненья отвергал, По-своему питая страсть к свободе, Как Ришелье, который в том же роде Бесспорно был великий либерал. Приятель мой разумным шел путем, Но странным, идиллическим причудам Подвластен был порою: много в нем Способностей хранилося под спудом И много сил,- как и в краю родном? Они могли быть вызваны лишь чудом. А чуда нет.- Так жил он с давних пор, Занятия в виду имея те же, Не сетуя, задумываясь реже, И убедясь, что все мечтанья - вздор. Не он один: их много есть, увы! С напрасными господними дарами; Шатаяся по обществам Москвы, Так жизнь терять они стыдятся сами; С одним из них подчас сойдетесь вы, И вступит в речь серьезную он с вами, Намерений вам выскажет он тьму, Их совершить и удалось ему бы,- Но, выпустив сигарки дым сквозь зубы, Прибавит он вполголоса: "К чему?.." Март 1851 Примечания Стихотворение воплощает образ супруга Каролины Павловой - писателя Н. Ф. Павлова. ИС-5

* * *

К могиле той заветной Не приходи уныло, В которой смолкнет сила Всей жизненной грозы. Отвергну плач я тщетный, Цветы твои и пени; К чему бесплотной тени Две розы, две слезы?.. Март 1851 ИС-5

СЕРЕНАДА

Ты все, что сердцу мило, С чем я сжился умом: Ты мне любовь и сила, - Спи безмятежным сном! Ты мне любовь и сила, И свет в пути моем; Все, что мне жизнь сулила, - Спи безмятежным сном. Все, что мне жизнь сулила Напрасно с каждым днем; Весь бред младого пыла, - Спи безмятежным сном. Весь бред младого пыла О счастии земном Судьба осуществила, - Спи безмятежным сном. Судьба осуществила Все в образе одном, Одно горит светило,- Спи безмятежным сном! Одно горит светило Мне радостным лучом, Как буря б ни грозила, - Спи безмятежным сном! Как буря б ни грозила, Хотя б сквозь вихрь и гром Неслось мое ветрило, - Спи безмятежным сном! Октябрь 1851 ИС-5

* * *

Младых надежд и убеждений Как много я пережила! Как много радостных видений Развеял ветр, покрыла мгла! И сила дум, и буйность рвений В груди моей еще цела. Ты, с ясным взглядом херувима, Дочь неба, сердца не тревожь! Как тень несется радость мимо, И лжет надежда. Отчего ж Так эта тень необходима? И так всесильна эта ложь? Увы! справляюсь я с собою; Живу с другими наравне; Но жизней чудною, иною Нельзя не бредить мне во сне. Куда деваться мне с душою! Куда деваться с сердцем мне!.. Декабрь 1852 ИС-5

* * *

Молчала дума роковая, И полужизнию жила я, Не помня тайных сил своих; И пробудили два-три слова В груди порыв бывалый снова И на устах бывалый стих. На вызов встрепенулось чутко Всё, что смирила власть рассудка; И борется душа опять С своими бреднями пустыми; И долго мне не сладить с ними, И долго по ночам не спать. Декабрь 1852 ИС-5

* * *

Не раз в душе познавши смело Разврата темные дела, Святое чувство уцелело Одно, средь лютости и зла; Как столб разрушенного храма, Где пронеслося буйство битв, Стоит один, глася средь срама О месте веры и молитв! 1852, Москва ИС-5

* * *

Мы странно сошлись. Средь салонного круга,

В пустом разговоре его, Мы словно украдкой, не зная друг друга,

Свое угадали родство. И сходство души не по чувства порыву,

Слетевшему с уст наобум, Проведали мы, но по мысли отзыву

И проблеску внутренних дум. Занявшись усердно общественным вздором,

Шутливое молвя словцо, Мы вдруг любопытным, внимательным взором

Взглянули друг другу в лицо. И каждый из нас, болтовнею и шуткой

Удачно мороча их всех, Подслушал в другом свой заносчивый, жуткой,

Ребенка спартанского смех1. И, свидясь, в душе мы чужой отголоска

Своей не старались найти, Весь вечер вдвоем говорили мы жестко,

Держа свою грусть взаперти. Не зная, придется ль увидеться снова,

Нечаянно встретясь вчера, С правдивостью странной, жестоко, сурово

Мы распрю вели до утра, Привычные все оскорбляя понятья,

Как враг беспощадный с врагом,- И молча друг другу, и крепко, как братья,

Пожали мы руку потом.

Январь 1854 Примечания Это стихотворение передает сложность отношений поэтессы с Б. И. Утиным. [1]. Ребенка спартанского смех... - упоминание древнегреческой легенды о спартанском мальчике, который спрятал под одеждой лисенка и не захотел признаться в этом, хотя зверек грыз его тело. Олицетворение стойкости. ИС-5

* * *

Salut, salut, consolatrice!

  Ouvre tes bras, je viens chanter.

Musset [1] Ты, уцелевший в сердце нищем, Привет тебе, мой грустный стих! Мой светлый луч над пепелищем Блаженств и радостей моих! Одно, чего и святотатство Коснуться в храме не могло: Моя напасть! мое богатство! Мое святое ремесло! Проснись же, смолкнувшее слово! Раздайся с уст моих опять; Сойди к избраннице ты снова, О роковая благодать! Уйми безумное роптанье И обреки все сердце вновь На безграничное страданье На бесконечную любовь! Февраль 1854, Дерпт Примечания [1]. Привет, привет, утешительница! Открой объятия, я запою. Мюссе (франц.).- Ред. Мюссе Альфред (1810-1857) - известный французский поэт. В эпиграфе использована строка из его стихотворения "Ночь в августе". ИС-5

* * *

Меняясь долгими речами, Когда сидим в вечерний час Одни и тихие мы с вами,- В раздумье, грустными глазами Смотрю порою я на вас. И я, смотря, вздохнуть готова, И хочется тебе сказать: Зачем с чела ты молодого Стереть стараешься былого Несокрушимую печать? Зачем ты блеск невольный взора Скрыть от меня как будто рад? И как от тайного укора Вдруг замолчишь средь разговора И засмеешься невпопад? Ту мысль, разгаданную мною, Ту мысль, чей ропот не утих, Дай мыслью встретить мне родною И милосердия сестрою Дай мне коснуться ран твоих! 30 марта 1854, Дерпт ИС-5

* * *

Зачем судьбы причуда Нас двух вела сюда, И врозь ведет отсюда Нас вновь бог весть куда? Зачем, скажи, ужели Затем лишь, чтоб могло Земных скорбей без цели Умножиться число? Чтобы солгал, сияя, Маяк и этот мне? Чтоб жизни шутка злая Свершилася вполне? Чтоб всё, что уцелело, Что с горечью потерь Еще боролось смело, Разбилося теперь? Иль чтоб свершилось чудо? Иль чтоб взошла звезда?.. Зачем судьбы причуда Нас двух вела сюда?! Апрель 1854 ИС-5

* * *

Когда один, среди степи Сирийской, Пал пилигрим на тягостном пути,- Есть, может, там приют оазы близкой, Но до нее ему уж не дойти. Есть, может, там в спасенье пилигрима Прохлада пальм и ток струи живой; Но на песке лежит он недвижимо... Он долго шел дорогой роковой! Он бодро шел и, в бедственной пустыне Не раз упав, не раз вставал опять С молитвою, с надеждою; но ныне Пора пришла,- ему нет силы встать. Вокруг него блестит песок безбрежный, В его мехах иссяк воды запас; В немую даль пустыни, с небом смежной, Он, гибнувший, глядит в последний раз. И солнца луч, пылающий с заката, Жжет желтый прах; и степь молчит; но вот - Там что-то есть, там тень ложится чья-то И близится,- и человек идет - И к падшему подходит с грустным взглядом - Свело их двух страдания родство,- Как с другом друг садится с ним он рядом И в кубок свой льет воду для него; И подает; но может лишь немного Напитка он спасительного дать: Он путник сам: длинна его дорога, А дома ждет сестра его и мать. Он встал; и тот, его схвативши руку, В предсмертный час прохожему тогда Всю тяжкую высказывает муку, Все горести бесплодного труда: Всё, что постиг и вынес он душою, Что гордо он скрывал в своей груди, Всё, что в пути оставил за собою, Всё, что он ждал, безумец, впереди. И как всегда он верил в час спасенья, Средь лютых бед, в безжалостном краю, И все свои напрасные боренья, И всю любовь напрасную свою. Жму руку так тебе я в час прощальный, Так говорю сегодня я с тобой. Нашел меня в пустыне ты печальной Сраженную последнею борьбой. И подошел, с заботливостью брата, Ты к страждущей и дал ей всё, что мог; В чужой глуши мы породнились свято, - Разлуки нам теперь приходит срок. Вставай же, друг, и в путь пускайся снова; К тебе дойдет, в безмолвьи пустоты, Быть может, звук слабеющего зова; Но ты иди, и не смущайся ты. Тебе есть труд, тебе есть дела много; Не каждому возможно помогать; Иди вперед; длинна твоя дорога, И дома ждет сестра тебя и мать. Будь тверд твой дух, честна твоя работа, Свершай свой долг, и - бог тебя крепи! И не тревожь тебя та мысль, что кто-то Остался там покинутый в степи. 4 апреля 1854, Дерпт ИС-5

РАЗГОВОР В КРЕМЛЕ

Посвящаю моему сыну В обширном поле град обширный Блестел, увенчанный Кремлем, Молящийся молитвой мирной Перед Успенья светлым днем. Над белокаменным простором Сверкало золото крестов, И медленным, созвучным хором Гудели сорок сороков. Входил, крестясь, в собор Успенский И знаменитых предков сын, И бедный плотник деревенский, И миллионщик-мещанин; Шли рядом, с миром и любовью, Они в дом Божий, в дом родной, Внимать святому славословью Единоверною семьей. Меж тем как гимн взносился кроткой И как сияли алтари,- Вблизи дворца, перед решеткой, Стояли человека три: Лицом не сходны, ни душою, И дети не одной земли, Они, сошедшись, меж собою Беседу долгую вели. Один, с надменностию явной, Стоял, неловок и суров, Заморский гость из стародавной Столицы лордов и купцов, Наследник той саксонской крови, Которой силам нет утрат,- И на смешение сословий Глядел, дивясь, аристократ. Второй, в сраженьях поседелый, Был спутник тех, которых вел Чрез все межи и все пределы Наполеоновский орел; И этот в золоте заката Блестящий города объем - В осенню ночь пред ним когда-то Стоял в сиянии другом. Невольно третий на соборы, На круг чертогов вековых Бросал порой живые взоры, И сказывалось речью их, Что был не чужд в Кремле он этом, Не путник в этом он краю, Что русский с радостным приветом Смотрел на родину свою. "Да,- говорил в своей гордыне Угрюмый лорд,- ваш край велик, Окрепла ваша власть, и ныне Известен в мире русский штык. Да, ваша рать врагов смирила, И по морям ваш ходит флот, Но где опоры вашей сила, Где ваш незыблемый оплот? Учениками не всегда ли Вы были Западной земли? Вы многое у нас узнали И многое переняли. Но в продолжение столетий В чем изменился ваш народ? Скажите, поколенья эти Сумели ль двинуться вперед?" - "Так,- молвил русский, - обучала Чужбина нас; подарено Землею вашей нам не мало; Но не далося нам одно, Одна здесь Запада наука Не принялась,- наш край таков: Осталось свято сердцу внука, Что было свято для отцов. Блаженства познает мирские Недаром, может быть, страна, Недаром Рим и Ниневия Все взяли роскоши сполна! Свой блеск высокою ценою Надменный Запад ваш купил, И, ослепленный суетою, Он ищет тайны наших сил... Вы станьте здесь, когда повсюду Толпа, стекаясь без конца, Как к празднику, в сплошную груду Слилась у Красного крыльца, Не изменяясь в род из рода, Любя и веруя, как встарь, - И средь гремящих волн народа В Кремле проходит русский царь! Вы станьте здесь, среди России, Когда в торжественной ночи Звучат священные литии, Блестят несметные лучи; Когда, облита морем света, Молитвой теплою полна,- Мгновением вся площадь эта В Господний храм обращена; Когда для вести благодатной Отверзлись царские врата, И радостно вельможа знатный Целует нищего в уста, И снова возносясь, и снова, Везде, от долу до небес, Гремит одно святое слово, Один возглас: "Христос воскрес!"" Речь русского нетерпеливо Француз прервал: "Быть может, да; Но силой вашего порыва Что свершено? Прошли года, Года идут; где ваше дело? Где подвиг ваш, когда кругом Европа целая кипела Наукой, славой и трудом? Где вы скитались в годы оны, Когда страшил соседов галл, И Хлодвиг Рима легионы При Суассоне поражал? Кто ведал про народ ваш дикий? Какой здесь след есть той поры, Как цвел наш край и Карл Великий Гаруна принимал дары? [1] Где были вы в дни чести бранной, Когда стремительной молвы Пронесся в мире гул нежданный С конца в конец? Где были вы, Когда, поднявшись ратным станом, Европа ухватила крест И прогремел над мусульманом Ее восторженный протест? Когда вас видели? Тогда ли, Как средь песков Сирийских стран Свои мы ставки укрепляли Костями падших христиан? Тогда ль, когда решали снова Своею кровью мы вопрос И стражей воинства Христова Стал над пучиною Родос? [2] Тогда ль, когда и пред могилой Еще не смея отдохнуть, Святой король с последней силой Предпринял смертоносный путь, Когда в глуши чужого края, Исполнен помыслом одним, Поборник умер, восклицая: "Ерусалим! Ерусалим!" [3] Какая здесь свершалась драма? Где было ваше первенство, Когда моря принудил Гама Дорогу дать ладье его? Когда, отдвинув мира грани, Свой материк искал Колумб И средь угроз и поруганий Стоял, глаза вперив на румб? Когда в день скорбный озарило Лучом небесным с высоты "Преображенье" Рафаила Его отжившие черты? [4] Когда везде встречались взгляду Дела, колеблющие мир? Когда Медина вел армаду [5] И "Гамлета" писал Шекспир? Когда наш блеск, дивя чужбину, Проник до этого Кремля; [6] Когда Мольер читал Расину Свой труд в чертогах короля; Когда в величии и славе Вознесся пышный наш Версаль,- Чем были вы хвалиться вправе? Что вы в свою внесли скрижаль?" Пришельца гордой укоризне В раздумьи русский отвечал: "Да, не дан был моей отчизне Блеск ваших западных начал: Крутой Россия шла дорогой, Носила горестный венец, И семьсот лет с любовью строгой Ее воспитывал Творец! Пока у вас смирял со славой Пепина сын [7] войны разгар, - Наш край дорогой был кровавой Варягов, готфов и болгар. Теснимы грабежом и бранью, Тогда встречали кривичи Вотще своей убогой данью Хазаров лютые мечи. Был срок, когда нахлынул рьяно На вас, арабов, грозный вал, И папа дружбу мусульмана Подобострастно покупал:[8] От алтаря Святой Софии В те приносила времена Молитву первую России Богоугодная жена. Когда крестового похода На Западе раздался клик, - В пределах русского народа Был натиск лют и гнет велик: Страну губили печенеги, Свирепых половцев орды, И венгров буйные набеги, И смуты княжеской вражды. В те дни пошел к святому граду Какой-то инок Даниил За край родной зажечь лампаду И помолиться Богу сил;[9] И горячо монах безвестный Молился, знать, за Русь свою, Зане помог ей царь небесный В тяжелом устоять бою. Когда делили ваши рати Труды святого короля, Была восстать в спасенье братий Не в силах Русская земля: Тогда у нас пылали селы И рушилися города, И вдоль пути, где шли монголы, Лежала тел людских гряда. С твердыни сбиты, киевляне Тогда, столпясь в Господний храм, Обрекшись гибели заране, Сраженье продолжали там И билися во имя Бога, И был лишь битве их конец, Когда, изрублен, у порога, Крестясь, последний лег боец. Но их молитв предсмертных слово Взнеслось к зиждителю небес: Послал на поле Куликово Нам помощь он своих чудес:[10] Врагов несметных рушил силу, И всемогущею рукой Отверзший Лазаря могилу Разбил ярем наш вековой. Да, вас судьба дарила щедро! Досель не тщетный звук для вас Баярд, и Сид, и Сааведра,[11] И Барбаросса, и Дуглас. Сердца народа согревая, В них здесь глубоко вмещено Одно лишь имя: Русь святая! И не забудется оно. Припоминая дни печали, Татар и печенегов бич, Мы сами ведаем едва ли, Кто был Евпатий и Претич.[12] Мы говорили в дни Батыя, Как на полях Бородина: Да возвеличится Россия, И гибнут наши имена! Да, можете сказать вы гордо, Что спросит путник не один Дорогу к улице Стратфорда, Где жил перчаточника сын,[13] Что, на Ромео иль Макбета Смотря с толпой вельмож своих, Надменная Елисавета Шекспира повторяла стих. Нас волновала в ту годину Не прелесть вымыслов его; Иную зрели мы картину, Иное речи торжество: Пока, блестящая багряно, В пожаре рушилась Москва, - Смиряли Грозного Ивана Монаха смелые слова. [14] Была пора, когда ждал снова Беды и гибели народ, Пора Прокофья Ляпунова, Другой двенадцатый наш год: И сил у нас нашлося много Порою той, был час велик, Когда, призвав на помощь Бога, Спасал Россию гуртовщик;[15] Когда, распадшею громадой, Без средств, без рати, без царя,[16] Страна держалася оградой Единого монастыря, И, с властию тягаясь злою, Здесь сокрушали края плен Пожарский - доблестной борьбою, Святою смертью - Ермоген. И здесь же, овладев полсветом, Ваш смелый временщик побед Стоял, смутясь, на месте этом Тому назад лишь двадцать лет;[17] Здесь понял грозный воевода, Что ни насилье, ни картечь Не сладят с жизнию народа, Что духа не сражает меч! Во времена веселий шумных Версальских золотых палат Был полон Кремль стенаньем чумных, Ревел в нем бунт и бил набат.[18] Но, нашу Русь не покидая, В те дни Всевышнего покров Спасал дитя для славы края И от чумы, и от стрельцов. И юный царь дивил на троне Не блеском ваши все дворы: Покуда в вашем Вавилоне Шли богомерзкие пиры, -[19] Неутомимо и упрямо Работал он за свой народ И в бедной мастерской Сардама Сколачивал свой первый бот. И в ваши пронеслись владенья Удары молотка его, И будут помнить поколенья, Царя-гиганта мастерство. Уж восстают молвы глухие Кичливых западных держав, Уж ненавистна им Россия, И близок, может, час расправ! Для прежних подданных татарских Настанет день, придет пора, Когда из уст услышим царских Мы зов пустынника Петра! Поднимет веры он в опору Святою силою народ, И мы к Софийскому собору Свершим крестовый свой поход. Вы тоже встанете, - не с нами: Христовых воинов сыны Пойдут на нас под бунчуками В рядах защитников Луны; И предков славу и смиренье Переживет потомков грех: Постыдно будет им паденье, Постыдней ратный их успех! И мы, теснимые жестоко Напором злым со всех сторон, Одни без лжи и без упрека, Среди завистливых племен, На Бога правды уповая, Под сению его щита, Пойдем на бой, как в дни Мамая, Одни с хоругвию креста!.." Он смолк. Сиял весь град стоглавый С Кремлем торжественным своим, Как озарен небесной славой, В лучах вечерних перед ним. Взглянул он вдохновенным взором На прежнее сельцо Москов,[20] И залилися медным хором Кругом все сорок сороков. 10 апреля 1854, Дерпт Примечания [1]. Знаменитое посольство арабского халифа Гаруна-аль-Рашида, который отправил к Карлу Великому, между прочими богатыми дарами, слона и пленисферу, или часы с боем, первые в Европе. [2]. Крестовые рыцари св. Иоанна Иерусалимского, теснимые в Сирии мусульманами, овладели островом Родосом и воздвигли на нем твердыню, которая более двух столетий (1310-1530) отражала удары египтян и турок. [3]. Св. Людовик, король французский, уже опасно больной, взял снова крест (1270) и поплыл в Африку сражаться против мусульман (последний крестовый поход). Он умер под стенами Туниса. Последние слова его были: "Иерусалим! Иерусалим!" [4]. Известно, что гроб Рафаэля выставлен был в его мастерской под великолепною, не совсем еще оконченною им картиною "Преображения Господня" (1538). Он умер в страстную пятницу. [5]. Так названная "непобедимая армада" короля испанского - флот, состоявший из 150 судов, которые вел против Англии герцог Медина Сидониа (1588). [6]. Известно покровительство, которое царь Алексей Михайлович оказывал иностранцам, и желание его воспользоваться плодами науки и просвещения Запада. [7]. Пепина сын - Карл Великий. [8]. Разорвав, в конце IX века, связь с восточною церковию, папы впали в глубочайшее унижение: разврат и бессилие римского двора в эту пору мало чем уступали времени Борджиев. Престолом св. Петра располагали много лет две бесстыдные женщины, мать и дочь, Теодора и Мароция, а в то же время африканские арабы, утвердившись в Сицилии, беспрестанно нападали на Италию, не раз подходили к самому Риму и заставляли пап откупаться от них дорогою ценою. Только вмешательство немецкого короля Оттона Великого положило конец этой позорной эпохе (964). [9]. Во время 2-го крестового похода пришел во св. землю паломник Даниил и испросил у иерусалимского короля Балдуина позволение поставить на гробе Господнем в светлое Христово воскресенье (1115) кандило за всю землю Русскую (припомним, что это было у нас гибельное время княжеских распрь и половецких набегов). О Данииле см. прекрасный рассказ г. Шевырева в его лекциях об истории русской словесности. [10]. На Мамаевом побоище татаре начинали уже брать верх, как пред войском христианским явились св. мученики Борис и Глеб на белых конях, и, одушевленные этим видением, воины Димитрия сломили силу татарскую. [11]. Сааведра - Сервантес. [12]. Воевода Претич и киевский отрок, которого имя не записано Нестором, спасли Киев с Ольгою и Владимиром-младенцем от печенегов в то время, как Святослав воевал в Болгарии (968). Евпатий, герой рязанский, бросившийся один на рать Батыя, воспет Языковым. [13]. Перчаточника сын - Шекспир. [14]. Известен ужасный пожар Москвы в 1547 г., когда к молодому Иоанну IV, удалившемуся на Воробьевы горы, явился Сильвестр и силою речи своей произвел на сердце царя то впечатление, которому Россия была обязана многими летами благоденствия. [15]. Гуртовщик - Кузьма Минин Сухорукий, нижегородский мещанин, торговавший рогатым скотом. [16]. Время междуцарствия. [17]. Автор предполагает, что разговор происходил в 1832 г. [18]. Стрелецкие бунты во время детства Петра Великого, не раз угрожавшие ему смертию, от которой он сохранен был видимым заступлением промысла. [19]. Богомерзкие пиры - Так называемые ужины регентства (les soupers de la Regence). [20]. сельцо Москов - Под этим именем является Москва в древнейшем известии, 1147 года: "И прислав Гюрги (Юрий Долгорукий) и рече: Приди ко мне, брате, в Москов" (Ипатиевская летопись). ИС-6

* * *

О былом, о погибшем, о старом Мысль немая душе тяжела; Много в жизни я встретила зла, Много чувств я истратила даром, Много жертв невпопад принесла. Шла я вновь после каждой ошибки, Забывая жестокий урок, Безоружно в житейские ошибки: Веры в слезы, слова и улыбки Вырвать ум мой из сердца не мог. И душою, судьбе непокорной, Средь невзгод, одолевших меня, Убежденье в успех сохраня, Как игрок ожидала упорный День за днем я счастливого дня. Смело клад я бросала за кладом,- И стою, проигравшися в пух; И счастливцы, сидящие рядом, Смотрят жадным, язвительным взглядом - Изменяет ли твердый мне дух? 1854 ИС-2

ДВЕ КОМЕТЫ

Текут в согласии и мире, Сияя радостным лучом, Семейства звездные в эфире Своим указанным путем. Но две проносятся кометы Тем стройным хорам не в пример; Они их солнцем не согреты,- Не сестры безмятежных сфер. И в небе встретились уныло, Среди скитанья своего, Две безотрадные светила И поняли свое родство. И, может, с севера и с юга Ведет их тайная любовь В пространстве вновь искать друг друга, Приветствовать друг друга вновь. И, в розное они теченье Опять влекомые судьбой, Сойдутся ближе на мгновенье, Чем все миры между собой. Апрель 1855 ИС-8

* * *

Прошло сполна все то, что было, Рассудок чувство покорил, И одолела воли сила Последний взрыв сердечных сил. И как сегодня всё далёко, Что совершалося вчера: Стремленье дум, борьба без прока, Души бедовая игра! Как долго грудь роптала вздорно, Кичливых прихотей полна; И как все тихо, и просторно, И безответно в ней до дна. Я вспоминаю лишь порою Про лучший сон мой, как про зло, И мыслю с тяжкою тоскою О том, что было, что прошло. 1855 ИС-2

ПАМЯТИ Е. М.[ИЛЬКЕЕВА]

Et-si intriissent - vile damnum.[1] Глядит эта тень, поднимаясь вдали, Глазами в глаза мне уныло. Призвали его из родной мы земли, Но долго заняться мы им не могли,

Нам некогда было. Взносились из сердца его полноты Напевы, как дым из кадила; Мы песни хвалили; но с юной мечты Снять узы недуга и гнет нищеты

Нам некогда было. Нельзя для чужих забывать же потреб Все то, что нам нужно и мило; Он дик был и странен, был горд и нелеп; Узнать - он насущный имеет ли хлеб,

Нам некогда было. Вели мы беседу, о том говоря, Что чувств христианских светило Восходит, что блещет святая заря; Возиться с нуждой и тоской дикаря

Нам некогда было. Стоял той порой он в своем чердаке, - Души разбивалася сила, - Стоял он, безумный, с веревкой в руке... В тот вечер спросить о больном бедняке

Нам некогда было. Стон тяжкий пронесся во мраке ночном. Есть грешная где-то могила, Вдали от кладбища,- на месте каком, Не знаю доселе; проведать о том

Нам некогда было. 1855, Петербург [1]. Et-si intriissent - vile damnum - Пусть вы погибли - потеря невелика (лат.). ИС-1

* * *

За тяжкий час, когда я дорогою

Плачусь ценой, И, пользуясь минутною виною, Когда стоишь холодным судиею

Ты предо мной,- Нельзя забыть, как много в нас родного

Сошлось сперва; Радушного нельзя не помнить слова Мне твоего, когда звучат сурово

Твои слова. Пускай ты прав, пускай я виновата,

Но ты поймешь, Что в нас все то, что истинно и свято, Не может вдруг исчезнуть без возврата,

Как бред и ложь. Я в силах ждать, хотя бы дней и много

Мне ждать пришлось, Хотя б была наказана и строго Невольная, безумная тревога

Сердечных гроз. Я в силах ждать, хоть грудь полна недуга

И злой мечты; В душе моей есть боль, но нет испуга: Когда-нибудь мне снова руку друга

Протянешь ты! <1855 или 1856> ИС-7

НЕ ПОРА

Нет! в этой жизненной пустыне Хоть пала духом я опять, - Нет! не пора еще и ныне Притихнуть мыслью и молчать. Еще блестят передо мною Светила правды и добра; Еще не стыну я душою; Труда покинуть не пора. Еще во мне любви довольно, Чтобы встречать земное зло, Чтоб все снести, что сердцу больно, И все забыть, что тяжело. Пускай солжет мне "завтра" снова, Как лгало "нынче" и "вчера": Страдать и завтра я готова; Жить бестревожно не пора. Нет, не пора! Хоть тяжко бремя, И степь глуха, и труден путь, И хочется прилечь на время, Угомониться и заснуть. Нет! Как бы туча ни гремела, Как ни томила бы жара, Еще есть долг, еще есть дело - Остановиться не пора. Июнь 1858 Москва ИС-4

А. Д. Б[АРАТЫНСК]ОЙ

Писали под мою диктовку Вы, на столе облокотись, Склонив чудесную головку, Потупив луч блестящих глаз. Бросала на ваш профиль южный Свой отблеск тихая мечта, И песнь души моей недужной Шептали милые уста. И данную мне небесами Я гордо сознавала власть, И поняла, любуясь вами, Что я не вправе духом пасть, Что не жалка судьба поэта, Чье вдохновение могло Так дивно тронуть сердце это И это озарить чело!.. Сентябрь 1858, Петербург ИС-1

* * * Умолк шум улиц - поздно; Чернеет неба свод, И тучи идут грозно, Как витязи в поход. На темные их рати Смотрю я из окна,- И вспомнились некстати Другие времена, Те дни - их было мало,- Тот мимолетный срок, Когда я ожидала - И слышался звонок! Та повесть без развязки! Ужель и ныне мне Всей этой старой сказки Забыть нельзя вполне? Я стихла, я довольна, Безумие прошло,- Но все мне что-то больно И что-то тяжело. 1858 ИС-2

НА ОСВОБОЖДЕНИЕ КРЕСТЬЯН

Они, стараясь, цепь сковали Длиной во весь объем земли, Прочнее камня, крепче стали, И ею братьев обвели. Порабощенных гордым взором Они встречали без стыда, Вопль о спасеньи звали вздором И говорили: "Никогда!" Но слышало страдальцев племя, В глубоком мраке бед и зол, Другую речь: "Настанет время!" И это Божий был глагол.

__________ Когда в честь праздника большого Шла в Риме лютая резня, И в цирке кровь текла всё снова, И притихал, на склоне [дня], С утра не смолкнувший ни часа И рев зверей, и гул молвы, И, досыта людского мяса Наевшися, ложились львы,- Народу новою забавой Являлось жалкое лицо: Невольника в тот цирк кровавый Бросали, дав ему яйцо. Он шел; и если, беззащитный, Пройдя через арену всю, Он на алтарь сложить гранитный Мог ношу бренную свою,- Он был помилован толпою: Она любила этот фарс. Он шел; с рыканием порою Приподнимался лев иль барс. Как велика была арена! Как далеко до алтаря! Росла опасность, длилась сцена, И тешилась толпа, смотря. Он проронить не смел и вздоха, Не смел он шевельнуть рукой; При лучших шутках скомороха Не поднимался смех такой. Везде был хохот без уёма, Сливались клики черни всей; Как полный перекатов грома Стоял широкий Колисей.

__________ И этот грохот злого смеха С тех пор послышался не раз; И эта римская потеха Возобновляется для нас. В грозящем цирке утомленный Какой-то раб идет, как встарь, Идет, залог ему врученный Сложить надеясь на алтарь. И мы, как чернь блажная Рима, В разгульной праздности своей, Глядим, пройдет ли невредимо Среди свирепых он зверей? Над ним острят в толпе несметной, Исполнен страха взор его: Боится пасть он жертвой тщетной, Труда не кончив своего. До их обид ему нет дела, Ему не нужен их почет, Лишь бы дойти, лишь бы всё цело Осталось то, что он несет. Несет, гонимый, роковое, Таинственное благо он, Несет понятье он святое - Свободу будущих времен. 1862 ИС-6

ИСТОЧНИКИ:

ИС-1: Каролина Павлова. Стихотворения. Москва: Советская Россия, 1985. ИС-2: Русские поэты. Антология в четырех томах. Москва: Детская литература, 1968. ИС-3: Поэты 1840-1850х годов. Москва-Ленинград, "Советский Писатель", 1962. ИС-4: "Здравствуй, племя младое...": Антология поэзии пушкинской поры: Кн. III . Сост., вступ. статья. о поэтах и примеч. Вл. Муравьева

М., "Советская Россия", 1988 ИС-5: Каролина Павлова. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. Москва, Ленинград: Советский писатель, 1964. ИС-6: Три века русской поэзии. Составитель Николай Банников. Москва: Просвещение, 1968. ИС-7: Чудное мгновенье. Любовная лирика русских поэтов. Москва: Художественная литература, 1988. ИС-8: Песнь любви. Стихи. Лирика русских поэтов. Москва, Изд-во ЦК ВЛКСМ "Молодая Гвардия", 1967.