| Главная » Книги |
Огарев Николай Платонович - Избранные стихотворения, Страница 3
Огарев Николай Платонович - Избранные стихотворенияторой век дышала грудь.
И, несмотря на скорбь и скуку,
На дне осевшую от лет,
Ты беззапятнанной мне руку
В час расставанья дашь вослед.
И дашь в твоей душе, как прежде,
Мне тот же мирный уголок,
Где каждой мысли и надежде
Всегда приют найти я мог.
Но если, вняв мольбе суровой,
Ты отказался от меня,
Тогда прости, мой Каин новый,
И позабудь скорей меня.
Начало 1850-х (?)
СПЛИН
(Посвящено Н.
Да, к осени сворачивает лето...
Уж ночью был серебряный мороз;
И воздух свеж, и - грустная примета -
Желтеет лист сквозь зелени берез,
Как волосок седой сквозь локон темный
Красавицы кокетливой и томной;
Уже и ветр брюзгливый и сырой
Колеблет лес и свищет день-деньской,
И облаков отряд сгоняет серый;
И вечера становятся без меры.
Уже пришла печальная пора:
Туманами окрестности покрыты,
И мелкий дождь с утра и до утра
Сырою пылью сыплет, как сквозь ситы,
Чернеясь, грязь по улицам видна,
День холоден, глухая ночь темна.
Затопим мы камин. Средь поздних бдений
Люблю, когда причудливые тени
Враждебным мраком дышат по углам,
А красный блеск трепещет по стенам.
Но в этот час я не люблю беседы
И многих лиц шумливый разговор:
Меня томит, как длинные обеды,
Хоть умный, но всегда бесплодный спор.
Иное дело - заниматься делом,
Или хотеть, в тщеславьи закоснелом,
Сомнительной ученостью блеснуть
И времени теченье обмануть,
Праздноглагольствуя литературно
0 том, что в мире хорошо иль дурно.
У стариков есть детская черта -
Рассказывать отлично анекдоты,
Где на конце всегда есть острота;
Но этот род погиб среди зевоты.
Что ж делать, друг, нам в эти вечера?
Болтать о том, что делалось вчера?
Наш status quo (1) так глуп, что лучше мимо.
Уж не заняться ль нам делами Крыма?
Но ведь ни вы, ни я не офицер -
Изгнать врагов не сыщем новых мер.
Не вдаться ль в жар сердечных излияний?
Но ведь оно покажется смешно -
К лицу ли нам искание страданий
И радостей, замолкнувших давно?..
Не вынуть ли бутылку из подвала?
Не принести ль два розовых бокала?
За здравье что ль, не то за упокой
Нам чокнуться?.. А лучше нам, друг мой,
Безмолвствовать и думать. Грустно это,
Но, кажется, прилично в наши лета.
И ветр и дождь всю ночь в окно стучат,
Колеблются таинственные тени,
Дрова, горя, бледнеют и трещат.
И вновь встает забытый ряд видений.
Вот детство глупое - как и всегда,
Бывают глупы детские года,
Но многое в них мирно улыбалось,
И сохранить иное бы желалось...
Вот юность - вот играет кровь,
И сердце жжет ненужная любовь.
А там идут подряд всё гроб за гробом:
Вот мрет старик, сердяся и кряхтя,
Вот друг погиб с чахоточным ознобом,
В волнах морских умолкнуло дитя,
И милое и светлое созданье
Туда ж пошло на вечное молчанье!
Но вы, мой друг, ни слова ни о чем;
Вы знаете - ведь лучше нам вдвоем
Безмолвствовать и думать. Грустно это,
Но, кажется, прилично в наши лета.
1) существующий порядок (лат.)
1854 (?)
СОН
Когда сменился день молчаньем темной ночи,
Дремота смутная мне налегла на очи,
И вижу я: на площади народ,
И слышен звон с высоких колоколен,
И юный царь торжественно грядет
В порфире и венце, сияющ и доволен;
За ним попы, бояре и полки,
Хвалебный гимн гремит, блестят штыки...
Но мною обуял внезапно гнев священный,
Я бросился к царю и дланью дерзновенной
С его главы сорвал златой венец
И бросил в прах, и растоптал на части -
"Довольно! - я вскричал, - погибни наконец
Вся эта ветошь ненавистной власти!"
Пророческая мощь мою вздымала грудь,
А царь бледнел, испуганный и злобный;
В народе гул прошел громоподобный,
И, как морская зыбь, грозы почуя путь,
Растет из тишины, в которой ей дремалось, -
Тысячеглавая толпа заколебалась...
1854
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
В вечернем сумраке долина
Синела тихо за ручьем,
И запах розы и ясмина
Благоухал в саду твоем;
В кустах прибережных влюбленно
Перекликались соловьи.
Я близ тебя стоял смущенный,
Томимый трепетом любви.
Уста от полноты дыханья
Остались немы и робки,
А сердце жаждало признанья,
Рука - пожатия руки.
Пусть этот сон мне жизнь сменила
Тревогой шумной пестроты;
Но память верно сохранила
И образ тихой красоты,
И сад, и вечер, и свиданье,
И негу смутную в крови,
И сердца жар и замиранье -
Всю эту музыку любви.
До 1855
* * *
Тот жалок, кто под молотом судьбы
Поник - испуганный - без боя:
Достойный муж выходит из борьбы
В сияньи гордого покоя,
И вновь живет - главы не преклоня -
Исполнен вдохновенной пищей;
Так золото выходит из огня
И полновеснее и чище.
До 1355
ВЕСНОЮ
Брожу я по лесу тропою каменистой;
Трепещут и блестят в ветвистой вышине
Зеленые листы под влагою росистой,
И сосен молодых дух свежий и смолистый
В весеннем воздухе отрадно веет мне;
Пчела жужжит, и ранний луч денницы
Встречают песнями ликующие птицы.
Схожу я к берегу на мшистый край стремнины,
Смотрю - внизу река клокочет и шумит,
За нею озимей спокойные равнины
С их юной зеленью... Всё нежные картины!
И столько счастливый и столько ясный вид,
Что, весело смотря на все живое,
Я чувствую в себе раздолье молодое.
<1856>
* * *
Ты сетуешь, что после долгих лет
Ты встретился с своим старинным другом,
И общего меж вами вовсе нет...
Не мучь себя ребяческим недугом!
Люби прошедшее! Его очарований
Не осуждай! Под старость грустных дней
Придется жить на дне души своей
Весенней свежестью воспоминаний.
<1856>
* * *
Проклясть бы мог свою судьбу,
Кто весь свой век, как жалкий нищий,
Вел бесконечную борьбу
Из-за куска вседневной пищи;
Кто в ветхом рубище встречал
Зимы суровые морозы,
Кто в отупеньи забывал
Пролить над милым прахом слезы.
Не слушал томно при луне
Ни шум ручья, ни звук свирели,
А ждал в печальной тишине
Пустого дня под свист метели;
Кто ликований и пиров
Не знал на жизненном просторе,
Не ведал сладкой грусти снов,
А знал одно сухое горе.
Но много сносит человек
Средь жажды жить неутолимой,
И как бы жалок ни был век -
Страшит конец неотразимый!..
<1656>
* * *
Я наконец оставил город шумный,
Из душных стен я вырвался на миг;
За мною смолкнул улиц треск безумный
И вдалеке докучный говор стих,
И вот поля равниною безбрежной
В вечернем блеске дремлют безмятежно.
Люблю я вас, вечерние отливы
И с далью неба слитый край земли,
Цветок лазурный между желтой нивы
И птички песню звонкую вдали.
О, как давно уже в тиши раздольной
Я не дышал беспечно и привольно!
Мне хорошо... но отчего ж так грустно?
Душа мягка и вместе больно ей,
И сельский быт невинный, безыскусный
Меня томит, как память детских дней.
Утратилось невинности значенье,
Тоскует грудь в тяжелом умиленьи.
О, по душе прошло с тех пор так много -
Гнет истины, ошибок суета,
Порок, страстей безумная тревога,
И сладкой жажды чувствовать тщета,
Рассудка власть и грозная работа,
И мелкой жизни мелкая забота.
Поля, поля! ваш мир меня объемлет,
Но кротких чувств он не приносит мне;
Как прежде, сердце в тихом сне не дремлет...
Вы мне теперь, в вечерней тишине,
Растроганность болезненную дали,
Слезу души и внутренней печали.
<1856>
<Е.Ф.> КОРШУ
Из края бедных, битых и забитых
Я переехал в край иной -
Голодных, рубищем едва покрытых
На стуже осени сырой.
И то, что помню я, и то, что вижу ныне,
Не веет отдыхом недремлющей кручине.
Я помню смрад курной избы,
Нечистой, крошечной и темной,
И жили там мои рабы.
Стоял мужик пугливо-томный,
Возилась баба у печи
И ставила пустые щи,
Ребенок в масляной шубенке,
Крича, жевал ломоть сухой,
Спала свинья близ коровенки,
Окружена своей семьей.
Стуча в окно порой обычной,
На барщину десятский звал,
Спине послушной и привычной -
Без нужды розгой угрожал.
Я помню, как квартальный надзиратель,
Порядка русского блюститель и создатель,
Допрашивал о чем-то бедняка,
И кровь лилась под силой кулака,
И человек, весь в жалком беспорядке,
Испуганный, дрожал, как в лихорадке.
Я годы, годы не забыл,
Как этот вид противен был...
И после мы - друзей в беседе пылкой -
О родине скорбели за бутылкой.
И вижу я: у двери кабака,
Единого приюта бедняка,
Пред мужем пьяным совершенно
Полуодетая жена
В слезах, бледна, изнурена,
Стоит коленопреклоненна
И молит, чтобы шел домой,
Чтоб ради всей щедроты неба
Сберег бы грош последний свой,
Голодным детям дал бы хлеба.
А мимо их спешит народ,
Трещат без умолку коляски,
И чувствуешь - водоворот,
Кружение бесовской пляски...
О ты, который упрекал
Мой стих за мрачность настроенья,
За байронизм, и порицал
Меня с серьезной точки зренья,
Поди сюда, серьезный человек,
Отнюдь не верующий в бедство
И уважающий наш век!
Взгляни на лик, состарившийся с детства,
На хаос жизни пристально взгляни,
И лгать не смей, а прокляни
Весь этот род болезненный и злобный
И к лучшему нисколько не способный.
1855
И<СКАНДЕ>РУ
Die Rolweine regen die Kreislaufsorgane stark auf
[Красное вине сильно возбуждает органы кровообращения (нем.)]
(Фармакология Курта Шпренгеля)
В уныньи медленном недуга и леченья
Скучает ум, молчат уста,
И жду я с жадностью минуты исцеленья,
Конца тяжелого поста.
Удастся ль помянуть нам доблестное время
Упругих мышц и свежих сил,
Когда без устали ночей бессонных бремя
Наш бодрый возраст выносил?
До уст, взлелеянных вакхической отвагой,
Коснется ль снова, жар тая,
И мягким запахом и бархатною влагой
Вина пурпурная струя?
Садись! Достану я из-под седого слоя
Бутылку мшистую мою
И, набок наклоня, - с падучего отстоя
В стаканы бережно солью.
Но годы уж не те! И, кровь напитком жгучим
Бесплодно в жилах разогрев,
Уже мы не пойдем в волнении могучем
На праздник сладострастных дев.
Ни плечи белые, ни косы развитые,
Ни взор полуприподнятой -
Уже не пробудят в нас страсти прожитые
И тела трепет молодой.
От фавна старого таятся робко девы
В зелено-свежей мгле дубров
И внемлют юношей влюбленные напевы
Сквозь шум колеблемых листов.
Боюсь, не вызвать бы, средь наших возлияний,
Перебирая жизни даль,
И горечь едкую иных воспоминаний
И современную печаль!
Не вспомнить бы людей враждующие лицы,
Их злобы грубые черты,
И их любовь, дряблей изношенной тряпицы, -
Прикрытье жалкой клеветы;
Не встретить бы в веках насилий и стяжанья
Неисцелимую болезнь,
Не вспомнить бы утрат могильные преданья
И счастья смолкнувшую песнь.
Скорей - давай шутить! Пусть шутки дар
нескромный
Даст волю блесткам острых слов,
Ярко мелькающих - как искры ночью темной
Над пеплом тлеющих костров.
Да! шутка нас спасет. Ее мы за послугу
Сравним с красавицей больной,
В предсмертный час еще дарящей другу
Привет улыбки молодой.
1656
ПРЕДИСЛОВИЕ К "КОЛОКОЛУ"
Россия тягостно молчала,
Как изумленное дитя,
Когда, неистово гнетя,
Одна рука ее сжимала;
Но тот, который что есть сил
Ребенка мощного давил, -
Он с тупоумием капрала
Не знал, что перед ним лежало,
И мысль его не поняла,
Какая есть в ребенке сила:
Рука ее не задушила -
Сама с натуги замерла.
В годину мрака и печали,
Как люди русские молчали,
Глас вопиющего в пустыне
Один раздался на чужбине;
Звучал на почве не родной -
Не ради прихоти пустой,
Не потому, что из боязни
Он укрывался бы от казни;
А потому, что здесь язык
К свободомыслию привык -
И не касалася окова
До человеческого слова.
Привета с родины далекой
Дождался голос одинокой,
Теперь юней, сильнее он...
Звучит, раскачиваясь, звон,
И он гудеть не перестанет,
Пока - спугнув ночные сны -
Из колыбельной тишины
Россия бодро не воспрянет
И крепко на ноги не станет,
И, непорывисто смела,
Начнет торжественно и стройно,
С сознаньем доблести спокойной,
Звонить во все колокола.
1857
ОТСТУПНИЦЕ
(Посвящено гр. Р<остопчино>й)
Теперь идет существованье
С однообразием волны...
Но миг случайный, намеканье -
И будит вновь воспоминанье
Давно утраченные сны.
Так звук внезапный воскрешает
Всю песнь забытую - и вот
Знакомый голос оживает,
Знакомый образ восстает;
Из-за туманов ночи мрачной
Восходит жизнь прошедших лет,
Облечена в полупрозрачный,
Полузадумчивый рассвет.
Все это только род вступленья,
Чтобы сказать, что как-то раз,
Тревожа тени из забвенья,
Случайно вспомнил я о вас.
Воскресло в памяти унылой
То время светлое, когда
Вы жили барышнею милой
В Москве, у Чистого пруда.
Мы были в той поре счастливой,
Где юность началась едва,
И жизнь нова, и сердце живо,
И вера в будущность жива.
Двором широким проезжая,
К крыльцу невольно торопясь,
Скакал, бывало, я - мечтая -
Увижу ль вас, увижу ль вас!
Я помню... (годы миновали!)...
Вы были чудно хороши;
Черты лица у вас дышали
Всей юной прелестью души.
В те дни, когда неугомонно
Искало сердце жарких слов,
Вы мне вручили благосклонно
Тетрадь заветную стихов.
Не помню - слог стихотворений
Хорош ли, нехорош ли был,
Но их свободы гордый гений
Своим наитьем освятил.
С порывом страстного участья
Вы пели вольность, и слезой
Почтили жертвы самовластья,
Их прах казненный, но святой.
Листы тетради той заветной
Я перечитывал не раз,
И снился мне ваш лик приветный,
И блеск и живость черных глаз.
Промчалась, полная невзгоды,
От вас далеко жизнь моя;
Ваш милый образ в эти годы
Как бы в тумане помнил я.
И как-то случай свел нас снова
В поре печальной зрелых лет...
Уже хотел я молвить слово,
Сказать вам дружеский привет;
Но вы какому-то французу
Свободу поносили вслух,
И русскую хвалили музу
За подлый склад, за рабский дух.
Меня тогда вы не узнали,
И я был рад: я увидал,
Как низко вы душою пали,
И вас глубоко презирал.
Скажите - в этот вечер скучный,
Когда вернулись вы домой,
Ужель могли вы равнодушно
На ложе сна найти покой?
В тиши угрюмой ночь глухая,
Тоску и ужас навевая,
Вам не шептала ли укор,
Что вы отступница святыня,
Что вы с корыстию рабыни
Свой голос продали за вздор?
Мне жалко вас. С иною дамой
Я расквитался б эпиграммой;
Но перед вами смех молчит,
И грозно речь моя звучит:
Покайтесь грешными устами,
Покайтесь искренно, тепло,
Покайтесь с горькими слезами,
Покуда время не ушло!
Просите доблестно прощенья
В измене ветреной своей -
У молодого поколенья,
У всех порядочных людей.
Давно расстроенную лиру
Наладьте вновь на чистый строй;
Покайтесь, - вам, быть может, миру
Сказать удастся стих иной, -
Не тот напыщенный, жеманный,
Где дышит холод, веет тьма,
Где все для сердца чужестранно
И нестерпимо для ума;
Но тот, который, слух лаская,
Звучал вам в трепетной тиши
В те дни, когда вы, расцветая,
Так были чудно хороши.
Не бойтесь снять с себя личину
И обвинить себя самих:
Христос Марию Магдалину
Поставил выше всех святых!
И нет стыда просить прощенья,
И сердцу сладостно прощать...
И даже я на примиренье
Готов, по правде вам сказать, -
И слов моих тем не ослаблю:
Я б и Клейнмихелю простил,
Когда б он девственную саблю
За бескорыстность обнажил.
1857
К <В. А. ПАНАЕВУ>
Когда в цепи карет, готовых для движенья,
Нашли вы место наконец,
И приютились, как мудрец,
Меж девственных старух избегнув искушенья,
И взвизгнул роковой свисток
И в дальний путь вас пар увлек;
Смущен, как человек пред диким приговором,
За быстрым поездом следил я долгим взором,
Пока он скрылся - и за ним,
Помедлив, разлетелся дым;
Пустынно две бразды железные лежали,
И я пошел домой, исполненный печали...
Так вы уехали!.. А длинный разговор
Еще звучит в ушах, как дружелюбный спор;
Но обоюдные запросы и сомненья
Уныло на душе остались без решенья.
Что эти сумерки - пророчат ли рассвет?
Иль это вечер наш, и ночь идет вослед?
Что миру - жизнь иль смерть готова?
Возникнет ли живое слово?
Немое множество откликнется ль на зов?
Иль веру сохранит в ношение оков?
Как это знать!.. Так сеятель усталый
Над пашнею, окончив труд немалый,
Безмолвствуя в раздумий стоит
И на небо и на землю глядит:
Прольется ль свежий дождь над почвой оживленной,
Или погибнет сев, засухою спаленный?..
Я знаю: с родины попутный ветр пошел,
Заря проснулася над тишиною сел;
Как древний Ной - корабль причалил к Арарату,
И в море тихое мы пролагаем путь,
Как мирный мост, как связь востоку и закату,
И плавно хочет Русь все силы развернуть.
Я знаю - с берега Британии туманной
Живою жилою под морем нить прошла
До мира нового... И вот союз желанный!
И так и кажется, что расступилась мгла -
И наши племена, с победной властью пара,
Дорогу проведут вокруг земного шара.
Оно торжественно! И воздух свежих сил
Так дышит верою в громадность человека...
А тут сомнение и веянье могил
Невольно чуется при замираньи века.
И вижу я иные племена -
Тут - за морем... Их жажда - кровь, война,
И, хвастая знаменами свободы,
Хоть завтра же они скуют народы.
Во имя равенства все станет иод одно,
Во имя братства всем они наложат цепи,
Взамен лесов и нив - всё выжженные степи,
И просвещение штыками решено,
И будет управлять с разбойничьей отвагой
Нахальный генерал бессмысленною шпагой.
Чем это кончится? Возьмет ли верх палач
И рабства уровень по нас промчится вскачь?
Иль мир поднимется из хаоса и муки
При свете разума, при ясности науки?
Как это знать? Над пашнею стою,
Как сеятель, и голову мою
Готов сложить без сожаленья;
Но что же мой последний миг -
Он будет ли тяжелый крик,
Иль мир спокойного прозренья?..
Вас проводя, так думал я, друг мой,
В безмолвии, когда я шел домой;
Но обоюдные запросы и сомненья
Уныло на душе остались без решенья.
1858
ЛЕТОМ
Мой друг, не вижу я средь английских полей
Станицы сторожкой высоких журавлей,
И посвистом тройным в траве, всегда скошенной,
Не свищет перепел, отрадно затаенной,
Не стонет коростель в вечерней тишине;
Один - космополит - трепещет в вышине,
Как точка малая, веселый жаворонок,
И здесь его напев все так же чист и звонок;
Да воробей еще - другой космополит -
По кровлям и в садах и скачет и пищит.
На Темзе не видать, чтоб диких уток стая
Садилась на воду, кругами налетая;
Ручные лебеди над грязью тусклых вод
Одни белеются, минуя пароход.
Сурово осудил невинные созданья
Жестокий человек на дальние изгнанья,
Пугая злобно их и силой, и враждой,
И смертью дикою - зане он царь земной.
Зато промышленность развита у народа,
И рабство тайное, и для иных свобода;
Все это хорошо, я скоро в прозе сам
Развитию хвалу торжественно воздам.
Но сердцем я дикарь! Мне хочется на лоно
Раздольной роскоши моих родных степей,
Где взору нет конца до края небосклона,
Где дремлет в знойный день станица журавлей, -
Один настороже стоит, поднявши ногу,
И в миг опасности готов поднять тревогу;
Где слышен дергача протяжный, грустный стон,
Когда уходит день за дальний небосклон;
Где перепел свистит, таясь в зеленом море
Некошеной травы; где жить им на просторе
Привольно и легко, при ясном, теплом дне,
В благоухающей, безбрежной стороне.
Иль наш дремучий лес, и шум, и колыханье,
И в чаще пенье птиц, и пчел и мух жужжанье...
И вновь мне хочется, чтоб мирно, без тревог,
В тенистой зелени я заплутаться мог,
Дождаться вечера... Закат в мерцаньи дальнем
По листьям золотым блестит лучом прощальным,
За птицей птица вслед смолкает в тишине,
И лес таинственный почиет в свежем сне;
Одни кузнечики, по ветреной привычке,
Трепещут у корней в болтливой перекличке.
Да где-то явственней становится слышна
Ручья журчащего бессонная волна.
И жду я месяца... Он встал над лесом мглистым,
Прокрался сквозь вершин отливом серебристым,
И призрачно встают, как бы из мира грез,
Все белые, стволы развесистых берез,
Задумчиво в тиши понурились ветвями
И робко шепчутся пахучими листами...
Но месяц клонится, светлей лесная мгла,
Проснулась иволга, жужжа, летит пчела,
И вновь, разбуженный алеющей зарею,
Заколебался лес под влажною росою.
1858
СВОБОДА
(1858 года)
Когда я был отроком тихим и нежным,
Когда я был юношей страстно-мятежным,
И в возрасте зрелом, со старостью смежном, -
Всю жизнь мне все снова, и снова, и снова
Звучало одно неизменное слово:
Свобода! Свобода!
Измученный рабством и духом унылый
Покинул я край мой родимый и милый,
Чтоб было мне можно, насколько есть силы,
С чужбины до самого края родного
Взывать громогласно заветное слово:
Свобода! Свобода!
И вот на чужбине, в тиши полунощной,
Мне издали голос послышался мощный...
Сквозь вьюгу сырую, сквозь мрак беспомощный,
Сквозь все завывания ветра ночного
Мне слышится с родины юное слово:
Свобода! Свобода!
И сердце, так дружное с горьким сомненьем,
Как птица из клетки, простясь с заточеньем,
Взыграло впервые отрадным биеньем,
И как-то торжественно, весело, ново
Звучит теперь с детства знакомое слово:
Свобода! Свобода!
И все-то мне грезится - снег и равнина,
Знакомое вижу лицо селянина,
Лицо бородатое, мощь исполина,
И он говорит мне, снимая оковы,
Мое неизменное, вечное слово:
Свобода! Свобода!
Но если б грозила беда и невзгода,
И рук для борьбы захотела свобода, -
Сейчас полечу на защиту народа,
И если паду я средь битвы суровой,
Скажу, умирая, могучее слово:
Свобода! Свобода!
А если б пришлось умереть на чужбине,
Умру я с надеждой и верою ныне;
Но в миг передсмертный - в спокойной кручине
Не дай мне остынуть без звука святого,
Товарищ! шепни мне последнее слово:
Свобода! Свобода!
1858
ОСЕНЬЮ
Как были хороши порой весенней неги -
И свежесть мягкая зазеленевших трав,
И листьев молодых душистые побеги
По ветвям трепетным проснувшихся дубрав,
И дня роскошное и теплое сиянье,
И ярких красок нежное слиянье!
Но сердцу ближе вы, осенние отливы,
Когда усталый лес на почву сжатой нивы
&n 
| |
| Просмотров: 630 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры