Главная » Книги

Мильтон Джон - Потерянный рай, Страница 9

Мильтон Джон - Потерянный рай


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

я и откроются вполне: вы станете подобны богам и, как они, узнаете добро и зло. Так должно быть по сравнению со мною: вы будете богами, как я стал Человеком - внутренно я обладаю человеческим духом. Если из животного я сделался человеком, вы из людей превратитесь в богов.
   Правда, свергнув с себя человеческое естество, вы, может быть, умрете, чтобы возродиться богами. Если в этом заключается все несчастье, несмотря на все угрозы, можно желать такой смерти. И что же такое боги, чтобы Человеку не сравняться с ними с той минуты, когда он разделит их божественную пищу? Боги первородны и, пользуясь этим преимуществом, заставляют нас верить, что все происходит от них. Я сомневаюсь в этом. Почему же эта прекрасная земля, согреваемая солнцем, рождает всего так много, а они что делают? Ничего. Если они все создали, кто же вложил познание добра и зла в это дерево, и отчего всякий, кто вкусит его плода, мгновенно, без их позволения, достигает мудрости? Чем же оскорбляет Человек Бога, достигнув знания? Чем может ваше знание повредить Ему? И если все зависит от Него, то может ли это дерево сообщить вам что-либо противное Его воле. Не зависть ли это? Но разве зависть не может обитать в небесных сердцах? Все эти причины и много еще других доказывают, как необходим для вас этот прекрасный плод. Земная богиня! Сорви его и вкушай без боязни".
   Он окончил; слова его, исполненные коварства, нашли слишком легкий доступ в сердце Евы. Пристально смотрит она на плод, один вид которого полон соблазна, а в ушах ее все раздаются звуки тех слов, таких убедительных, внушенных, кажется ей, разумом и истиной. Между тем полуденный час приближался, а с ним вместе и голод; чудесный аромат плода возбуждает его еще сильнее; она уже не противится искушению сорвать и вкусить его, устремляет на него взоры, горя желанием; однако сначала она останавливается на минуту, задумывается и так рассуждает сама с собою: "Велика твоя сила, в том нет сомнения, лучший из плодов! Хотя ты запрещен человеку, но возможно ли не удивляться тебе! Так долго заповеданный, при первом прикосновении к тебе, немому языку ты даровал красноречие; бессловесной твари вложил ты дар слова, чтобы разглашать твою славу. И Тот, Кто заповедал нам тебя, не скрыл от нас твоей чудотворной силы, назвав тебя древом познания, познания как добра, так и зла. Он запретил нам вкушать тебя, но Его запрещение возвышает твою цену, открывая нам, какие блага ты сообщаешь и то, чего нам недостает. Неведомым благом владеть нельзя; или владеть им, не ведая его, все равно, что не обладать им вовсе. Наконец, что запрещает Он нам? Знание? Он запрещает нам благо! Запрещает нам быть мудрыми! Такие запреты не могут связывать, если смерть налагает на нас оковы, к чему служит нам свобода нашего разума? В тот день, когда вкусим от этого прекрасного плода, мы умрем: таков приговор!.. Змей разве умер? Он вкусил и жив; он приобрел познание, и говорит, и рассуждает, и мыслит, будучи прежде бессмысленным. Неужели смерть придумана для нас одних? Неужели нам запрещен плод познания и предоставлен животным? Животным он не воспрещен, как видно! Но отчего же эта тварь, первая вкусив его, не скрывает ревниво своего нечаянного открытия, а доверчиво, с радостью спешит дружески поделиться с человеком доставшимся ей благом? Это друг человека, без обмана и хитрости. Чего же страшусь я? Или, лучше сказать, в моем неведении добра и зла, как знать, чего мне страшиться более: Бога или смерти, закона или кары? Здесь конец всех сомнений. Этот божественный плод, пленяющий вкус и зрение, обладает силою даровать мудрость. Что же удерживает меня сорвать его и насытить и тело и душу?"
  

 [Гюстав Доре]

  
   Сказала и в злополучный час протягивает к плоду безрассудную руку, срывает, вкушает его! Земля содрогнулась от боли; Природа, потрясенная до основания, глубоко вздохнула; все ее творения повторили этот горестный стон, чувствуя, что все погибло! Виновный змей скрылся в чащу; бегство было легко: Ева вся предалась вкушаемому плоду, ничего не замечая вокруг. С таким наслаждением, казалось, не вкушала она еще никакого плода, был ли в нем действительно такой вкус или она воображала это, упоенная надеждою знания. В мыслях своих она представляет себя уже близкой к божеству. Она неумеренно, с жадностью вкушает плод, не ведая, что вкушает смерть. Насытясь, наконец, словно опьяненная вином, восторженная, самодовольно выражает так свою радость:
   "О совершеннейшее, могучее, драгоценнейшее из всех райских деревьев, благословенной своей силой дающее мудрость! Ты было в неизвестности, в презрении; прекрасные плоды твои висели напрасно, будто созданные без всякой пользы; но с этого дня тебе будет посвящена моя первая забота; каждое утро с песней, с должной тебе хвалою, буду облегчать я твои роскошные ветви, обремененные обилием плодов, которые ты щедро всем предлагаешь. Между тем, питаемая тобою, я созрею в мудрости, уподоблюсь богам, которым все открыто, хотя они завидуют другим в том, чего не могут дать сами. Если бы сила, заключенная в тебе, была их даром, ты не росло бы здесь. И этим опытом обязана я тебе, мой добрый наставник; не последовав за тобою, я оставалась бы в неведении. Ты открыл мне путь к Мудрости, дал мне проникнуть в глубину таинственного ее святилища.
   Может быть, мой поступок останется тайной: Небо так высоко и далеко отсюда; с такой вышины можно ли ясно видеть все, что происходит на земле? Может быть, другие заботы отвлекли неусыпное внимание великого нашего Законодателя, спокойно восседающего среди соглядатаев, которыми Он Себя окружил. Но как явлюсь я к Адаму? Открыть ли ему перемену и разделить с ним свое блаженство? Или лучше нераздельно, одной владеть могуществом знания? Тогда я пополню то, чего недостает моему полу: Адам полюбит меня еще нежнее, я сделаюсь равною ему, а, может быть, в ином даже выше, от чего бы я не отказалась, так как низший может разве быть свободен? Да, это было бы прекрасно!.. Но что, если Бог видел все, и меня постигнет смерть? Как, меня не будет! Вместо меня Адам найдет другую жену, другую Еву? Он будет наслаждаться с нею счастьем, а я обращусь в ничто! Одна эта мысль хуже смерти! Нет, прочь все сомнения, я твердо решила: Адам должен разделить со мною и блаженство и горе: я так горячо люблю его, что с ним готова встретить все смерти - жизнь без него я не считаю жизнью".
   С этими словами она отходит от дерева, но прежде благоговейно склоняется перед ним, как бы воздавая честь той Силе, которая заключалась в растении и разливала в нем этот сок премудрости, извлеченный из напитка богов, нектара.
   Адам, между тем, с нетерпением ожидал свою подругу. Он сплел гирлянду из любимых ее цветов, чтобы украсить ее косы и увенчать ее сельские труды, как жнецы коронуют свою царицу жатвы. Он мысленно представлял радость свидания, ждал новой отрады после столь долгой разлуки. Однако какое-то тяжелое предчувствие томило его сердце; он часто чувствовал, как оно замирало. Он идет навстречу своей подруге в ту сторону, куда она пошла, когда они расстались утром. Дорога эта вела к дереву познания. Недалеко от него он встречает Еву: она только что отошла от дерева и держала в руке ветку с чудными плодами; покрытые нежным пухом, свежие, они точно улыбались на ветке и разливали аромат амврозии. Она спешит к Адаму. Лицо ее просит о прощении, но она сейчас же спешит оправдаться, с такою смятенной речью обращаясь к Адаму:
   "Тебя удивляет, Адам, мое долгое отсутствие? Как я без тебя тосковала! Вдали от тебя так долго тянулось время! Впервые испытала я тоску любви, но это не повторится более! Никогда не придет мне мысли испытывать то, чего, неопытная, я сама безрассудно искала - мучений разлуки с тобою! Но удивительный случай задержал меня, ты будешь поражен, услышав о нем.
   Дерево это не опасно, как нам говорили, предостерегая вкушать его плод, открывающий будто бы путь к неведомому злу; напротив, в нем заключена божественная сила: он открывает глаза, делает богами тех, кто его вкусит! Действие его уже было испытано. Мудрый змей, не подверженный такому стеснению как мы, или, не повинуясь ему, вкусил плода; однако он не умер, как угрожали нам, но с той минуты приобрел дар слова, человеческие чувства и удивительный разум; он так убедил меня своим красноречием, что я также вкусила того плода. Действие его оправдало мои ожидания: глаза мои, омраченные прежде, прояснились, дух мой возвысился, сердце стало дальновиднее, я возросла до Божества. Но для тебя больше стремилась я к этой высокой ступени; без тебя я готова ее отвергнуть; блаженство только тогда для меня блаженство, когда ты разделяешь его со мною; без тебя оно будет мне тягостно, ненавистно! Вкуси же и ты; пусть соединяет нас одинаковый жребий, одна любовь и радость! Вкуси, иначе неравенство разлучит нас; ради тебя я готова отказаться от божества, но будет уже поздно, - Судьба не допустит этого". Так Ева с оживлением рассказала свою повесть, но пылавшие щеки невольно выдавали ее смятение. Адам же, услышав о роковом проступке Евы, в испуге стоит неподвижный и бледный; ужас леденит кровь в его жилах, отнимает все силы; ослабевшая рука роняет гирлянду, сплетенную для Евы, и рассыпались увядшие розы. Стоял он долго безмолвный и бледный; наконец, сначала мысленно говорит сам с собою:
   "О, прекраснейшее из созданий, последнее и лучшее из всех Божьих творений, Существо, в котором соединено все, что могло быть создано святого, чистого, прекрасного, нежного, чарующего для взора и мысли! Неужели ты погибла! Так мгновенно погибла! Неужели утратила ты невинность и честь и обречена на смерть! О, как могла ты нарушить строгую заповедь, как осмелилась святотатственно коснуться священного, заповеданного плода? Проклятая, неведомая тебе хитрость врага обманула тебя, и меня погубила вместе с тобою! Мое решение - умереть с тобою! Могу ли я жить без тебя? Могу ли забыть сладостные беседы и любовь, сливавшую наши сердца так нежно? Могу ли я пережить тебя и одиноким бродить в этих диких лесах! Хотя бы создал Бог другую Еву, хотя я отдал бы другое свое ребро, горе лишиться тебя никогда не изгладилось бы из моего сердца. Нет, нет, я чувствую, узы природы влекут меня к тебе: ты плоть от моей плоти, кость от моей кости; твоя судьба и моя должны быть нераздельны в счастье и в горе!"
   Мысленно проговорив так, подобно человеку, который после тяжелого удара успокаивает свое душевное смятение и покоряется тому, что кажется ему непоправимым, он спокойно обращается к Еве с такими словами:
   "На какой отважный поступок решилась ты, смелая Ева! Ты подверглась бы страшной опасности, взором одним пожелав священного плода, на котором лежит святой завет, а ты осмелилась вкусить его, когда запрещено даже прикасаться к нему! Но кто вернет прошлое или переделает то, что сделано? Никто, ни Бог Всемогущий, ни Судьба. Но, может быть, ты и не умрешь; может быть, теперь поступок твой не так страшен после того, что плод был ранее вкушен змеем; оскверненный им, он, может быть, уже потерял свою святость, сделался обыкновенным плодом ранее, чем ты его вкусила. Но и змей не умер от него; он остался жив; ты говоришь, он достиг высшей степени жизни, стал подобен человеку. Сильное доказательство в нашу пользу: значит, мы, вкусив этого плода, достигнем соразмерной высоты, будем богами или ангелами - полубогами. Не допускаю я также мысли, чтобы Бог, премудрый Творец, хотя Он и угрожает нам этим, действительно решился уничтожить нас, превосходнейших Своих созданий, так высоко одаренных им, поставленных владыками всех Его творений, которые, будучи созданы для пас, тесно связанные с нашей судьбою, неизбежно должны погибнуть вместе с нашим падением! Неужели Бог из Творца сделается разрушителем! Будет создавать и пересоздавать, напрасно теряя время на труд! Не соединимо это с понятием о Боге; хотя Он властен произвести новое творение, но нас неохотно решится Он уничтожить! Он не захочет, чтобы торжествующий супостат сказал: "Ненадежная судьба любимцев Божиих; кто может угодить Ему? Сначала погубил Он меня, теперь уничтожил человеческий род; чья очередь будет после? Нельзя давать врагу такую пищу к насмешке. Но, будь что будет, я неразрывно соединил свою судьбу с твоею, пусть один приговор постигнет нас обоих. Если смерть соединит меня с тобою, смерть будет для меня жизнью. Так непреодолим в моем сердце закон природы, влекущий меня к моему собственному существу, моему собственному "я" в тебе! Все, что ты - мое: существование наше не может быть разделено; мы - одно существо, одна плоть. Лишиться тебя значит лишиться своей собственной жизни!" Так говорит Адам; Ева отвечает ему: "О, с какой славой выдержала испытание твоя беспредельная любовь! Какое блистательное доказательство! Какой высокий пример! О, Адам, как я хочу подражать тебе, но, далекая от твоего совершенства, могу ли я равняться с тобою, я, гордящаяся происхождением от твоего ребра. Какое блаженство для меня, когда ты говоришь, что мы - одна душа, одно сердце! И как трогательно доказал ты это теперь: ты решаешься разделить мою вину, преступление даже, если может быть преступлением вкушение чудного плода, - страшась, чтобы смерть или худшее, чем смерть, не разлучило нас, так нежно соединенных любовью! Могущество этого плода (благо всегда рождает благо, непосредственно или случайно) дало мне счастье видеть доказательство твоей любви, которая иначе никогда, может быть, не проявилась бы с такою силою! Если бы я была уверена, что мой смелый поступок повлечет за собою то, чем нам грозили - смерть, я бы одна претерпела самую жестокую кару и не стала бы убеждать тебя. О, скорее бы умерла я одна, но не решилась бы склонить тебя на поступок, могущий погубить твой покой, особенно после такого беспримерного доказательства твоей искренней, верной любви ко мне. Но, напротив, я ощущаю совсем иные последствия: не смерть, а усиленную жизнь, новые надежды, новые радости; глаза мои просветились, вкус стал божественно тонок: что прежде доставляло удовольствие моим чувствам, теперь кажется мне тяжелым, грубым. Поверь моему опыту, Адам, вкуси смело, а страх смерти предай ветрам".
   Сказав это, она заключает Адама в объятия и плачет тихими слезами радости. Какое торжество для нее видеть такую возвышенную любовь, которая ради нее готова подвергнуться небесному гневу, смерти. В награду (достойная награда столь безрассудной слабости) она щедрою рукою дает ему с ветки красивые, соблазнительные плоды. Адам, не внимая голосу совести, вкушает. Он знал, к чему ведет преступление, он не был обманут; его покорила ласка и очарование женщины.
   Опять в муках содрогнулась земля до глубочайших своих недр, опять издала стон вся Природа. Потемнело Небо и, гремя глухими перекатами грома, проливало горючие слезы о совершении первородного греха, источника смерти. Адам ничего не замечает, насыщаясь запретным плодом. Ева не страшится повторить преступление. Наконец, оба, словно опьяненные молодым вином, безумно предаются веселью. Они воображают, что божество уже окрылило их, и готовятся с презрением оставить землю. Но обманчивый плод оказал совсем иное действие: в них разожглись плотские желания. Адам стал бросать на Еву сладострастные взгляды, она отвечает тем же. Оба горят страстью: Адам такою речью возбуждает Еву к страстным ласкам: "Ева, теперь я вижу, как правилен и изящен твой вкус, не последнее свойство мудрости, потому что в каждое наше суждение мы прибавляем и чувство вкуса, и небо считается хорошим судьею. После того, как ты сегодня угостила меня, я уступаю тебе всю честь. Сколько потеряли мы наслаждений воздержанием от чудного плода; до этой минуты мы не знали настоящего вкуса. О, если все запретное так приятно, жаль, что вместо одного дерева нам не запрещено десяти. Но, пойдем; это восхитительное яство так освежило нас и зовет нас к наслаждению. Никогда, с той минуты как я впервые тебя увидел, и ты, украшенная всеми совершенствами, стала моей женою, никогда красота твоя не зажигала в моей крови такого желания владеть тобою; так очаровательна ты в эту минуту! О благодетельная сила чудесного дерева!"
   Говоря так, он шутливо и нежно глядит на Еву: она поняла его взгляды; заразительным огнем горят ее очи. Адам берет ее за руку; она, не противясь, идет за ним к тенистому дерну, над которым раскинулись зеленым шатром густые ветви деревьев. Цветы были их ложем: фиалки, ландыши, гиацинты, царские кудри, самое мягкое, самое свежее лоно земное. Так упивались они всею роскошью наслаждений, всеми восторгами любви, запечатлев ими взаимную вину, стараясь забыть в них грех, пока сон, наконец, не склонил их, утомленных, негою.
   Но как скоро исчезла сила пагубного плода, которая опьяняющими сладкими парами отуманила их чувства, исчез и тяжелый сон, словно наведенный на них угаром, томивший их виновную совесть мучительными грезами. Проснулись они усталые, точно после бессонной ночи, взглянули друг на друга и увидели, как открылись их очи и как омрачилась душа! Невинность, подобно завесе ограждавшая их от познания зла, исчезла. Взаимная откровенность, врожденная прямота души, честность, все покинуло их, оставив во всей наготе виновного стыда, покрывшего их теперь; но этот покров обнажал их еще более.
   Так исполин колена Данова, могучий Самсон, проснулся без сил в вероломных объятиях филистимлянки Далилы. Подобно ему, и наши прародители проснулись нагие, лишенные всех добродетелей. Терзаясь стыдом, безмолвные, долго сидели они словно в онемении; наконец, Адам, убитый стыдом не менее Евы, с усилием произносит:
   "О, Ева, в недобрый час преклонила ты ухо к словам лукавого гада. Кто бы не научил его подражать человеческому голосу, но он сказал правду о нашем падении и солгал, обещая, что мы возвысимся! Правда, глаза наши открылись, мы узнали теперь добро и зло, - добро погибло, зло приобретено!
   Гибельный плод познания! Если в том состоит познание, что теперь мы видим себя нагими, лишенными чести, невинности, верности, чистоты, - наших лучших украшений, поруганных, оскверненных теперь. Даже на лицах наших сохранились следы нечистой страсти, этого обильного источника зол, следы стыда, худшего из зол! Да, добро погибло для нас!.. Как предстану я пред лицом Бога и Ангелов, которых некогда встречал я с таким радостным восторгом? Небесные образы ослепят наши земные очи, не способные теперь переносить их лучезарного блеска! О, зачем не могу я жить одиноко в дикой пустыне, в глубине дремучего леса, куда непроницаемые вершины высочайших деревьев не пропускали бы ни света звезд, ни одного луча солнца, широко распространяя свою тень, черную как ночь! Сосны, кедры, покройте меня бесчисленными вашими ветвями: спрячьте меня навеки от божественных взоров!.. Однако, подумаем, как в этом плачевном состоянии скрыть друг от друга самую неприличную наготу нашего тела, заставляющую нас стыдиться всего более. Широкие, мягкие листья какого-нибудь дерева, сшитые вместе и опоясанные вокруг наших чресл, могут прикрыть те части, чтобы Стыд, этот новый пришелец, который будет теперь преследовать нас постоянно, не укорял нас в нечистоте". Так советует Адам; они идут вместе в глубину леса; скоро они выбрали смоковницу, - не того ради, что славится своими плодами, а дерева, известного в наши дни индийцам в Малабаре и Декане. Оно простирает кругом многочисленные длинные ветви, которые, изгибаясь, склоняются до земли, пускают корни и, словно дочери, растут вокруг материнского дерева. Под тенью этих колоннад, увенчанных высоким сводом, идут аллеи, где раздается эхо. Часто индийский пастух, скрываясь от зноя, ищет в них прохлады и сквозь отверстия, прорезанные в густой листве, наблюдает за пасущимся стадом.
   Они нарвали этих листьев, широких как щит амазонки, и, употребив все искусство, соединяют их и опоясывают ими чресла. Тщетный покров! Он не может скрыть их преступления и удручающего их стыда! О, куда девалось целомудрие их первозданной наготы! Таким Колумб, в позднейшее время, нашел первобытного американца; опоясанный поясом из перьев, в нагом виде, дикий, бродил он среди лесов на островах и тенистых прибрежьях.
   Прикрыв себя листьями, наши прародители считали и стыд свой прикрытым отчасти; но, не чувствуя в душе покоя, они сели на землю и горько плакали. Не только потоки слез лились из их глаз, но в сердцах их поднялась страшная буря. Гнев, ненависть, недоверие, раздор потрясали их дух, некогда обитель мира и тишины, теперь - добычу смятений и колебаний. Рассудок перестал действовать, воля не повиновалась ему; их поработила чувственность, которая, несмотря на свое низкое происхождение, завладела царством разума, требуя верховной власти. В этом беспорядочном состоянии души, с тревожным взором, непривычным голосом продолжает Адам прерванную речь: "Зачем не послушалась ты моих слов, зачем не осталась со мною, как я просил тебя о том, когда в это злополучное утро пришло тебе, не знаю откуда, непонятное желание бродить одной. Мы были бы счастливы по-прежнему; теперь же мы лишены всех благ, наги, опозорены, несчастны! О, с этой минуты да не приходит никому мысли испытывать верности, требуемую от него долгом! Кто сам нетерпеливо ищет испытания, - уже начинает падать."
  

 [Гюстав Доре]

  
   Ева, оскорбленная таким упреком, восклицает: "Какие жестокие слова произнесли уста твои, Адам! Ты приписываешь наше несчастье моей слабости или, как ты говоришь, моему безрассудному желанию бродить! Но, кто знает, и в твоем присутствии какое зло могло бы постигнуть меня, а, может, и тебя самого? Будь ты при искушении, там или здесь, ты сам не мог бы открыть хитрости Змея по его речам. Не зная никакой причины к вражде между нами, можно ли было думать, что он хочет зла, ищет нашей погибели? Неужели я всегда должна быть неразлучна с тобою? Тогда уже лучше было оставаться при тебе неодушевленным ребром! Но, если так, зачем же ты, моя глава, решительно не запретил мне идти, предвидя, как ты говоришь, что я иду на такую опасность? Ты слишком слабо сопротивлялся, ты мне позволил, одобрил мое намерение и проводил меня с лаской. Если бы ты был тверд, непреклонен в твоем отказе, ни я бы не согрешила, ни ты вместе со мною".
   Адам, в первый раз разгневанный, возражает: "Это ли твоя любовь? Это ли награда моей любви к тебе, о, неблагодарная Ева! Любви, не изменившей тебе, когда ты уже погибла, а я не был виновен? Я мог бы наслаждаться бессмертным блаженством, но добровольно решился умереть с тобою. И теперь ты обвиняешь меня, говоришь, что я был причиной твоего преступления? Ты находишь, что я не довольно строго останавливал тебя? Что же я мог еще сделать? Я предупреждал тебя, увещевал, предсказывал опасность, напоминал о тайном враге, подстерегающим нас каждую минуту. Идти далее, значило бы прибегать к насилию, но уместно ли насилие над свободной волей! Чрезмерная самоуверенность увлекла тебя. Одно из двух: или ты надеялась не встретить опасность, или искала случая со славой выдержать испытание. Может быть, я и сам заблуждался, чрезмерно восхищаясь тем, что казалось в тебе столь совершенным; я думал, что зло не смеет коснуться тебя. О, как раскаиваюсь я в этом заблуждении; оно было причиной моего преступления! И ты, ты обвиняешь меня! Вот что ожидает всякого, кто, слишком доверяя достоинствам женщины, представляет ей господство. Она не терпит противоречия, а если ее постигнет несчастье, когда она представлена самой себе, она же первая обвинит слабость и снисходительность мужа."
   Так, в взаимных укорах, проводили они бесплодные часы; ни один не сознавал себя виновным и, казалось, конца не будет их тщетным распрям.
  
  
  

ПЕСНЬ 10-я

Содержание

  
   Преступление человека известно; Ангелы, охранявшие Рай, покидают его и возвращаются на Небо, чтобы оправдать свою бдительность. Господь оправдывает их, вещая, что не в их власти было воспрепятствовать Сатане. Он посылает Своего Сына судить виновных. Сын нисходит на Землю и произносит заслуженный приговор; сострадая падшим, Он одевает их и возносится к Отцу. Грех и смерть, до тех пор сидевшие у врат Ада, предчувствуя успех Сатаны в новом мире и грехопадение Человека, решаются не быть больше затворницами, а по следам Сатаны, своего владыки, проникнуть в жилище Человека. Для более удобного сообщения между Адом и нашим миром они создают широкий путь или мост через Хаос, по следам, проложенным Сатаною. На пути к Земле они встречаются с Сатаною, который с торжеством возвращается в Ад. Их взаимные поздравления. Сатана является в Пандемониум и гордо на собрании рассказывает о своем успехе; вместо рукоплесканий в ответ ему раздается шипение: по приговору, произнесенному в Раю, все его сообщники, равно как и сам он, мгновенно превращаются в змей; потом, обольщенные призраком запретного древа, внезапно выросшего перед ними, жадно бросаются на плоды, и пожирают одну пыль, горькую золу. Действия Греха и Смерти: Бог предрекает блестящую победу над ними, которая совершится Его Сыном, и возрождение мира. Но теперь Он повелевает Ангелам произвести различные перемены в небесах и стихиях. Адам, более и более убеждаясь в своем падении, горько сетует; он отвергает утешения Евы; она настаивает и, наконец, успокаивает его; потом, в надежде отклонить проклятие, которое должно пасть на их потомство, предлагает Адаму жестокие меры; он не одобряет их. Напротив, питая надежду, он напоминает ей данное им обетование, что Семя жены сотрет некогда главу Змея; он увещевает ее вместе с ним, раскаянием и молитвой снискать прощение прогневанного ими Бога.
  
   Между тем, дело ненависти и мщения, совершенное Сатаною в Раю, было известно на Небе. Там уже знали, как он, в виде змея, соблазнил Еву, а она - мужа своего, склонив его вкусить от рокового плода. Может ли что скрыться от Всевидящего ока Господня или обмануть Его всеведущее сердце! Правосудный и мудрый во всех делах, Он не препятствовал Сатане искусить дух Человека, который одарен был полною силой и свободною волей, способными отразить насилие и распознать коварство врага или ложного друга. Они знали и всегда должны были помнить Всевышний завет не вкушать того плода, кто бы ни соблазнял их. Ослушание навлекло на них кару (разве не должны они были ожидать этого?): бездной греха они заслужили свое падение.
   Ангельская стража поспешно удаляется из Рая и возносится на Небо в безмолвии и печали, уже зная о падении Человека и дивясь, как мог хитрый враг прокрасться, незамеченный ею. Когда печальная весть достигла с Земли врата Неба, все были огорчены ею; глубокая скорбь отразилась на всех небесных лицах; но, умеряемая состраданием, она не могла возмутить их блаженства. Вокруг прибывших стеклись сонмы небожителей, желая услышать, узнать, как все случилось. Стражи Эдема спешат к Всевышнему трону дать перед ним отчет и представить справедливые оправдания неусыпного своего надзора; и они были оправданы: из таинственного облака, окружающего престол Всевышнего, среди грома, раздается глас Его:
   "Вы, собравшиеся здесь Ангелы, и вы, Силы, вернувшиеся из неудачного послания, не смущайтесь; пусть не печалит вас эта весть о страшном событии на земле: его не могли предупредить самые неусыпные ваши старания. Все, что совершилось, Я предрек вам тогда же, когда искуситель впервые перешел пучину, вырвавшись из Ада. Я возвестил вам тогда, что он одержит верх и поспешит исполнить свой злобный умысел; что Человек будет обольщен им и, обманутый его лестью, все потеряет, поверив клеветам на своего Создателя. В Моих велениях ничто не влекло неизбежности падения человека. Я нисколько не принуждал его свободной воли, одаренной полным равновесием и представленной собственным своим побуждениям. Но он пал! Остается произнести над ним смертный приговор за его преступление, как была объявлена ему смерть в тот же самый день. Он считает угрозу пустой и тщетной, потому что удар не разразился над ним немедленно, чего он страшился. Но он увидит, что отсрочка наказания не есть прощение: не кончится день, как он узнает это. Правосудие Мое не будет попрано, как была попрана Моя благость. Но кого пошлю Я судить их? Кого же, кроме Тебя, о Сын Мой! Тебе вручил Я суд на Небе, на Земле, в Аду! Пусть видят, что Я хочу с правосудием соединить милосердие, посылая Тебя. Ты, Друг Человека, его Ходатай, Ты, добровольно предназначивший Себя быть Жертвою его искупления и его Спасителем, Сам став Человеком, суди падшего человека." Так говорил Бог-Отец и, блистательно разверзнув славу Свою одесную Себя, озарил Сына светом Своего Божества: в Нем отразился вполне сияющий образ Отца, и Он отвечал с божественной кротостию: "Предвечный Отец! Тебе подобает повелевать, Мне же, на Небе и на Земле, исполнять Высочайшую Твою волю, да покоишься Ты всегда в радости о Мне, возлюбленном Твоем Сыне. Я сойду на землю судить грешников; но Ты знаешь, какой бы приговор ни постиг их, худшее падет на Меня, когда наступит время: так Я Сам избрал перед лицом Твоим и не раскаиваюсь, потому что приобретаю право смягчить произнесенное над ними осуждение, когда оно обратится на Меня; правосудие умерю Я милосердием, в полном блеске явив то и другое, и смягчив Твой гнев. Никто не должен сопровождать Меня, Я иду Один; никто не будет свидетелем этого суда, кроме судимых двух грешников. Третий, отсутствующий, противник всем законам, уже осужден; он уличен бегством. Изобличать змея излишне".
   Сказав, Он восстал с лучезарного трона Высочайшей Отчей славы. Престолы, Силы, Власти, Господства, Его высокие слуги провожают Его до врат небесных, откуда открывается вид на Эдем и всю землю. Он прямо нисходит в Рай: хотя время и летит на крыльях быстротечных минут, но божеской быстроты им нельзя измерить. Солнце с полудня мерно склонялось к западу; нежные зефиры, предвестники вечерней прохлады, пробудясь в обычный час, тихо веяли на землю, когда еще более тихий в Своем гневе, кроткий Судья и одновременно Заступник снизошел произнести приговор над Человеком. На склоне дня легкие ветры донесли до слуха виновных голос Бога, ходившего в саду: услышав его, оба, муж и жена, скрываются от взора Всевышнего в глубочайшей чаще деревьев. Но Господь приблизился и громко зовет Адама: "Где ты, Адам? Ты, всегда с радостью спешивший Мне навстречу, едва завидев Меня издали? Я не вижу тебя и недоволен твоим отсутствием, тогда как прежде ты всегда исполнял свой долг без напоминания! Или пришествие Мое не имеет прежнего блеска? Или ты сам изменился, что удаляешься от Меня? Или какая-нибудь случайность удерживает тебя? Выйди же!"
  

 [Гюстав Доре]

  
   Он вышел; за ним еще нерешительнее следует Ева, хотя она первая шла на преступление. Оба предстали в смущении, в страхе; в глазах их нет любви ни к Богу, ни друг к другу: виновность, стыд, душевное беспокойство, отчаяние, гнев, ожесточение, ненависть, лукавство, вот что они выражают. После долгого колебания Адам коротко отвечает: "Я слышал Тебя в саду, но голос Твой испугал меня, потому что я наг, и я скрылся."
   Кроткий Судья без укора возражает ему: "Ты часто слышал Мой голос и не боялся, напротив, радовался всегда. Отчего же теперь стал он тебе страшен? И кто сказал тебе, что ты наг? Не вкусил ли ты плода того дерева, от которого Я заповедал тебе не вкушать?"
   Адам, удрученный горестью, отвечает: "О Небо! В какой страшной борьбе стою я перед моим Судьею! Или на себя одного должен я взять преступление, или обвинить подругу моей жизни, вторую мою половину. Так как она осталась верна мне, я должен бы скрыть ее вину и своею жалобою не подвергать ее осуждению; но злосчастная необходимость заставляет меня говорить, чтобы грех и кара не пали на одну мою голову, которая не в силах перенести этого двойного бремени. Но если бы я стал хранить молчание, Ты откроешь все, что бы я захотел скрыть. Жена, которую Ты создал помощницею мне, этот совершеннейший из Твоих даров, эта жена, исполненная такой доброты, как отвечающая всем моим желаниям, так божественно прекрасная, что я не мог считать ее способною на зло, она, которая прелестию своею как бы оправдывала каждый свой поступок, она дала мне тот плод, и я вкусил."
   На это Всемогущий Судья отвечает: "Разве она Бог твой, что ты повиновался ей более, чем гласу Божию? Разве она была сотворена твоим путеводителем, твоей главою, или хотя равною тебе, что ты отрекся ради ее от своего достоинства мужа и того превосходства, которое дал тебе Бог над нею? Она была сотворена из тебя и для тебя; совершенством своим ты далеко превосходил ее во всем, что касается истинного достоинства. Правда, она была украшена всеми прелестями для того, чтобы более возбуждать твою любовь, но не для того, чтобы порабощать тебя; дары ее соответствовали ее зависимости и не предназначались для власти. Власть была твоим уделом, если бы ты умел ценить себя."
   Сказал и обратился к Еве с таким кратким словом: "Скажи, Жена, что ты сделала?"
   Печальная Ева, подавленная стыдом, созналась в своей вине; но несмелая и немногословная перед своим Судьею, в смущении отвечает: "Змей обманул меня, и я вкусила."
   Господь Бог, выслушав ее, приступает, не медля, к суду над обвиняемым Змеем, хотя, бессловесная тварь, он не способен был сложить вину на того, кто сделал его орудием зла и осквернил цель его бытия. Итак, он справедливо был проклят, как растленный по природе. Дальнейшее не касалось человека (знать более было ему не дано, это не уменьшило бы его вины). Однако, Бог произнес Свой приговор над Сатаною, главным преступником, хотя счел придать Своим словам таинственный смысл. Он так проклял змея: "За то, что ты сделал, будь проклят перед всеми скотами, перед всеми зверями полевыми; ты будешь ходить, ползая на чреве твоем, и будешь есть прах во все дни твоей жизни. Я положу вражду между тобой и Женою, между твоим и ее семенем: ее Семя будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту".
   Так изрек Господь пророческое слово, свершившееся, когда Христос, Сын Марии, второй Евы, увидел, как, подобно молнии, пал с небес Сатана, Князь воздуха. Тогда, восстав из гроба и одолев владычество и силы Ада, Он с торжеством явил свою победу и в блистательном восшествии повлек плененный Ад по воздуху, этому царству Сатаны, которое так долго было в его беззаконной власти. Наконец, Сатану сокрушит под нашими стопами Тот, Кто предвещал ему теперь ту роковую рану.
   Обратясь к Жене, Он изрек такой приговор: "Я умножу твои скорби в то время, когда понесешь ты плод в чреве, в болезнях будешь ты рождать детей, ты будешь подчинена воле мужа: он будет господствовать над тобою".
   Адаму произнес Он такой приговор: "За то, что ты послушал слов жены твоей и вкусил плода от дерева, которое Я заповедал тебе, сказав: "Не вкушай от него", проклята будет земля за тебя; со скорбию будешь ты питаться от нее во все дни твоей жизни: терн и волчец произрастит она тебе, и ты будешь питаться полевою травою. В поте лица будешь ты есть хлеб, пока не возвратишься в землю, потому что из земли ты был взят (познай свое рождение): ты прах и в прах обратишься".
   Таков был суд Его над Человеком. Судья и Спаситель одновременно, Он отдалил смертоносный удар, возвещенный Им в тот день. Потом, видя их перед собою нагими, подверженными влиянию воздуха, который должен был теперь измениться, Он сжалился над виновными. Он не погнушался предстать слугою перед ними; как тогда, когда умывал Он ноги Своим слугам, так теперь, как нежный Отец, покрыл Он их наготу кожею, снятой с убитых зверей или сброшенной животными, когда они, подобно тому как делают это змеи, облекаются молодой кожей.
   Так позаботился Он прикрыть Своих врагов; но не только телесную наготу их прикрыл Он звериными кожами. Он сжалился над их еще более постыдною наготою, - наготою душевной; облачив ее одеянием Своего правосудия, Он прикрыл ее от взоров небесного Отца. Потом быстро вознесся к Нему и со славою занял Свое прежнее место в Его блаженном лоне. Он повестил примиренному Отцу (хотя Отец знал все) о том, что свершилось с Человеком, присоединяя Свое нежное ходатайство за него.
   Между тем, прежде, чем был совершен на Земле грех и суд, Грех и Смерть сидели друг против друга за вратами Ада, которые стояли широко открытые, извергая далеко в Хаосе вихри пожирающего пламени, с той минуты как открыл их Врагу Грех, и тот обратился теперь к Смерти с такою речью: "О, Дочь моя, зачем сидим мы здесь, праздно смотря друг на друга, тогда как Сатана, наш великий родитель, подвизается в других мирах, приготовляя более счастливое жилище нам, своим милым чадам? Он, без сомнения, имеет успех. Если бы он потерпел неудачу, он уже давно возвратился бы сюда; ярость врагов не нашла бы лучшего места для его наказания и удовлетворения своего мщения. Мне кажется, будто я чувствую в себе новую силу, будто крылья мои растут и мне дается широкая власть за пределами этой бездны. Не знаю, что влечет меня, симпатия или какая-то врожденная сила, могущая через величайшие пространства, сокровеннейшими путями рождать таинственную связь между однородными предметами. Ты, моя неразлучная тень, должна следовать за мною: нет власти, могущей разлучить Грех со Смертью. Но чтобы трудности обратного пути через эту неприступную, непроходимую пучину не замедлили его возвращения, попытаемся на отважный труд, не превышающий, однако, твоих и моих сил: утвердим на этом океане дорогу от Ада к тому Новому Миру, где торжествует теперь Сатана; соорудим памятник громадной цены для всего адского воинства; ему откроется свободный путь для сообщения с тем миром или переселения туда, когда решит судьба. Я не ошибаюсь в дороге, так сильно влечет меня это новое очарование; оно будет руководить мною".
   Тощий Призрак отвечает: "Иди, куда ведет тебя Судьба и сила призвания. Я не останусь позади тебя, не собьюсь с пути, идя вслед за тобою. Я чую уже запах убийств, бесчисленной добычи! Я чувствую дыхание Смерти, исходящее от всего, что есть там живого! Я не премину участвовать в твоем предприятии; рассчитывай на мою помощь".
   При этих словах Призрак с наслаждением вдыхает запах смерти, поразившей землю. Так стаи хищных птиц, накануне дня битвы, издалека слетаются к полю, где расположен воинский стан; они летят туда, чуя запах живых трупов, обреченных назавтра смерти в кровавой сече. Так ужасный Призрак, расширив ноздри, обоняет в зараженном воздухе свою добычу, чуя ее через беспредельное пространство. Оба чудовища из врат Ада пускаются в пространное, безначальное царство Хаоса, и в влажном его мраке летят различной дорогой. С стремительной силою (а силы их были велики) царят они над волнами, и все, что встречают на пути твердого или мягкого, колеблемого то вверх, то вниз, точно в бушующем море, кучами сгоняют с обеих сторон к отверстию Ада: так два полярных ветра, дуя с противных сторон на Кронийское море151, сдвигают и гонят ледяные горы, заграждая ими к востоку, за пределами Печоры, предполагаемый путь к берегам богатой Катайи152.
   Смерть своей окаменяющей, леденящей, иссушающей палицей, точно трезубцем сглаживает скученные вещества и укрепляет их на месте так же неподвижно, как стоит теперь остров Делос, некогда плавучий153; остальное, с суровостью Горгон, сковывает ее взгляд. Эту плотину, равняющуюся ширине адских врат и досягающую самой его глубины, скрепляют они асфальтовой смолой; потом, в виде громадной, высокой арки, воздвигают над клокочущей бездной мост чудовищной длины, мост, соединяющийся с неподвижной стеной этого мира, беззащитно представленного теперь в добычу Смерти: так возник широкий, гладкий, удобный, безопасный путь от Земли к Аду. Так, если сравнивать великое с малым, Ксеркс, для порабощения свободной Греции покинув свой Мемноновский дворец в Сузе, пустился в море и, пройдя Геллеспонт как по мосту, соединил Европу с Азией, многократными взмахами бичуя негодующие волны.
   Смерть и Грех окончили это чудо строительного искусства: над взволнованной пучиной по следам Сатаны перекинулась цепь висячих скал, до того самого места, где, благополучно избежав ужасов Хаоса, он впервые опустил свои крылья на обнаженной поверхности нового шарообразного мира. Там адамантовыми гвоздями и цепями укрепили они свое сооружение, - укрепили слишком прочно и крепко!
   Оттуда увидели они границы Эмпирейного Неба и Нового Мира, разделенные небольшим расстоянием; влево был Ад, но его отделяла глубокая пучина: перед ними лежало три пути, ведущих к этим трем странам. Они избирают путь к Земле, прямо в Рай, как вдруг видят вдали Сатану в образе светлого Ангела: он парил на зените между Центавром и Скорпионом, между тем как солнце поднималось в знаке Овна. Он был в чужом образе, но милые детища тотчас же узнали своего родителя, несмотря на личину. Соблазнив Еву, он скользнул тайком в соседний лес и переменил свой вид, чтобы наблюдать последствия своего преступного дела. Он видел, как Ева, хотя совершенно неумышленно, повторила его над своим мужем; видел их стыд, искавший напрасных покровов. Но при виде Сына Божия, снисшедшего судить их, он бежал в ужасе, - не надеясь избавиться от кары, но думая только отдалить ее; сознавая всю тяжесть своей вины, он страшился, чтобы гнев Божий не разразился над ним мгновенно. Когда миновала опасность, ночью он вернулся к злополучным супругам; из печальных речей их и жалоб он узнал свой собственный приговор и то, что исполнение его не последует немедленно, а отложено на будущие времена. Он возвращался теперь в Ад с этой веселой вестью. Возле Хаоса, у самого подножия нового чудесного моста, он неожиданно увидел своих милых детей, шедших ему навстречу. Велика была радость их встречи, а при виде этого изумительного моста радость Сатаны увеличилась. Он долго стоял в восхищении, пока Грех, его прекрасная, очаровательная дочь, не прервала так молчания:
   "О, Родитель, ведь это твое великолепное создание, твои трофеи, а ты смотришь на него, как будто бы оно не было твоим делом! Ты его творец и главный строитель: в ту минуту, как сердце мое угадало, - мое сердце бьется одинаково с твоим, вследствие нежной, таинственной связи, - как только угадало оно о твоем успехе на земле, который я читаю теперь в твоих взорах, меня тотчас же непреодолимо повлекло к тебе вместе с этим другим твоим детищем, несмотря на расстояние миров, разделявшее нас: так тесно связаны мы трое роковою судьбою. Ад не мог удержать нас в своих пределах, непроглядный мрак пучины не помешал нам последовать по твоим славным следам. Ты совершил великое дело нашего освобождения; до тех пор мы были в заключении за вратами Ада; ты дал нам силу так укрепить бездну и воздвигнуть в ее мраке этот громадный мост. Весь мир теперь твой; ты мужеством приобрел то, чего не созидала твоя рука; мудростью с избытком вознаградил то, чего лишился в бранях: ты вполне отомстил за наше поражение на Небе. Здесь ты будешь самодержавным царем, чего не мог достигнуть там. Пусть царит там Победитель, как присуждено исходом битвы; пусть удалится от этого нового мира, который Он Сам отверг Своим приговором: с этих пор Он разделит с тобою власть над вселенной; пределы эмпирея будут отделять Его квадратное царство154 от твоего в этом шаровидном мире. Теперь ты стал еще опаснее для Его престола; пусть попробует померяться с тобою!"
   На это Князь тьмы радостно отвечает: "О, прекрасная дочь! И ты, чей я отец и прародитель, вы славно доказали, что принадлежите к племени Сатаны (я горжусь этим именем, означающим противника Всемогущего Царя Небес); вы оказали большую услугу мне и всему адскому царству этим величественным зданием близ самых врат Неба; вы соединили ваши трофеи с моими и, облегчив сообщение между Адом и этим новым миром, сделали из них одно царство. Итак, в то время, как по вашей широкой дороге я легко спущусь через мглу к своим союзным Силам, чтобы поведать им о моем торжестве и разделить с ними радость, вы обе, между теми бесчисленными шарами, теперь вашим достоянием, спуститесь прямо в Рай; царствуйте благополучно, поселитесь там и владычествуйте над землею и воздухом, а главное - над Человеком, который провозглашен единственным владыкой всего мира. Сначала сделайте его своим верным рабом, а потом уничтожьте. Я посылаю вас моими наместниками на земле и даю вам неограниченную власть, непреоборимую, исходящую от меня силу. От ваших соединенных стараний зависит теперь мое владычество в этом новом царстве, которое Грех, благодаря моему подвигу, предоставил Смерти. Если вы общими силами одержите верх, Аду нечего будет страшиться. Идите и будьте неумолимы".
   Сказав так, Сатана оставляет их; они быстро ринулись сквозь густейшие созвездия, распространяя везде свой яд; звезды, зараженные их дыханием, бледнеют; планеты, сталкиваясь с планетами, меркнут в затмении. С другой стороны, Сатана спускается по широкой плотине к вратам Ада. Хаос стонет под тяжестью чудовищного моста и с обеих сторон наступает бушующими валами на преграду, которая с презрением отражает их негодующий гнев. Сатана проходит через широко открытые, никем не охраняемые врата. Все кругом было пусто; приставленные к вратам стражи, покинув свой пост, улетели в высшую область; все остальные удалились вглубь Ада, к стенам Пандемониума, гордой столицы Люцифера, как назывался Сатана во имя блестящей звезды, с которою он имел сходство. Между тем как сановники заседали в совете, с беспокойством рассуждая о том, что за случайности могли замедлить послание их властелина, -- вооруженные легионы охраняли дворец Сатаны. Так повелел он, оставляя их, и они строго соблюдали его приказ. Как татарин перед своим неприятелем, русским, бежит около Астрахани по снежным равнинам, или как бактрийский софта, спасаясь от турецкого полумесяца, в бегстве своем в Тавриду или на Каспий оставляет позади себя опустошенное Аладульское царство155, так легионы, изгнанные с Небес, оставили пустынными огромные области, лежавшие около мрачных пределов Ада, и все собрались к столице, окружив ее бдительной стражей. Теперь они с часу на час ожидали возвращения великого искателя неведомых миров. В виде простого Ангела самого малого воинского чина, он незаметно проходит сквозь их толпу. Незримо проникнув в двери Плутонова чертога, он вступает на свой высокий трон, с царским великолепием возвышавшийся на другом конце под балдахином из богатейшей ткани. Несколько минут он сидел и озирал всех, но сам был невидим. Наконец, как бы выйдя из облака, показалась его блистательная глава и весь образ, сияющий подобно звезде; даже еще ярче был обманчивый блеск его славы, оставленный ему после его падения. Стигийское войско, пораженное этим внезапным блеском, устремляет взоры к престолу и видит своего могучего вождя, возвращения которого ждали с таким нетерпением. Громки были их восклицания: великие сановники, заседавшие в мрачном совете, поспешно бросаются к нему, поздравляют его, разделяя с ним радость. Движением руки он водворяет молчание, и такая речь приковывает их вни

Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
Просмотров: 349 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа