| Главная » Книги |
Майков Василий Иванович - Нравоучительные басни, Страница 3
Майков Василий Иванович - Нравоучительные басниnbsp; И тако идет спор.
Но Лев решити тем сей вздумал разговор:
Собрать зверей и всю скотину
Судить картину.
Мартышка идет в суд
И мнит, что честь ее картине отдадут;
Так думала Мартышка.
Пришла всех прежде Мышка:
"Прекрасно, - говорит, - лицо ее и рост,
Да только надлежит прибавить ей мой хвост,
Тогда совсем она красавица явится".
Пришел тут Слон и, зря, дивится:
"Куда, - он говорит, - развратен ныне свет!
У сей красавицы и хобота уж нет".
Верблюд сказал: "Когда б моя спина и ноги,
То прямо бы она красавица была".
Оленю речь была верблюжья не мила:
"Когда бы,- говорит, - мои ей только роги;
Да можно ль, чтоб когда без рог могли быть боги?"
Тут Бык сказал: "Тогда б хорошей льзя назвать,
Когда бы роги ей мои прималевать".
И в том стоял упрямо.
Но Вепрь заговорил: "Не знаете вы прямо
Прямого хорошства, и так вы дураки;
Ей надобно мои клыки".
Потом пришел Осел к написанной картине:
Не полюбилася и сей она скотине;
Он прочих мненье опроверг
И говорит: "Поверх
Сея прекрасной туши
Когда бы написать мои большие уши,
Тогда б сказал и я,
Что прямо хороша красавица сия".
Козел восстал против зверей и всей скотины,
Когда пришла ему промолвить череда:
"Ко украшению прекрасной сей картины,
Конечно, надобна, - сказал он, - борода".
Крот выполз из норы, сказав: "Хоть я не вижу,
Однако ж думаю, что я вас не обижу,
Когда скажу теперь полезное для вас:
По мненью моему, быть должно ей без глаз".
Противу сих речей тут все взнегодовали,
Невежею Крота и глупым называли;
Однако же Крота хотя всяк глупым звал,
Но мненья своего никто не отставал.
Тогда Мартышка Льву и всем зверям пеняла,
А мненья и она того не отменяла,
Что точно ею львов исполнен был приказ
И что она должна всем нравиться для глаз:
"А если вашего держаться мне примеру,
Так должно написать прегнусную химеру,
А не Венеру".
Между 1763 и 1767
27. СОБАКА НА СЕНЕ
Ни самому не брать
И людям не давать -
У всех завистливых такие странны правы,
И те уставы
У них затверждены;
Такие нравы
От злого сатаны
Сим ядом зависти живут повреждены;
И если он себя не пользует благим,
Однако же отнюдь не хочет дать другим.
А к этому скажу старинную я сказку.
Но где, о муза, где возьму такую краску,
Дабы живее мог я зависть описать?
Один хозяин был, смирен иль забияка,
Того нельзя сказать,
Чего не знаю,
Лишь то напоминаю:
Хозяин был, а у него Собака,
Которая свою жизнь счастливо вела:
Один с ним ела кус, а на сене спала,
Спала, его не ела,
Да только лишь того Собака не терпела,
Чтобы хозяйская скотина сено ела;
Корова ли придет, иль лошадь сено есть,
Собака всё на них от зависти ворчала
И тем скотине всей безмерно докучала;
Хотя скотина вся просила сена в честь,
Собака не внимала
И к сену не пускала,
А и сама не ест.
Хозяин то приметил
И делом сметил,
Что в псе велика злость.
Он, взявши трость,
Которая была потолще и полена,
А именно он, взявши пест,
Погнал Собаку с сена,
Притом ей говорил: "Поди-тко, друг мой гость,
Под лавку ляг и там гложи вчерашню кость,
Которая тебе осталась от обеда,
Коль честь тебе не в честь;
Травы тебе не есть,
А ешь-ко то, что ест собака у соседа,
А это дай другим, кто может это есть".
Пошла Собака с сена,
Боль чувствуя в боку.
О, чудная премена!
Собаки той кровать досталась съесть быку.
Между 1763 и 1767
28. ЛИСИЦА И БОБР
Лисица некогда к Юпитеру ходила
И, идучи оттоль, сошлася со Бобром.
"Куда, - спросил Лису Бобр, - кумушка, бродила?"
- "Ходила я туда, отколь к нам мещут гром,
И множество с собой я весточек имею, -
Лисица в гордости рассказывала так,-
То ведает не всяк,
Что ныне я, сошед с Олимпа, разумею.
Теперь
Не всякий по земли скитаться будет зверь.
Там вышло повеленье,
И так угодно небесам,
А то определенье
Скрепил Юпитер сам:
Вол с зайцем будут в поле,
Баран, конь, бык и пес
Останутся в неволе:
Медведям, тиграм, львам дремучий отдан лес;
В степях отныне жить слонам дано великим;
Стремнины, горы, рвы козам, баранам диким;
Болота отданы в дом вечно, кабанам;
Бобрам в реках со выдрами вселиться,
А прочее во власть оставлено всё нам".
- "Но человеку чем осталось веселиться?" -
Лисицу Бобр спросил.
- "Сию Юпитер тварь всего того лишил
И не дал нашего проворства ей, ни сил;
Единое ему в утеху он оставил,
Чтоб больше нашего умом своим он правил.
И только, кум,
Для человека лишь один оставлен ум.
Какая для него оставлена безделка!"
Но Бобр Лисе в ответ:
"Ах, кумушка, мой свет,
Худая будет нам со человеком сделка,
И дар сей кончится, конечно, не добром.
Не осердись, что я слова промолвлю грубы:
Он будет лисьи шубы
Опушивать бобром".
Читатели, и вы, мню скажете здесь то же,
Что качество души телесных сил дороже.
Между 1763 и 1767
29. ОБЩЕСТВО
Не знаю, как
Сошлися четверо в кабак:
Портной, Кузнец, Сапожник
Да хлебопашества художник;
И все за стойкою сидят,
Пьют пиво и вино, подовые едят.
Когда допья?на напилися,
Тогда они разовралися,
И ремесло хвалить тут начал всяк свое.
Портняжка прежде всех сказал других сие:
"Когда бы не было портных на белом свете,
Так вы бы в осени, в весне и жарком лете,
И зиму к ним еще прибавить барышом,
Ходили нагишом".
Сапожник при задоре
Не уступил Портному в споре
И говорит: "Портняжка, врешь!
Ты только платье шьешь
И одеваешь тело, -
Мое нужнее дело;
Я в свете твоего поболее знаком;
А без меня вы, ходя б босиком
В толь дальние дороги,
Попортили бы ноги;
А вздень-ко сапоги,
Куда ты хочешь - побеги
И ног не береги,
Хоть были бы в пути каменья и пороги".
Крестьянин им на то: "Всё ваше ремесло
Давно б крапивой заросло,
Когда бы не пахал я пашенку святую".
- "Оставьте мысль пустую, -
Кузнец сказал им всем, -
Поболе нуждицы вам в ремесле моем,
Один на свете сем прямой лишь я художник;
Вы чем бы стали шить, Портной, и ты, Сапожник?
А ты б, Крестьянин, чем стал пашенку пахать,
Когда бы перестал я молотом махать?"
Тут Виночерпий им сказал, за стойкой сидя:
"Не можно спорить вам, друг друга не обидя;
На свете положен порядок таковой:
Крестьянин, князь, солдат, купец, мастеровой
Во звании своем для общества полезны,
А для монарха их, как дети, все любезны".
Между 1763 и 1767
30. ОСЕЛ, ПРИШЕДШИЙ НА ПИР К МЕДВЕДЮ ВО ЛЬВИНОЙ КОЖЕ
Медведь
Поймал быка себе на снедь,
Сзывает хищных всех зверей к себе обедать:
"Пожалуйте ко мне говядины отведать;
Теперь ведь не весна,
Говядина вкусна".
На зов медвежий
Пришли во вкусе не невежи,
А именно пришли тут Волки да Лисы,
Да Рыси с Барсами, раздув свои усы,
А только не было лишь Льва при этом сборе;
Однако вскоре
Пришел Осел в его уборе.
Не знаю, где-то он нашел умерша Льва.
Понравилась Ослу находка такова;
Он содрал львову кожу,
Покрыл ей стан и рожу
И в виде таковом
Хотел к зверям явиться Львом.
Пришел к дверям берлоги.
Узрели звери львовы ноги;
Со трепетом тотчас,
Все купно согласясь,
Пошли для встречи,
Чтоб Льву почтение достойное отдать
И слышать львовы речи;
Однако ж не могли сначала отгадать,
Что то не Лев пришел к ним в гости,
И говорят ему: "О ты, великий Лев,
Смягчись и не приди в жарчайший гнев,
Что только от быка одни остались кости".
Тогда Осел,
Вошед, в большое место сел
И разговорами хотел их удостоить:
"Напрасно вам себя так, братцы, беспокоить,
Уже не хочется обедать Льву,
Затем что ел сегодня я траву".
Услышали тогда речь звери такову,
Пошли меж ими толки,
Заговорили Барсы, Рыси, Волки:
"Львы
Не кушают травы".
Когда же с ним Лиса вступила в разговоры,
Приметила тотчас не львову речь и взоры,
И наконец из многого числа
Никто в собрании не чел уж Львом Осла,
Все гневом закипели
И более Осла с собою не терпели:
Погнали гостя вон, сказавши то ему:
"Здесь вашу братью
Встречают лишь по платью,
Проводят - по уму".
Между 1763 и 1767
31. ГОСПОДИН С СЛУГАМИ В ОПАСНОСТИ ЖИЗНИ
Корабль, свирепыми носим волнами в море,
Лишася всех снастей, уж мнит погибнуть вскоре.
В нем едет Господин, при коем много слуг;
А этот Господин имел великий дух,
Спросил бумаги в горе
И, взяв ее, слугам отпускную писал,
А написав ее, сказал:
"Рабы мои, прощайте,
Беды не ощущайте,
Оплакивайте вы лишь только смерть мою,
А вам я всем отпускную даю".
Один из них сказал боярину в ответ:
"Велик нам дар такой, да время грозно;
Пожаловал ты нам свободу, только поздно,
С которой вскорости мы все оставим свет".
В награде таковой немного барыша,
Когда она дается
В то время, как душа
Уж с телом расстается.
Между 1763 и 1767
32. ИГОЛКА И НИТКА
Иголка некогда сказала Нитке так:
"Кто в свете не дурак,
Тот ведает уж всяк,
Что я твой повелитель
И предводитель;
Куда велю тебе, ты следуешь за мной;
Дивится иногда и сам тому портной,
Что так ты мне послушна".
- "Когда б ты не была, Иглишка, малодушна,
Не поступала бы со мною грубо так.
Кто в свете не дурак,
Тот ведает уж всяк,
Что ты сама в себе движенья не имеешь
И без портного рук трону?ться не умеешь.
Внимай, а я тебя наставлю в том уму:
Послушны обе мы портному одному".
Сей басни та дорога,
Что всяка власть от бога.
Между 1763 и 1767
33. ПЧЕЛА И ЗМЕЯ
Перед пришествием прохладныя Авроры
Зефир свой аромат на воздух разольет
И оросит власы возлюбленныя Флоры;
Тогда Пчела с цветов сладчайши соки пьет;
Тогда же и Змея цветочки посещает
И соки, как Пчела, на жало истощает,
Которы станут мед на жале у Пчелы,
А у Змеи они ж вредительны и злы.
Баснь эта коротка, читателям не скучит;
Я в ней сказал, что нас писанье разно учит:
С которых книг один полезное сберет,
Другой с того ж письма сбирает только вред,
Которым после он себя и прочих мучит.
Между 1763 и 1767
34. МЕДВЕДЬ И ВОЛКИ
Случилось, что зимой в лесу бродил Медведь.
Внезапно на него напали Волки,
А зубы у Волков подобно как иголки.
Нельзя со множеством войну ему иметь,
Медведь мой лыжи направляет
И от Волков живот свой бегом избавляет;
Однако ж и они
Попрытче, чем кони.
Медведю бы нельзя спастися бегом,
По счастью сена стог стоит, завеян снегом;
Хоть он поставлен был высок,
Однако же Медведь с разбегу вскок
И с стогом жизнь свою спас<а>ет.
Но что потом? Медведь, сердяся на Волков,
Рвет множество из стога вон клоков
И ими во зверей бросает;
Хотя их перебить,
Не престает он сено теребить,
Доколь из-под себя высокий стог весь розно
В Волков не разметал
И жертвой их на ровном месте стал;
Тогда Медведь жалел о сене, только поздно,
Как Волки, подхватя его, тянули розно.
Читатель, примечай, к чему моя здесь речь:
Кто, не радя, свое именье расточает,
Тот жизнь свою в скорбях и бедности кончает;
Так должно денежку на нуждицу беречь.
Между 1763 и 1767
35. СЛУЧАЙ
Случилось одному Прохожему в пути,
Который столь не мог в суме своей нести,
Чтоб мог пробавиться во всю дорогу пищей:
Запас весь кончился, Прохожий стал как, нищей;
Сума с припасами пуста;
Через пустые шел Прохожий мой места,
А хлеба взял с собой весьма неосторожно;
Проголодался так, что бресть ему не можно,
Однако же еще поел оставших крох.
Лег спать; во сне ему привиделся горох
В горшечке;
К несчастью, позабыл он ложечку в мешечке,
И нечем из горшка еды ему достать,
Затем он принужден опять голодный встать,
Взяв ложку в пазуху, и спать опять валится:
"Авось-либо мне сон еще такой приснится;
Тогда не буду я дурак,
Не встану так,
Как встал, без ложки,
Я выем весь горох до крошки".
Безумец, хоть с собой сто ложек наклади,
Уже такого сна не будет впереди.
Толк, басни этой в том: кто случай упущает,
Тот после никогда его не возвращает.
Между 1763 и 1767
36. КОШКА И СОЛОВЕЙ
Читатели мои, внимайте басне сей.
Она советует не слушаться речей,
Которые льстецы влагают в уши,
Пленяя лестию своей невинны души,
Под медом кроя яд
Обманчивым своим советом тех вредят,
Которы лестным их словам имеют веру.
А к этому я баснь приставлю для примеру:
Не знаю, где и чей
Был в клетке Соловей
И делал голосом хозяину забаву.
Хотелось Кошечке Соловушка достать,
Пришла и стала так ему болтать:
"Хозяин хочет дать тебе, мой свет, отраву,
От коей, бедненький, ты выпустишь свой дух.
Уверься, птичка, что тебе я верный друг,
И согласись со мной; я клетку разломаю,
Я птичек не замаю
И их не ем;
Известно здесь мое смиренье в доме всем;
Я волю дам тебе златую".
Склонился Соловей на речь ее пустую,
Благодаря свою злодейку так, как мать,
Потом дозволил ей и клетку разломать;
Но только что его на волю вышли ножки -
Ан очутился он в зубах у льстивой Кошки.
Между 1763 и 1767
37. РОЗА И АНАНАС
В какой-то вздорный час
Расспоровалися со Розой Ананас;
Но Роза оного была начало спору,
А спор их был в такую пору,
Когда уж Роза все раскинула листы
И, возгордясь своим пригожством красоты,
Сказала: "Ананас, возможешь ли и ты
Равнятися с моею красотою?
Какой цены я стою,
Того не смыслишь ты;
Всех зрение к себе я привлекаю
И аромат драгой на воздух испускаю;
Во мне-то видит свет
Прекрасный самой цвет;
А ты скуднешенько листки свои изводишь,
И столько на меня ты красотой походишь,
Как свет на тьму.
Я красота всему
На свете".
На то ей Ананас сказал в своем ответе:
"Ты, Роза, хороша в едином только лете,
А мой
Приятен вкус и летом, и зимой".
Читатель, баснь моя сие тебе вещает:
Краса хотя прельщает,
Она прельщает нас
На малый только час;
Когда ж краса минется,
Тогда единый ум при нас лишь остается.
Между 1763 и 1767
38. ДУБ И МЫШЬ
На холме превысоком
Матерый Дуб стоял,
Едва его кто оком
Вершины доставал.
Борей вкруг толста древа
Летает и ревет,
Но наглостию зева
Ни ветки не сорвет.
Дуб горд, велик, надежен,
Толст, крепок и широк...
Но к сильным так же смежен,
Как и ко слабым рок.
На верх холма высока вскарабкалася Мышь
И корни подглодала.
Где, Дуб, твоя краса? Она уже увяла,
И ты, скатясь на низ, поверженный лежишь.
Вы, гордостью надуты,
Имев свои сердца,
Помыслите минуты
Толь лютого конца,
Которым свержен Дуб;
Так время острый зуб
Подобно вашу жизнь, как Мышка, подъедает,
А рок на свете всем и вами обладает.
Между 1763 и 1767
39. ЗЕМЛЯ И ОБЛАКО
Лишь только из земли родилось Облачко
И не обсохло с губ ребячьих молочко,
И не успев почти родиться,
Уж матерью своей дитя сие гордится.
"Жить в низких, - говорит, - пределах не хочу,
Вздымусь и полечу
Во вышние пределы,
Отколе пламенны Юпитер мещет стрелы".
Но мать, его родя,
Жалела о дитяти,
Советует, твердя:
"Лететь тебе некстати
В небесны высоты,
Еще младенец ты,
И сердце о тебе мое болит и ноет;
Так ветр ужасный воет,
И он тебя в клочки, о сын мой, разорвет.
Поберегись, мой свет,
Послушай моего ты матернего слова;
А ежели не так - напасть тебе готова".
Но сын, не слушаясь ее, и власть берет,
Вещает так в себе: "Старуха эта врет,
Она страшится
Меня лишиться.
А если буду я по воздуху летать,
То с радостью меня сама увидит мать,
Несущася высоко.
Но может ли меня ее увидеть око?
Я чувствую то сам,
Что улечу я к небесам".
И, больше ничего не мысля, вверх взлетает,
А там его Борей хватает
И, разъярясь, на части рвет;
Летевши Облачко небесный видеть свет,
Пропало, и его теперь уж больше нет.
Тот в басенке моей себя увидит,
Кто мудрых стариков совета ненавидит
И мысльми забредет, не следуя уму,-
Он будет Облаку подобен моему.
Между 1763 и 1767
40. НЕОСНОВАТЕЛЬНАЯ БОЯЗНЬ
Известно, что, когда гремети станет гром,
Робеющи его не выдут из хором,
Страшася смерти,
Хоть от него еще прямой защиты нет:
Гром так же и в дому, как на поле, убьет;
А только прячутся одни от грому черти,
Да и старухи говорят,
Что будто оттого и храмины горят,
Когда в них прячется от грому дьявол злобный;
Ин будь все мнящи так, старухам сим подобны,
А от судьбы никто не спрячется нигде,
Ни в доме, ни в лесу, ни в поле, ни в воде,
На этот случай я хочу сказать вам сказку,
В которой господин велит впрягать коляску
И хочет к одному он другу побывать;
А может быть, чтоб там он стал и ночевать,
Об этом я не знаю;
Да только баснь мою я снова начинаю.
Был Барин от двора еще недалечко,
Ан вдруг надвинулось с грозою облачко,
Надвинулося с тыла;
Ударов громных треск
И частых молний блеск
Произвели, что кровь в Боярине застыла;
Кричит он на людей:
"Обороти, ребята, лошадей,
Скачи скорее к дому!"
Так видно из сего, что он боялся грому.
"Скачи, - он говорит, - скорее до двора".
А пред двором его была крута гора;
Боярин знает гору,
Однако же велит скакать он без разбору,
Чтобы скорей ему добраться до хором
И, окна скрыв, сидеть в избе без страху.
А между тем гремит ужасный гром,
И лошади его несут к горе с размаху;
Но столько оная крута была гора,
Что малым чем ее и облако повыше.
Боярин, тише,
Не изломи ребра!
Однако же Боярин мчится,
Затем что грому он боится,
Лишь не боится он погибели прямой,
Велит скакать домой.
Но кони на горе, ярясь, рассвирепели,
"Держи коней, держи!" Держать уж не успели,
Помчали Барина во всю коневью скачь,
Поплачь, Боярыня, о Барине поплачь,
Который поскакал домой, бояся грому,
Однако ж доскакать не мог живой до дому;
Не гром его убил, -
Он сам себя без грому погубил:
Коляска с прыткости на камень наскочила
И кровью барскою весь камень омочила.
Между 1763 и 1767
| |
| Просмотров: 975 | Комментарии: 4 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры