Майков Аполлон Николаевич - Сны

мать нам Библию читала,

  

  

  И та же у нее звучала песнь в устах,

  

  

  И в этой пеоне всё, как в утренних лучах,

  

  

  Дышало свежестью - святые сердца грезы,

  

  

  Молитвой тихою исторгнутые слезы,

  

  

  И счастья, и добра высокий идеал...

  

  

  И, слушая ее, я тихо зарыдал.

  

  

  Она ж мне ласково: "Мечтатель одинокий!

  

  

  Как смертный, как слепец свершил ты путь далекий!

  

  

  Из жизни мира ты единый видел миг:

  

  

  Его не обнял ты и смысла не проник!

  

  

  Последуй же туда, где смертных суд смолкает".

  

  

  И вот - небесная мне руку простирает,

  

  

  И, как две горлицы, теряяся в лучах

  

  

  Златого утра, мы помчались в небесах.

  

  

  В странах заоблачных полет наш удержала

  

  

  Она и молча вниз рукой мне указала.

  

  

  Святая на земле царила тишина.

  

  

  Я жадно узнавал, где город, где страна,

  

  

  В которых я бывал, где тщетно тратил силы,

  

  

  Где лучших сверстников оплакивал могилы...

  

  

  Но - чудо! Города, которые кляня,

  

  

  В слезах отчаянья навек, покинул я,

  

  

  В которых, думал я, всё гибнет без возврата

  

  

  От беззакония, слепотства и разврата, -

  

  

  Блистают и цветут! На всем печать труда!

  

  

  Как чайки к ним плывут крылатые суда...

  

  

  Вон слышны молотов удары, вздохи машин,

  

  

  И рог пастушеский, и песнь с лугов и пашен,

  

  

  И, изумлением проникнут, я спросил:

  

  

  "Какой же это мир? Откуда столько сил?

  

  

  Вот край. Он сдавлен злом, но рвется жизнь отвсюду,

  

  

  Как сочная трава сквозь каменную груду.

  

  

  А это что?.. Смотри: там люди строят храм...

  

  

  Ужель то зодчий их?.. Да, точно!.. То он сам!..

  

  

  Его я видел раз... он был тогда ужасен!..

  

  

  Как он задумался! Как силен! Как прекрасен!.."

  

  

  Она ж: "На время дух пытливый усмири.

  

  

  Я трепещу сама. Все силы собери,

  

  

  Как бы готовяся на подвиг чрезвычайный...

  

  

  Я подыму покров теперь с великой тайны".

  

  

  И вот, клубясь, с земли промчался фимиам,

  

  

  Как в арфе струнный гул, послышалося нам,

  

  

  Что звуки носятся по горнему чертогу.

  

  

  И Муза: "То летят мольбы народов к богу!

  

  

  Внимай!" И, трепеща, в мольбах земных племен

  

  

  Услышал я слова: "Отец! ты совершен, -

  

  

  Да будем, яко ты, и мы все совершенны!"

  

  

  Тут точно с глаз моих покров совлекся тленный,

  

  

  Но Муза мне: "Молись от сердца полноты!

  

  

  Пред человечеством глубоко грешен ты.

  

  

  Знай, к свету жизнь его стремится шагом твердым.

  

  

  В ней страсти розные звучат одним аккордом.

  

  

  И слышит полноту и мощь его лишь бог.

  

  

  Мысль не проходит мир без жертвы и тревог,

  

  

  И зло в руке творца есть жезл вождя железный,

  

  

  Вам указующий на пропасти и бездны.

  

  

  Ты человечества таинственный удел

  

  

  Лишь жизнью смертного измерить захотел...

  

  

  Нет, поколенья в нем, события и люди -

  

  

  Как цвет один, как мысль, как вздох могучей груди.

  

  

  Идет она вперед, безмолвно, как судьба,

  

  

  Ступает на цветы, ступает на гроба,

  

  

  Упадших жертв в среде своей не замечая,

  

  

  То руша, то творя и каждый миг мужая...

  

  

  Безумец, подыми в веселии чело!

  

  

  В самом в нем сила есть, врачующая зло!

  

  

  Там грянет вдруг она торжественным ударом:

  

  

  Войной, и ужасом, и кровью, и пожаром;

  

  

  Здесь - всходит, как заря, в предызбранных мужах,

  

  

  Нередко с царскою порфирой на плечах...

  

  

  Ты плачешь... То слеза любви и умиленья!..

  

  

  Но вижу я в тебе еще одно сомненье.

  

  

  Как созерцаньем звезд, ты мыслию одной

  

  

  О человечестве подавлен и с тоской

  

  

  Ты мыслишь: что же ты в безгранном этом море?

  

  

  Былинка, прах, ничто? Что труд твой? Слезы, горе?

  

  

  Из малых капель слит могучий океан:

  

  

  Так с человечеством, о смертный, ты слиян!

  

  

  Ты - часть его, ты - луч единого светила!

  

  

  Твой жребий с ним один, в тебе одна с ним сила"!

  

  

  Стремися лучшим быть, трудись, иди вперед -

  

  

  И веруй: чистый труд во благо всех идет...

  

  

  И ты, певец, блажен, - блажен, что знал страданья!

  

  

  Ты утвердишь на них души своей созданья!

  

  

  Терновый путь ведет певца до высоты,

  

  

  Откуда ясен мир, - ее достигнул ты,

  

  

  И пусть из царства зорь, из мира благовоний,

  

  

  И вечной юности, и света, и гармоний

  

  

  На землю падает святая песнь твоя,

  

  

  Как в знойный день роса, свежащая поля,

  

  

  Как лучшей жизни весть, как пенье вольной птицы,

  

  

  Мелькнувшей узнику в отверстии темницы.

  

  

  Блаженством чистых слез смягчив сердца людей,

  

  

  Та песнь их возродит для новых, лучших дней..."

  

  

  О, речи чудные!.. И я впивал их жадно,

  

  

  Как нива в засуху впивает дождь отрадный...

  

  

  Мой жребий просиял. Мгновенно новый свет

  

  

  Мне разом озарил событья многих лет...

  

  

  Как шум незримых вод; в грядущем в то мгновенье

  

  

  Почуял я тоску и радость вдохновенья...

  

  

  И, полн восторга, в путь я снова поднялся...

  

  

  И вот - они шумят, родимые леса!

  

  

  Вот старых лип верхи, и вот, меня встречая,

  

  

  Визжит домашний пес... Вот дом, вот мастерская,

  

  

  И у треножника сидит седой старик

  

  

  И пишет, прослезясь, Скорбящей Девы лик.

  

  

  Знакомым голосом встревожен, кисть бросает...

  

  

  от с воплем мать бежит, смеется и рыдает,

  

  

  И к сердцу жмет меня, и шепчет в тишине:

  

  

  "На горе ты рожден... но тем и мил ты мне!"

  

  

  <1855>

  

  

  Петербург

  

  

  Корвет "Баян"

  

  

  1856-1858

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Сны. Впервые - "Русское слово", 1859, No 1, с. 1 с цензурными купюрами (выпущено 122 ст. в "песни третьей", от слов: "В народе, вижу я, схватили старика" и до слов: "Как будто гнали нас незримые враги"). Впервые текст исключенных цензурой ст. опубликован в Ежегоднике, 1974, с. 46-49. С восстановлением цензурных изъятий текст поэмы опубликован в изд.: А. Н. Майков. Избранные произведения. БП, БС. Там же приведены некоторые варианты, важные для уяснения сложной и противоречивой политической позиции Майкова в середине 1850-х годов, в том числе фрагмент чернового наброска посвящения к поэме, позволяющий предполагать, что первоначально оно было адресовано друзьям поэта из кружка М. В. Буташевича-Петрашевского, и в первую очередь, по-видимому, Ф. М. Достоевскому.

  Многочисленные архивные материалы свидетельствуют о том, что Майков в течение долгого времени (1855-1859) работал над поэмой, неоднократно возвращаясь к наиболее важным ее эпизодам. В октябре - ноябре 1855 г. автор читал поэму (в первоначальной редакции) близким друзьям и знакомым. "Вы помните это прекрасное стихотворение, - писал И. А. Гончаров Е. В. Толстой 20 октября 1855 г., - но тогда была одна половина, он прибавил другую, где сильно говорит о злоупотреблениях, ворах и невежестве в нашей родной стране и о том, как внешний вид порядка и строгости прикрывает все это. Сказанное в дантовском тоне, - это выходит величаво, мрачно и правдиво" ("Голос минувшего", 1913, No 11, с. 228). А. В. Никитенко записал в дневнике 24 ноября 1855 г.: "На днях <А. Н. Майков> читал у меня свое новое стихотворение "Сны". Оно написано уже в другом духе, чем последние его пьесы. Я советую Майкову не вдаваться ни в какие суетные учения или партии, а быть просто художником, к чему у него истинное призвание" (Дневник, т. 1, с. 425). Говоря о последних пьесах Майкова, А. В. Никитенко в первую очередь имел, по всей вероятности, в виду его стих., посвященные Николаю I, вызвавшие негодование демократической общественности (см. примеч. к стих. <"Коляска">, с. 497). В поэме "Сны", особенно в запрещенных цензурой строках, отразились совсем иные настроения автора, близкие передовой части русского общества. Позиция Майкова, впрочем, была весьма неустойчива. В декабре 1855 г. он писал, что "грех" сборника "1854-й год" искупается "не менее страстно, и, следовательно, опять далеко от истинной поэзии, - "Сном" - подражание Данту..." (Ежегодник, 1975, с. 86). А 15 апреля 1857 г. в письме к П. А. Плетневу вновь говорил о важном для него значении "Снов": "...нынешняя осень и зима были для меня самые счастливые в моей жизни авторской <...> я написал очень много, и чувствую сам, попал наконец на хорошую дорогу. И стих и приемы ƒ- все стало иное. Этому много виною, что в общих положениях (в моей философии) попал я на хороший Standpunkt <Сточку зрения, нем. - Ред.>, забрался на такую высоту, откуда понял значение событий и явлений, каким был свидетель в жизни, и решил инстинктивно, для себя, разумеется, многие из вопросов литературных, которые составляют предметы споров нашего пишущего мира. Следствием этого был величайший, благословеннейший мир в душе моей, полная свобода от чужих принятых и отвергаемых воззрений и новое, спокойное течение мыслей и стихов. Успокоенная насчет вопросов века, муза моя разродилась <...> целой поэмой в 4-е песни. Поэма эта развилась из тех двух видений, которые я читал Вам прошлого года. Эти видения вошли в нее. Теперь вся она, кажется, кончена... (Ежегодник, 1975, с. 92-93).

  Все старания Майкова опубликовать поэму полностью не увенчались успехом. После публикации "Снов" в "Русском слове" в искаженном цензурой виде Гончаров писал автору, интересовавшемуся отзывами о поэме: "Я, собственно, я - не шутя слышу в ней Данта, то есть форма, образ, речь, склад <...> Но говорят о нем - скажу откровенно - мало Причина этому, конечно, Вам понятна: поэма не вся напечатана, из нее вырезано сердце, разрушена ее симметричность, словом, она искажена и со стороны архитектуры, н со стороны мысли <....> По-моему, ничто так сильно не доказывает Вашего искреннего и горячего служения искусству, как эта. поема: Вы создавали, не заботясь о ценсуре, о печати, Вы были истинный поэт в ней и по исполнению, столько же и по намерению" (И, А. Гончаров, Собр. соч. в 8 тт., М., 1977-1980, т. 8, с, 267-268). Находясь в Ницце, Майков читал свою поэму в доценаурном варианте П. А. Вяземскому, который сообщал 6 (18) декабря 1858 г. М. П. Погодину: "Здесь русская эскадра, при ней русская литература: Майков и Григорович <...> Майков написал прекрасную поэму "Сны", где много поэзии и действительности" (ГБЛ). По-видимому, там же автор читал "Сны" и семье декабриста С. Г. Волконского, в архиве которого сохранилось несколько списков этой поэмы.

  Посвящение. О сын мой, милый сын, как резвый и живой и т. д. - "Посвящение" и вся поэма автобиографичны.. Здесь, вероятно, имеется в виду сын поэта, Николай, родившийся 24 января 1853 г.

  Песнь первая. Искусства труженик, без жажды славы лживой - отец поэта, художник Николай Аполлонович Майков (1796-1873). Речь идет о детских годах Майкова, проведенных под Москвой в поместье отца, сельце Никольском, недалеко от Троице-Сергиевской лавры. Из братьев я хоть был всех старее годами. - Братья Майковы: Аполлон (1821-1897), Валериан (1823-1847), Владимир (1826-1885); журналист и переводчик, Леонид (1839-1900), историк литературы, академик. Красным // Он машет колпаком... - Красный колпак - фригийский.

  Песнь третья. Явился царь и т. д. - Речь идет о Николае I. Убежденный монархист, Майков тем не менее не мог не ощущать, в каком тяжелейшем положении находилась Россия во времена николаевской реакции. Однако он склонен был объяснять все злоупотребления лишь влиянием на царя окружающих его лживых, ничтожных и презирающих народ и родину сановников (см. эпиграмму "С народом говори, не сдержанный боязнью..." и стих. "Окончена война. Подписан подлый мир..."). От храма хлынула народная волна. - См. примеч. к стих. "Вне ограды Campo Santo...", т. 1, с. 526. "Наука - эго бунт!" - твердили в слух царя... и т. д. - В 1849 г. появились настойчивые слухи, вызванные постоянным ужесточением правительственной реакции, о закрытии университетов и превращении их в узкоспециальные учебные заведения. В начале Крымской войны 1853-1856 гг. начальством было инспирировано "желание" студентов обучаться военному строю, чтобы в случае необходимости вступить в ополчение.

  Песнь четвертая. В черновых набросках этой "песни" имеются строки, связанные с коронацией Александра II (26 августа 1856, Москва), - они позволяют прояснить позицию Майкова, уповавшего на решительные преобразования, которых он ожидал от нового императора,

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Л. Гейро