Майков Аполлон Николаевич - Сны - Книги

А. М. Майков

Сны

Поэма в четырех песнях --------------------------------------

А. Н. Майков. Сочинения в двух томах. Том второй.

М., "Правда", 1984

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

ПОСВЯЩЕНИЕ

Уж в зелени берез есть ветки золотые;

По небу рыхлые, как комы снеговые,

От севера плывут грядами облака;

Всё ясно говорит, что осень уж близка;

Выходят старики, поля обозревая,

И колос шелушат, про умолот смекая,

Пытаясь вынести из годовых трудов

Крупицу опыта для будущих годов...

И в жизни так пора приходит: разум строгий

Велит уж подводить под прожитым итоги, -

И память повела его, как чародей

В волшебный лабиринт, средь темных галерей,

И ряд картин пред ним во мраке озаряет...

На всё, что предо мной она разоблачает.

Уже взираю я с спокойною душой.

Уж всё так далеко, всё кажется мечтой!

Фигуры движутся, как в дымке фимиама,

Уже на всё легла эпическая рама,

И свет таинственный, и муза в тишине

Всё взором обняла и песни шепчет мне...

О сын мой, милый сын, как резвый и живой

Малютка розовый, играешь ты со мной!

Тебе по вечерам я сказываю сказки,

И вдруг ты тяжело дышать начнешь, и глазки

Блеснут слезинкою... Задремлешь ли порой,

Задумываться я люблю перед тобой

И губок подвижных в изменчивом движенье

Угадывать твои невинные виденья...

И вот ты вырастешь... Быть может, для тебя

Судьба не даст сказать мне сказку про себя,

Вот _Сны_ тебе мои... В них всё, что хладный опыт

Открыл мне, проведя чрез слезы, скорбь и ропот.

Свидетель будешь ты уже поры иной:

Быть может, наши Сны сочтешь уже мечтой

И сказкой наш удел и наших дней страданья...

Молю - да будет так!..

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Есть домик - он теперь глядит уж старцем сирым,

Но некогда он мне казался целым миром!

Уютно он стоит между берез и лип;

У дома спуск крутой; а там - реки изгиб,

И за рекою луч, сквозь дождевую тучу,

Блестит на городке, на домах, сбитых в кучу.

Веселый смех детей, как в роще пенье птиц,

Звучит в том домике; в нем нет угрюмых лиц,

И видимо на всем благословенье бога,

Хоть бедность не чужда была его порога;

Зато там был приют простых и добрых чувств

И билися сердца при имени искусств.

Искусства труженик, без жажды славы лживой,

Отец мой там обрел приют себе счастливый.

Что в жизни вынес он, каким достиг путем

Житейской мудрости - не знали мы о том...

Вокруг его друзья немногие сбирались;

Все вместе старились... лишь смертью разлучались...

Нам свято имя их: они учили нас...

Но он, божественный, бывало, углубясь,

Как бы исполненный душевного виденья,

Он пишет в мастерской святых изображенья, -

Всё из саду к нему заглядываем мы...

Всё было чудно нам средь влажной полутьмы

В пространной мастерской: болезненная дума

В лице художника, творящего без шума,

В самозабвении, статуи возле стен,

Холодные как смерть, и подвижной манкен

С румяной маскою, с горою кудрей жестких,

Седящий как пророк на плотничьих подмостках.

Но бросил кисть отец, и "дети" крикнул нам,

И мы со всех сторон бежим по цветникам,

Все, даже меньшие, к нему, привстав на цыпки,

Руками тянутся и ждут его улыбки...

О, много я часов в той мрачной мастерской

Провел потом, носясь бог знает где душой!..

Из братьев я хоть был всех старее годами,

Но разум спал во мне, как озимь под снегами...

Когда сбирались мы в кружок по вечерам

И мать из Библии урок читала нам,

Тяжелый сон меня одолевал при чтенье...

Но помню, раз она о первых днях творенья

Рассказывала нам по книге Бытия, -

Впервые изумлен, внимал прилежно я,

И после чтения, как братья шли уж в спальни,

Тихонько убежал я сада в угол дальний

И, взоры устремив на звездный свод небес,

Казалось, понял смысл прочитанных чудес.

С тех пор ума во мне господень перст коснулся,

И он от праздного бездействия очнулся.

И много лет потом я помнил этот миг,

И посвятил ему свой первый детский стих.

Когда же мать моя нашла его случайно,

Я, вспыхнув, убежал, стыдясь за труд свой тайный,

И плакал я, когда она меня нашла,

И кудри гладила, и с лаской обняла,

Стараясь мне взглянуть в потупленные очи...

Я точно вышел вдруг на свет из мрака ночи,

И в чудном блеске мне являются всегда

И отрочества дни, и школьные года,

Когда беспечно пел я солнце, моря волны,

Волною на песок закинутые челны

И дев невидимых, которых посвящал

Я в красоты лесов, пустынь и диких скал.

Но город, где я рос, мой дар считал юродством.

Хоть люди в нем цвели от праздности дородством,

Но праздность видели в занятиях моих

И кару в худобе моей за чтенье книг,

И лишь немногие и близкие знакомцы

Да бурсы городской смиренные питомцы

Мои творения читали - кто бранил.

Кто неумеренной хвалой превозносил.

Но я почувствовал, что их суда мне мало.

Иное поприще мечта мне открывала.

К нам быстрая молва за вестью весть несла,

Что в мире поднялась борьба добра и зла,

И каждое ловил я огненное слово,

И жаждал искусить свой дух в борьбе суровой...

Так в замке, на скале, на дне сырой тюрьмы,

Вдруг слышно узнику среди глубокой тьмы,

Что с моря выстрелы несутся боевые,

Всё ближе... Вот дрожат граниты вековые,

Вот парус как пятно в окне его мелькнул,

И ветр к нему занес и дым, и криков гул;

Кругом шипят в воде и бьют о камень ядры;

Он слухом лишь следит, как движутся эскадры,

И кинулся б к окну - да окна высоки!

И, проклиная цепь, он плачет от тоски...

И я решил отцу открыть свои мученья

И на далекий путь просить благословенья.

Спокойно выслушал слова мои старик

И, помню, просиял как юноша в тот миг.

"Тебе не место здесь", - сказал он, вдохновенный,

И к матери повел в покой уединенный.

И говорил я ей, что гибну я в глуши;

Что дар коснеет мой в бездействии души;

Что славное пришло для человека время;

Что новое господь на землю бросил семя;

Что в душу избранных его он насадил

И страждущим раздать велел, и - час пробил -

Сияет и для них надежды свет любезный,

Как Ною радуга над беспредельной бездной;

Что зданья старого дрожит уже скелет

И в трещины его уж новый блещет свет;

Что некий муж, в ночи являясь, мне глаголет:

"Где посох твой? Вставай!" - и в путь идти неволит.

"Пусти, - я умолял, - я буду утешать

Надеждой скорбного и добрых прославлять!"

Всё выслушав, она промолвила мне строго:

"Но где же знаменье, что это голос бога?

Нам сказано: не все внушенья - от небес,

И образ ангела приемлет часто бес".

А я: "Нет, не земным подвигнут я внушеньем,

Его проверил я молитвой и сомненьем.

Кто знает? То, над чем и старец изнемог,

Нередко лепетом младенца скажет бог!

О, не держи меня и дай благословенье,

Да чистый шествую я ближним во служенье".

И голову склонил к ее коленам я.

И, взор то на отца стремя, то на меня,

Сказала дивная дрожащими устами:

"Тебе ответствовать могу я лишь слезами!

Останешься ль у нас - ты будешь тосковать

И скрытой скорбию мне душу надрывать!..

Уйдешь... о, для чего тебя я породила!.."

Но больше говорить ей сила изменила.

И плакала она, склонясь ко мне главой,

И тихо молвила: "Иди! Господь с тобой!"

Досель, о дивная, мне образ твой сияет!

Слеза безмолвная с ресницы упадает...

Покорно говорят уста твои: "Иди!",

А руки жмут меня к взволнованной груди...

Но вот отец развел твои тихонько руки,

И обнял он тебя, свои скрывая муки,

Мне подал знак уйти, а сам тебе шептал

Слова святых надежд и в очи целовал...

И я оставил сень отеческого дома.

И дни прошли в пути. Душевная истома

Меня лишала сил. Осенний ветер выл...

Впервые понял я, как дом отцовский мил,

Я всюду видел мать: душа ее болела,

Всё что-то высказать, казалось, мне хотела..,

Из сердца моего, бог ведает куда,

Мечты умчалися, как птички из гнезда...

Я на горы взошел. Долины в мгле тонули,

И звезды в небесах холодные блеснули...

И страшным сном в ту ночь мой дух был возмущен.

То был пророческий, тревоги полный сон.

Он возвестил мне всё, что после совершилось...

Но поздно мне его значение раскрылось.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Мне снилось, что я всё в горах еще бродил.

Всечасно на пути мой шаг меж плит скользил.

Лопух, чертополох за платье мне цеплялись,

И точно духи, в них дремавшие, взвивались

И били крыльями, как птицы. Грудь мою

Сжимал пустыни страх. Вдруг вижу, на краю

Обрыва гор стоит почтенный странник, резко

Рисуясь статуей на небе, полном блеска.

Я радостно, узрев живое существо,

Как младший старшего, приветствовал его.

Он поднял голову, как будто с неохотой

Прощаясь с думою и тяжкою заботой.

"Куда стремишься ты?" - спросил он. Я в ответ:

"Ищу я истины, иду туда, где свет".

Он на слова мои так горько улыбнулся,

Что я потупил взор и духом содрогнулся.

Но тотчас прежний вид спокойствия приняв,

Он молвил кротко мне: "Да, юноша, ты прав.

Иди за мной. Тебе я славный путь открою".

Сказав, он до меня дотронулся рукою,

И полетели мы в пространстве голубом,

Как два орла летят, не двигая крылом.

Воздушный сей полет мне не казался странным.

Дол скрылся. Месяц всплыл над облаком туманным,

Как будто снежную метель в нем серебря,

И дух мой весел был. Когда ж зажглась заря,

Обширный увидал я город. В нем, как ленты,

Шли улицы. Кругом дворцы и монументы,

И башни, и мосты. Народ везде кишка,

Как в муравейнике, и к площади валил,

Где цельные быки на вертелах вращались,

Пылали маяки и знамена качались.

И стал я различать, спускаясь, звук трубы,

И стон, и вой, и крик, и частый треск пальбы.

У городских ворот спустились мы на землю,

И я едва успел опомниться, как внемлю,

Что по полю на нас толпа людей валит,

Как туча черная, и дико голосит.

Как пух во облаке поднятой вихрем пыли.

Помчался с ними я. Они в крови все были,

И я гляжу-на мне одежды не мои!

Я тронул их рукой - смотрю, рука в крови;

Я крикнуть к спутнику хотел, но вижу: красным

Он машет колпаком и голосом ужасным

Перед толпой вопит, как зверь свиреп, космат...

"То он ли?" - думал я и страхом был объят.

Но он, схватив меня рукой, "Беснуйся с ними!

Кричи! - сказал. - И прочь с сомненьями пустыми!"

Вбежали в город мы. Дома одни горят,

Другие грудою дымящейся лежат;

Повсюду битвы след. Размещены дороги,

Об мертвых, что ни шаг, то путаются ноги.

Там, с шпагою в руке, патриций молодой

Лежит, упав навзничь, с разбитой головой.

Там женщина: с одежд струею кровь лиется,

А на груди ее живой ребенок бьется.

За горло двое там схватясь, разинув зев,

Валялись мертвые, в борьбе окостенев.

Там груды целые, и мы чрез них неслися,

И выбежали вдруг на площадь, где стеклися

Несметные толпы и точно ждали нас,

Вокруг больших костров крича и веселясь.

И начали кидать в костер сокровищ груды.

Со звоном лопались хрустальные сосуды.

Церковной утвари расплавленный металл

С костра горящими ручьями ниспадал.

На куклу вздев венец и царские доспехи,

Ее повергли в огнь при сатанинском смехе.

"Воспой их торжество!" - мой спутник мне вопил,

Но новый шум меня сильней того смутил.

Я вижу - женщину везут на колеснице

И честь ей воздают, как следует царице.

То полная была, румяная жена.

Чело в венке из роз, до чресл обнажена,

На клики и почет, что чернь ей расточала,

Ругательством она и смехом отвечала.

Вокруг танцовщицы шли, бубнами стуча,

Жрецы, и трубачи, и вестники, крича:

"Раздайтесь! Се Любви богиня, Мать-Природа!"

Как змей ползет в нору, вся вереница хода

По лестнице во храм ушла. И я толпой

Туда же вдвинут был. Тут дух смутился мой

Иным позорищем. Весь храм сиял огнями.

От верху до низу, как в цирке, ступенями,

Шел помост, как цветник, толпой мужей и жен

Пестрея. Посреди был идол водружен -

Сатир, при хохоте вакханки богомерзкой,

Срывающий покров с весталки лапой дерзкой.

У ног кумира сонм жрецов стеной стоял

И в пламенных речах собранью возглашал:

"Возрадуйтесь! Конец насильству и работе:

Мы мир преобразить грядем во имя плоти!"

В ответ, при стуке чаш, при кликах торжества,

Вокруг раздался взрыв хулений божества,

И с наглостью мужи и жены пред собраньем

Являли свой восторг бесстыдным лобызаньем.

Мой спутник тихо мне: "Сегодня кончен бой

За власть. Наутро же подымется другой.

Покуда - твой черед. Мгновение приспело,

И слава - твой удел, лишь что скажу я - делай!"

Сказав, явился он в кругу жрецов других.

Как их верховный жрец, в одеждах дорогих.

Пред голосом его их крики были малы.

Так пред рыканьем льва смолкают вдруг шакалы,

И хор болотных жаб, и крики птиц ночных,

И всякий звук в степи замрет на краткий миг.

Ругаясь над трудом, над троном, над святыней,

Он чернь превоз