Ломоносов Михаил Васильевич - Избранные стихотворения

  Пииты украшать хотя свои стихи,

  

   Описывали казнь за мнимые грехи.

  

   Мы пламень солнечный Стеклом здесь получаем

  

   И Прометея тем безбедно подражаем.

  

   Ругаясь подлости нескладных оных врак,

  

   Небесным без греха огнем курим табак;

  

   И только лишь о том мы думаем, жалея.

  

   Не свергла ль в пагубу наука Прометея?*

  

   Не злясь ли на него, невежд свирепых полк

  

   На знатны вымыслы сложил неправой толк?

  

   Не наблюдал ли звезд тогда сквозь Телескопы,

  

   Что ныне воскресил труд счастливой Европы?

  

   Не огнь ли он Стеклом умел сводить с небес

  

   И пагубу себе от варваров нанес.

  

   Что предали на казнь, обнесши чародеем?

  

   Коль много таковых примеров мы имеем,

  

   Что зависть, скрыв себя под святости покров,

  

   И груба ревность с ней, на правду строя ков,

  

   От самой древности воюют многократно,

  

   Чем много знания погибло невозвратно!

  

   Коль точно знали б мы небесные страны,

  

   Движение планет, течение луны,

  

   Когда бы Аристарх завистливым Клеантом

  

   Не назван был в суде неистовым Гигантом,

  

   Дерзнувшим землю всю от тверди потрясти,

  

   Круг центра своего, круг солнца обнести;

  

   Дерзнувшим научать, что все домашни боги

  

   Терпят великой труд всегдашний дороги;

  

   Вертится вкруг Нептун, Диана и Плутон

  

   И страждут ту же казнь, как дерзкой Иксион;

  

   И неподвижная земли богиня Веста

  

   К упокоению сыскать не может места.

  

   Под видом ложным сих почтения богов

  

   Закрыт был звездный мир чрез множество веков.

  

   Боясь падения неправой оной веры,

  

   Вели всегдашню брань с наукой лицемеры,

  

   Дабы она, открыв величество небес

  

   И разность дивную неведомых чудес,

  

   Не показала всем, что непостижна сила

  

   Единого творца весь мир сей сотворила;

  

   Что Марс, Нептун, Зевес, всё сонмище богов

  

   Не стоят тучных жертв, ниж_е_ под жертву дров;

  

   Что агньцов и волов жрецы едят напрасно;

  

   Сие одно, сие казалось быть опасно.

  

   Оттоле землю все считали посреде.

  

   Астр_о_ном весь свой век в бесплодном был труде,

  

   Запутан циклами*, пока восстал Коперник,

  

   Презритель зависти и варварству соперник.

  

   В средине всех планет он солнце положил,

  

   Сугубое земли движение открыл.

  

   Однем круг центра путь вседневный совершает,

  

   Другим круг солнца год теченьем составляет,

  

   Он циклы истинной Системой растерзал

  

   И правду точностью явлений доказал.

  

   Потом Гугении, Кеплеры и Невтоны,

  

   Преломленных лучей в Стекле познав законы,

  

   Разумной подлинно уверили весь свет,

  

   Коперник что учил, сомнения в том нет.

  

   Клеантов не боясь, мы пишем все согласно,

  

   Что истине они противятся напрасно.

  

   В безмерном углубя пространстве разум свой,

  

   Из мысли ходим в мысль, из света в свет иной.

  

   Везде божественну премудрость почитаем,

  

   В благоговении весь дух свой погружаем.

  

   Чудимся быстрине, чудимся тишине,

  

   Что бог устроил нам в безмерной глубине.

  

   В ужасной скорости и купно быть в покое,

  

   Кто чудо сотворит кроме его такое?

  

   Нас больше таковы идеи веселят,

  

   Как, божий некогда описывая град,

  

   Вечерний Августин душею веселился.

  

   О коль великим он восторгом бы пленился,

  

   Когда б разумну тварь толь тесно не включал,

  

   Под нами б жителей как здесь не отрицал,

  

   Без Математики вселенной бы не мерил!

  

   Что есть Америка, напрасно он не верил:

  

   Доказывает то подземной катол_и_к,

  

   Кадя златой его в костелах новых* лик.

  

   Уже Колумбу вслед, уже за Магелланом

  

   Круг света ходим мы великим Океаном

  

   И видим множество божественных там дел,

  

   Земель и островов, людей, градов и сел,

  

   Незнаемых пред тем и странных нам животных,

  

   Зверей, и птиц, и рыб, плодов и трав несчетных.

  

   Возьмите сей пример, Клеанты, ясно вняв,

  

   Коль много Августин в сем мнении неправ*;

  

   Он слово божие употреблял напрасно.

  

   В Системе света вы то ж делаете власно.

  

   Во зрительных трубах Стекло являет нам,

  

   Колико дал творец пространство небесам.

  

   Толь много солнцев в них пылающих сияет,

  

   Недвижных сколько звезд нам ясна ночь являет.

  

   Круг солнца нашего, среди других планет,

  

   Земля с ходящею круг ней луной течет,

  

   Которую хотя весьма пространну знаем,

  

   Но к свету применив, как точку представляем.

  

   Коль созданных вещей пространно естество!

  

   О коль велико их создавше божество!

  

   О коль велика к нам щедрот его пучина,

  

   Что н_а_ землю послал возлюбленного сына!

  

   Не погнушался он на малой шар сойти,

  

   Чтобы погибшего страданием спасти.

  

   Чем меньше мы его щедрот достойны зримся

  

   Тем больше благости и милости чудимся

  

   Стекло приводит нас чрез Оптику к сему

  

   Прогнав глубокую неведения тьму!

  

   Преломленных лучей пределы в нем неложны

  

   Поставлены творцем; другие невозможны.

  

   В благословенной наш и просвещенной век

  

   Чего не мог дойти по оным человек? <...>

  

   Декабрь 1752

  

   СТИХИ, СОЧИНЕННЫЕ НА ДОРОГЕ В ПЕТЕРГОФ,

  

  

   когда я в 1761 году ехал просить

  

  

  о подписании привилегии для академии,

  

  

   быв много раз прежде за тем же

  

   Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,

  

   Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!

  

   Препровождаешь жизнь меж мягкою травою

  

   И наслаждаешься медвяною росою.

  

   Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,

  

   Но в самой истине ты перед нами царь;

  

   Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!

  

   Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,

  

   Что видишь, всё твое; везде в своем дому,

  

   Не просишь ни о чем, не должен никому.

  

   Лето 1761

  

  

  

  РАЗГОВОР С АНАКРЕОНОМ

  

  

  

  

  Анакреон

  

  

  

  

  Ода I

  

  

  

  Мне петь было о Трое,

  

  

  

  О Кадме мне бы петь,

  

  

  

  Да гусли мне в покое

  

  

  

  Любовь велят звенеть.

  

  

  

  Я гусли со струн_а_ми

  

  

  

  Вчера переменил

  

  

  

  И славными делами

  

  

  

  Алкида возносил;

  

  

  

  Да гусли поневоле

  

  

  

  Любовь мне петь велят,

  

  

  

  О вас, герои, боле,

  

  

  

  Прощайте, не хотят.

  

  

  

  

  Ломоносов

  

  

  

  

  Ответ

  

  

  

  Мне петь было о нежной,

  

  

  

  Анакреон, любви;

  

  

  

  Я чувствовал жар прежней

  

  

  

  В согревшейся крови,

  

  

  

  Я бегать стал перстами

  

  

  

  По тоненьким струнам

  

  

  

  И сладкими словами

  

  

  

  Последовать стопам.

  

  

  

  Мне струны поневоле

  

  

  

  Звучат геройский шум.

  

  

  

  Не возмущайте боле,

  

  

  

  Любовны мысли, ум;

  

  

  

  Хоть нежности сердечной

  

  

  

  В любви я не лишен,

  

  

  

  Героев славой вечной

  

  

  

  Я больше восхищен.

  

  

  

  

  Анакреон

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Ода XXIII

  

  

  

  Когда бы нам возможно

  

  

  

  Жизнь было продолж_и_ть,

  

  

  

  То стал бы я не ложно

  

  

  

  Сокровища копить,

  

  

  

  Чтоб смерть в мою годину,

  

  

  

  Взяв деньги, отошла

  

  

  

  И, за отк_у_п кончину

  

  

  

  Отсрочив, жить дала;

  

  

  

  Когда же я то знаю,

  

  

  

  Что жить положен срок,

  

  

  

  На что крушусь, вздыхаю,

  

  

  

  Что мзды скопить не мог;

  

  

  

  Не лучше ль без терзанья

  

  

  

  С приятельми гулять

  

  

  

  И нежны воздыханья

  

  

  

  К любезной посылать.

  

  

  

  

  Ломоносов

  

  

  

  

  Ответ

  

  

  

  Анакреон, ты верно

  

  

  

  Великой философ,

  

  

  

  Ты делом равномерно

  

  

  

  Своих держался слов.

  

  

  

  Ты жил по тем законам,

  

  

  

  Которые писал,

  

  

  

  Смеялся забобонам,

  

  

  

  Ты петь любил, плясал;

  

  

  

  Хоть в вечность ты глубоку

  

  

  

  Не чаял больше быть,

  

  

  

  Но славой после року

  

  

  

  Ты мог до нас дожить;

  

  

  

  Возьмите прочь Сенеку,

  

  

  

  Он правила сложил

  

  

  

  Не в силу человеку,

  

  

  

  И кто по оным жил?

  

  

  

  

  Анакреон

  

  

  

  

  Ода XI

  

  

  

  Мне девушки сказали:

  

  

  

  "Ты дожил старых лет",

  

  

  

  И зеркало мне дали:

  

  

  

  "Смотри, ты лыс и сед".

  

  

  

  Я не тужу ни мало,

  

  

  

  Еще ль мой волос цел.

  

  

  

  Иль темя гладко стало,

  

  

  

  И весь я побелел;

  

  

  

  Лишь в том могу божиться,

  

  

  

  Что должен старичок

  

  

  

  Тем больше веселиться,

  

  

  

  Чем ближе видит рок.

  

  

  

  

  Ломоносов

  

  

  

  

  Ответ

  

   От зеркала сюда взгляни, Анакреон,

  

   И слушай, что ворчит, нахмурившись, Катон:

  

   "Какую вижу я седую обезьяну?

  

   Не злость ли адская, такой оставя шум,

  

   От ревности на смех склонить мой хочет ум?

  

   Однако я за Рим, за вольность твердо стану,

  

   Мечтаниями я такими не смущусь

  

   И сим от Кесаря кинжалом свобожусь".

  

   Анакреон, ты был роскошен, весел, сладок,

  

   Катон старался ввесть в республику порядок;

  

   Ты век в забавах жил и взял свое с собой,

  

   Его угрюмством в Рим не возвращен покой;

  

   Ты жизнь употреблял как временну утеху,

  

   Он жизнь пренебрегал к республики успеху;

  

   Зерном твой отнял дух приятной виноград*,

  

   Ножем он сам, себе был смертный супостат;

  

   Беззлобно роскошь в том была тебе причина,

  

   Упрямка славная была ему судьбина;

  

   Несходства чудны вдруг и сходства понял я,

  

   Умнее кто из вас, другой будь в том судья.

  

  

  

  

  Анакреон

  

  

  

  

  Ода XXVIII

  

  

   Мастер в живопистве первой*,

  

  

   Первой в Родской стороне,

  

  

   Мастер, научен Минервой,

  

  

   Напиши любезну мне.

  

  

   Напиши ей кудри черны,

  

  

   Без искусных рук уборны,

  

  

   С благовонием духов,

  

  

   Буде способ есть таков.

  

  

   Дай из роз в лице ей крови

  

  

   И как снег представь белу,

  

  

   Проведи дугами брови

  

  

   По высокому челу,

  

  

   Не сведи одну с другою.

  

  

   Не расставь их меж собою,

  

  

   Сделай хитростью своей,

  

  

   Как у девушки моей;

  

  

   Цвет в очах ея небесной,

  

  

   Как Минервин, покажи

  

  

   И Венерин взор прелестной

  

  

   С тихим пламенем вложи,

  

  

   Чтоб уста без слов вещали

  

  

   И приятством привлекали

  

  

   И чтоб их безгласна речь

  

  

   Показалась медом течь;

  

  

   Всех приятностей затеи

  

  

   В подбородок умести

  

  

   И кругом прекрасной шеи

  

  

   Дай лилеям расцвести,

  

  

   В коих нежности дыхают,

  

  

   В коих прелести играют

  

  

   И по множеству отрад

  

  

   Водят усумненной взгляд;

  

  

   Надевай же платье ало

  

  

   И не тщись всю грудь закрыть,

  

  

   Чтоб, ее увидев мало,

  

  

   И о прочем рассудить.

  

  

   Коль изображенье мочно.

  

  

   Вижу здесь тебя заочно,

  

  

   Вижу здесь тебя, мой свет;

  

  

   Молви ж, дорогой портрет.

  

  

  

  

  Ломоносов

  

  

  

  

  Ответ

  

  

   Ты счастлив сею красотою

  

  

   И мастером, Анакреон,

  

  

   Но счастливей ты собою

  

  

   Чрез приятной лиры звон;

  

  

   Тебе я ныне подражаю

  

  

   И живописца избираю.

  

  

   Дабы потщился написать

  

  

   Мою возлюбленную Мать.

  

  

   О мастер в живопистве первой,

  

  

   Ты первой в нашей стороне,

  

  

   Достоин быть рожден Минервой,

  

  

   Изобрази Россию мне,

  

  

   Изобрази ей возраст зрелой

  

  

   И вид в довольствии веселой,

  

  

   Отрады ясность по челу

  

  

   И вознесенную главу;

  

  

   Потщись представить члены здравы,

  

  

   Как д_о_лжны у богини быть,

  

  

   По пл_е_чам волосы кудрявы

  

  

   Признаком бодрости завить,

  

  

   Огонь вложи в небесны очи

  

  

   Горящих звезд в средине ночи,

  

  

   И брови выведи дугой,

  

  

   Что кажет после туч покой*;

  

  

   Возвысь сосцы, млеком обильны,

  

  

   И чтоб созревша красота

  

  

   Являла мышцы, руки сильны,

  

  

   И полны живости уста

  

  

   В беседе важность обещали

  

  

   И так бы слух наш ободряли,

  

  

   Как чистой голос лебедей,

  

  

   Коль можно хитростью твоей;

  

  

   Одень, одень ее в порфиру,

  

  

   Дай скипетр, возложи венец,

  

  

   Как должно ей законы миру

  

  

   И распрям предписать конец;

  

  

   О коль изображенье сходно,

  

  

   Красно, любезно, благородно,

  

  

   Великая промолви Мать,

  

  

   И повели войнам престать.

  

  

   Между 1758 и 1761

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Ода... на взятие Хотина 1739 года. - Написана в связи со взятием 19 августа 1739 г. русскими войсками турецкой крепости Хотин в Молдавии. Известие об этой победе застало Ломоносова в Германии, куда он был послан Академией наук учиться горному делу. Помимо занятий по академическому плану студент Ломоносов много трудился в литературной области. К середине августа 1739 г. он уже сделал несколько стихотворных переводов, а также в основном закончил работу над "Письмом о правилах российского стихотворства". "Ода на взятие Хотина" была приложена Ломоносовым к "Письму" в качестве художественного примера нового стихотворства и отослана в Российское собрание при Академии наук, которое занималось вопросами русского языка, литературы, научного и художественного перевода. Глубокую и проникновенную оценку этой оде (не только литературную, но и историко-философскую) дал в "Путешествии из Петербурга в Москву" Радищев: "Необыкновенность слога, сила выражения, изображения, едва не дышащие, изумили читающих сие новое произведение. И сие первородиое чадо стремящегося воображения по непреложному пути в доказательство, с другими купно, послужило, что когда народ направлен единожды к усовершенствованию, он к славе идет не одною тропинкою, но многими стезями вдруг". Белинский считал, что новая русская литература началась именно с "Оды на взятие Хотина".

  Верьх горы высокой... - Парнас.

  Ключ молчит... - имеется в виду Кастальский ключ.