Левидов Михаил Юльевич - Вильгельм Стейниц

, - побежденный американцем Пильсбери - минус 3, плюс 2 и одна ничья, - и с трудом выигравший матч у Стейница - 3 выигрыша, 2 проигрыша, 1 ничья.

   Но сенсацией было и то, что на втором месте оказался Стейниц - с 9 с половиной очками, хотя и отстававший от Ласкера на 2 очка, но опередивший Пильсбери на полтора и Чигорина на два с половиной. Он набрал 5 очков против Пильсбери, 2 с половиной против Чигорина, 2 у Ласкера и, конечно, был доволен этим результатом, дававшим ему формальное право оспаривать у Ласкера в новом матче звание чемпиона.

   Формальное право! Не он ли, Стейниц, с таким гневом и страстностью, с такой логикой и глубокомыслием восставал в своем учении против формальных понятий и формальных правил в шахматной области? Не он ли требовал - не по формальным признакам, а по существу проблемы - производить оценку положения? И если под знаком этого требования произвел бы он оценку своего положения, - что бы увидел он?

   Увидел бы, что именно этот результат повелительно требует изжить иллюзию о возможности бороться с Ласкером за первенство мира. Да, он, Стейниц, прекрасно сыграл с Пильсбери, проявившим в этом матче-турнире недостаточно глубокое овладение принципами новой школы; он удовлетворительно сыграл с Чигориным, который - всегда художник и никогда спорт -

   145

    

   смен - обнаружил творческую усталость после Ганстингса. Но как вел Стейниц свои партии против Ласкера? И дело здесь не в цифровом результате, не в том, что он выиграл лишь одну из шести при двух ничьих, а в том, что и эту выигранную партию выиграл он не в своем стиле, почти случайно, а Ласкер играл, как настоящий Стейниц, и, пожалуй, еще чуть-чуть лучше: остальные пять партий опять, как и в американском матче, учили Стейница, как нужно играть по Стейницу. Вот это нужно было понять, и нам со стороны кажется, что это понять было так просто, - и все иллюзии разлетелись бы вдребезги.

   Но чем же тогда жить? Куда отступить? "Заранее подготовленных позиций" не было у Стейница, территории отступления не было. Но Стейниц об этом и не думал, его окрылял достигнутый сравнительный успех. После Петербурга он гастролировал в начале зимы 1896 года в Риге, уже договорившись с Ласкером о матче-реванше, в Москве, в декабре этого же, 1896 года. Торопился, очень торопился Стейниц. И когда покидал он Ригу, сообщает местная шахматная газета, собравшиеся на вокзале шахматные друзья просили: "Сделайте нам одолжение, основательно разгромите Ласкера в Москве!" Бессознательная ирония этой просьбы ускользнула, можно думать, от Стейница.

   Итак - он торопился. Торопился до матча с Ласкером сыграть еще один матч, еще один турнир. И поехал он играть этот матч за несколько тысяч километров, на юг России, в город Ростов-на-Дону. Как и зачем попал туда Стейниц? Был тогда в Донбассе крупный углепромышленник, не чуждый европейского просвещения, по фамилии Иловайский. Он очень любил шахматы, уважал Стейница и чрезвычайно хотел, чтобы Стейниц сыграл с кем-нибудь матч его, Иловайского, иждивением. Четыреста рублей он ассигновал победителю, двести рублей побежденному, да дорожные расходы - в тысчонки две обошлось меценату это шикарное развлечение. Дороговато, да куда не шло! Партнер для матча был найден: это был Шифферс, талантливый русский

   146

    

   шахматист, лучший в России после Чигорина. Но Иловайский поставил условием, чтобы матч игрался не в Петербурге и не в Москве, а в его городе - Ростове. Что ж, пришлось принять условие, пришлось шестидесятилетнему, больному старику совершить образовательное путешествие в Ростов. Матч был Стейницем выигран с результатом совсем не блестящим: плюс 6, минус 4, 1 ничья. Еще одно предупреждение? Но Стейницу некогда слушать предупреждения, он торопится. Куда на этот раз? В Голландию и Германию на гастроли в июле - августе 1896 года. Ведь нужна ему практика для предстоящего матча с Ласкером.

   Очень сильный этот нюрнбергский турнир. Тут снова и Ласкер, и Чигорин, и Пильсбери, и Тарраш, и новые зведы, взошедшие на шахматном небе: венгерец Мароци - совсем недавно читали мы о Мароци, тренировавшем Эйве к матчу с Алехиным, но, вот, оказывается, "тренировал" он и Стейница - и талантливейший Давид Яновский, польский подданный, считавшийся американским шахматистом. Столько звезд - 19 человек участвуют в турнире. Но Стейниц не смущается, он знает, что его звезда взойдет в Москве.

   В Нюрнберге, однако, Стейниц занимает шестое место, с 11 очками из возможных 18. Прекрасное в общем достижение, если все принять во внимание. Но если подумать о предстоящем матче с Ласкером, снова занявшем первое место? Вот уже четверо, помимо Ласкера, впереди Стейница, и не только Пильсбери и Тарраш, но и Мароци, занявший второе место, и Яновский... Правда, Чигорин на восьмом месте - у него продолжается творческая депрессия, правда, старые соратники Стейница - Блэкберн, Винавер - также тут, и они стали ниже Стейница в турнирной таблице: Блэкберн - на одиннадцатом, Винавер на пятнадцатом месте, но ведь ни они, ни даже Чигорин не помышляют о матче на первенство мира!

   Но кончился турнир. Можно оставшиеся три месяца до матча с Ласкером не торопиться и подумать. И кстати, полечиться от усилившихся ревматических болей в

   147

    

   водолечебнице Кнейпа. Стейниц - фанатический кнейпианец (бывший в моде в конце века, но научного значения не имевший метод лечения). Во время турниров и матчей он поглощает невероятное количество холодной воды, вера в метод Кнейпа у этого догматика не менее сильна, чем вера в метод Стейница. Итак, он лечится и думает. О чем же? Может быть, о том, что не будь ревматических болей, он занял бы лучшее место в Нюрнберге... А может быть, о том, что не по причине ревматических болей сдался он в партии с Яновским, где без труда можно было достигнуть ничьей, или о том, почему в партии с Таррашем, этим шахматным начетчиком, этим самым прилежным своим учеником, сделал он в простой испанской партии, декадентский, вычурный, всеми забракованный, но им почему-то отстаиваемый ход f 7 - f 6, сделал и проиграл? Или о том, что своему ровеснику Винаверу - этому великому мастеру игры на ловушки - он уж, во всяком случае, не должен был проиграть?

   Обо всем этом можно было думать. Но нужно было думать о другом. Почему он так нелепо, так отчаянно растрачивает остаток своей жизни! Разве не учил он два десятка лет, что в оценке положения познается подлинный мастер?

   Кончился отдых, и торопится Стейниц. В Москву, на Большую Дмитровку, в дом Элисса, где помещалось Московское медицинское общество, в здании которого, "элегантно оборудованном и освещенном электричеством", почтительно замечает шахматный биограф Стейница Бахман, был разыгран матч-реванш Ласкер - Стейниц.

    

   Очень долго длился этот, последний в жизни Стейница матч: с 7 ноября по 14 января, хотя было сыграно всего 17 партий. Но Стейниц играл матч полубольным, и очередные партии то и дело откладывались. Очевидцы передают даже, что Стейницу приходилось во время игры прикладывать лед к голове. Но со льдом или без льда - Стейниц остался верен себе в этом матче, то

   148

   есть, точнее говоря, верен не своему глубокому и прозорливому шахматному мышлению, а капризному догматизму. Первые четыре партии он проиграл, отстаивая нездоровые дебютные варианты, только им применявшиеся в итальянской и испанской партиях. Пятую, получив преимущество, он свел вничью. Шестую проиграл. Первая половина матча (он игрался до 10 выигрышей) дала ему пять поражений при одной ничьей.

   Но ослабевшая воля взнуздана бешеным усилием. Он сводит вничью 7-ю, 8-ю, 9-ю (имея преимущество в двух из них), проигрывает 10-ю и 11-ю, но выигрывает 12-ю и 13-ю. Но возбуждение падает. Еще одна ничья и три поражения. Матч кончен со счетом: Ласкер - 10, Стейниц - 2, ничьих - 5.

   Матч кончен, иллюзии кончены, жизнь кончена... Торопиться больше некуда! Но теперь его торопят. Куда? О, только в загородную прогулку - так хорошо в Москве зимой за городом! Но это была прогулка в Морозовскую психиатрическую клинику.

   Уже с 1867 года у Стейница бывали нервные припадки, становившиеся очень сильными после трудных шахматных состязаний и усиленной литературной работы. Особо тяжелый припадок был у него в 1876 году после матча с Блэкберном и напряженного умственного труда - тогда, когда создавалась теория новой школы. Психотерапия была тогда в младенческом состоянии, и Стейницу приходилось самому справляться с этими припадками. Такой припадок, и по-видимому, наиболее сильный, произошел и теперь. Почва для него была достаточная: не только проигрыш матча, но и общие условия жизни в Москве. "Это может показаться странным, но в России нельзя получить холодной воды и достаточно проветренного помещения... когда я попросил немного льда, мне сказали, что запасы льда у них ничтожные и нужны для кухни, а свежего льда еще не привезли", - писал Стейниц в письме из Москвы 17 декабря 1896 года.

   Однако и с этим припадком Стейниц, как он потом говорил, справился бы сам, особенно если бы он нахо-

   149

    

   дился под наблюдением хорошего врача. Дело обернулось иначе. Секретарше Стейница, которую он пригласил после матча для работы над книгой "Еврейство в шахматах", показалось подозрительным, что этот старик ежедневно зимой проделывает обтирания холодной водой. А тут старик начал еще "заговариваться", бредить наяву. Она обратилась к американскому консулу в Москве, тот послал какого-то невежественного врача, не говорившего ни на одном из иностранных языков. Стейниц и ему показался подозрительным, и старика силком свезли в психиатрическую лечебницу. Все его протесты ни к чему не привели. Там его задержали, надели смирительную рубаху, стали лечить теплыми ваннами, чего Стейниц, как кнейпианец, совершенно не выносил, лишили его, страстного курильщика, табаку и вдобавок - жуткий анекдот - считали, что он выдает себя за знаменитого шахматиста Стейница! Было от чего действительно с ума сойти! И возможно, что первые дни в лечебнице он действительно был в ненормальном состоянии.

   В конце концов ему удалось доказать, что он - Стейниц (бумаг у него, очевидно, не было). Рассказывают, что его узнал какой-то студент-практикант, игравший в шахматы, и то после того, как Стейниц выиграл у него партию с дачей ладьи вперед - можно полагать, что эту партию Стейниц играл очень старательно. Положение его после этого открытия несколько улучшилось, но все же его держали в лечебнице. "Однажды к нему явился американский консул, - передает Бахман, - и сообщил, что он ничего не может сделать для освобождения Стейница, что его дело рассматривается русским правительством, которое само, на основании заключения врачей, должно решить, сумасшедший он или здоровый. Директор же лечебницы говорил Стейницу, что только консул, отправивший его в лечебницу, может взять его обратно". Была, очевидно, приведена в действие машина бездушного российского бюрократизма. Но характерно, что никто из московских или заграничных друзей Стейница не счел нужным помочь ему, вмешаться,

   150

    

   хотя слухи, что со Стейницем неблагополучно, доходили до заграницы. В февральском номере "Deutsche Schachzeitung", влиятельном шахматном органе, редактировавшемся Таррашем, была помещена следующая заметка: "Если поступающие с разных сторон сообщения справедливы, то Вильгельм Стейниц на самом деле сошел с ума". И все. Тарраш, клявшийся именем Стейница, не счел нужным не то что вмешаться, а даже проверить эти сообщения. В то же время в лондонском "The Field", где Стейниц вел свои знаменитые шахматные обзоры, положившие начало созданию современной теории шахматной игры, появилось открытое письмо Ласкера, также прекрасно характеризующее отношение к Стейницу и вообще положение шахматиста-профессионала в условиях капиталистической культуры. Письмо гласило: "М.Г. Обращаюсь через посредство вашего знаменитого шахматного отдела с просьбой помочь добровольными пожертвованиями несчастному старому человеку, впавшему в Москве в душевное расстройство. Громадные шахматные заслуги Стейница хорошо известны, и шахматный мир должен был бы позаботиться о нем и его семействе в его нынешнем положении, хотя бы в знак признания его заслуг. Я слыхал, что у Стейница было много противников, но я надеюсь, что его несчастье сделает милосердными его бывших врагов и что его почитатели проявят свою благотворительность". Конечно, Ласкер предпочел бы писать другим тоном, но он-то умел оценить положение. Нам неизвестно, как было встречено воззвание Ласкера. Другой сбор, организованный "Deutcshe Schachzeitung", дал за два месяца 45 марок!*

   _________________

   * Есть основания полагать, что в московском сумасшедшем доме никто из медицинского персонала не считал, что пациент лишь выдавал себя за великого Стейница. Его лечили лучшие силы России, и они знали, кого они лечат. А вот слова, сказанные Стейницем, что он еврей, а потому не имеет права проживать в первопрестольной, он действительно произнес и просил по этой причине выслать его за границу. Знал великий шах- (продолжение сноски см. на следующей странице. - Д.Т.)

   151

    

   Но не понадобились эти 45 марок. По истечении месяца с лишним Стейниц все же сумел освободиться (12 марта) из своего московского заключения. Говорили, что последним аргументом, убедившим врачей в его полной нормальности, была его фраза: "Ведь как еврей я вообще не имею права жительства в Москве, так вышлите же меня отсюда". Чувства юмора Стейниц, очевидно, не потерял.

   Он успел еще сыграть в Москве две консультационные партии и наконец покинул этот город, убедившись, что ему в жизни некуда больше торопиться и, пожалуй, нечего делать.

   К концу матча он писал в нью-йоркскую газету: "Почему я проигрываю с таким треском? Прежде всего потому, что Ласкер величайший игрок, с которым я когда-либо встречался и, вероятно, лучший, когда-либо вообще существовавший". Он указал и другие причины: "...я просто не могу в настоящее время выдержать борьбы с первоклассным маэстро, шахматист не имеет права быть больным, как и полководец на поле битвы". Не понимал Стейниц, что было достаточно и первой причины.

   В Вене, куда он направился после Москвы, по счастливому случаю американским консулом был известный шахматист Джедд, почитатель Стейница еще с гаванских времен. Стейницу был оказан необходимый уход, и неукротимый старик в скором времени сумел уже дать сеанс одновременной игры на 22 досках, проиграв лишь две партии. Из Вены Стейниц направился в Нью-Йорк. 14 мая на борту парохода "Пенсильвания" пассажиры и капитан дали банкет в честь его 61-й годовщины... У Стейница были все-таки маленькие бытовые радости в жизни.

   Но уже в Нью-Йорке он остро столкнулся с прозаи-

   ___________________

   (продлжение сноски со стр. 151) матист, что за несколько лет до его прибытия в Москву Великий князь Сергей Александрович изгнал московских евреев. Не случайно именно в Москве Стейниц начал писать книгу о евреях в шахматах. - С.Дудаков.

   152

    

   ческим вопросом - чем дальше жить - в простом материальном смысле. Никаких сбережений у него не было, накопленные одно время небольшие суммы он, по-видимому, потерял в биржевой игре; недаром говорили, что, создав теорию преимуществ в шахматах, в жизни он постоянно и принципиально меняет лучшее на худшее. А у Стейница была в это время вторая жена и двое маленьких детей. О литературном или шахматном заработке посредством гастролей одновременной игры нельзя было думать: уже после первого матча с Ласкером Стейниц считался в американских спортивно-шахматных кругах "побитой фигурой". Осталось опять прибегнуть к кошельку шахматных меценатов. Нью-йорский шахклуб опубликовал воззвание об учреждении "Стейницевского памятного фонда", чтобы обеспечить старость Стейница. В воззвании были сказаны хорошие слова:

   "Жизнь, целиком посвященная шахматному искусству, поднятие шахмат на уровень науки, почетный и славный тридцатилетний жизненный путь, насыщенный также трудом и борьбой, - все это связано с именем Стейница! Нет шахматиста на всем земном шаре, который не был бы прямо или косвенно чем-нибудь - наслаждением или знанием - обязан Стейницу".

   Все это было совершенно справедливо, но от слов до долларов большое расстояние: сбор дал очень незначительную сумму.

   И точно так же не удались старания друзей Стейница добиться для него государственной пенсии. Да и за что ее давать? Не было у Стейница ни официальных заслуг, ни влиятельных друзей. Таким образом, участие в международных турнирах оказалось единственным средством заработка для Стейница. И то сомнительным средством: чтобы получить приличный приз, нужно было занять хорошее место в таблице.

   И Стейниц спешит в июле 1898 года - ему уже шестьдесят три года - снова в Вену. Большой турнир, 19 участников, два круга. Налицо все корифеи, нет только Ласкера.

   153

    

   На какое колоссальное напряжение воли оказался способным этот уже дряхлый по виду старик! Он играет прекрасно в этом турнире, он занимает четвертое место, с 23 с половиной очками из возможных 36; правда, из шести партий против первых трех призеров - Тарраша, Пильсбери, Яновского - он добивается лишь двух ничьих, но спокойно и уверенно расправляется с остальными, оставив за собой Чигорина, Мароци, Блэкберна. Это наибольший его успех, и это принципиальный успех: вот когда Стейниц начинает овладевать стилем Стейница. "Значит, не в возрасте дело, - думает Стейниц. - Так будем же еще и еще проверять!"

   30 июля кончает он венский турнир, и уже 1 августа, едва успев доехать, играет первую партию в кельнском турнире, небольшом, сравнительно слабом по составу.

   Словно дразнит его эта жестокая игра, словно издевается над ним, порождая иллюзии и разбивая их. Он только на пятом месте в Кельне, и он плохо играет, он упускает один легкий выигрыш, одну обеспеченную ничью. Да, он получает эти триста марок пятого приза, но знает ли он, что это последний в его жизни шахматный заработок? Ну что ж, все-таки он сделал в своей жизни некоторый прогресс: 36 лет тому назад, когда он участвовал в первом в своей жизни международном турнире, в Лондоне в 1868 году, он тогда занял шестое место, и полученный приз был всего лишь пять фунтов, в три раза меньше нынешнего кельнского приза. "Какую партию сыграл он тогда против Монгредиена - красивейшая и смелейшая партия всего турнира!" - сказал о ней тогда сам Андерсен. Эта партия помогла ему остаться в Англии, той Англии, с которой ему пришлось так печально расстаться, чтобы найти новую родину, свободную и демократическую американскую республику, которая отказала ему в гроше, в подаянии, в пенсии... Так идет жизнь. Чего же ему теперь ждать? Убедительного, яркого, эффектного финала?

   Приходит этот финал, и он достаточно убедителен. Это лондонский турнир летом 1899 года, достойное за-

   154

    

   вершение шахматного 19-го века, вторая половина которого так тесно связана с именем Стейница. Но самый турнир, двухкруговой, при 15 участниках, среди которых все славные имена - он мало связан с именем Стейница. Десятое место занял Стейниц на турнире со своими 12 с половиной очками из возможных 28 (а у первого призера, Ласкера, 23 с половиной), оставшись первый раз в жизни без приза. И малая для него радость, что он опередил своего старого приятеля и старого врага - шестидесятивосьмилетнего Берда, занявшего тринадцатое место. В 1887 году, после победы над Цукертортом, Берд вызвал его на матч на звание чемпиона мира; он даже с обидой отклонил этот наглый вызов; теперь он и Берд ближе друг к другу, чем в 1887 году. И Стейниц, наконец, убедился - слишком убедителен был финал.

   О том, что было после финала, достаточно нескольких слов. Он возвращается в Нью-Йорк, заболевает острым нервным расстройством: чудится ему, что исходит из него электрический ток, коим передвигаются фигуры на доске. Его отвозят 11 февраля 1900 года в лечебницу для душевнобольных, а 12 августа того же года он умирает в стенах лечебницы.

   Умер он, как передают, не расставаясь с шахматной доской. Чигорин перед смертью бросил доски и фигуры в камин. Это было жестом отчаявшегося художника. Стейниц - мыслитель и борец - умер на посту.

    

   "Шахматы - не для людей слабых духом. Шахматы требуют всего человека, полностью, и такого, кто умеет не держаться рабски за пройденное, а самостоятельно пытается исследовать их глубины. Это правда, что я тяжелый, критически настроенный человек, но как же не быть критически настроенным, когда столь часто слышишь поверхностные суждения о положениях, всю глубину и смысл которых видишь лишь после тщатель-

   155

   ного анализа. Как можно не гневаться, когда видишь, что рабски держатся за устарелые методы лишь для того, чтобы не выходить из своего мирного спокойствия. Да, шахматы трудны, они требуют работы, и меня может удовлетворить лишь серьезное размышление и ревностное исследование. Только безжалостная критика ведет к цели. Но критически мыслящий человек считается многими врагом, а не тем, кто прокладывает путь к истине. Но меня никто не свернет с этого пути".

   Так говорил шестидесятилетний Стейниц в беседе с Бахманом. И не приходится сомневаться, что аккуратный Бахман с особой точностью записал именно эти слова. Они прекрасно характеризуют Стейница, но только ли Стейница? Разве не родственны они большому человеку в любой отрасли искусства мышления? Но то, что это - стейницевские слова, то, что они -жизненный лозунг профессионала-шахматиста, - наилучшее доказательство того, что и в шахматы, эту "развлекательную" как будто игру, отличающуюся от других игр лишь своей сложностью, можно вложить и несгибаемую волю, и благородную эмоцию, и честность мышления, и ненависть к оппортунизму, беспринципности, трусости, умственной и волевой вялости - словом, борьбу за элементы новой человеческой культуры. И в этом смысле шахматы стоят наравне с любой другой отраслью науки и искусства. Своим отношением к шахматам Стейниц поднял их на небывалую высоту. Это то, что сделал Стейниц для шахмат.

   Но не меньше сделал Стейниц в шахматах. Об этом уже говорилось в рассказе о его жизни - как же иначе, если жизнь его неотделима от жизни шахмат? А подводя итоги, можно сказать, что, углубив в шахматах элемент искусства, он дал им в то же время научную базу. Так называемая теория дебютов - это "первая книга для чтения" каждого квалифицированного шахматиста, и на каждой странице этой книги не один раз и не два раза встречаем мы все то же имя Стейница. И это далеко не все. Ведь теория дебютов была, с точки зрения Стейница, лишь составной частью общей концеп-

   156

    

   ции шахматной игры, которой придал он, как мы видели, философское звучание.

   Специфика шахмат требовала ежедневно и ежечасно практической проверки стейницевской теории, и, будучи "человеком дела" в шахматном смысле слова, он бросился мужественно и страстно в эту проверку. И в этой проверке, как говорит выдающийся шахматный теоретик Рихард Рети, "искал он не быстрых успехов, а устойчивых, прочных ценностей". Только забывал в этих поисках, что шахматы не только искусство на научной базе, но и спорт. И эта забывчивость роковым образом отражалась на его личных успехах, на количестве единиц в его турнирных и матчевых таблицах. В маститой "Британской энциклопедии" говорится в статье, посвященной шахматистам: "Стейниц чувствовал, что его комбинационная сила слабеет, и поэтому выдумал новую теорию, желая удержать титул чемпиона". Какая поистине маститая пошлость! Еще в 1895 году в Гастингсе уже шестидесятилетний Стейниц показал, какой громадной комбинационной силой он обладает; в партии с Барделебеном он провел на 21-м ходу форсированную 14-ходовую комбинацию, матующую противника. И этот свой комбинационный дар, обещавший ему быстрые, но, с его точки зрения, дешевые успехи, принес он в жертву поискам постоянных и прочных шахматных ценностей.

   Облик Стейница нельзя, однако, назвать полноценным. Он был вполне человеком своей эпохи и своей среды, и судьба его определялась всем характером культуры 19-го века, и это было его бедой.

   Шахматы - это "Игра царей"; такое определение идет еще от средневековья, когда шахматная доска и фигуры были непременной принадлежностью рыцарского замка. В 19-м веке шахматная игра несколько демократизировалась, но она не могла стать подлинной народной игрой. Кто образовывал "шахматные кадры" Европы и Америки! Маленькая кучка профессионалов - участников турниров и матчей, и сравнительно узкий круг любителей, шахматных меценатов, предста-

   157

    

   вителей аристократии и буржуазии, на Доброхотные даяния которых в конце концов существовали профессионалы. Стейниц прекрасно это сознавал, и всю жизнь ненавидел меценатов. Куда бы он ни бежал от венского банкира Эпштейна - убежать от него ему не пришлось. Ведь пришлось ему в начале своего пути услышать надменные слова Стаунтона, что "неприлично" играть в шахматы на деньги, что это "унижает благородную игру". И в самом конце пути, незадолго до смерти, пришлось ему услышать протест одного члена Манхеттенского шахматного клуба по поводу того, что членом клуба является профессионал, играющий в шахматы на деньги.

   Стейниц был самолюбивый и гордый человек. И такое отношение накладывало на его личность драматический отпечаток.

   Современники Стейница постоянно удивлялись его болезненному упрямству, его упорному стремлению проводить в практических партиях некоторые созданные им, но оказавшиеся негодными дебютные варианты, его настойчивой войне против очевидности. Эта особенность характера повлияла на силу его игры, особенно в последние годы; она и мешала ему овладеть в полной мере "стилем Стейница". Конечно, зачатки этой черты были у Стейница всегда, но она обострилась потому, что психика его была ранена той жестокой борьбой за свое человеческое достоинство, которую пришлось ему выдерживать, и нужно было вести просто борьбу за существование.

   Основной закон буржуазной культуры - закон конкуренции - давал себя знать и достаточно жестоко в области шахмат. И тут господствовал лозунг: падающего толкни! И тут - в области шахмат - напрасно стал бы падающий искать помощи дружеского коллектива.

   А будь Стейниц членом творческого коллектива, чувствуй он вокруг себя атмосферу содружества, сотворчества, уважения к человеку - насколько более богатой и радостной была бы его жизнь. В таких со-

   158

    

   циальных условиях не было бы ему никакой необходимости в последние пять лет своей жизни метаться по свету, чтобы отвоевать свое утерянное звание, и этой позорной, но реальной необходимости искать в то же время заработка на кусок хлеба. Сколько нового и ценного мог бы он создать за эти пять лет, удалясь от практической игры и следя за тем, как внедряется в жизнь его учение. Но ему не на кого было опереться и морально и в чисто житейском плане, и он находился под невыносимым давлением борьбы за существование. Удивительно ли, что в конце концов он сломился, как сломился и Чигорин!

   Из великолепного человеческого материала был сделан этот шахматист, мыслитель и борец - Вильгельм Стейниц.

   159

  

  

   1861    Вена............................................. 1-е

   1862    Лондон........................................ 6-е

   1867  Париж.......................................... 3-е

                   Дэнди...........................................2-е

   1870    Баден-Баден................................  2-е

   1873    Вена............................................. 1-е

   1882    Вена............................................. l-e-2-e

   1883    Лондон........................................ 2-е

   1894    Нью-Йорк...................................  1-е

   1895    Гастингс...................................... 5-е

   1895    Петербург.................................... 2-е

   1896    Нюрнберг...........................                6-е

   1897    Нью-Йорк.......................                      l-e-2-e

   1898    Вена...............................                        4-е

                   Кельн..............................                      5-е

   1899    Лондон............................                     2-е

    

    

    

   1862     Дюбуа................................ 5, - 3, = 1

   1863     Блэкберн........................... 7, - 1, = 2

               Дикон................................ 5, - 1, = 0

               Могредиен........................ 7, - 0, = 0

   1864     Грин...................................   5, - 0, = 2

   1866     Андерсен........................... 8, - 6, = 0

               Берд................................... 7, - 5, = 5

   1870     Блэкберн............................    5, - 0, = 1

   1872     Цукерторт..........................    7, - 1, = 4

   1876     Блэкберн............................    7, - 0, = 0

   1882     Мартинец...........................    7, - 0, = 0

               Мартинец...........................    3, - 1, = 3

               Сэлмэн................................   3, - 0, = 2

   1883     Мэкэнзи..............................   3, - 1, = 2

               Гольмайо............................   8, - 1, = 1

               Мартинец...........................    8, - 1, = 1

   1886     Цукерторт..........................    10, - 5, = 5

   1888     Васкец................................   5, - 0, = 0

               Гольмайо ...........................   5, - 0, = 0

   1889     Чигорин..............................   10, - 6, = 1

   1890     Гунсберг.............................   6, - 4, = 9

   1891     Чигорин (по тел.)...............   0, - 2, = 0

   1892     Чигорин..............................   10, - 8, = 5

   1894     Ласкер.................................  5, - 10, = 4

   1896     Шифферс............................   6, - 4, = 1

   1896     Ласкер.................................  2, - 10, = 5