Кусков Платон Александрович - Стихотворения - Книги

П. А. Кусков

Стихотворения --------------------------------------

Поэты 1860-х годов

Библиотека поэта. Малая серия. Издание третье

Л., "Советский писатель", 1968

Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Г. Ямпольского.

OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ

Биографическая справка

Река

Последняя просьба

Лес

Поцелуй

Петр

Уединение

Старичок

Тревожное сновидение

После бури

Апрель 1860

Муха

Весна

Кельнский собор

Арагва

Она

Байдарские ворота

Враги

Заботы

Хмель

Цветы

Платон Александрович Кусков родился 18 ноября 1834 года в Петербурге. В 1853 году, по окончании коммерческого училища, он был направлен на службу в Одессу в Приказ общественного призрения, но, пробыв там несколько месяцев, перевелся в Петербургский приказ. В 1861 году Кусков вышел в отставку, а через два года поступил в Главное выкупное учреждение, где прослужил около трех десятилетий, последовательно занимая должности производителя дел, помощника управляющего и управляющего делами, члена Главного выкупного учреждения от министерства внутренних дел.

Стихотворения Кускова впервые появились в печати в 1854 году в "Современнике", в отделе "Литературный ералаш", без подписи автора. В этих стихотворениях ("Река" и "Последняя просьба") редакция увидела "нечто оригинальное, делающее их стоящими прочтения". В конце 60-Х - начале 60-х годов он сотрудничал в "Сыне отечества", в том же "Современнике", "Русском слове", "Времени" Достоевского и "Светоче". Во "Времени" и "Светоче" кроме стихов Кусков опубликовал несколько критических статей и "Повесть об одном сумасшедшем поэте". В 1863 году он принимал деятельное участие в газете "Голос" в качестве фельетониста и рецензента.

В критических статьях Кусков отчетливо выразил свои литературные взгляды. Так, в статье об "Отцах и детях" он называет Гоголя истинным поэтом, "который сам не знал, что он делает... Ему было веселее смеяться, чем плакать, он и смеялся; и это - без малейшей злобы к тем, над кем ему приходилось смеяться... в этом-то и состоит весь художник". И далее: "Когда у нас в сердце есть к чему-нибудь любовь, тогда злоба в нем уже невозможна, а потому мы вместе с автором полюбим и всех героев его, полюбим не так, чтобы мы вздумали подражать им, а так, чтобы мы пожелали простить им".

Считая вершиной творчества Тургенева "Записки охотника", где писатель является "простым свидетелем, а не судьею", Кусков утверждал, что в романах он не так свободен, не столь "чистосердечен" и, откликаясь на острые злободневные вопросы, делает уступку общественному мнению.

В другой статье, озаглавленной "Нечто о нравственном элементе в поэзии", Кусков также стремится отгородить литературу от общественных страстей и интересов. "Мне хочется, - заявляет он, - живых и верных изображений той вечной жизни, которая созидает историю и совершенно поглощает в себе, как незаметные крупинки, все переходные и мимолетные состояния различных обществ, разнящихся между собой только теми или другими идеями и нисколько не отличающихся одно от другого своею сущностию".

Не встретив сочувствия направлению своего поэтического творчества, нередко являясь мишенью для насмешек и пародий, Кусков надолго бросил писать стихи и в свободное от службы время занимался лишь переводом Шекспира ("Отелло", сонеты, сцена из "Ромео и Джульетты"). Еще раньше, в самом начале литературной деятельности, он переводил Гейне.

Кусков вернулся к поэзии лишь в 80-е годы. Он печатался в "Руси" И. Аксакова, "Ниве", "Труде" и других изданиях. Кусков второго периода кое в чем сближается со Случевским, напоминает его некоторой нарочитой негладкостью, угловатостью.

Кусков умер 15 августа 1909 года.

Издания стихотворений

Стихотворения. СПб., 1886 ("Издание не для продажи").

Наша жизнь. СПб., 1889.

РЕКА

Как спокойна река,

Как течет она ровно, хоть шибко, -

В ней милей облака

И луна с ее грустной улыбкой...

Всколыхнулась она,

Покатилась волна за волною -

И всплывают со дна

Грязь и тина с болотной травою.

Так хорош всякий друг

В час блаженный нелепых мечтаний;

А затронь его вдруг -

Так какой не поднимешь в нем дряни!

ПОСЛЕДНЯЯ ПРОСЬБА

В моей жизни недолгой, миледи,

Я играл уже столько комедий,

Что сбиваюся в чувствах моих

И не знаю, где точно страдаю,

Где страдальца лишь только играю,

Забавляя иль муча других.

Так, по прихоти вольной желаний,

Я являлся вам, полон страданий,

Полон ревностью, полон тоской...

И как я от души лицемерил,

Вы так верили мне, что поверил

Я и сам, увлекаясь игрой.

Но теперь, как друг другу мы оба

Надоели, я с вами до гроба

Без тоски распрощаться готов.

Только всё же нельзя ль без прощанья!

Я боюсь, что при новом свиданьи

Я спаясничать вздумаю вновь...

Да, пожалуй, себя и уверю,

Что я сделал большую потерю,

Потерял вашу, леди, любовь.

<1854>

ЛЕС

Прежде, когда на земле весело людям жилося,

В лес приходил человек и чуял смущенной душой,

Как пыль отирают с листов незримые руки дриад;

Слышал, как корни дерев поят они влагой подземной;

Слышал, как нимфа с сатиром где-то смеется вдали,

И всё хотелось ему и сатира, и нимфу увидеть.

Шел ли он лесом волшебною месячной ночью,

Ногой беззаботной головки цветов приминая, -

Видел он, как выходили наяды из спящих озер:

Видел он между кустов их белые ноги и руки;

И было сердцу его в счастие верить легко.

Нынче я в лес прихожу - терн под ногою колючий;

Осиротелый, стоит, праздно задумавшись, лес:

Только вдали по сучкам пробегает топор потихоньку -

Крадет себе деревцо горемыка-мужик.

И только леший меня водит, сбивая с дороги,

И грешною думой мое смертное сердце смущает.

<1858>

ПОЦЕЛУЙ

Меж ольх, серебряных от лунного сиянья,

Я, трепетом объят, ждал первого лобзанья:

Я плакал, я горел. В миг вожделенный тот

Я думал, что оно меня насквозь прожжет.

Но обманулся я - безумные желанья!

Поколебнулася во мне моя любовь.

Напрасно припадал к устам я милым вновь:

Как ни старался я, не жгло меня лобзанье.

И горько в оный час я в мыслях повторял:

"Так вот тот поцелуй, которого я ждал!"

А нынче встретился я вновь нежданно с нею -

С холодной первою подругою моею.

Я был уже не тот: уж я прошел сквозь строй

Обманутых надежд, печалей и мучений,

Желаний громких дел, и лени записной,

И праздной совести нелепых угрызений.

И жаловался ей я на свою печаль.

И почему-то ей меня вдруг стало жаль;

И почему-то вдруг, с горячею слезою,

Мне шею обвила она своей рукою;

Я ж, рад излить тоску, припал к ее устам,

И стало что со мной - не понимаю сам,

Но, в трепете едва переводя дыханье

Шептал я: "Вот оно, желанное лобзанье!"

<1858>

ПЕТР

Люблю я памятник Великого Петра,

Стоящий весело над царственной Невою:

Проста и нехитра гранитная гора,

Что, кажется, звенит под мощною пятою

Могучего коня; с открытой головою,

В наряде древности, с классическим мечом,

Ненужным всё равно почившему герою,

Он весь с одним лишь тем, что было в нем самом.

И всю его любовь к Руси непросвещенной

Я чувствую пред ним душою умиленной

И душу выразить не обретаю слов:

Всё пусто на земле; лишь велика любовь!

1868

УЕДИНЕНИЕ

И вот я вновь один: опять вокруг меня

Ни слез, ни брани нет, ни зависти, ни сплетен;

Опять мой тихий день идет, едва заметен,

И нового за ним я жду спокойно дня.

Не слышу ничего, что слуха недостойно,

Не вижу ничего, что оскорбляет взор,

И мысли шествуют торжественно, спокойно.

Я жизни чувствую обиды и позор,

Но в мыслях это всё приличный вид приемлет

И сердца не мутит. И самый сердца крик

Благопристойно тих и важен, как старик,

Речам которого покорно юность внемлет.

Не то случается, когда среди людей,

Устав от злобы их, в ожесточеньи диком,

Готов бываешь ты за тридевять морей

Бежать, кляня судьбу, с отчаяньем и криком.

1858

СТАРИЧОК

Лишь солнца красный лик начнет спускаться вниз,

Часть моря обратив в расплавленное злато,

На дальний островок, где ивы разрослись,

Куда и я плыву в румяный час заката, -

Сей дряхлый старичок на ветхом челноке

Спускается, с лицом спокойным, по реке.

И там, под ивою остановись густой,

Он в челноке своем сидит и рыбу удит.

И много всяких чувств в моем он сердце будит...

Мы. с ним приятели. Он говорил со мной:

То грудь сжималася, то вновь дышала шире...

Я думал обо всем, что происходит в мире.

Он живо помнит все: и где когда поймал

Большого карася, и как словил он щуку,

И как потом, смеяся, рассказал,

На что есть щука в море, внуку;

И как к любовникам его жена и дочь

Ушли: "Со мною жить им стало, вишь, невмочь!"

Но уж ничто его, как видно, не тревожит -

С приходом седины прошла пора тревог.

И сам он говорит, что он неправ, быть может;

Что был не в меру он и прихотлив, и строг;

Но реку жизни вспять пойти он не" принудит...

Так вот он иногда со скуки рыбу удит.

1858

ТРЕВОЖНОЕ СНОВИДЕНИЕ

Мне снилась ты в лесу. Тот величавый лес

Рос где-то под огнем сверкающих небес

И нежил и смущал своим величьем око;

От каждого листа ложилась тень широко,

И ты, его цветов волшебней и нежней.

Шла, дикой стаею окружена зверей.

От страха у меня душа изнемогала,

А с этой стаей всей ты весело играла,

Среди пастей ее уверена, что ты

От них защищена святыней красоты.

1859

ПОСЛЕ БУРИ

Посмотри, как стихла буря;

Посмотри, как горы эти,

Поднимаясь вверх над нами,

Мрачно тонут в лунном свете!

Как в разрезы черной тучи

Ясно смотрит месяц полный

И под нами лижут камни

Успокоенные волны -

Лижут нехотя, угрюмо,

Пенясь в воздухе стемневшем,

Точно всё забыть не могут

Распри с ветром присмиревшим.

1859

АПРЕЛЬ 1860

Нет, не манишь меня к себе своим стенаньем,

Родная мать моя, ты, ледяная Русь!

С священным ужасом, другим, чужим призваньям,

Твой непокорный сын, я сердцем отдаюсь.

Гляди, как много в них тоски и нетерпенья,

Как много жизни в них и силы роковой!

Нет детской робости, иль рабского презренья,

Иль недоверия к земле своей родной...

Нет, со слезой в очах там брат объемлет брата,

Забывши узкий свой и жалкий интерес;

И над главами их трепещет свод небес

При кликах радостных: "Venezia liberate!

L'Unione!" {*} Сладких чувств не передаст язык,

Которые во мне рождает этот клик,

Туда, к нему стремлюсь я мыслями своими,

К сынам Италии, - всем сердцем, всей душой;

Для них покинуть я готов свой край родной,

Чтоб с ними победить иль чтоб

погибнуть с ними.

1860

{* "Освобожденная Венеция! Объединение!" (Итал.). - Ред.}

МУХА

Ничего не слышит ухо;

Ночь безмолвна, как в пустыне;

Всё уснуло, только муха

Где-то бьется в паутине.

Да еще среди молчанья

У меня, во мраке ночи,

Сердце, полное страданья,

Тоже бьется что есть мочи.

Но во мгле, в ночном покое,

Никому, увы! нет дела,

Что на сердце на больное

Пауком любовь насела.

И ни шелеста, ни звука -

Ничего не слышит ухо;

Только в сердце скорбь и мука,

И один товарищ - муха.

1860

ВЕСНА

Опять твои увижу я поля,

Природа-мать, - не в царственном уборе,

Как в тех странах, где знойная земля

Цветет, глядит - со страстию во взоре;

Нет, бедная, из-под своих снегов

Ты явишься передо мною снова...

Но всё равно тебе моя любовь,

Тебе любви приветливое слово!

Зажжется грудь желаньями опять,

И скромные, чуть слышимые грозы

Твои на ум навеют благодать

И на глаза живительные слезы.

Я лепет твой, с тобой наедине,

Услышу, полн волнения, как прежде;

И в рубище своем ты будешь мне

Опять мила, как в царственной одежде.

И сам себя, под рубищем своим,

Почувствую царем я в мире снова -

В тени лесов, под небом голубым,

Средь лепета и ропота родного.

1861

КЕЛЬНСКИЙ СОБОР

Зодчие в мрачной тревоге. У них состязание:

в Кельне

Новый задуман собор. Условие - не было б

в целом

Мире подобных ему; награда - бессмертье

в веках!

Ждать, чтобы небо само вложило им в душу

идею, -

Некогда: время летит; страшен каждый

потерянный день.

И в голове их идет проклятая всюду работа -

Башни строенье идет вавилонской у них

в головах:

Вместо стремленья души человеческой к небу,

стремленья

Неудержимого, вольного, полного верою чистой,

Детской надеждой, любовью девственной,

словно выходят

Злобные замыслы духа, палимого завистью. Даже

Там, где уж небо само посылает живые намеки,

Страсти земные темнят посланный небом узор.

Мукам душевным конца не видится. Самый

искусный -

Самый несчастный меж ними: всех лучше он

знает -

В наших руках лишь одно рукотворное; тут же

Нерукотворного нужно. - На рейнском сидит

берегу он.

Смотрит на мутную зыбь, на прибрежные горы

и замки -

Ищет покоя душе; а она расходилась, как море:

Мысль, точно пеною бурной, усыпана вся

чертежами;

И на прибрежном песке всё тростью рисует

он храмы.

Вдруг - позабыты страдания! Сердце ликует:

выходит

Утренней чистой молитве подобный,

пленительный храм.

Хлынули слезы к очам от восторга. Но тут же

раздался

Смех над его головой. Обернулся: какой-то

вертлявый,

Зубы осклабив, над ним стоит старичок

и смеется.

"Очень похоже, - ему говорит, - удивительно

схоже

С Страсбургским это аббатством". И голову