v align="justify">
И хмельно, что праздника и пира,
Ждет Мадрит кровавой драмы...
Всё готово... но к столбу с монахом
Не выходит осужденный, -
А уж чьим-то грозным приговором
Брошен страх в народ смущенный.
Что-то будет... Тихо инквизитор
Поднялся, не двинув бровью, -
И палач, с его благословенья,
Принял склянку с чьей-то кровью.
Факел брошен, - миг - и пламя рвется...
Кровь преступная пролилась
И на углях смрадно зашипела,
Потекла и задымилась...
Распростерся в скорби покаянной
Сам король перед распятьем, -
И собор ту кровь, во имя божье,
Заклеймил святым проклятьем.
Только тут народ, очнувшись, понял
Странной казни той значенье:
Вспомнил он, как жид один недавно
Шел с синклитом на сожженье;
Вспомнил он, как был тогда спокоен
Лик торжественный и ясный,
Как бесстрашно, поступью святого,
На костер взошел несчастный.
Дрогнул весь народ и в смутном страхе
Вдруг замолкнул, изумленный, -
И король, взирая на страдальца,
Тихо вымолвил, смущенный:
"Суд неправ... И жид не перед нами ль
Вышел к смерти без боязни?
Лишь одни святые страстотерпцы
Так ходили к месту казни!.."
Но сказал он - отшатнулись гранды,
В страхе вдруг прервались хоры,
И на дерзкого великий инквизитор
Поднял медленные взоры...
Суд назначен...
В черной зале свечи...
Тень скрестилась от распятья...
За столом, в зловещем полумраке,
Чуть видна босая братья...
И тогда верховным альгвазилом,
В каске с спущенным забралом,
Был введен преступник и поставлен
Пред священным трибуналом.
То король был... Осуждался ими
Он за дерзкое сомненье
В приговоре их непогрешимом -
На публичное сожженье.
Но к костру предстать они не смели
Со лжежертвою державной:
Он по сану и священству власти
Инквизиции был равный.
И решил великий инквизитор,
Всепрощающей любовью,
Что король свой грех великий должен
Искупить сожженной кровью.
И тогда палач ему ланцетом
Дерзко царственную руку
Тронул, и понес ту кровь, с синклитом,
На сожженье и на муку...
Не преданье это и не сказка -
Быль: зане, в пылу суровом,
Изуверство нагло попирало
Всё - о имени Христовом!
<1860>
FANDANGO
No vos engria senora
Ser de alta esfera. {*}
{* Не хвастайтесь, сеньора, что вы из высокой среды (исп.). - Ред.}
Чуть с аккордом двух гитар
Лихо щелкнут кастаньеты -
Для фанданго страстных пар
Бойче всех мри куплеты.
И пляшу я - вихрь огня! -
Пред окном моей сеноры,
Но сенора от меня
Гордо прочь отводит взоры...
Чуть погаснет яркий день,
Я - к коню: к сеноре время!..
Мигом шляпу набекрень,
Плащ за плечи, ногу в стремя -
И гарцую - вихрь огня! -
Пред окном моей сеноры,
Но сенора от меня
Гордо прочь отводит взоры...
Эй, сенора! не пугай! -
Что за чванство! род твой знают,
Но к высоким башням, знай,
Тоже лестницы бывают!..
1860
САН-ЯГО
Умер наш патрон Сан-Яго,
И предстал патрон пред бога,
И сказал господь Сан-Яго:
"Я тобой доволен много,
И за подвиги земные
Ты в раю живи средь сада.
Что попросишь - всё исполню!
Говори, чего же надо?"
Говорит ему Сан-Яго:
"Пусть в Испании пребудет
Изобилие и солнце!"
- "Успокойся: это будет!"
"Пусть победы громкой слава
У испанцев дух пробудит,
Дай им храбрость! Дай им силу!"
- "Успокойся: будет! будет!.."
"Дай им мудрое правленье,
Пусть царит оно неложно!"
- "Как?.. вдобавок и правленье? -
Невозможно! невозможно!..
Ведь тогда уж будет раем
Вся страна твоя родная,
И все ангелы, пожалуй,
Убегут туда из рая,
А на небе воцарятся
Беспорядок и смятенье, -
Нет, уж пусть у вас пребудет
Ваше старое правленье!"
1860
АНДАЛУЗЯНКА
Но в одной Севилье старой
Так полны наутро храмы
И так пламенно стремятся
Исповедоваться дамы.
А. Майков
Андалузская ночь горяча, горяча,
В этом зное и страсть, и бессилье,
Так что даже спадает с крутого плеча
От биения груди мантилья!
И срываю долой с головы я вуаль,
И срываю докучные платья,
И с безумной тоской в благовонную даль,
Вся в огне, простираю объятья...
Обнаженные перси трепещут, горят, -
Чу!.. там слышны аккорды гитары!..
В винограднике чьи-то шаги шелестят
И мигает огонь от сигары:
Это он, мой гидальго, мой рыцарь, мой друг!
Это он - его поступь я чую!
Он придет - и под плащ к нему кинусь я вдруг,
И не будет конца поцелую!
Я люблю под лобзаньем его трепетать
И, как птичка, в объятиях биться,
И под грудь его падать, и с ним замирать,
И в одном наслаждении слиться.
С ним всю ночь напролет не боюсь никого -
Он один хоть с двенадцатью сладит:
Чуть подметил бы кто иль накрыл бы его -
Прямо в бок ему нож так и всадит!
Поцелуев, объятий его сгоряча
Я не чую от бешеной страсти,
Лишь гляжу, как сверкают в глазах два луча, -
И безмолвно покорна их власти!
Но до ночи, весь день, я грустна и больна,
И в истоме всё жду и тоскую,
И в том месте, где он был со мной, у окна,
Даже землю украдкой целую...
И до ночи, весь день, я грустна и больна
И по саду брожу неприветно -
Оттого что мне некому этого сна
По душе рассказать беззаветно:
Ни подруг у меня, ни сестры у меня,
Старый муж только деньги считает,
И ревнует меня, и бранит он меня -
Даже в церковь одну не пускает!
Но урвусь я порой, обману как-нибудь
И уйду к францисканцу-монаху,
И, к решетке склонясь, всё, что чувствует грудь,
С наслажденьем раскрою, без страху!
Расскажу я ему, как была эта ночь
Горяча, как луна загоралась,
Как от мужа из спальни прокралась я прочь,
Как любовнику вся отдавалась.
И мне любо тогда сквозь решетку следить,
Как глаза старика загорятся,
И начнет он молить, чтоб его полюбить,
Полюбить - и грехи все простятся...
Посмеюсь я тайком и, всю душу раскрыв,
От монаха уйду облегченной,
Чтобы с новою ночью и новый порыв
Рвался пылче из груди влюбленной.
1862
---
ПОЛОСА
Полоса ль ты моя, полоса!
Не распахана ты, сиротинка,
И тебе не колосья краса, -
Не колосья краса, а былинка...
А кругом-то, кругом поглядишь -
Так и зреют могучие нивы!
И стоит благодатная тишь,
И волнуются ржи переливы.
Но горька мне твоя нагота,
Как взгляну я на ниву-то божью:
Отчего ж ты одна, сирота,
Не красуешься матушкой-рожью?
Знать, хозяин-то твой в кабаке
Загулял не одну уж неделю
Иль от горя - в гробовой доске
Отыскал на погосте постелю;
А быть может и то: в кандалах
По Владимирке пахаря гонят;
За широкий, за вольный размах
Богатырскую силу хоронят.
И шагает он в синюю даль,
Сам шагает, да слезы глотает:
Всё-то ниву свою ему жаль,
Всё полоску свою вспоминает...
Зарастай же, моя полоса,
Частым ельничком ты да березкой, -
И пускай же ни серп, ни коса
Не сверкают отсель над полоской!
1861
ЦЫГАНКЕ
Я люблю твои лукавые глаза:
Притаилася в них молния-гроза;
Как потухнут да посмотрят далеко -
Словно в омуте, темно и глубоко;
А сверкнут да ярким пламенем взгорят -
Много песен про любовь они сулят,
Много песен развеселых, удалых,
Много звуков и тоскливых, и больных.
Загорелися лукавые глаза,
Расплелася-распустилася коса,
Рдеют щеки... губы шепчут: "Не забудь!.."
Ходит ходенем под красной шалью грудь -
А под гибкою, проворною рукой
Завывают струны жгучею тоской...
Ох, да спой же ты мне, спой же что-нибудь!
Надорви ты мне тоской больную грудь!
Спой про "Ивушку", хорошая моя!
Буду слушать, буду вечно слушать я -
Как зеленая-то рощица всю ночь
Прошумела, что и спать тебе невмочь;
Как ты слушала, что свищет соловей,
Целу ночку не смыкаючи очей;
Как в слободке молода вдова жила,
Как у вдовки дочь хорошая росла;
Как в долинушке калинушка стоит -
На калинке соловей-птица сидит...
<1863>
ПАМЯТИ ПЯТЕРЫХ
Ой, сложили ж вы, сложили свои головы! -
Да неспросту же сложили: за народ честной! -
Раным-рано порешили вас в ненастный день;
Панафиду вам отпели ветры буйные,
Окропил ли святой водой частый дождичек,
Схоронила-приняла не мать сыра земля -
Схоронило-закачало море синее,
Спеленала саваном морская трава,
Плакала над вами туча божия -
А в хрещеных ли и быль про вас быльем поросла!..
Лишь один-то на чужбинушке чужой стороне
Горе-молодец родимый, богатырь-голова
Небоязно запевает "память вечную!.."
ПРИМЕЧАНИЯ
В сборник включены произведения двадцати пяти второстепенных поэтов
середины XIX века, в той или иной степени дополняющих общую картину развития
русской поэзии этого времени.
Тексты, как правило, печатаются по последним прижизненным изданиям
(сведения о них приведены в биографических справках), а когда произведения
поэта отдельными сборниками не выходили - по журнальным публикациям.
Произведения поэтов, издававшихся в Большой серии "Библиотеки поэта",
воспроизводятся по этим сборникам.
При подготовке книги использованы материалы, хранящиеся в рукописном
отделе Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР.
Впервые печатаются несколько стихотворений В. Щиглева, П. Кускова и В.
Крестовского, а также отрывки из некоторых писем и документов, приведенные в
биографических справках.
Произведения каждого поэта расположены в хронологической
последовательности. В конце помещены не поддающиеся датировке стихотворения
и переводы. Даты, не позже которых написаны стихотворения (большей частью
это даты первой публикации), заключены в угловые скобки; даты
предположительные сопровождаются вопросительным знаком.
В. В. КРЕСТОВСКИЙ
Владимирка. Владимирка - дорога, по которой отправлялись в Сибирь
партии закованных в цепи каторжан и ссыльных. Соловки - старинный Соловецкий
монастырь на одном из Соловецких островов в Белом море. Угодничек - угодник,
христианский святой.
Из цикла "Весенние ночи". См. пародии на них Н. Л. Ломана, с. 260-262.
Париж, июль 1848. Подвиг французских революционных борцов, павших на
парижских баррикадах в 1848 г., освящается в стихотворении фигурой Христа.
Существует предположение, что стихотворение Крестовского оказало известное
влияние на фигуру Христа в поэме А. Блока "Двенадцать". Ст. 18 печатается с
исправлением, сделанным Крестовским в экземпляре, который он подарил
художнику М. О. Микешину (Библиотека Пушкинского дома). В хрестоматии
"Русские поэты в биографиях и образцах", составленной Н. В. Гербелем (СПб.,
1873), напечатана другая редакция стихотворения под заглавием "Последняя
баррикада", но восходит ли она к авторскому тексту - неизвестно.
Из цикла "Хандра". Куртины - клумбы. "Дважды два - четыре, А не
стеариновая свечка!" - перефразированные слова Пигасова из романа Тургенева
"Рудин", гл. 2.
Из цикла "Испанские мотивы".
Auto da fe. Филипп III (1578-1621) - испанский король с 1598 г.
Фактическим правителем был его фаворит, герцог Лерма. Духовенство, служители
духовных орденов (особенно иезуиты) были в оппозиции к Филиппу III и герцогу
Лерме. Внешним поводом для разногласий послужило намерение Лермы отменить
ограничительные законы против португальских евреев (Португалия находилась в
это время под владычеством Испании) и предоставить им равные с христианами
права. Вероятно, в связи с этим возникла легенда, которая легла в основу
стихотворения Крестовского. О ней историк инквизиции Х.-А. Льоренте пишет
следующее: "Не стану также повторять басню об эпитимии, наложенной на
Филиппа III за то, что он проявил жалость к одному осужденному во время
аутодафе. Я слишком осторожен, чтобы принимать на веру рассказы, которые
позволили себе выдумать некоторые путешественники, и анекдоты, которые они
опубликовали, чтобы потешить своих читателей". Гранд - испанский дворянин,
принадлежавший к высшей придворной знати. Синклит - в Древней Греции
собрание высших сановников; вообще собрание, сборище. Верховный альгвазил -
судебный пристав в верховном совете инквизиции. Зоне - потому что, так как.
Fandango. Fandango - фанданго, испанский народный танец. Источник
эпиграфа не установлен. Сенора (исп. sefiora) - сеньора, госпожа.
Сан-Яго. Сан-Яго - святой Иаков.
Андалузянка. Эпиграф - из стих. А. Н. Майкова "Исповедь королевы".
Гидальго - испанский дворянин. Францисканец - монах, принадлежащий к
католическому ордену, основанному Франциском Ассизским в XIII в.
Полоса. Владимирка - см. с. 736.
Цыганке. "Ивушка" - народная песня "Ивушка, ивушка зеленая моя...".
Памяти пятерых. Речь идет о повешенных декабристах. Богатырь-голова.
Вероятно, имеется в виду А. И. Герцен, не раз писавший о подвиге декабристов
и много сделавший, вместе с Н. П. Огаревым, для ознакомления русского
общества с их идеями и произведениями.
Дополнение
* * *
Под душистою ветвью сирени
С ней сидел я над сонной рекой,
И, припав перед ней на колени,
Ее стан обвивал я рукой...
Проносилися дымные тучки,
На лице ее месяц играл,
А ее трепетавшие ручки
Я так долго, так страстно лобзал...
Погребальные свечи мерцали,
&nbs