Крестовский Всеволод Владимирович - Стихотворения - Книги

В. В. Крестовский

Стихотворения --------------------------------------

Поэты 1860-х годов

Библиотека поэта. Малая серия. Издание третье

Л., "Советский писатель", 1968

Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Г. Ямпольского.

Дополнения по:

Русские песни и романсы.

"Классики и современники"

М.: Художественная литература, 1989

OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ

Биографическая справка

Владимирка

Из цикла "Весенние ночи"

"...А весна, как струна, занывает в груди..."

"...И в саду тишина..."

"О, взгляни ты: голубые звезды робко блещут..."

"Что за воздух!.. что за ночь!.. Чего ж бояться?.."

"...Но боже! как забыть..."

Перед весною

Париж, июль 1848

Из цикла "Xандра"

"Хандра... опять хандра!.. Уж близко к полуночи..."

"Осень... спят седые тучи..."

"Я б ушел от вас на берег моря..."

"Проклятая!.. И нет ни в чем исхода..."

Из цикла "Испанские мотивы"

Auto da fe

Fandango

Сан-Яго

Андалузянка

Полоса

Цыганке

Памяти пятерых

Дополнение

"Под душистою ветвью сирени..."

Ванька-ключник

В начальный период своей литературной деятельности автор "Петербургских трущоб" и антинигилистических романов Всеволод Крестовский был известен и как поэт.

Всеволод Владимирович Крестовский родился 11 февраля 1840 года в имении своей бабушки в Таращанском уезде Киевской губернии. Здесь он провел детство. Десяти лет Крестовский поступил в 1-ю петербургскую гимназию, а по окончании ее, в 1857 году, - на филологический факультет Петербургского университета, но учился в университете недолго.

Первые литературные опыты Крестовского относятся еще к гимназическим годам, а впервые он увидел свое имя в печати в семнадцатилетнем возрасте в журнале "Общезанимательный вестник". Затем его стихи и проза стали появляться в других тонких и толстых журналах: "Сын отечества", "Русское слово", "Русский мир", "Иллюстрация", "Светоч", "Время" и т. д. Итогом поэтической деятельности Крестовского явилось двухтомное издание его стихов, вышедшее в 1862 году. В первые годы, когда он был близок к передовой молодежи, в его стихах временами звучат темы народного горя и социального неблагополучия; он пишет тогда такие стихотворения, как "Владимирка", "Полоса", "Кондрашка", "Париж, июль 1848", поэму "Весенняя смерть" и др.

В эти годы Крестовский часто выступает в "Русском слове" с критическими статьями и рецензиями, в которых довольно ясно выражены его литературно-общественные взгляды. Он пишет о поэзии, фольклоре, педагогике, книгах для детского чтения. В рецензии на "Великорусские сказки" И. А. Худякова и "Сборник русских духовных стихов" В. Варенцова Крестовский отмечает, что в последнее время всеми осознана важность изучения народа, но "чтоб изучить народ во всей полноте его свежих и нетронутых сил, - утверждает он вслед за Добролюбовым, - надо сперва прикрепиться к его почве, вырасти, воспитаться на ней, сжиться с его понятиями и верованиями, - и тогда только можно узнать его, а это нелегко". В рецензии на сборник стихотворений С. Николаевского Крестовский иронизирует над тем, что этот "высокий поэт... не касается предметов подлых, а воспевает предметы только высоких, высших и высочайших свойств", над его казенным патриотизмом, прославлением "российского орла" и обличением "возмутителей". В статье о Некрасове Крестовский утверждает, что ему присуще "проникновение в самую глубокую сущность народной жизни со стороны ее насущных потребностей и затаенных, незримых страданий", и дает отчетливую характеристику фольклоризма современной поэзии. "В поэзии Мея, - пишет он, - элемент _русского, народного_ принял не социальный, не современный, а какой-то археологический колорит. Во всех его лучших вещах этого рода вы невольно чуете Русь, и Русь народную; если хотите, Русь вечную, какою суждено ей быть в своем идеале; если хотите, поющую, празднующую, да только не Русь современного нам народа. Эта последняя только и далась одному Некрасову".

Одновременно у Крестовского нетрудно обнаружить иные тенденции, иные мотивы - связанные с "чистой поэзией". Наиболее характерными для него являются циклы "Весенние ночи" (они послужили объектом для пародий "Искры"), "Хандра", "Испанские мотивы" (впрочем, в этом цикле сосуществуют наивная поверхностная испанская экзотика с антиклерикализмом и вольномыслием: "Андалузянка" и "Fandango", с одной стороны, "Auto da fe" и "Сан-Яго" - с другой). Крестовский отдал дань и приукрашенному фольклору. Социальные темы постепенно вытесняются из его поэзии; чем дальше, тем все больше он отходит от "увлечений молодости".

В начале 60-х годов Крестовский принимал участие и в сатирических журналах - сначала поместил несколько стихотворений в "Искре" и "Гудке", а затем стал деятельным сотрудником "Занозы" и "Осы", где в 1863-1864 годах печатал грубые пасквили, направленные против демократического лагеря русской литературы и журналистики.

С середины 60-х годов Крестовский оставляет поэзию и в дальнейшем весьма редко обращается к стихотворной форме. К тому же после "Петербургских трущоб" он решительно перешел на откровенно реакционные позиции.

Крестовский переводил Анакреона, Сафо, Горация, Гете, Гейне, Шевченко. Многие его стихотворения положены на музыку.

Умер Крестовский 18 января 1895 года.

Издания стихотворений

Стихи. Два тома. СПб., 1862.

Собрание сочинений, т. 4, СПб., <1899>.

ВЛАДИМИРКА

Ой, дорога ль ты, дороженька пробойная,

Ты пробойная ль дороженька, прогонная!

Уж и много на Руси у нас дороженек,

Что дорог ли широкатных, поисхоженных:

По иным гоняют царских слуг - солдатушек,

По иным бредет убогий богомольный люд,

От Соловок до Киева, по угодничкам,

Что по третьим ли дорожкам шлют красён товар

Всё купцы, да молодцы, да володимирцы.

Широки ль уж те дорожки да укатисты,

А уж шире ль, да длиннее, да утоптанней

Нашей матушки Владимирки - не быть нигде!

Не одни-то по ней поручни притерлися,

Не одни-то быстры ноженьки примаялись,

Что и слез на ней немало ли прол_и_вано,

А и песен про нее ль немало сложено!

Далеко ты в даль уходишь непроглядную,

Во студеную сторонушку сибирскую,

Ох, дорога ль ты, дороженька пробойная,

Ты пробойная ль дорожка володимирская!

1858

ИЗ ЦИКЛА "ВЕСЕННИЕ НОЧИ"

* * *

...А весна, как струна, завывает в груди,

Завывает и сердце щекочет...

Я люблю - а весна всё сулит впереди

И несбыточной сказкой морочит.

А как глянет с весной ночи ясная тень,

Поджидать меня выйдет подруга;

Загремит соловей, да запахнет сирень -

И пойдем мы вдоль сонного луга...

* * *

...И в саду тишина, -

Лишь кузнечик в траве заливается;

Перламутром луна

В стеклах окон скользит-отражается...

И от сонных цветов

Льется влага вокруг ароматная,

И ночных соловьев

Где-то песня слышна перекатная.

И раскрыто окно -

А в окне том головка влюбленная

Загляделась давно,

Как играет река осребренная.

И не знаешь, она ль

Эту ночь разожгла сладострастнее, -

Иль сквозь белый вуаль

Ночь ее озаряет прекраснее!..

* * *

О, взгляни ты: голубые звезды робко блещут,

Бледно-палевою лентой даль окаймлена...

Листья кленов, осребренные, едва трепещут,

Осребренные, змеяся, волны робко плещут,

Робкой негой молодая ночь истомлена;

Но той неги обаятельней лилась бы сила,

Если б робость детскую ты отогнала прочь,

И, откинув занавес, окошко растворила,

И, дрожа, безмолвная, стыдливо подарила

Тихо, всю в одно лобзанье слившуюся ночь..

* * *

Что за воздух!.. что за ночь!..

Чего ж бояться?

Тихо полночь в синей глуби застывает;

Только листья, замирая, шевелятся,

Да собака за рекою где-то лает...

А уж т_е_мнеть! - даже мне в тиши не видно,

Как блистают, изнывая, твои глазки -

Так кого ж в глухом саду тебе так стыдно

За неслышные лобзанья да за ласки?

Иль цветы, цветам кивая, нас укажут

И в лугу ревниво путать станут ногу?

Но не бойся: всё заснуло понемногу,

Разве звезды... да и те уж коль расскажут,

Так расскажут в чудной сказке... только богу...

* * *

...Но боже! как забыть

Ту ночь туманную, когда в пустой аллее,

Склонясь плечом к плечу, мы медленно с ней шли:

Какой-то нежный звук едва дрожал вдали,

И что-то вторило в груди ему больнее...

А поле тусклое в серебряный туман

Вдали, как озеро разлившись, уходило -

И полная луна сквозь сеть ветвей скользила

По бледному лицу... и аромат полян

От скошенной травы струился негой зыбкой.

Вся ночь - один аккорд, один безмолвный хор!..

Мы шли - и теплился ее потухший взор

Такою тихою и доброю улыбкой...

И так понятен был мне смысл ее речей

Стыдливо-искренних, и робких, и тоскливых -

О, как бы я тогда в объятьях молчаливых

Всю горечь и любовь испил бы вместе с ней!...

Мне слез хотелося, и воли, и страданья,

Да смеху детского, да песен, да весны, -

А кто-то всё шептал: ребяческие сны!..

Оставь, забудь ее... то глупые желанья!..

1859

ПЕРЕД ВЕСНОЮ

Снег лежит еще на крышах,

Искрясь яркой белизной,

А уж в воздухе к полудню

Отзывается весной...

Так и тянет всё на солнце

Перейти, туда, где тает,

Где с морозцем легким ярко

Солнце щеки припекает.

И идешь - идешь и дышишь

Острым воздухом вольнее,

И на взгляд все лица кажут

Как-то лучше и добрее;

И идешь - и слух щекочет -

Будто звуков детских нега -

Звонкий шелест резвых капель

Хрупко тающего снега.

1860

ПАРИЖ, ИЮЛЬ 1848

Мне снился восторженный сон:

Гас вечер на небе багровом,

И в воздухе грохот и стон

Носились в величьи суровом.

Вся улица кровью полна,

Весь город в смятеньи от страха -

И вон уж позорно видна

На площади черная плаха.

Под ядрами рушится дом,

Визжит и взвивается пламя -

И веет во пламени том

Кровавое красное знамя.

Работают дружно штыки,

Гремят вдалеке барабаны -

И ломятся массой полки

К завалам в народные станы.

А там уж последний упал -

Конец благородной надежде;

Но кто-то над павшими встал

В сияющей белой одежде:

Над облаком дыма, во мгле,

Стоял он на той баррикаде

С терновым венком на челе

И с мукой предсмертной во взгляде.

Он руки свои простирал,

Гвоздями пробитые руки,

И лик его кроткий дышал

Блаженством божественной муки.

Ветвь мира для мира всего

Держал он средь павшего стана,

И в правом боку у него

Сочилася новая рана.

Но тихо народ умирал,

Лобзая священные раны, -

А вечер во мраке вставал,

И били вдали барабаны...

1860

ИЗ ЦИКЛА "ХАНДРА"

* * *

Хандра... опять хандра!.. Уж близко к полуночи...

Ни зги не видно мне, - вся комната мертва...

Давно вперяются пытливо в угол очи:

Там будто слышатся дыханье и слова...

Всё пусто... На дворе и снег идет, и вьюга.

Но неотвязчиво там кто-то есть в углу! -

Я не один!.. но кто ж? - не ты ль, моя подруга?..

Чу!.. ставнем хлопнуло! - то ветер режет мглу:

И воет, и хрипит, и плачет он, и стонет...

Я болен... слушаю - и чую, как во сне:

То сердце вещее кого-то всё хоронит,

И кто-то плачет в нем... и плачет обо мне...

* * *

Осень... спят седые тучи...

В поле сыро и туманно,

И в тумане лес и кручи

Исчезают беспрестанно.

Выйду ль в сад - и средь дорожки

Всё ищу, с полуистомой,

Легкий след какой-то ножки,

И родной и незнакомой...

В сердце смутная забота

И тоски залетной жало -

Словно жаль ему чего-то,

Словно что-то потеряло...

Не цвести немым долинам:

Грезы вешние далеко, -

Только астры по куртинам

Домерзают одиноко...

* * *

Я б ушел от вас на берег моря,

Где в раскатных звуках грохот льется,

И, созвучьям волн и леса вторя,

Всё бы пел, что на душе споется...

Я б глядел, как в вечер, над заливом

Млея, тает розовое солнце

И вдали янтарным переливом

Искрит ветхой хижины оконце,

Искрит в небе сетку стаи чаек,

Быстрый взмах широких, белых крылий,

А вблизи, дробясь в росе лужаек,

Золотит ковер душистых лилий.

Я набрал бы ракушек прибрежных

И, из горсти в горсть пересыпая.

Заигрался б в трелях ночи нежных,

Детский смех вдоль моря разливая...

Пусть бы люди проходили мимо,

Пусть ребенка звали б сумасшедшим, -

Что мне в них!.. зато душа незримо

Распростилась бы со злым прошедшим!

Надоел мне город ваш бездушный,

Ваша чинность, чопорность уборов,

Добрый нрав, мещанству лишь послушный.

Да и барабанный бой всех споров

В вольном духе о российском мире

С тайной жаждой теплого местечка

Да о том, что "дважды два - четыре,

А не стеариновая свечка!".

Надоели мне борьба за веру

В донкихотские свои затеи

И друзей, не выспавшихся в меру,

Все трансцендентальные идеи!

* * *

Проклятая!.. И нет ни в чем исхода.

И здесь мутит с утра и до утра,

Всё пошлый сон, всё глупая хандра

И гнусная-прегнусная погода...

Осенний свет... На слякоть - благодать!

Взгляну в окно - старьевщик в лужах бродит;

Тоскливо он гнусит: "Старья продать!" -

Я продал бы, - товар-то не подходит...

А рад бы сбыть всё лишнее старье! -

Не купишь ли мечты о днях свободы,

Хандру и желчь, и горькое житье.

Надежды, скорбь старые невзгоды,

Да заодно и старую любовь?

Наскучило мне ждать с таким товаром!

Другим глупцам его ты сбудешь вновь,

А уж любовь... бери, пожалуй, даром!..

1860

ИЗ ЦИКЛА "ИСПАНСКИЕ МОТИВЫ"

AUTO DA FE {*}

{* Дело веры (португ.); в средневековой Испании и Португалии публичное, торжественное сожжение еретиков или еретических сочинений по приговору инквизиции. - Ред.}

Из царствования Филиппа III

Посвящено Л. А. Мею

Звон в церквах и клики буйной черни

Над взволнованным Мадритом...

Знать, к святому делу черной казни

Дан призыв иезуитом.

Пред собором, над стеной народа,

Встал костер и столб позорный,

У костра палач, и крест, и стража,

И монах в сутане черной.

А на двух концах площадки пышно

Две трибуны возвышались,

И, смирясь о имени Христовом,

Там две власти красовались:

На одной - потупя долу взоры,

Бос и скорбен, в ризе бедной,

Сам великий инквизитор кротко

Восседал, сухой и бледный.

Запевал он глухо de profundis {*}

{* Из глубины (лат.) - название (по первым словам)

католической молитвы над умирающим. - Ред.}

Меж отшельников суровых,

С мрачным хором красных кардиналов

И епископов лиловых.

На другой трибуне, в царском блеске,

Стал король с почетной свитой

Пред немой толпой надменных грандов,

Гордо шляпами покрытой.

За решетками резных балконов,

Меж ковров и флагов - дамы;