Катенин Павел Александрович - Инвалид Горев - Книги

П. А. Катенин

Инвалид Горев

Быль

Катенин П. А. Избранное / Составитель и примеч. А. И. Казинцев.

М.: Сов. Россия, 1989.

Тысяча восемьсот четвертого года

Рекрут брали по всей Руси. Бонапарте,

Брезгая консульством, молвил: "Я - император".

Сытая бунтами Франция иго надела;

Слабым соседям не спорить: признали с поклоном;

Сильные ж с гневом отвергли, злое предвидя.

Англия, враг коренной, поднялась кораблями,

Цезарь - ратью на суше; царь православный

К ним пристал, и с той поры началася

На десять лет война: великие сечи,

Сходки на смерть безвестных друг другу народов,

Смены царств и владык, гульбы по столицам -

С юга на север, с востока на запад; от моря

Бурным приливом к Москве и отливом к Парижу.

Вдоволь стоило денег, и крови, и плача

Всем, покуда бог, виновника скорбей

Свергнув с престола, по смерть не запер в неволю.

Видели мы чудеса; с трудом им поверят

Внуки. Вначале никто их не чаял; но просто

Воинов новых, взамен отставных и умерших

Двух с пятисот, по всей Руси набирали.

Волости Спасской крестьянин Макар Еремеев,

Горев по прозвищу, младший в семье из трех братьев,

В город губернский свезен. В присутствие: годен!

"Лоб!" Забрили. Пошел он на царскую службу.

Биться с врагом. Поплакал он на прощанье.

Есть и о чем: жена у него молодая,

Сын по девятому году, парень отменный,

Умный, красавец, весь в матушку Мавру Петровну.

Вот на нее поглядеть, так сам надорвешься:

Словно вдова безмужняя, голосом вопит.

Слезы ручьем! А сколько слов причитает

Ласковых мужу, колючих - себе с сиротою!

Вспомнить невмочь, а где пересказывать? Деверь,

В сани ее посадив, увез уж насильно.

Горев с другими пошел в свой полк гренадерский.

В п_о_лгода там обучился приемам ружейным,

Шагу, заряду, пальбе, глазам, поворотам,

Словом, всему, что знает исправный служивый.

В пору как раз. Полкам поход за границу.

Спешно в Австрию звали на выручку русских.

Всем не вдруг поспеть. Кругом на передних

Враг налег. Пробились штыками навстречу

Братьи, идущей к ним с отцом-государем.

Стали лицом к лицу противники в битву:

Тут цветки созрели в ягоды волчьи,

Тут легло людей, что в жатву колосьев,

Кровь лилась, что брага на свадебном пире.

Горев сражался, покуда ноги держали:

Рана в плече от осколка гранаты; другая

Пулей в ляжку; пикой в левую руку

Третья; в голову саблей четвертая; с нею

Замертво пал! Разъезд неприятельский утром

Поднял, а лекарь вылечил. Пленных погнали

Всех во Францию. Минул год с половиной;

Мир заключили, вечный, до будущей ссоры.

С миром размен; и многих оттоль восвояси

Русских услали. Забыли о бедном Макаре!

Беден всяк вдали от родины милой;

Горек хлеб, кисло вино на чужбине:

Век живи, не услышишь русского слова!

В Бресте дали им волю кормиться работой.

Русскому только и надо; и трое французов

С ним не потянутся; наш увидит чужое -

Сметит; и вмиг переймет; они же, бог с ними:

Смотрят на наше, да руки врознь, а не сладят!

В теплом краю от стужи дрогнут всю зиму;

Жгут в очагах, дрова переводят, а печи

Нет догадки сложить!.. Премудрые люди!

Тем да сем промышляя, нажился Горев;

Выучил ихний язык, принялся за грамоть,-

Нашу он знал,- и мог бы там поселиться.

Дом завесть и жену: позволяли; и денег

Дали б казенных на первый завод; но Макару

Тошно навек от святой Руси отказаться,

Некрестей в свет народить с женой беззаконной.

Думает: "Вырос ли Федя, мой парень отменный?"

Тужит: "Жива ли красавица Мавра Петровна?"

Наполеон меж тем взять новое царство

Вздумал: Гишпанию алчному надо вдобавок!

С сыном король не ладил. "Милости просим

В гости!- сказал Бонапарте:- Соседнее дело,

Мир". Те спроста приехали; он их, лукавый,

В ссылку обоих за стражей; и землю с народом,

Брата как куклу им в короли, и присвоил.

Ладно бы все, да лиха беда: не даются!

Силой бери! И полк за полком, через горы

Рать повалила, всякое племя земное.

С прочими вечные слуги французов - поляки.

С ними наши, кто был в полону. И Макару

Велено вновь под ружье, под ранец в полпуда:

Бейся насмерть, а не за матушку Русь, а уж бог весть

За что! На смех играет судьба человеком!

Люто стал за святыню народ богомольный:

С ядом, не только с мечом. И даром что Горев,

Истый наш брат христианин, не грешен в кощунстве,

Не драл икон, не сквернил церковных сосудов,

Даже других унимал, не бояся насмешки,-

Все бы плохо попасть чернецам либо черни.

В том и зло, что правый вравне с виноватым

Гибнет в смуте войны и горячек мятежных:

Где разбирать? Господь на том свете рассудит!

Но бог милостив был и вывел Макара

Жива-здорова, немногих в числе, как пришельцев

Дочиста смел с земли своей полуостров.

В то же время другую войну на противном

Света краю завел губитель; и войска

Столько с ним, что в месяц двадцать пять тысяч

Тратить мог: его ж окаянное слово!

Шли к Москве напролом, и дорого стоил

Каждый шаг на Руси, но вождь не жалеет:

Много в запасе! Пусть лягут на приступах тьмами,

Две под Смоленском, четыре в полях москворецких,

Лишь бы нам величаться в Кремле златоверхом.

Бог попустил, на кару гордыни. Кутузов,

Вечная память ему, сшепнулся с морозом;

Выбрал крепкое место, так, чтобы мимо

Взад ни вперед ступить нельзя супостату;

Выждал, и стал вымораживать, словно хозяин

Из дому вон тараканов. Недруги в драку:

Нет удачи! Погреться? -Заперты двери.

Съесть бы! - Падерой конской лакомись вволю.

Бегство пошло; тут меч, и голод, и холод -

осе против них: живые шатались как тени;

Мертвыми путь усеян: на версту сотня!

Вождь ускакал восвояси за новою ратью;

Наша вперед, а немцы к ней приставали:

Первый - преемник Фридриха, после и цесарь;

Там и все. Числом встречались уж равным;

Либо, как в Кульме, малым великое дело

Делалось, к диву военных, к спасению мирных.

Царь хвалил, чужие сказали спасибо:

Лестно было назваться воином русским.

Бедный Макар! где ты был? что делал? Он жадно

Слушал вести, носимые шумной молвою;

Скрыть бы хотели, но шило в мешке не таится.

Рейн перешли, во Франции русские. Сильно

Сердце забилось у Горева; птицей из клетки

Рвется в стан земляков: "Не стыд ли, не грех ли

Здесь злодею служить? Палит он из пушек

В наших, а я за него ружье заряжаю!

Надо бежать; лишь ноги становятся хилы,

Бок от раны болит и ломит к ненастью.

Ну! да с богом: авось дойду". И сберется.

После раздумье возьмет: "С ума ли я спятил?

Сто ли верст пути? Нет! - тысяча будет.

Схватят, воротят, судом расстреляют как труса:

Английских пуль испугался-де; русское имя

Втянут в поклеп; а там одному мне не много

Сделать: Гореву взять Париж не под силу!

Волей разве служу, не по долгу присяги?

Рад бы в Сибирский, да в рай грехи не пускают".

Он бы решился; но не было воли господней,

Новый искус судившей долготерпенью,-

Пятую рану, в ногу пониже колена,

Меткий Ростбиф хватил его под Тулузой.

Кончилась тут и война. Бонапарте на остров

Эльбу уплыл, а новый король из Бурбонов,

Умный старик и русским давно благодарный,

Всех велел отыскать, снабдить и отправить

В родину: так возвратился Горев в Россию.

Срок не дошел, но раны сочлися за годы:

В чистую! Вольный казак! Не стар еще: сорок

С чем-то. "Лишь бы жива была Мавра Петровна,

Радость моя, да Федя, парень отменный,

Вырос в люди, мой свет: за все слава богу!

С ними я так заживу, что горя не вспомню;

Буде же вспомнится прошлое, вдвое веселья".

Так Макар Еремеев, по прозвищу Горев,

Едучи в дом, рассуждал. Все новое платье

Сшил, как д_о_лжно иметь солдату в отставке,

Сиречь при деньгах: он сберег их на случай,

Так, что мог нанять лошадей и одеться,

Даже годик прожить. Жене он в подарок

Вез прекрасный платок французский. А сына

Чем подарить? "Дитя? Чего ему надо?"

Вот, как ближе подъехал к той волости Спасской,

Спрашивать стал на кормежках Макар у хозяев,

Жив ли, здоров ли тот-другой из знакомых.

Диво ему: про многих вовсе не знают,

Тех же, что знают, куда налицо их не много,-

Помер, в бегах, на службе, ушел да уехал;

Дома, да хвор, с Николы лежит на полати.

Страшно своих помянуть. Собрался насилу

С духом. Ответ был надвое, больше хороший:

"Федор Макарович жив и здоров; обзаконен

Третий уж год на дочери земского, Вере

Карповне. Тесть пожалел приданого, правда;

Но ведь им же - всё, как схоронят скупого.

Зять и сам не беден; семья их большая

Вымерла вся в тот год, как пленных французов

Гнали, и мы от них чумели; остался

Он да дура Маланья от старшего дяди". -

"Где же мать у него?" - "А бог ее знает!

Мы не знавали; на свадьбе хлебом и солью

Благословляла вдова Агнея-просвирня".

Охнул Горев: "Красавица Мавра Петровна!

Царство небесное! грусть заела в разлуке".

В самое Преображенье, в престольный их праздник,

Прибыл Макар в село, и прямо к обедне.

В церкви все ново: иконы и утварь и ризы.

Поп - молодой, из ученых; дьякон и схож бы

С сыном старого, только велик и дороден;

Причет - ребята; свечу лишь выносит все тот же

Тихон-бобыль, но оглох и от лет полоумен.

Церковь битком набита; узнал до десятка

Горев, но ждет с терпеньем, как кончится служба.

"С миром!" К кресту приложились. У выхода давка.

Вот купчиха нарядная, в ферезях, в бусах,

Толстая, кровь с молоком, то с той, то с другою

В губки чок да чмок, и сорокой лепечет.

Вот попадья к щеголихе: "На чашечку чаю,

Матушка, к нам!.. Пожалуйста, Мавра Петровна!"

Горев глядь: она. В чаду от восторга!

Прямо к ней: "Сокровище! свет ненаглядный!

Радость! узнай: я муж твой". - "Мертвец! помогите,-

Крикнула та,- я мертвых боюся до смерти".

Женщин сбежалось; им на руки так и упала

В обморок; в дом увели, на кровать, и от шуму

Заперли дверь - он только и видел хозяйку.

Говор в народе, спросы и суды, и ряды:

Знай вертись, служивый, на все на четыре.

Вот - борода седая, купец долгополый,

С брюхом, с медалью: - "Кто ты, брат, и откуда?" -

"Здешний крестьянин, потом солдат государев;

Был в полону, в отставку выпущен; Горев

Прозвищем; здесь вот сошелся с женою". -

"Спорить в другом не хочу; но Мавры Петровны

Звать женой не моги: то прошлое дело;

Нынче я ей муж. Оставь нас, а паче

Ей не кажись: сердечная бредит с испуга.

Бог простит по незнанью; но полно ж, приятель".-

Молвил купец и пошел. Счастлив же он! Горев

Чуть не вцепился в важную бороду. "Некресть! -

Воскликнул: - взял жену от мужа живого!

Слыхан ли грех такой в земле православной?"

Жалко стало всем. Отец Иннокентий,

Спасский священник, отвел Макара в сторонку,

Начал ему толковать, что он понапрасну

Ропщет: "Солдатской жене позволяют законы,

Буде целых семь лет нет вести об муже,

Выбрать другого. Чистый брак и безгрешный!

Можно жалеть; но, если жена изменила,

Должно славить все к благу творящего бога".

Горев смолк, как вдруг одетый прекрасно,-

Синий кафтан, кушаком подпоясан персидским,

Порты - черный плис, сапожки с оторочкой,-

Добрый молодец, сняв пуховую шляпу:

"Батюшка,- молвил,- я сын ваш Федор; из церкви

К батюшке-тестю прошел и о вашем приезде

Сведал сей миг. Пожалуйте: просит покорно

Карп Демьянович; мы с женою и с дочкой

Ждем отцовского вашего благословенья".

Капля меду в Горева чашу! Заплакал,

Стал целовать в уста и в ясные очи;

Сын с почтеньем в плечо. Пошли они. Вера

Карповна с дочкой грудной ждала на крылечке:

Новая радость и слезы; вышел и земский;

В избу зовет. Макар вошел, помолился,

Отдал поклон хозяину, сел под святыми.

Стол накрыт; и водка на нем, и закуска;

Редька с маслом, икра и соленые грузди.

Водку сын, а пиво сноха, а хозяин

Сам предлагал съестное: "Подчивать гостя

Стыдно икрой: солона, дорогая покупка.

Грузди отменные; нынче родилось их пропасть,

Некуда было девать - на здоровье покушай".

Гость про себя усмехнулся хитрости скряги:

"С ним мне не жить, и дети мои не такие;

Если б жена..." И об ней спросил он у Карпа.

Карпов рассказ не радостный: "Мавра Петровна

Вскоре слезы утерла; с первого лета

В села на праздники, в город на торг разгулялась.

Сына бог берег сироту, да Ульяна,

Тетка бездетная; матушка - новых гадала.

Деверь журит, невестка советует: сказки!

Слух как прошел, что полки воротились, а Горев

Долго жить приказал,- поминайте как звали!

Скарб свой в узел и в мир крещеный на промысл.

Пузин купец (имел он хозяйку в чахотке)

Нанял Мавру. Любить да жаловать! Словом,

Прежде смерти больной, запасся здоровой.

Пузин дурак, а Мавра не дура: в купчихи!

Сладила с ним. Но долго с полком и с попами

Не было ладу: бумаги не шлют, не венчают!

Срока жди, как зачтут пропавшего мертвым.

Ждать! Дождались. Вот третий год в половине,

Свадьбу сыграла, с сыном в одно воскресенье,

В разных церквах; а нынче впервые к приходу,

Знать за грехи, изволила мужу навстречу.

Оставь же ее, да отпой-ка Спасу молебен!"

Так рассказывал Карп, а Федор и Вера

В путь собирались; пять верст до ихней деревни.

Звали отцов. Макару диковина: в гости

Просят домой! От старого трудно отвыкнуть!

Земский вертится: "Рад бы я вашей хлеб-соли,-

Съехать на чем? Лошаденки устали от пашни.

Всем же в одной телеге будет и тесно". -

"Люди живут в тесноте, разместимся,- сказала

Вера Карповна,- мы в задок и с Танюшей,

Федор Макарович - править на козлы, а свекор-

Батюшка с ним как-нибудь: служивый не взыщет".

Больно служивому: свекром сноха помыкает.

"Нищим считает солдата,- ворчал он сквозь зубы,-

Батькина дочь! Погоди: ужо мы исладим!

Быть покуда так - что спорить с бабенкой?"

Сели, поехали. Горев и вправо и влево

Пялит глаза; увидит знакомое, вскрикнет:

"Каменка речка! Мельница! Гать! За пригорком

Церковь Архангела! как видна издалеча!"

Снял фуражку и крестится. "Федор, а где же

Лес-березничек?" - "Срублен лет уже с восемь".-

"Жаль! грибы росли".- "Мужики распахали:

Рожь растет".- "Гляди-ка и наша Желниха!

Против часовни наш дом". И крестится снова.

Спрыгнул к воротам и в избу бегом. "Не ходите,

Батюшка,- молвил сын,- у нас переделка:

Печь кладут и пол; живем во светелке,

Стряпаем в бане".- "Да! - молвила Вера: - Куда же

Батюшку-свекра на ночь положим? Нам места

В горенке мало самим с дитятью. Из бани

Разве Маланью выслать к соседу?" - "Не выйдет,-

Федор ответил,- насильно, что ли, прогоним?

Люди и то болтают, что худо содержим

Дуру; пожалуй, возьмут да тяжбу подымут.

Батюшка - гость, а сестра - половинщица в доме".

"Так-то! - подумал Макар: - охти мне! ошибся!

Полно, дарить ли им платок мой французский?"

Грудью мать накормила Таню крикунью,

Стала в зыбке укачивать. Батюшка земский

Стол накрыл. Хозяин убрал повозку.

Дура Маланья с хлебом вошла и, чужого

Видя, "Кто он?" - спросила. Ей Федор: "Сестрица,

Дядя тебе; отец мой; служивый в отставке".-

"Свой? Здорово, родимый! А что же ты, дядя,

Руки поджал как гость? Не дурак ли? Я дура

Тоже, а делаю дело; встань на подмогу.

Вместе обед принесем; настряпано много:

Шти, колобки, селянка, брюквенник, студень,

Каша, грибы и кисель овсяный с ситою".

Гореву в гнев, но видит: другие смеются,-

Сам рассмеялся, подумал: "Обида ль от дуры?"

Блюда пошел носить со стряпухой Маланьей.

После стола, поздравив служивого, выпив

С ним за счастливый приезд, пустились в расспросы:

"Что, и где, и как?" Рассказывал долго

Службу, походы, сраженья, плен свой и выпуск

Горев, как все, мешая с былью и небыль,

Вдаль бы занесся, видя, с каким любопытством

Слушают; земского слово подрезало крылья:

"Знаешь ли что? - сказал он: - ведь сделал ты глупость,

Сват Еремеевич, буде во всем тебе верить!

Если б завелся ты не у родимых -

Лучше бы: жил бы сам по себе и большего

В доме не знал и хлеб бы ел не хозяйский.

Право, так! Ястреба ты променял на кукушку".

Видит Макар, что так, а сознаться охоты

Нет. "Заткну им глотку; знай, что не даром

Хлеб едим",- подумал, ив пазуху руку;

Вынул сложенный в чистой бумаге французский

Белый платок, ни дать, ни взять, что турецкий:

Также по всем углам большие разводы,

Пестрые, будто цветы, и узорные каймы,

Дорого стоил. Горев свой ценный гостинец

В руки снохе с торжественной подал улыбкой.

Первый прием был впрямь торжеством: любовались,

Чудились, ахали, кланялись, благодарили.

Вера Карповна в нем перед зеркало. Прелесть!

Смотрится, прочь не отходит; ангел Танюша

В люльке ревет, хоть уши зажми: и не слышит!

С час платок для всех был думой и речью;

Там - в бумагу, в сундук; вечерять; за Прошкой

(Мальчик соседний, страстный ямщик и наездник)

Тестя домой проводить; разбираться к ночлегу,

Всяк на место свое, и Макар на сушило.

Тут, устроив бивак средь кадок, бочонков,

Хмелю, лопат, мешков, рогож и веревок,

Спать ложась, вздохнул он. "Что же со мною

Будет? первый день таков, а другие?..

Полно, солдат! Не тужи, удалая! Не думай!..

Страшен сон, да милостив бог; мудренее

Вечера утро". Заснул, утешаясь надеждой.

Утром рано застал он сына за делом

Письменным; земский Карп, грамотей через н_у_жду,

Зятю сдал бумаг и счётов обузу,

С долей, при том, в барышах. Макару - находка

"Федор,- сказал он,- пишу я исправно, без дела

Жить - и скука и стыд: сдай эту работу

Мне, досужней будет тебе на другую".

Сын, не вдруг, обдумав, о