Каразин Николай Николаевич - Ак-Томак

ику, напомнил еще, что буду ждать, и полною рысью погнал по дороге, лавируя между идущими навстречу пестрыми коровами, почтительно уступающими дорогу моей лошади. Черный, горбатый бык зло покосился на меня, остановился, взрыл ногами землю, нагнул голову, храпнул, но подумал, должно быть, что вступать в бой не приходится, и побежал с ревом за какою-то поджарою коровой.

   - Сегодня человек думает так, завтра иначе. Это бывает. Вот и со мною это случилось, философствовал Абда-Рахман, выпив четвертую чашку чаю с ромом. - Ты слушай, в чем теперь ее вина? Человека она зарезала, и какого человека хорошего, такого, что из-за нее свою голову чуть не отдал. Большое зло она сделала, - ух, какое большое!.. Это правда.

   Старик задумался и, опустив свою голову, подлил еще рому, взглянул на меня и продолжал.

   А я разве не резал людей? Что же, разве я все дурных резал, что ли? Мало ли их перевел на своем веку, а за что? иной и сам не знает, за что на него хан гнев свой положил; как баран горло под мой нож подставляет... я его и того... Что же, думаю, это я по ханской воле, я не сам от себя. А это жалованье от хана получает за это? Что халаты от хана получает, кого с ханской кухни кормили, кто в ханской сакле жил? - все я же. За то мне все и давалось это, что службу свою нес, значит мне резать людей выгодно было, значит я резал людей по своей воле. Мог ведь я отойти от хана, как теперь вот отошел, и сохранить свои руки от чужой крови.

   - Ну, а теперь, если бы хан тебя простил, пошел бы к нему на прежнюю службу? спросил я.

   - Нет, не пошел бы, покачал головою экс-палач; - "кто попробовал арбуза, тот не станет глодать глину"; здесь мне лучше.... Теперь вот она (старик кивнул в ту сторону, где была ставка Ак-Томак), - она тоже зарезала Омар-шаха, потому что ей все одно это было. Ты слушай, Омар-шах приехал бы сюда вот, к вам, чтобы он с нею сделал? сейчас первым делом под замок, это уж верно, а ей бы этого не перенести, я ее ведь знаю, теперь вот узнал хорошо. Она, что лошадь негуртовая, особняком ходить хочет, не то, что те, табунные... Я, говорит, - помнишь? - "не хочу из-под одной плети под другую идти"; и это она верно сказала. Большой грех она сделала - правда, да до этого, кроме самого Аллаха, никому дела нет. Пускай найдется та рука чистая, никогда на зло не поднимавшаяся, та только и может на нее замахнуться. А разве есть такие руки на нашем свете?..

   Мевя поразило это замечание старого мусульманина: сам того не ведая, он повторил заповеданную нам, христианам, святую истину.

   - Стар я стал, силы мои совсем уже не те, что прежде были, продолжал Абда-Рахман. - Она меня приютила, она меня любит, кормит хорошо, лучше, чем сам кормил; вот видишь, в каких халатах хожу, хорош? - У меня еще есть два шелковых, вот как!.. Ха-ха!.. Я, говорит, тебя никогда не оставлю...

   Он снова задумался и уже, как бы про себя, вполголоса произнес:

   Все простил я ей, все, только не за ее корм и ласку, прежде еще простил: как сам на воле пожил - и пораздумал спокойно. Я и не искал ее, да она сама обо мне слышала и джигита за мною послала... Вот уже я два месяца у нее живу, и так ее полюбил, так полюбил, что дочь свою родную нельзя любить больше. А знаешь, что я еще за нею заметил?

   Абда-Рахман внезапно оживился и глаза у него засверкали.

   - Она ведь добрая; она с виду только злая кажется. Недавно к ней целая семья пришла, разоренная после войны; в одних тряпках, больные, детей маленьких много... Три женщины и восемь маленьких. Всех приютила, халаты им подарила и денег дала. У вашего коменданта за них просила, чтобы место им отвел, где бы им поселиться. Обещал сделать это. Вот она какая! Да это еще что!.. Она много доброго делает, - что зарабатывает и половины на себя не тратит. Хорошая баба... А я, тюра, еще у тебя выпью, с этим-то, с арапом. Я привык к нему... мне, старику, это здорово.

   - Пей на здоровье, поспешил я подвинуть к нему бутылку, и велел своему денщику положить в сумку, у седла Абда-Рахмана, еще одну бутылку рома ему в подарок. Гость мой очень обрадовался, услыхав мое распоряжение...

   - Я тебе завтра винограду привезу и лепешек, особых лепешек; здесь, в Катта-кургане, таких не пекут. Я к тебе и завтра приеду. А теперь мне домой пора. Прощай!

   Я проводил его до перекрестка дороги. Он пошел пешком рядом со мною и вел свою лошадь в поводу. Перед тем, как сесть на седло, он снова заговорил о своей госпоже.

   - А какая она гордая - страх! сказал он, - и никто ей ни в чем перечить не может: силы ни у кого не хватит! Когда она взглянет по-своему, всякий свои глаза в землю уставит, я сам тоже. Такой грозный взгляд у ней. Сам хан, я помню, не умел глядеть так. Она над собою никакой власти не стерпит... скорее сама зарежется. Она уж у нас такая! Да, на этом коне никакой джигит не усидит. И Омар-шах на нем бы ездил недолго!... Пошли ему Аллах на том свете всего хорошего. Прощай!

   Он бойко вскочил на лошадь и поскакал, мелькая в зелени садов, пока не скрылся за поворотом дороги.

   Я твоему ослу, смотри ты у меня, все ноги переломаю: зачем на мою землю пускаешь? кричал за стеною какой-то голос.

   - Как бы я, гляди, тебе самому не переломал, отвечал другой, немного подальше.

   - Самому курбаше пожалуюсь, - отдерет он тебя нагайками. Он ведь мне сродни приходится, угрожал первый.

   - А подавись ты своим курбашей! не те нынче времена. Не страшно! отвечал другой.

   - Не те нынче времена, невольно повторил я, в раздумье идя у самой стены, придерживаясь сплошной, прохладной тени карагачей. - Не те времена; не знаем, что выйдет изо всего этого, а времена, точно, для вас сильно переменились. "Никто как Аллах!" вспомнились мне вздохи старого серкера Годдай-Агаллыка.

   - А ты все-таки не зевай! говорил за стеной кто-то.

   Это замечание, впрочем, не ко мне относилось. Старый полуголый таджик давал инструкцию двум мальчуганам, взлезшим на глиняные столбики с своими пращами и подолами рубашек, наполненными маленькими комочками глины. Мальчики собирались стеречь посев джугарры (китайского проса) от целых стай крылатых воришек, шумными обществами перелетающих с одного поля на другое.

   Текст воспроизведен по изданию: Ак-Томак (Очерк нравов Центральной Азии) // Дело, No 3. 1874

   сетевая версия - Тhietmar. 2012
OCR - Петров С. 2012