OCR Kopegoro, июль 2011 г.
Молодёжь подплывала на лодках к острову. Один из мужчин, стройный и юный, встал и начал читать стихи; голос отчётливо долетал до берега. Все дамы притихли и слушали, только младшая, жизнерадостная молоденькая девушка со светлыми волосами и вздрагивающими ноздрями, не унималась; её больше занимал красивый гребец, она всё посматривала на него и за спинами других посылала ему улыбки.
Это задело чтеца, громче зазвенели его стихи, и щёки вспыхнули.
Вдруг он остановился. Повернулся к невнимательной красавице, сидевшей на скамейке за ним, и сказал:
- Вы правы, мои стихи плохи. Но я умею ещё и рассказывать, может быть, это будет лучше. Вы послушайте, когда мы причалим к берегу.
И все дамы захлопали в ладоши и радовались, что он расскажет о своих путешествиях, потому что его приключениям не было конца. Но она, та, которая не желала слушать его стихов, и теперь не пришла в восторг. Он злился всё больше и больше.
- Чего вы хотите? - спросил он в отчаянии.
- Чего я хочу? Я не понимаю вас, - отвечала она удивлённо. - Я такая, как есть, зовут меня Андреа, я просто радуюсь, что меня пустили кататься.
Кажется, будто и правду говорит плутовка.
Причалили, вынули вино, наполнили стаканы и стали пить. Но, должно быть, далеко за низкий прибрежный кустарник ушла Андреа с гребцом искать яйца чаек, так как ветер лишь изредка доносил их смех.
Стали просить: "Ну, теперь рассказывайте!"
- Идите сюда все, только надо позвать и Андреа, - ответил он. Он даже встал на камень и горячим призывным голосом звал Андреа.
И Андреа пришла. Она остановилась и смотрела на него вопросительно.
- Фрёкен, для вас одной я буду рассказывать, - громко сказал он. - Вы стоите на солнце, как серебряный крест. Вы покорили меня не только тем, что вы прекрасны, но ваша юность, ваша дивная юность покорила меня. Она опьяняет меня, сводит с ума. Алая кровь сквозит под кожей ваших рук. О да, только для вас я буду рассказывать.
Но Андреа посмотрела на всех с самым несчастным видом и села.
Он начал рассказывать.
Он говорил целых полчаса. Голос его не смолкал, казалось, им овладело дикое, величественное настроение, и товарищ его странствий, о котором он рассказывал, переживал чудесные, таинственные события.
- Я надоел вам? - спросил он.
- Нет, нет! - закричали все дамы и господа. Но Андреа молчала. Он спросил:
- Отчего вы не отвечаете? Для вас одной я говорил. Погодите немного, я должен ещё сказать вам, что человек, о котором я рассказывал, совсем не был так счастлив. Всё шло хорошо, он выигрывал все эти сраженьица, он оставался победителем во всех любовных приключениях, но однажды его охватила великая, вечная любовь, и тогда побеждённым оказался он.
- Браво! - сказала Андреа, опустив глаза. - Расскажите об этом!
Но победителя смущало её спокойствие, до отчаяния даже доводила эта холодность, и он мужественно боролся, стремясь одолеть её. Дамы - из них многие знали его непостоянное сердце - предоставляли всему идти своим чередом. Если жребий пал сегодня на одну, завтра, когда солнце осветит другую часть его души, жребий падёт на другую.
Андреа повторила:
- Расскажите же!
- Зачем вам? - отвечал он - Ваша холодность заморозила меня. Господа, уже темнеет.
Поехали обратно. Во время пути он без всякой причины дал звонкую пощечину гребцу и сам схватился за вёсла. Он не смотрел, не слушал и налегал на вёсла, как медведь.
Когда они высадились, Андреа вдруг подошла к нему и пошла рядом с Ним. Он схватил её за руку и смертельно бледный, с дрожащими губами, сказал:
- Не мучьте меня больше, я не выдержу. Решайте. Ни одну женщину я не любил так, как вас; что мне делать, скажите - жить или умереть?
- Жить! - отвечала она, сияя. - Я полюбила тебя с первого взгляда. Ты думаешь, зачем я мучила тебя сегодня? О, ещё больше я мучилась сама; я никогда не страдала так, как сегодня. - И она смотрела на него большими, изумлёнными глазами и называла его своим властелином и богом...
Несколько дней счастье его было полным; победа была сладка, он наслаждался ею, как всегда. Но опять сказалось всегдашнее его несчастье, опять одолело его пресыщение, усталость после борьбы, проклятье. Он бежал от этих мест, пропал, переехал в другой город, не писал, не слал вестей и не возвращался.
Уже два дня жил он в этой гостинице, где изредка останавливались одинокие путешественники. В городке было очаровательно скучно, событий никаких, а в сердце - усталость и покой.
И вот как-то днём он встретился на лестнице с дамой; она шла вниз, он - наверх. Он снял шляпу и поклонился, поравнявшись с ней. Она исчезла в саду. По словам хозяина гостиницы, она только что приехала; путешествует вдвоём с отцом.
Зелёное длинное суконное платье, большая чёрная шляпа и хлыст в руке - вот что остановило его на лестнице. Она же едва ли заметила его, лишь на мгновенье сверкнул её взгляд; она подобрала свободной рукой длинное платье и прошла мимо.
Он пошёл за ней в сад. Было семь часов. От росы становилось сыро.
- Сыро, - сказал он и подошёл к ней.
Она удивлённо взглянула на навязчивого господина.
Он показал на её ботинки.
Тогда она повернулась и хотела уйти.
- Простите, - начал он опять, - я не с тем пошёл за вами, чтобы заговорить; но ведь выпала роса, и стало сыро на дорожках и на траве. Я хотел вас предупредить, может быть, вы не знаете здешних мест.
- Спасибо, я вижу, что роса выпала, - отвечала она.
- Я поклонился вам на лестнице, - продолжал он. - Да, это я стоял там. Вы точно сглазили меня тем мимолётным взглядом, который подарили мне.
Она спросила, наконец:
- Что вам угодно?
Сердце его забилось, он потерял вдруг всякую меру и воскликнул:
- Послушайте, я отдам вам всё, что хотите, всё, что у меня есть, только не думайте, что я осмеливаюсь просить вас о чём-нибудь! Я хочу только стоять перед вами и смотреть на вас, потому что, признайтесь, вы необычайно красивы.
- Ничего подобного я не слыхивала, - сказала она холодно и оскорблённо.
- Ну, простите меня, - пробормотал он, сдаваясь.
Она отвернулась и смотрела на клумбу с цветами. Он хотел загладить свой проступок, воспользовавшись случаем, и сказал:
- Розы шелестят, когда вы на них смотрите. Я слышу. Может быть, они разговаривают между собой, может быть, этот шелест - их язык? Вы слышите, что они говорят?
Она пошла прочь.
- Опять я не так сказал? - спросил он боязливо.
- Это не розы, это маки, - отвечала она.
- Ну, маки, - сказал он. - А всё-таки, может быть, цветы разговаривают, когда они шелестят?
Она ушла. Калитка захлопнулась, а он и кончить не успел.
Так.
В странном, небывалом состоянии уселся он на одной из скамеек. Поразительная красота незнакомки точно и в самом деле околдовала его. Когда позвонили к столу, он направился в столовую в напряжённом ожидании. Только бы она пришла и села! Только бы ей поклониться!
Она пришла. Хлыст и теперь был у неё в руках. За ней шёл отец, красивый старик с осанкой офицера.
"Ну, пришло время всё исправить, поклониться и сесть как раз против них. Так я и сделаю!" - подумал он. Так он и сделал.
Красавица густо покраснела! Отец и дочь заговорили о продолжении путешествия на завтра. Старик спрашивал его через стол о маршруте, дорогах, гостиницах. И бедный победитель, никогда прежде не знавший ни дорог, ни маршрутов, поспешно собирался с мыслями и давал прекрасные сведения. После обеда он подошёл и представился им обоим. Прекрасно, прекрасно, - они знали его имя.
В коридоре он задержал дочь офицера и сказал:
- Одно только слово, фрёкен: не уезжайте завтра. Останьтесь. Я покажу вам виды, горный поток, корабельную верфь. Вечером я брошусь к вашим ногам и буду благодарить вас.
Красавица не уходила и терпеливо слушала. Тогда он прибавил:
- Моя жизнь в ваших руках. Она улыбнулась.
- Чтобы не вышло недоразумений, узнайте - я еду к жениху, и завтра я уеду, - сказала она.
- Нет! - закричал он и. топнул ногой. Он схватил её руку, крепко сжал и поцеловал.
Она вырвалась и с размаху ударила его свистнувшим хлыстом по лицу. Он мгновенно успокоился и выпрямился. Кроваво-красная полоса пересекла его левую щеку.
Она взглянула на него и уронила хлыст.
- Вы ударили меня, - сказал он, - но это ничего. Ударьте снова, моё счастье в этом.
Но, опустив голову, не подымая глаз, взбежала она по лестнице в свою комнату...
Она не уехала на следующий день. Она осмотрела и виды, и горный поток, и верфь. Как изменился весь мир, каким сладким безумием волновалось её сердце! Нет, ни за что на свете не поехала бы она на юг, к тому человеку, которого не любила больше, если бы не приказал отец, старый офицер. Но она вернётся, вернётся тотчас. И она протянула победителю руку.
- Я тоже поеду, - сказал он, - я последую за вами завтра же. До свидания, моя единственная любовь!
Дальше всё было так, как всегда. Некоторое время, несколько часов, бродил он в блаженном тумане, ничего не видя и не слыша, кроме своей возлюбленной. Она телеграфировала почти каждый час и писала на раздушенной бумаге письмо за письмом. Он читал все эти прекрасные слова с огромной радостью, и вся душа его была как живой цветущий сад.
Часы летели. Почему же он не ехал за ней? В чаду своего блаженства он всё не мог собраться покинуть гостиницу и отправиться в путь. Через два дня он всё ещё был там, потому что ему жалко было лишиться этих очаровательных писем, которые всё приходили. Почему только их стало так много, даже слишком много? Первые были лучше всех. Конечно, все они цвели в его сердце, как маленькие розы, но они стали слишком обычными.
Раз вечером он отложил нераспечатанное письмо красавицы до утра. Подумайте, он не разорвал сразу конверт дрожащими руками, не так, как прежде! Наутро он спокойно прочёл письмо, затем оделся и сошёл вниз.
В столовой он увидел даму в дорожном костюме. Она и её спутница только что приехали, она была художница, путешествовала впервые, нежная девушка, весёлая, пылкая, переменчивая. Её сопровождала мать.
Он поклонился. Она ответила и улыбнулась. Улыбка её рдела. Как раз сегодня он собирался ехать, но он не уехал. Что это - судьба? Он ухватился за первую возможность предложить свою помощь молодой художнице, он был готов к услугам. Они условились, когда он проводит её на корабельную верфь.
Он пришёл на час раньше. Шёл дождь, но он ждал как герой. "Ничего, - говорил он себе, - я счастлив как бог, потому что я промокну и устану ради неё".
Стоял он два часа; о ней - ни слуху ни духу. Наконец пришла её мать. Она передала, что дочь просит простить её, она не смогла прийти, ей обязательно нужно навестить каких-то друзей здесь, в городе. Мать не спросила, долго ли он ждал, не промок ли он, не простудился ли.
Он вернулся домой. Бродил по скучнейшей гостинице, одолеваемый жестоким нетерпением. Сколько же можно времени провести у друзей! О чём, в конце концов, может художница так бесконечно долго толковать с друзьями?
Наступила ночь, надо было ложиться спать, так и не увидев её. Спать он не мог, он зажёг две свечи и оставил их гореть. Как тяжело и черно в голове, как мучительно смотреть на узор обоев!
Он услышал, как открылась входная дверь, немного подождал, потом вскочил с постели и оделся. Он знал, где была комната художницы, и направился туда. Она вернулась, он слышал, что она там, внутри; немного погодя из-за двери показалась её обнажённая рука, держащая башмаки, потом дверь снова закрылась, щёлкнул поворачиваемый ключ. Доброй ночи, доброй покойной ночи, моя прелесть! Он опустился на колени и целовал башмачки, как глупец, как безумный. Он обещал себе завтра же положить этому конец, признаться ей во всём, победить или умереть.
Но утром её уже не было - она уехала вместе с матерью. Он разузнал, что они отправились на север, в ближайший город.
В то утро дочь офицера писала: "Приезжай на юг! Сейчас здесь всё в цвету!"
Он сломя голову бросился на север.
1899