align="justify">
<1898>
344. ПРИВЕТ
Вновь к тебе пришел я, море,
В сердце, в мыслях и во взоре
Истомленный, я принес
Тяжкий груз людских страданий,
Эхо горестных рыданий,
Яд невыплаканных слез.
Как свое дитя больное,
Успокой меня, родное...
Всю тоску моей души
На волнах своих размыкай
И мелодиею дикой
Вопли сердца заглуши!
<1898>
345. СТРАХ
Ночь. Ненастная ночь... Веет холодом мрак,
В сердце ужас вползает змеею:
Точно встал за спиною неведомый враг
И грозит мне костлявой рукою.
Острый ветер шумит в обнаженном саду.
Злобно хмурое небо беззвездно,
И деревья, качаясь, как будто в бреду,
Шепчут что-то безумно и грозно.
Старый сад мой, скажи мне, скажи мне: о чем
В эту ночь ты шумишь так уныло?
Бурный ветер, поведай, что в мире земном
Твой тоскующий дух возмутило?..
Как скелеты, деревья гремят в тишине...
Ветер всё безнадежнее стонет:
Точно горем грозит неизведанным мне,
Точно всё мое счастье хоронит..
Чу... Стучатся... Кто там?.. На вопрос мой в ответ
Ночь шепнула зловещее что-то
И взглянула в окно... В небе звездочки нет,
А в душе моей - страх без отчета!
<1898>
346
Заплутался я в потемках, затерялся.
Я дороженьки искал, не доискался.
Погубил я даром время лишь да силу.
Обступили меня чудища лесные,
Охватили меня ужасы ночные...
Убежать бы! Убежать бы, хоть в могилу.
Я глаза свои зажмурил, чтоб не видеть.
Я закрыл руками уши, чтоб не слышать.
А лесной проклятой погани неймется:
Пуще дразнит, пуще давит и пугает,
Диким полчищем всё ближе обступает;
Свист да хохот неотвязней раздается.
Но просить у них пощады я не стану.
Лучше грудью упаду я на поляну,
Обниму я землю-матушку руками,
Стисну сердце я печалью, как тисками, -
Пусть деревья в диком ужасе вздыхают,
Меня заживо листвою засыпают.
<1898>
347
Отгремели в дымных тучах разыгравшиеся громы,
Отблистали молний жгучих быстролетные изломы,
Вырывайся, как лава, струйкой яркою, нежданно
Из расщелин и из трещин огнедышащих вулкана;
И весенний дождь веселый голубыми полосами
Пал на нивы и на долы, окаймленные лесами,
Пал счастливыми слезами первой страсти, вешней страсти,
У которой все богатства, вся вселенная во власти.
Зашептался, засмеялся дождь в саду моем зеленом,
Каждый листик отозвался вздохом, трепетом иль звоном...
Сад стоял в цвету, подобно новобрачной у порога,
Осыпаемый, как хмелем, благодатью щедрой бога.
Дождь прошел с улыбкой вешней. Сад умолк и притаился,
Точно он душой безгрешной благодарственно молился,
И по небу, из-за тучи с серебристыми краями,
Еле спрятанное солнце разбежалося лучами.
<1898>
348. СЕРДЦЕ ПОЭТА
Колокол - сердце поэта,
Колокол наш вечевой.
Не пропадет без ответа
Звон его властно-живой.
Всем, кто неправдой унижен,
Всем, кто сильнейшим обижен,
Голос дарует он свой.
Ночью уснувших он будит,
Если им гибель грозит,
Злых беспощадно осудит,
Добрым любовь возвестит.
Всем, и богатым и бедным,
Звоном торжественно-медным
Он равномерно гудит.
Путник с дороги собьется,
Всадник погубит коня, -
Всем он, гудя, отзовется,
Всех ободрит он, звеня.
Колокол звоном отрадным
Страшен лишь хищникам жадным,
Совам, боящимся дня.
В дни треволнений народных,
В дни неудач и утрат
В звуках его благородных
Мир и надежды звучат:
Весть, что погибнут обманы,
Знак, что исчезнут туманы,
Снова лучи заблестят.
Если же праздник настанет,
Праздник любви и труда,
Колокол радостно грянет
Гимном весне, и тогда
Эхом земля его встретит,
Каждый цветочек ответит,
Каждая в небе звезда.
Песня - пестунья народа,
Песня - его часовой.
На голос песни свобода
Шествует смелой стопой.
Песнь - это музыка света...
Колокол - сердце поэта,
Колокол наш вечевой.
<1898>
249. О, УМЧИ МЕНЯ ВДАЛЬ!
О, умчи меня вдаль, в горы, в горы с собой,
Где сверкают снега, как земной ореол,
Где, стрелою пронзая простор голубой,
Расправляет звенящие крылья орел;
Где земля уж не прах, где не тронет меня
Голос света, пустой, как глупцов суета,
Где, сильна и горда, не паду я, стеня,
Под тяжелою ношей земного креста.
О, умчи меня вдаль, чтоб могла я тебя
Без боязни любить там, где ветры - цари,
Средь цикламен и сосен косматых, любя,
Напоить тебя лаской нежнее зари.
Здесь туман тяготеет над сердцем моим,
Здесь поэзия гибнет на ржавых полях.
В горы, в горы умчи, к небесам голубым,
Где безмолвная вечность стоит на часах.
Между 1896 и 1898
350. ПУСТЫНЯ
Пустыня мертвая пылает, но не дышит.
Блестит сухой песок, как желтая парча,
И даль небес желта и так же горяча;
Мираж струится в ней и сказки жизни пишет.
Такая тишина, что, мнится, ухо слышит
Движенье облака; дрожание луча.
Во сне бредет верблюд, как будто зной влача,
И всадника в седле размеренно колышет.
Порою на пути, обмытые песком,
Белеют путников покинутые кости
И сердцу говорят беззвучным языком:
"О бедный пилигрим! Твой путь и нам знаком:
Ты кровью истекал, ты слезы лил тайком.
Добро пожаловать к твоим собратьям в гости".
<1903>
351. БАШНЯ БЕЗМОЛВИЯ
Есть в Индии, на выступе высоком,
Немая башня, вестница земли;
Ее далёко видят корабли:
Там смерть царит в безмолвии глубоком.
Чума и голод рыщут над Востоком.
Уж нынче многих в башню принесли;
Над ними грифы тризну завели,
А кости дождь в залив умчит потоком.
Как изваянья бронзовые, спят
На древних камнях парсовой гробницы
Противные пресыщенные птицы;
Их головы змеиные висят...
А солнце жжет, от зноя воздух глохнет,
И на песке вода горит и сохнет.
<1903>
352. СИРИУС
Надменный Сириус на полночи стоял.
Звенел морозный вихрь в ветвях обледенелых.
На гребнях тяжких волн, в изломах снежно-белых,
Дробился лунный свет и искрами блистал.
Но глух был грохот волн, от бури поседелых,
Как будто с вечных гор катился вниз обвал,
И клочья пены вихрь налетом с них срывал
И вешал на камнях и скалах почернелых.
В спокойных гаванях дремали корабли.
Но гордый огонек заметил я вдали:
То вдруг он возникал, то пропадал в просторе.
Безумная душа, кто ты? Зачем? Куда?
Вот новая средь звезд затеплилась звезда...
А там, где был огонь, оделось в траур море.
<1903>
353. СТЕПНАЯ ДОРОГА
"Засни, засни... - весь день докучно,
Однообразно, однозвучно
Звенят и стонут бубенцы. -
Засни, о странник наш печальный,
Засни в степи многострадальной,
Где спят бездольные слепцы".
"Засни, засни, - мне шепчут травы, -
Людские козни так лукавы,
Ты так измучен весь борьбой.
Сон принесет тебе забвенье
И неземное примиренье
С людьми, и с жизнью, и с судьбой".
И теплый ветер, пролетая
Над тощей нивой и склоняя
Ее колосья до земли,
Вздыхает тихо и глубоко:
"Засни, засни здесь одиноко
И зову сердца не внемли".
Я и сплю и не сплю...
Чьи-то стоны ловлю.
Динь-динь-дон, динь-динь-дон...
Колокольчика звон
Мне уснуть не дает, -
Он гудит, он поет:
"Я - страдальческий стон
Из глухих деревень,
Я несусь ночь и день
От голодных, больных,
И уснувших бужу,
И везде нахожу
Эхо горестей их".
Вздрогнул я... Но вокруг та же степь, небосклон,
И всё так же гудит колокольчика звон...
Тихий вечер идет... Дремлют нивы в тени:
"О, усни, бедный путник, усни..."
Я и сплю и не сплю...
Чьи-то вздохи ловлю:
Вздохи давят мне грудь,
Не дают отдохнуть.
Шепчет кто-то родной:
"Я не ветер степной.
Я от муки иссох.
Я - страдальческий вздох
Истомленных сердец.
О, внемли мне, певец!
Всюду, всюду вокруг,
Как зловещий недуг,
Голод крылья простер
И, как хищник, как вор,
Всё украл, всё унес,
Кроме горя и слез".
И опять вздрогнул я... Но вокруг - тишина...
В небе острым серпом засияла луна...
Светят звезды...Всё спит в утомленной степи.
Ветер шепчет: "О странник мой, спи".
Я и сплю и не сплю...
Чей-то голос ловлю,
Голос грозный, как бич,
Как воинственный клич:
Мысль бессонная мне
Говорит в тишине:
"Я, как совесть, сильна,
Я, как буря, вольна,
Я - сияние дня,
Нет цепей для меня,
Я повсюду парю,
Со звездой говорю,
Я, как море, чутка
И, как скорбь, глубока...
Всё, что видела я, не забуду.
За тобой понесу я повсюду
Этих мук безнадежных хаос,
Эту мрачную тьму без рассвета,
Этот вечный призыв без ответа,
Это море кипящее слез.
От тебя отниму я забвенье,
Отравлю я твое наслажденье...
Ты к устам ли влюбленным прильнешь -
Пред тобою я, бледная, встану
И раскрою кровавую рану,
И любовь оттолкнешь ты, как ложь.
И одна за другой со слезами,
Как туман на заре, пред глазами
Тени женщин вдали проплывут:
Как их щеки землисты и впалы!
Как их взоры мрачны и усталы!
Как измучил их голод и труд!
Видишь - мать, и ребенок голодный
Тянет грудь ее с мукой бесплодной...
О, как ей его жизнь дорога!
Но дитя не спасти ей любовью!
Уж из десен, сочащихся кровью,
На него дышит смертью цинга.
А когда ты к губам воспаленным
Поднесешь свой бокал с опененным,
Резво мечущим искры вином -
Я явлюсь к тебе в образе новом
И напомню виденьем суровым
Погребенное в сердце твоем:
Степь глухая... бураны... сугробы...
Среди них, как забытые гробы, -
Села... Черные избы без крыш...
Дым из труб закоптелых не вьется.
"Хлеба! Хлеба!" - как вопль, раздается,
Но зерна не отыщет и мышь.
Там живут безнадежно и глухо
Твои братья по крови и духу,
Тот великий смиреньем народ,
Кто бросает для нас свои зерна,
Сам же, темный, голодный, покорно
Вечный крест свой до гроба несет.
Ты увидишь его пред собою,
Истомленного грозной судьбою,
И пронзит тебе душу печаль,
Нервно дрогнет рука и уронит
Свой бокал, и, как сердце, застонет,
Разбиваяся об пол, хрусталь".
Я проснулся. Теперь уже мне не уснуть.
Предо мной и за мной - опечаленный путь.
На безмолвной степи мутный сумрак лежит.
Над равниной степной звездный полог дрожит.
Бубенцы, как во сне, говорят, говорят,
Точно сердцу о ч