Бобров Семен Сергеевич - Стихотворения

   Ты возроди. - Прости затем!

  

   Юноша

  

   Так, - слышу я, - ужасный боже?

   Какие словеса с небес! -

   Се мудрость вечности самой! -

   Се глас - глас Ольги возрожденной!

  

   Старец

  

   Нет теней сих, - всё тихо;

   Пойдем! - мы лучшей ждем судьбины.

  

   Между 1801 и 1804

  

  

   19. НОЧЬ

  

   Звучит на башне медь - час нощи,

   Во мраке стонет томный глас.

   Все спят - прядут лишь парки тощи,

   Ах, гроба ночь покрыла нас.

   Всё тихо вкруг, лишь меж собою

   Толпящись тени, мнится мне,

   Как тихи ветры над водою,

   В туманной шепчут тишине.

  

   Сон мертвый с дикими мечтами

   Во тьме над кровами парит,

   Шумит пушистыми крылами,

   И с крыл зернистый мак летит.

   Верьхи Петрополя златые

   Как бы колеблются средь снов,

   Там стонут птицы роковые,

   Сидя на высоте крестов.

  

   Так меж собой на тверди бьются

   Столпы багровою стеной,

   То разбегутся, то сопрутся

   И сыплют молний треск глухой.

   Звезда Полярна над столпами

   Задумчиво сквозь пар глядит;

   Не движась с прочими полками,

   На оси золотой дрожит.

  

   Встают из моря тучи хладны,

   Сквозь тусклу тверди высоту,

   Как вранов мчася сонмы гладны,

   Сугубят грозну темноту.

   Чреваты влагой капли нощи

   С воздушных падают зыбей,

   Как искры, на холмы, на рощи,

   Чтоб перлами блистать зарей.

  

   Кровавая луна, вступая

   На высоту полден своих

   И скромный зрак свой закрывая

   Завесой облаков густых,

   Слезится втайне и тускнеет,

   Печальный мещет в бездны взгляд,

   Смотреться в тихий Бельт не смеет,

   За ней влечется лик Плиад.

  

   Огни блудящи рассекают

   Тьму в разных полосах кривых

   И след червленый оставляют

   Лишь только на единый миг.

   О муза! толь виденья новы

   Не значат рок простых людей,

   Но рок полубогов суровый.

  

   Не такова ли ночь висела

   Над Палатинскою горой,

   Когда над Юлием шипела

   Сокрыта молния под тьмой,

   Когда под вешним зодиаком

   Вкушал сей вождь последний сон?

   Он зрел зарю - вдруг вечным мраком

   Покрылся в Капитольи он.

  

   Се полночь! - петел восклицает,

   Подобно роковой трубе.

   Полк бледный теней убегает,

   Покорствуя своей судьбе.

   Кто ждет в сии часы беспечны,

   Чтоб превратился милый сон

   В сон гроба и дремоты вечны

   И чтоб не видел утра он?

  

   Смотри, какой призрак крылатый

   Толь быстро ниц, как мысль, летит

   Или как с тверди луч зубчатый,

   Крутяся в крутояр, шумит?

   На крылиях его звенящих

   В подобии кимвальных струн

   Лежит устав судеб грозящих

   И с ним засвеченный перун.

  

   То ангел смерти - ангел грозный;

   Он медлит - отвращает зрак,

   Но тайны рока непреложны;

   Цель метких молний кроет мрак;

   Он паки взор свой отвращает

   И совершает страшный долг...

   Смотри, над кем перун сверкает?

   Чей проницает мраки вздох?

  

   Варяг, проснись! - теперь час лютый;

   Ты спишь, а там... протяжный звон;

   Не внемлешь ли в сии минуты

   Ты колокола смертный стон?

   Как здесь он воздух раздирает!

   И ты не ведаешь сего!

   Еще, еще он ударяет;

   Проснешься ли? - Ах! нет его...

  

   Его, кому в недавны леты

   Вручило небо жребий твой,

   И долю дольней полпланеты,

   И миллионов жизнь, покой, -

   Его уж нет; и смерть, толкаясь

   То в терем, то в шалаш простой,

   Хватает жертву, улыбаясь,

   Железною своей рукой.

  

   Таков, вселенна, век твой новый,

   Несущий тайностей фиал!

   Лишь век седой, умреть готовый,

   В последни прошумел, упал

   И лег с другими в ряд веками -

   Он вдруг фиалом возгремел

   И, скрыпнув медными осями,

   В тьму будущего полетел.

  

   Миры горящи покатились

   В гармоньи новой по зыбям;

   Тут их влиянья ощутились;

   Тут горы, высясь к облакам,

   И одночасные пылины,

   Носимые в лучах дневных,

   С одной внезапностью судьбины,

   Дрогнувши, исчезают вмиг.

  

   Се власть веков неодолимых,

   Что кроют радугу иль гром!

   Одне падут из тварей зримых,

   Другие восстают потом.

   Тогда и он с последним стоном,

   В Авзоньи, в Альпах возгремев

   И зиждя гром над Альбионом,

   Уснул, - уснул и грома гнев.

  

   Так шар в украйне с тьмою нощи

   Топленой меди сыпля свет,

   Выходит из-за дальней рощи

   И, мнится, холм и дол сожжет;

   Но дальних гор он не касаясь,

   Летит, шумит, кипит в зыбях,

   В дожде огнистом рассыпаясь,

   Вдруг с треском гибнет в облаках.

  

   Ах! нет его, - он познавает

   В полудни ранний запад свой;

   Звезду Полярну забывает

   И закрывает взор земной.

   "Прости! - он рек из гроба, мнится. -

   Прости, земля! - Приспел конец!

   Я зрю, трон вышний тамо рдится!..

   Зовет, зовет меня творец..."

  

   Между 1801 и 1804

  

  

   20. ВЫКЛАДКА ЖИЗНИ БЕСТАЛАННОГО ВОРВАБА¹

  

   При бреге Котросли глубокой,

   Там - близко, где, как бы устав,

   Она, в стезе своей широкой

   Услуги многи показав,

   В тени стражниц златовершинных,

   В средине стен высоких, длинных,

   Для расцветающих искусств,

   Для вкуса, разума и чувств

   Ложится в лоно Волги славной

   На дне песчаном отдыхать

   Иль купно с ней стопою равной

   Стремится дале утекать, -

   Там - Ворбаб в мрачности родился,

   Там он увидел первый день;

   Без славы цвел - играл, резвился;

   Его дни крыла тиха тень;

   Там сном его летела младость;

   Там он невинну пил лишь радость.

   Лишь волжский берег девять раз

   Мелькнул во злаке мимо глаз,

   Судьба велела удаляться;

   Как горько с родиной расстаться!

   Мой друг! - позволь мне повторить!

   Позволь сквозь слезы пошутить!

   Прости, прости, священна Hepa!²

   Мала твоей воды мне мера.

   Чуть начал ум мой расцветать,

   Я стал иной воды жаждать;

   Я с божеством стихов столкнулся,

   С Эвтерпой миленькой смигнулся;

   Чтоб сделать ливером умов,

   Она меня из рук кормила,

   Водой Смородины³ поила,

   Давала тук чужих голов.

  

   Лишь мыслей утро рассветало,

   Другое пламя запылало

   И страсти начали бродить;

   За счастьем к Бельту ну катить!

   Но там - мог счастья тыл схватить,

   Спешил к брегам Эвксинским черным;

   Не там ли счастье, мнил, живет;

   Слетал туда - и тамо нет;

   Весь прок нашел в Пегасе верном.

   Он был послушен мне - я сел;

   Хоть не всегда - я с ним летел,

   И что на ум взошло - я пел;

   С зарею часто восставая,

   За туалетом муз сидел,

   А в тихий вечер, унывая,

   Я на луну зевал, смотрел;

   Когда варганными крылами

   Кузнечик марш бил меж цветами,

   Я славу ночи пел стихами.

  

   Но всё то - чувств неверный шквал,

   Пружина лишь души незрелой,

   Сей самобытности неспелой;

   А к зрелости - весь век мой мал;

   Он мал - и поскакал поспешно,

   Ах! - так ползет в гроб жизнь моя,

   Как в Волгу Котросли струя.

   Что ж в жизни прочно? Что успешно?

   Почту ли юны дни зарей?

   Там чувства то ж, что сумрак дней;

   Почту ли полднем средни лета?

   Там рдеет страсть - луч гаснет света;

   Почту ли вечером век поздный,

   Там всё потерпит жребий грозный;

   Там чувство, - страсть, - ум - всё падет.

   Знать, вся лишь жизнь - еще рассвет,

   А полдня истинного нет.

   О небо! - там уже доспею;

   Там - в важной вечности - созрею...

   ¹ Это некоторый мой знакомец, пересказавший мне краткую свою историю.

   ² Ростовское озеро.

   ³ Москва-река.

  

   Между 1801 и 1804

  

  

   21. ХЕРСОНИДА,

   ИЛИ КАРТИНА ЛУЧШЕГО ЛЕТНЕГО ДНЯ В

   ЕРСОНИСЕ ТАВРИЧЕСКОМ

   Лирико-эпическое песнотворение, вновь исправленное и умноженное, с наследованием некоторых небольших трудов переводных, подражательных и сочиненных в стихах и прозе, относящихся по содержанию к херсонисским и к другим окрестным предметам

   <ГРОЗА НАД ТАВРИЧЕСКИМИ ГОРАМИ>

   Содержание

  

   Гроза над Таврическими горами. - Разные перемены во время ее. - Молния и треск громовый. - Надежда караибов, или таврических евреев при сем. - Мольба к небесному громовержцу. - Многократное повторение громовых ударов с толиким же возблистанием. - Воспоминание Рихмана, смертельно пораженного громом. - Беседование при сем Ломоносова. - Дождь и буря - Повал хлеба на пашне. - Плач земледельца в сем случае - Перемены на море. - Отшествие грозы. - Последственное движение остальных туч между горами. - Радуга. - Оживление и возобновленный труд растений.- Радость животных. - Прогулка и купанье татарской княжны Цульмы. - Печальное ее ожидание любезного Селима, молодого татарского мурзы. - Наступающая красота вечера. - Она мало значит без сердечной подруги.

  

   Гремит, - отколе важный глас?

   Из коей дальней тверди рев

   В глухих отзывах здесь вторится

   И подтверждает неба гнев?

   Отколе весть толь грозна мчится?

  

   Возлюбленна моя Камена!

   Трепещет ли твоя здесь арфа?

   Ах! - ты робеешь в грозный час

   Поведать торжество небес!

   Почто робеть? - Пусть нова нощь,

   Нависнув тамо - над горами,

   Надутым тяготея чревом,

   Покров свой черный развивает

   И тусклым ликом помавает!

   Ужасна нощь, - но лучший час

   Для возвышенных чувств и мыслей!

  

   Зри! - как там дикий пар сизеет

   И стелется между горами!

   Зри! - там еще ужасна мгла

   Над той синеющей дубравой

   Растет, - густеет, - выспрь идет!

   Се тот зловредный прах клубится,

   Который зноем извлечен

   Из сокровеннейших одров,

   Где тайны руды спят во мраке,

   Где воздух тайный, смертоносный,

   Облегши темны минералы,

   В покое роковом висит

   И ждет путей, чтоб вспыхнуть с треском!

   Се ключ, отколе прах исходит!

   Он к темю сих хребтов влечется,

   Сокрытый пламень заключая,

   Сседается, - тучнеет, - вьется

   И, лик светила закрывая,

   Сиянье помрачает дня!

  

   В сей грозной, безобразной туче

   И самый мрак чермнеет, рдеет,

   Сокрыв в себе источник бедствий.

   Сия ужасная громада,

   Эфирным спором раздраженна,

   В бурливых вихрях брань вжигает.

   Летят противны ветры в тверди,

   Спирают тучи меж собою;

   Но долу всё еще спокойно;

   Безмолвье мрачно, роковое

   В юдоли царствует плачевной;

   Лишь в тощих, шумных камышах

   Мне чудится в сей страшный час

   Органный некий тихий звук;

   Зефиры грозных бурь, трепеща

   И зыбля сетчатые крылья,

   Лишь только шепчут меж собой

   И, крылышком касаясь струн,

   Чинят в сей арфе некий звон;

   Лишь только слышен дикий стон,

   Из сердца исходящий гор,

   Предтеча верный сильной бури.

   Он долу с ропотом катяся,

   Без ветру горны рощи ломит,

   Без ветру листвия щепечут

   На ветвях тополов высоких.

   Зри там! - вдали, - в долине илем

   Вблизи Салгирского потока

   Не престает пред гласом неба

   Со страхом неким преклоняться!

   Сей стон пронзает черный понт,

   Мутит с песками темну бездну.

   Стада делфинов выпрядают

   Из-под чернеющих зыбей;

   В волнах, как в шатких колыбелях,

   Играют, прыгают, ныряют;

   Ключи воды соленой бьются

   Из водометных их ноздрей;

   Вокруг колеблемых судов

   Они резвяся, предвещают

   Пришествие грозы ужасной.

  

   Вдруг с страшным шумом пыль воздвигшись

   То клубом, то крутым столбом,

   То легкой некой серой тучей,

   И степь и стогны поглощает;

   Летят разметанные скирды,

   Крутясь на крыльях урагана.

   Несчастный путник цепенеет

   И, в пыльном вихре задыхаясь,

   В лощину перву повергаясь,

   Глаза руками зажимает,

   Насильны слезы отирает

   И ждет, как небо прояснится.

  

   В утробе мельниц возвышенных,

   Стоящих гордо над пустыней,

   Гремит механика сильнее

   И плод Цереры превращает

   Мгновенно в мелку снежну пыль;

   Там жернов, средь колес ревущий,

   Вертится быстро, мещет искры;

   Отвислы их крыле широки

   От напряженья бурных вихрей

   Быстрейшей силою крутят

   Горизонтальный оборот.

  

   Воздушны жители слетают

   Стремглав в глубокие юдоли;

   Их быстрому полету крыльев

   Попутны ветры помогают;

   Едва бурелюбивый вран

   Тогда дерзает воспарять

   Среди сумраков неизвестных.

   Стада, остановляясь с страхом,

   На гневны мещут небеса

   Слезами очи окропленны.

   Бледнеющие пастухи

   Под блещущьми кругами молний

   Бегут, накинувши на плеча

   Убого рубище свое,

   В ближайшу кущу опрометом;

   Но ежели ее находят

   Наполненную пастухами,

   То под навислостью скалы

   Покрова ищут для себя.

   И я, - я также уклонюсь

   Под сей камнистый, грозный свес

   И буду ожидать чудес...

  

   Се! - там в окрестностях селенья

   Шум раздается вещих птиц,

   То гогот гуся, то крик врана!

   Се! - петел громко возглашает!

   Конечно, сей печальный вестник,

   К пределам обратясь грозы,

   Провозвещает неба гнев

   И слезный час страданья твари!

   Се! - петел повторяет весть!

   Конечно - между сил небесных

   Совет ужасный заключен,

   Чтоб бури с громом покатить

   Под рдяным троном Иеговы!

   Всё, - всё теперь недоумеет,

   Дрожит, - трепещет - и немеет;

   Но вдруг внезапный быстрый блеск

   Сверкнул - и дальний юг рассек.

   Чем гуще мрак, тем блеск ярчее.

   Не таково ли светоносно

   Горящих царство херувимов?

   Не се ли тот объемный миг,

   Что мещет в дольний мир с эфира

   Всевидящее страшно око!

   Но ах! - в одно ли место мещет?

   Нет - там и здесь, - спреди и с тылу

   Иль вдруг меня вокруг объемлет;

   Куда ж теперь бежишь, несчастный?

   Куда укроешься от ока,

   Что, в быстрых молниях блистая,

   Тебя преследует повсюду?

   Чу! там гремит! гремит протяжно!

   Какие бурные колеса

   Ревут по сводам раскаленным?

   Не тьма ли молотов колотит

   В горнилах тверди углубленных?

   Или теперь природа страждет?

   Или грядет судья вселенной

   С своим лицем молниезрачным?

  

   О караибы! - вы кого

   При храминах отверстых ждете?

   Того ль, что в молниях багряных

   И в громе от страны восточной

   На ваш камнистый снидет холм ¹

   И в вашем шумном синагоге

   Откроет вам в себе Мессию,

   Который возвратит Салим

   И Соломоново блаженство?

   Сего! - так это царь от мира;

   А сей есть судия небес,

   Который ваше заблужденье

   Единой молнии чертой

   Довлеет в миг един рассечь!

  

   "Ужасен глас твой, судия!

   Глагол твой дольний мир колеблет.

   Тебе предыдет сонм огня;

   Зодиак чресла вкруг объемлет,

   А мрак и буря за тобой;

   Ты в ужас облечен такой,

   На ветреных крылах несешься;

   Какой же приговор, - о боже,

   Ты робким тварям изречешь,

   Сим червям немощным и слабым?

   Ужели ты - небесный отче,

   Который потрясаешь сферы,

   Колеблешь словом твердь без меры,

   Которого единый взор

   Средь самой чистоты души

   Провидит черноту сокрыту,

   И что? - в святом зрит существе

   Духов шестокрылатых тьму, -

   Ужель перуны устремишь

   В пылинки малы, оживленны

   Твоей любовью бесконечной,

   На коих ты среди перунов

   Осклабленным лицем взираешь?

   Нет, паче громовым ударом

   Ты рассекаешь гордый дуб,

   Чем нежный и смиренный мирт.

   Ах! горделивый человек!

   Ты, что одеян в власть пустую,

   Совсем не знающий того,

   О чем ты более уверен,

   Ты, что перед лицем небес,

   Подобно как уранг-утанг,²

   Тщетою токмо раздраженный,

   Мечты пустые представляешь,

   Что ангелов приводят в слезы, -

   Страшись пылающей десницы!

   Сей глас, ревущий в черной туче,

   Гремит для стропотных сердец

   И в них вселяет бледный трепет;

   Тебе же, о душа невинна,

   Языком кротким серафима

   Мир, тихий мир средь бури шепчет;

   Душа! не содрогайся в буре!

   Содрогнется ли тот, кто чист?

   Подвигнется ли тот, кто прав?

   Хотя б ревуща пала твердь

   В развалины вселенной дымны, -

   Сей дух неустрашим пребудет.

   О! - пощади тогда меня,

   Неизреченный судия!

   Се! здесь колена преклоня

   И с томным содроганьем сердца

   Лобзаю ризы твоея

   Воскрая огнеобразны!

   Я трепещу звучать на арфе;

   Но ты позволь хотя с дрожаньем

   Взыграть на арфе страшну песнь".

   Еще черта мелькает сиза!

   Едва мелькнет - зияет туча

   И вдруг сжимается опять,

   Сжимается - зияет паки

   И протягается, объемлясь

   Огнепалящим всюду морем.

   Уже от ската Чатыр-дага

   И от других стремнистых гор

   К соседним скатам стук отдавшись,

   И многократно отражаясь,

   Несчетны делает углы

   В своих быстротекущих звуках.

   Чу! гул троякий, пятеричный!

   Он подлинный перуна глас

   Твердит в твердынях долго, долго.

   Когда совокупит в едино

   Все звуки меди в дольнем мире,

   То все они, совокупленны

   Против него, - лишь суть жужжанье.

  

   Еще блестит! еще гремит!

   Вторый - и третий раз блестит!

   Вторый - и третий раз гремит!

   Свет кровы мрака раздирает;

   Гром долу робкий мир сдавляет...

   Вдруг твердь трещит - и с тверди вдруг

   В тьме стрел иль в тьме сребристых дуг

   Слетел стремглав смертельный блеск;

   В тьме выстрелов сей резкий треск

   Рассыпался над головой!

   Вот гул меж гор завыл двойной!

   Промчался в долах с стоном вой!

  

   Безбожный! изувер! куда?

   Под каковые темны своды

   Теперь укрыться татьски чаешь?

   Ты скрыт, но мрачна мысль твоя

   Видна и в ночь пред оком неба.

   Давно ль ты утверждал безумно,

   Что бог быть должен бог любви

   Для буйственных твоих желаний

   И быть лишь токмо милосердым;

   Или - располагать себя

   По воле суетной твоей,

   Чтоб ты в злосердьи был свободен?

   Как? - должен он забыть премудрость!

   Он должен пременить любовь,

   Всевечную любовь к порядку!

   И свой святый закон предать

   Презренью твоему, кощунству,

   Глумленьям диким вольнодумства!

   Он должен скипетр преломить!

   Весы правдивы сокрушить!

   Он должен погасить перуны!

   Иль - уступить тебе их, червь!

   А для чего? - Чтоб между тем

   Ты мог бесстрашно лобызать

   Продерзкие свои желанья

   И необузданные страсти!

   Чтоб, бывши ты безумным богом,

   Махал перунами по воле,

   Блистал - свет солнечный мрачил,

   И в мире злейши зла творил?

   Постой, несчастный своенравец!

   Се освещает молний луч!

   Зри суетный чертеж ты свой!

   И коль твоя душа бесстудна,

   То научись бледнеть заране!

   Се судия! - Вострепещи!

  

   Где новый Кромвель? - Где Спиноза?

   Где новый Бель ?- О, как ты бледен!

   В тебе трясется кажда кость!

   Ты ту минуту чтешь счастливой,

   В котору огненна стрела