Блок Александр Александрович - Стихотворения. Книга вторая (1904-1908)

04

  * * * Все отошли. Шумите, сосны, Гуди, стальная полоса. Над одиноким веют вёсны И торжествуют небеса. Я не забыл на пире хме'льном Мою заветную свирель. Пошлю мечту о запредельном В Его Святую колыбель... Над ней синеет вечный полог, И слишком тонки кружева. Мечты пронзительный осколок Свободно примет синева. Не о спасеньи, не о Слове... И мне ли - падшему в пыли? Но дым всходящих славословий Вернется в сад моей земли. 14 декабря 1904 У полотна Финл. ж. д.

  * * * Шли на приступ. Прямо в грудь Штык наточенный направлен. Кто-то крикнул: "Будь прославлен!" Кто-то шепчет: "Не забудь!" Рядом пал, всплеснув руками, И над ним сомкнулась рать. Кто-то бьется под ногами, Кто - не время вспоминать... Только в памяти веселой Где-то вспыхнула свеча. И прошли, стопой тяжелой Тело теплое топча... Ведь никто не встретит старость - Смерть летит из уст в уста... Высоко пылает ярость, Даль кровавая пуста... Что же! громче будет скрежет, Слаще боль и ярче смерть! И потом - земля разнежит Перепуганную твердь. Январь 1905

  * * * Вот на тучах пожелтелых Отблеск матовой свечи. Пробежали в космах белых Черной ночи трубачи. Пронеслась, бесшумно рея, Птицы траурной фата. В глуби меркнущей аллеи Зароилась чернота. Разметались в тучах пятна, Заломились руки Дня. Бездыханный, необъятный Истлевает без огня. Кто там встанет с мертвым глазом И серебряным мечом? Невидимкам черномазым Кто там будет трубачом? 28 мая 1905

   ВЛЮБЛЕННОСТЬ Королевна жила на высокой горе, И над башней дымились прозрачные сны облаков. Темный рыцарь в тяжелой кольчуге шептал о любви на заре, В те часы, когда Рейн выступал из своих берегов. Над зелеными рвами текла, розовея, весна. Непомерность ждала в синевах отдаленной черты. И влюбленность звала - не дала отойти от окна, Не смотреть в роковые черты, оторваться от светлой мечты. "Подними эту розу", - шепнула - и ветер донес Тишину улетающих лат, бездыханный ответ. "В синем утреннем небе найдешь Купину расцветающих роз", - Он шепнул, и сверкнул, и взлетел, и она полетела вослед. И за облаком плыло и пело мерцание тьмы, И влюбленность в погоне забыла, забыла свой щит. И она, окрылясь, полетела из отчей тюрьмы - На воздушном пути королевна полет свой стремит. Уж в стремнинах туман, и рога созывают стада, И заветная мгла протянула плащи и скрестила мечи, И вечернюю грусть тишиной отражает вода, И над лесом погасли лучи. Не смолкает вдали властелинов борьба, Распри дедов над ширью земель. Но различна Судьба: здесь - мечтанье раба, Там - воздушной Влюбленности хмель. И в воздушный покров улетела на зов Навсегда... О, Влюбленность! Ты строже Судьбы! Повелительней древних законов отцов! Слаще звука военной трубы! 3 июня 1905

   * * * Она веселой невестой была. Но смерть пришла. Она умерла. И старая мать погребла ее тут. Но церковь упала в зацветший пруд. Над зыбью самых глубоких мест Плывет один неподвижный крест. Миновали сотни и сотни лет, А в старом доме юности нет. И в доме, уставшем юности ждать, Одна осталась старая мать. Старуха вдевает нити в иглу. Тени нитей дрожат на светлом полу. Тихо, как будет. Светло, как было. И счет годин старуха забыла. Как мир, стара, как лунь, седа. Никогда не умрет, никогда, никогда... А вдоль комодов, вдоль старых кресел Мушиный танец всё так же весел, И красные нити лежат на полу, И мышь щекочет обои в углу. В зеркальной глуби - еще покой С такой же старухой, как лунь, седой. И те же нити, и те же мыши, И тот же образ смотрит из ниши - В окладе темном - темней пруда, Со взором скромным - всегда, всегда... Давно потухший взгляд безучастный, Клубок из нитей веселый, красный... И глубже, и глубже покоев ряд, И в окна смотрит всё тот же сад, Зеленый, как мир; высокий, как ночь; Нежный, как отошедшая дочь... "Вернись, вернись. Нить не хочет тлеть. Дай мне спокойно умереть". 3 июня 1905

  

  * * *

  

  

  

  Г. Чулкову Не строй жилищ у речных излучин, Где шумной жизни заметен рост. Поверь, конец всегда однозвучен, Никому не понятен и торжественно прост. Твоя участь тиха, как рассказ вечерний, И душой одинокой ему покорись. Ты иди себе, молча, к какой хочешь вечерне, Где душа твоя просит, там молись. Кто придет к тебе, будь он, как ангел, светел, Ты прими его просто, будто видел во сне, И молчи без конца, чтоб никто не заметил, Кто сидел на скамье, промелькнул в окне. И никто не узнает, о чем молчанье, И о чем спокойных дум простота. Да. Она придет. Забелеет сиянье. Без вины прижмет к устам уста. Июнь 1905

   * * * Потеха! Рокочет труба, Кривляются белые рожи, И видит на флаге прохожий Огромную надпись: "Судьба". Палатка. Разбросаны карты. Гадалка, смуглее июльского дня, Бормочет, монетой звеня, Слова слаще звуков Моцарта. Кругом - возрастающий крик, Свистки и нечистые речи, И ярмарки гулу - далече В полях отвечает зеленый двойник. В палатке всё шепчет и шепчет, И скоро сливаются звуки, И быстрые смуглые руки Впиваются крепче и крепче... Гаданье! Мгновенье! Мечта!.. И, быстро поднявшись, презрительным жестом Встряхнула одеждой над про'клятым местом, Гадает... и шепчут уста. И вновь завывает труба, И в памяти пыльной взвиваются речи, И руки... и плечи... И быстрая надпись: "Судьба"! Июль 1905

  БАЛАГАНЧИК Вот открыт балаганчик Для веселых и славных детей, Смотрят девочка и мальчик На дам, королей и чертей. И звучит эта адская музыка, Завывает унылый смычок. Страшный чорт ухватил карапузика, И стекает клюквенный сок. Мальчик Он спасется от черного гнева Мановением белой руки. Посмотри: огоньки Приближаются слева... Видишь факелы? видишь дымки? Это, верно, сама королева... Девочка Ах, нет, зачем ты дразнишь меня? Это - адская свита... Королева - та ходит средь белого дня, Вся гирляндами роз перевита, И шлейф ее носит, мечами звеня, Вздыхающих рыцарей свита. Вдруг паяц перегнулся за рампу И кричит: "Помогите! Истекаю я клюквенным соком! Забинтован тряпицей! На голове моей - картонный шлем! А в руке - деревянный меч!" Заплакали девочка и мальчик, И закрылся веселый балаганчик. Июль 1905

  ПОЭТ Сидят у окошка с папой. Над берегом вьются галки. - Дождик, дождик! Скорей закапай! У меня есть зонтик на палке! - Там весна. А ты - зимняя пленница, Бедная девочка в розовом капоре... Видишь, море за окнами пенится? Полетим с тобой, девочка, за' море. - А за морем есть мама?

  

  

   - Нет. - А где мама?

  

  - Умерла.

  

  

   - Что это значит? - Это значит: вон идет глупый поэт: Он вечно о чем-то плачет. - О чем?

   - О розовом капоре. - Так у него нет мамы? - Есть. Только ему нипочем: Ему хочется за' море, Где живет Прекрасная Дама. - А эта Дама - добрая?

  

  

   - Да. - Так зачем же она не приходит? - Она не придет никогда: Она не ездит на пароходе. Подошла ночка, Кончился разговор папы с дочкой. Июль 1905

  У МОРЯ Стоит полукруг зари. Скоро солнце совсем уйдет. - Смотри, папа, смотри, Какой к нам корабль плывет! - Ах, дочка, лучше бы нам Уйти от берега прочь... Смотри: он несет по волнам Нам светлым - темную ночь... - Нет, папа, взгляни разок, Какой на нем пестрый флаг! Ах, как его голос высок! Ах, как освещен маяк! - Дочка, то сирена поет. Берегись, пойдем-ка домой... Смотри: уж туман ползет: Корабль стал совсем голубой... Но дочка плачет навзрыд, Глубь морская ее мани'т, И хочет пуститься вплавь, Чтобы сон обратился в явь. Июль 1905

  МОЕЙ МАТЕРИ Тихо. И будет всё тише. Флаг бесполезный опущен. Только флюгарка на крыше Сладко поет о грядущем. Ветром в полнебе раскинут, Дымом и солнцем взволнован, Бедный петух очарован, В синюю глубь опрокинут. В круге окна слухового Лик мой, как нимбом, украшен. Профиль лица воскового Правилен, прост и нестрашен. Смолы пахучие жарки, Дали извечно туманны... Сладки мне песни флюгарки: Пой, петушок оловянный! Июль 1905

   * * * Старость мертвая бродит вокруг, В зеленях утонула дорожка. Я пилю наверху полукруг - Я пилю слуховое окошко. Чую дали - и капли смолы Проступают в сосновые жилки. Прорываются визги пилы, И летят золотые опилки. Вот последний свистящий раскол - И дощечка летит в неизвестность... В остром запахе тающих смол Подо мной распахнулась окрестность... Всё закатное небо - в дреме', Удлиняются дольние тени, И на розовой гаснет корме Уплывающий кормщик весенний... Вот - мы с ним уплываем во тьму, И корабль исчезает летучий... Вот и кормщик - звездою падучей - До свиданья!.. летит за корму... Июль 1905

   * * * В туманах, над сверканьем рос, Безжалостный, святой и мудрый, Я в старом парке дедов рос, И солнце золотило кудри. Не погасал лесной пожар, Но, гарью солнечной влекомый, Стрелой бросался я в угар, Целуя воздух незнакомый. И проходили сонмы лиц, Всегда чужих и вечно взрослых, Но я любил взлетанье птиц, И лодку, и на лодке весла. Я уплывал один в затон Бездонной заводи и мутной, Где утлый остров окружен Стеною ельника уютной. И там в развесистую ель Я доску клал и с нею реял, И таяла моя качель, И сонный ветер тихо веял. И было как на Рождестве, Когда игра давалась даром, А жизнь всходила синим паром К сусально-звездной синеве. Июль 1905

  ОСЕННЯЯ ВОЛЯ Выхожу я в путь, открытый взорам, Ветер гнет упругие кусты, Битый камень лег по косогорам, Желтой глины скудные пласты. Разгулялась осень в мокрых долах, Обнажила кладбища земли, Но густых рябин в проезжих селах Красный цвет зареет издали'. Вот оно, мое веселье, пляшет И звенит, звенит, в кустах пропав! И вдали, вдали призывно машет Твой узорный, твой цветной рукав. Кто взманил меня на путь знакомый, Усмехнулся мне в окно тюрьмы? Или - каменным путем влекомый Нищий, распевающий псалмы? Нет, иду я в путь никем не званый, И земля да будет мне легка! Буду слушать голос Руси пьяной, Отдыхать под крышей кабака. Запою ли про свою удачу, Как я молодость сгубил в хмелю... Над печалью нив твоих заплачу, Твой простор навеки полюблю... Много нас - свободных, юных, статных - Умирает не любя... Приюти ты в далях необъятных! Как и жить и плакать без тебя! Июль 1905. Рогачевское шоссе

  * * * Не мани меня ты, воля,

  Не зови в поля! Пировать нам вместе, что ли,

  Матушка-земля? Кудри ветром растрепала

  Ты издалека, Но меня благословляла

  Белая рука... Я крестом касался персти,

  Целовал твой прах, Нам не жить с тобою вместе

  В радостных полях! Лишь на миг в воздушном мире

  Оглянусь, взгляну, Как земля в зеленом пире

  Празднует весну, - И пойду путем-дорогой,

  Тягостным путем - Жить с моей душой убогой

  Нищим бедняком. Июль 1905

  * * * Оставь меня в моей дали', Я неизменен. Я невинен. Но темный берег так пустынен, А в море ходят корабли. Порою близок парус встречный, И зажигается мечта; И вот - над ширью бесконечной Душа чудесным занята. Но даль пустынна и спокойна - И я всё тот же - у руля, И я пою, всё так же стройно, Мечту родного корабля. Оставь же парус воли бурной Чужой, а не твоей судьбе: Еще не раз в тиши лазурной Я буду плакать о тебе. Август 1905

   * * * Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю, О всех кораблях, ушедших в море, О всех, забывших радость свою. Так пел ее голос, летящий в купол, И луч сиял на белом плече, И каждый из мрака смотрел и слушал, Как белое платье пело в луче. И всем казалось, что радость будет, Что в тихой заводи все корабли, Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели. И голос был сладок, и луч был тонок, И только высоко, у царских врат, Причастный тайнам, - плакал ребенок О том, что никто не придет назад. Август 1905

   * * * В лапах косматых и страшных Колдун укачал весну. Вспомнили дети о снах вчерашних, Отошли тихонько ко сну. Мама крестила рукой усталой, Никому не взглянула в глаза. На закате полоской алой Покатилась к земле слеза. "Мама, красивая мама, не плачь ты! Золотую птицу мы увидим во сне. Всю вчерашнюю ночь она пела с мачты, А корабль уплывал к весне. Он плыл и качался, плыл и качался, А бедный матросик смотрел на юг: Он друга оставил и в слезах надрывался, - Верно, есть у тебя печальный друг?" "Милая девочка, спи, не тревожься, Ты сегодня другое увидишь во сне. Ты к вчерашнему сну никогда не вернешься: Одно и то же снится лишь мне..." Август 1905

   * * * Там, в ночной завывающей стуже, В поле звезд отыскал я кольцо. Вот лицо возникает из кружев, Возникает из кружев лицо. Вот плывут ее вьюжные трели, Звезды светлые шлейфом влача, И взлетающий бубен метели, Бубенцами призывно бренча. С легким треском рассыпался веер, - Ах, что значит - не пить и не есть! Но в глазах, обращенных на север, Мне холодному - жгучая весть... И над мигом свивая покровы, Вся окутана звездами вьюг, Уплываешь ты в сумрак снеговый, Мой от века загаданный друг. Август 1905

   * * * Утихает светлый ветер, Наступает серый вечер, Ворон канул на сосну, Тронул сонную струну. В стороне чужой и темной Как ты вспомнишь обо мне? О моей любови скромной Закручинишься ль во сне? Пусть душа твоя мгновенна - Над тобою неизменна Гордость юная твоя, Верность женская моя. Не гони летящий мимо Призрак легкий и простой, Если будешь, мой любимый, Счастлив с девушкой другой... Ну, так с богом! Вечер близок, Быстрый лёт касаток низок,

  Надвигается гроза,

  Ночь глядит в твои глаза. 21 августа 1905

   * * * В голубой далекой спаленке Твой ребенок опочил. Тихо вылез карлик маленький И часы остановил. Всё, как было. Только странная Воцарилась тишина. И в окне твоем - туманная Только улица страшна. Словно что-то недосказано, Что всегда звучит, всегда... Нить какая-то развязана, Сочетавшая года. И прошла ты, сонно-белая, Вдоль по комнатам одна. Опустила, вся несмелая, Штору синего окна. И потом, едва заметная, Тонкий полог подняла. И, как время безрассветная, Шевелясь, поникла мгла. Стало тихо в дальней спаленке - Синий сумрак и покой, Оттого, что карлик маленький Держит маятник рукой. 4 октября 1905

  

  * * *

  

  

   Евгению Иванову Вот он - Христос - в цепях и розах За решеткой моей тюрьмы. Вот агнец кроткий в белых ризах Пришел и смотрит в окно тюрьмы. В простом окладе синего неба Его икона смотрит в окно. Убогий художник создал небо. Но лик и синее небо - одно. Единый, светлый, немного грустный - За ним восходит хлебный злак, На пригорке лежит огород капустный, И березки и елки бегут в овраг. И всё так близко и так далёко, Что, стоя рядом, достичь нельзя, И не постигнешь синего ока, Пока не станешь сам как стезя... Пока такой же нищий не будешь, Не ляжешь, истоптан, в глухой овраг, Обо всем не забудешь, и всего не разлюбишь, И не поблекнешь, как мертвый злак. 10 октября 1905

   * * * Так. Неизменно всё, как было. Я в старом ласковом бреду. Ты для меня остановила Времен живую череду. И я пришел, плющом венчанный, Как в юности, - к истокам рек. И над водой, за мглой туманной, - Мне улыбнулся тот же брег. И те же явственные звуки Меня зовут из камыша. И те же матовые руки Провидит вещая душа. Как будто время позабыло И ничего не унесло, И неизменным сохранило Певучей юности русло. И так же вечен я и мирен, Как был давно, в годину сна. И тяжким золотом кумирен Моя душа убелена. 10 октября 1905

   * * * Прискакала дикой степью На вспенённом скакуне. "Долго ль будешь лязгать цепью? Выходи плясать ко мне!" Рукавом в окно мне машет, Красным криком зажжена, Так и манит, так и пляшет, И ласкает скакуна. "А, не хочешь! Ну, так с богом!" Пыль клубами завилась... По тропам и по дорогам В чистом поле понеслась... Не меня ты любишь, Млада, Дикой вольности сестра! Любишь краденые клады, Полуночный свист костра! И в степях, среди тумана, Ты страшна своей красой - Разметавшейся у стана Рыжей спутанной косой. 31 октября 1905

   БРЕД Я знаю, ты близкая мне... Больному так нужен покой... Прильнувши к седой старине, Торжественно брежу во сне... С тобою, мой свет, говорю... Пьяни, весели меня, боль! - Ты мне обещаешь зарю? Нет, с этой свечой догорю! Так слушай, как память остра, - Недаром я в смертном бреду... Вчера еще были, вчера Заветные лес и гора... Я Белую Деву искал - Ты слышишь? Ты веришь? Ты спишь? Я Древнюю Деву искал, И рог мой раскатом звучал. Вот иней мне кудри покрыл, Дыханье спирала зима... И ветер мне очи слепил, И рог мой неверно трубил... Но слушай, как слушал тогда Я голос пронзительных вьюг! Что было со мной в те года, - Тому не бывать никогда!.. Я твердой стопою всхожу - О, слушай предсмертный завет!.. В последний тебе расскажу: Я Белую Деву бужу! Вот спит Она в облаке мглы На темной вершине скалы, И звонко взывают орлы, Свои расточая хвалы... Как странен мой траурный бред! То - бред обнищалой души... Ты - свет мой, единственный свет. Другой - в этом трауре нет. Уютны мне черные сны. В них память свежеет моя: В виденьях седой старины, Бывалой, знакомой страны... Мы были, - но мы отошли, И помню я звук похорон: Как гроб мой тяжелый несли, Как сыпались комья земли. 4 ноября 1905

  СКАЗКА О ПЕТУХЕ И СТАРУШКЕ Петуха упустила старушка, Золотого, как день, петуха! Не сама отворилась клетушка, Долго ль в зимнюю ночь до греха! И на белом узорном крылечке Промелькнул золотой гребешок... А старуха спускается с печки, Всё не может найти посошок... Вот - ударило светом в оконце, Загорелся старушечий глаз... На дворе - словно яркое солнце, Деревенька стоит напоказ. Эх, какая беда приключилась, Впопыхах не нащупать клюки... Ишь, проклятая, где завалилась!.. А у страха глаза велики: Вон стоит он в углу, озаренный, Из-под шапки таращит глаза... А на улице снежной и сонной Суматоха, возня, голоса... Прибежали к старухину дому, Захватили ведро, кто не глуп... А уж в кучке золы - незнакомый Робко съежился маленький труп... Долго, бабушка, верно искала, Не сыскала ты свой посошок... Петушка своего потеряла, Ан, нашел тебя сам петушок! Зимний ветер гуляет и свищет, Всё играет с торчащей трубой... Мертвый глаз будто всё еще ищет, Где пропал петушок... золотой. А над кучкой золы разметенной, Где гулял и клевал петушок, То погаснет, то вспыхнет червонный Золотой, удалой гребешок. 11 января 1906

  * * * Милый брат! Завечерело. Чуть слышны колокола. Над равниной побелело - Сонноокая прошла. Проплыла она - и стала, Незаметная, близка. И опять нам, как бывало, Ноша тяжкая легка. Меж двумя стенами бора Редкий падает снежок. Перед нами - семафора Зеленеет огонек. Небо - в зареве лиловом, Свет лиловый на снегах, Словно мы - в пространстве новом, Словно - в новых временах. Одиноко вскрикнет птица, Отряхнув крылами ель, И засыплет нам ресницы Белоснежная метель... Издали' - локомотива Поступь тяжкая слышна... Скоро Финского залива Нам откроется страна. Ты поймешь, как в этом море Облегчается душа, И какие гаснут зори За грядою камыша. Возвратясь, уютно ляжем Перед печкой на ковре И тихонько перескажем Всё, что видели, сестре... Кончим. Тихо встанет с кресел, Молчалива и строга. Скажет каждому: "Будь весел. За окном лежат снега." 13 января 1906

  * * * Ты придешь и обнимешь. И в спокойной мгле Мне лицо опрокинешь Встречу новой земле. В новом небе забудем, Что прошло, - навсегда. Тихо молвят люди: "Вот еще звезда". И, мерцая, задремлем На туманный век, Посылая землям Среброзвездный снег. На груди из рая - Твой небесный цвет. Я пойму, мерцая, Твой спокойный свет. 24 января 1906

   * * * Мы подошли - и воды синие, Как две расплеснутых стены. И вот - вдали белеет скиния, И дали мутные видны. Но уж над горными провалами На дымно блещущий утес Ты не взбежишь, звеня кимвалами, В венке из диких красных роз. Так - и чудесным очарованы - Не избежим своей судьбы, И, в цепи новые закованы, Бредем, печальные рабы. 25 января 1906

  ВЕРБОЧКИ Мальчики да девочки Свечечки да вербочки

  Понесли домой. Огонечки теплятся, Прохожие крестятся,

  И пахнет весной. Ветерок удаленький, Дождик, дождик маленький,

  Не задуй огня! В Воскресенье Вербное Завтра встану первая

  Для святого дня. 1-10 февраля 1906

  ИВАНОВА НОЧЬ Мы выйдем в сад с тобою, скромной, И будем странствовать одни. Ты будешь за травою темной Искать купальские огни. Я буду ждать с глубокой верой Чудес, желаемых тобой: Пусть вспыхнет папоротник серый Под встрепенувшейся рукой. Ночь полыхнет зеленым светом, - Ведь с нею вместе вспыхнешь ты, Упоена в волше'бстве этом Двойной отравой красоты! Я буду ждать, любуясь втайне, Ночных желаний не будя. Твоих девичьих очертаний - Не бойся - не спугну, дитя! Но если ночь, встряхнув ветвями, Захочет в небе изнемочь, Я загляну в тебя глазами Туманными, как эта ночь. И будет миг, когда ты снидешь Еще в иные небеса. И в новых небесах увидишь Лишь две звезды - мои глаза. Миг! В этом небе глаз упорных Ты вся отражена - смотри! И под навес ветвей узорных Проникло таинство зари. 12 февраля 1906

   СОЛЬВЕЙГ

  

   Сергею Городецкому

   Сольвейг прибегает на лыжах.

  

   Ибсен. "Пер Гюнт" Со'львейг! Ты прибежала на лыжах ко мне, Улыбнулась пришедшей весне! Жил я в бедной и темной избушке моей Много дней, меж камней, без огней. Но веселый, зеленый твой глаз мне блеснул - Я топор широко размахнул! Я смеюсь и крушу вековую сосну, Я встречаю невесту - весну!

  Пусть над новой избой

  Будет свод голубой - Полно соснам скрывать синеву!

  Это небо - твое!

  Это небо - мое! Пусть недаром я гордым слыву!

  Жил в лесу, как во сне,

  Пел молитвы сосне, Надо мной распростершей красу.

  Ты пришла - и светло,

  Зимний сон разнесло, И весна загудела в лесу! Слышишь звонкий топор? Видишь радостный взор, На тебя устремленный в упор? Слышишь песню мою? Я крушу и пою Про весеннюю Со'львейг мою! Под моим топором, распевая хвалы, Раскачнулись в лазури стволы! Голос твой - он звончей песен старой сосны! Со'львейг! Песня зеленой весны! 20 февраля 1906

   * * *

  

  

  Г. Гюнтеру Ты был осыпан звездным цветом Ее торжественной весны, И были пышно над поэтом Восторг и горе сплетены. Открылось небо над тобою, Ты слушал пламенный хорал, День белый с ночью голубою Зарею алой сочетал. Но в мирной безраздумной сини Очарованье доцвело, И вот - осталась нежность линий И в нимбе пепельном чело. Склонясь на цвет полуувядший, Стремиться не устанешь ты, Но заглядишься, ангел падший, В двойные, нежные черты. И, может быть, в бреду ползучем, Межу не в силах обойти, Ты увенчаешься колючим Венцом запретного пути. Так, - не забудь в венце из терний, Кому молился в первый раз, Когда обманет свет вечерний Расширенных и светлых глаз. 19 марта 1906

  * * *

  

   Я знал ее еще тогда,

  

   В те баснословные года.

  

  

  

  

  Тютчев Прошли года, но ты - всё та же: Строга, прекрасна и ясна; Лишь волосы немного глаже, И в них сверкает седина. А я - склонен над грудой книжной, Высокий, сгорбленный старик, - С одною думой непостижной Смотрю на твой спокойный лик. Да. Нас года не изменили. Живем и дышим, как тогда, И, вспоминая, сохранили Те баснословные года... Их светлый пепел - в длинной урне. Наш светлый дух - в лазурной мгле. И всё чудесней, всё лазурней - Дышать прошедшим на земле. 30 мая 1906

   АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле. Во мгле, что со мною всегда на земле. За то, что ты светлой невестой была, За то, что ты тайну мою отняла. За то, что связала нас тайна и ночь, Что ты мне сестра, и невеста, и дочь. За то, что нам долгая жизнь суждена, О, даже за то, что мы - муж и жена! За цепи мои и заклятья твои. За то, что над нами проклятье семьи. За то, что не любишь того, что люблю. За то, что о нищих и бедных скорблю. За то, что не можем согласно мы жить. За то, что хочу и не смею убить - Отмстить малодушным, кто жил без огня, Кто так унижал мой народ и меня! Кто запер свободных и сильных в тюрьму, Кто долго не верил огню моему. Кто хочет за деньги лишить меня дня, Собачью покорность купить у меня... За то, что я слаб и смириться готов, Что предки мои - поколенье рабов, И нежности ядом убита душа, И эта рука не поднимет ножа... Но люблю я тебя и за слабость мою, За горькую долю и силу твою. Что огнем сожжено и свинцом залито - Того разорвать не посмеет никто! С тобою смотрел я на эту зарю - С тобой в эту черную бездну смотрю. И двойственно нам приказанье судьбы: Мы вольные души! Мы злые рабы! Покорствуй! Дерзай! Не покинь! Отойди! Огонь или тьма - впереди? Кто кличет? Кто плачет? Куда мы идем? Вдвоем - неразрывно - навеки вдвоем! Воскреснем? Погибнем? Умрем? 17 августа 1906

   * * * Есть лучше и хуже меня, И много людей и богов, И в каждом - метанье огня, И в каждом - печаль облаков. И каждый другого зажжет И снова потушит костер, И каждый печально вздохнет, Взглянувши другому во взор... Да буду я - царь над собой, Со мною - да будет мой гнев, Чтоб видеть над бездной глухой Черты ослепительных дев! Я сам свою жизнь сотворю, И сам свою жизнь погублю. Я буду смотреть на Зарю Лишь с теми, кого полюблю. Сентябрь 1906

   * * * Шлейф, забрызганный звезда'ми, Синий, синий, синий взор. Меж землей и небесами Вихрем поднятый костер. Жизнь и смерть в круженьи вечном, Вся - в шелках тугих - Ты - путям открыта млечным, Скрыта в тучах грозовых. Пали душные туманы. Гасни, гасни свет, пролейся мгла... Ты - рукою узкой, белой, странной Факел-кубок в руки мне дала. Кубок-факел брошу в купол синий - Расплеснется млечный путь. Ты одна взойдешь над всей пустыней Шлейф кометы развернуть. Дай серебряных коснуться складок, Равнодушным сердцем знать, Как мой путь страдальный сладок, Как легко и ясно умирать. Сентябрь 1906

   РУСЬ Ты и во сне необычайна. Твоей одежды не коснусь. Дремлю - и за дремотой тайна, И в тайне - ты почиешь, Русь. Русь, опоясана реками И дебрями окружена, С болотами и журавлями, И с мутным взором колдуна, Где разноликие народы Из края в край, из дола в дол Ведут ночные хороводы Под заревом горящих сел. Где ведуны с ворожеями Чаруют злаки на полях, И ведьмы тешатся с чертями В дорожных снеговых столбах. Где буйно заметает вьюга До крыши - утлое жилье, И девушка на злого друга Под снегом точит лезвее. Где все пути и все распутья Живой клюкой измождены, И вихрь, свистящий в голых прутьях, Поет преданья старины... Так - я узнал в моей дремоте Страны родимой нищету, И в лоскутах ее лохмотий Души скрываю наготу. Тропу печальную, ночную Я до погоста протоптал, И там, на кладбище ночуя, Подолгу песни распевал. И сам не понял, не измерил, Кому я песни посвятил, В какого бога страстно верил, Какую девушку любил. Живую душу укачала, Русь, на своих просторах, ты, И вот - она не запятнала Первоначальной чистоты. Дремлю - и за дремотой тайна, И в тайне почивает Русь, Она и в снах необычайна. Ее одежды не коснусь. 24 сентября 1906

  СЫН И МАТЬ

  

   Моей матери Сын осеняется крестом. Сын покидает отчий дом. В песнях матери оставленной Золотая радость есть: Только б он пришел прославленный, Только б радость перенесть! Вот, в доспехе ослепительном, Слышно, ходит сын во мгле, Дух свой предал небожителям, Сердце - матери-земле. Петухи поют к заутрене, Ночь испуганно бежит. Хриплый рог туманов утренних За спиной ее трубит. Поднялись над луговинами Кудри спутанные мхов, Метят взорами совиными В стаю легких облаков... Вот он, сын мой, в светлом облаке, В шлеме утренней зари! Сыплет он стрелами колкими В чернолесья, в пустыри!.. Веет ветер очистительный От небесной синевы. Сын бросает меч губительный, Шлем снимает с головы. Точит грудь его пронзенная Кровь и горние хвалы: Здравствуй, даль, освобожденная От ночной туманной мглы! В сердце матери оставленной Золотая радость есть: Вот он, сын мой, окровавленный! Только б радость перенесть! Сын не забыл родную мать: Сын воротился умирать. 4 октября 1906

   * * * Нет имени тебе, мой дальний. Вдали лежала мать, больна. Над ней склонялась всё печальней Ее сиделка - тишина. Но счастье было безначальней, Чем тишина. Была весна. Ты подходил к стеклянной двери И там стоял, в саду, маня Меня, задумчивую Мэри, Голубоокую меня. Я проходила тихой залой Сквозь дрёму, шелесты и сны... И на балконе тень дрожала Ее сиделки - тишины... Мгновенье - в зеркале старинном Я видела себя, себя... И шелестила платьем длинным По ступеням - встречать тебя. И жали руку эти руки... И трепетала в них она... Но издали летели звуки: Там... задыхалась тишина, И миг еще - в оконной раме Я видела - уходишь ты... И в окна к бедной, бедной маме С балкона кланялись цветы... К ней прилегла в опочивальне Ее сиделка - тишина... Я здесь, в моей девичьей спальне, И рук не разомкнуть... одна... Нет имени тебе, весна. Нет имени тебе, мой дальний. Октябрь 1906

   УГАР Заплетаем, расплетаем Нити дьявольской Судьбы, Звуки ангельской трубы. Будем счастьем, будем раем, Только знайте: вы - рабы. Мы ребенку кудри чешем, Песни длинные поем, Поиграем и потешим - Будет маленьким царем, Царь повырастет потом... Вот ребенок засыпает На груди твоей, сестра... Слышишь, он во сне вздыхает, - Видит красный свет костра: На костер идти пора! Положи венок багряный Из удушливых углей В завитки его кудрей: Пусть он грезит в час румяный, Что на нем - венец царей... Пойте стройную стихиру: Царь отходит почивать! Песня носится по миру - Будут ангелы вздыхать, Над костром, кружа, рыдать, Тихо в сонной колыбели Успокоился царек. Девы-сестры улетели - Сизый стелется дымок, Рдеет красный уголек. Октябрь 1906

  ТИШИНА ЦВЕТЕТ Здесь тишина цветет и движет Тяжелым кораблем души, И ветер, пес послушный, лижет Чуть при'гнутые камыши. Здесь в заводь праздную желанье Свои приводит корабли. И сладко тихое незнанье О дальних ропотах земли. Здесь легким образам и думам Я отдаю стихи мои, И томным их встречают шумом Реки согласные струи. И, томно опустив ресницы, Вы, девушки, в стихах прочли, Как от страницы до страницы В даль потянули журавли. И каждый звук был вам намеком И несказа'нным каждый стих. И вы любили на широком Просторе легких рифм моих. И каждая навек узнала И не забудет никогда, Как обнимала, целовала, Как пела тихая вода. Октябрь 1906

   * * * Так окрыленно, так напевно Царевна пела о весне. И я сказал: "Смотри, царевна, Ты будешь плакать обо мне". Но руки мне легли на плечи, И прозвучало: "Нет. Прости. Возьми свой меч. Готовься к сече. Я сохраню тебя в пути. Иди, иди, вернешься молод И долгу верен своему. Я сохраню мой лед и холод, Замкнусь в хрустальном терему. И будет радость в долгих взорах, И тихо протекут года. Вкруг замка будет вечный шорох, Во рву - прозрачная вода... Да, я готова к поздней встрече, Навстречу руки протяну Тебе, несущему из сечи На острие копья - весну". Даль опустила синий полог Над замком, башней и тобой. Прости, царевна. Путь мой долог. Иду за огненной весной. Октябрь 1906

   * * * Ты можешь по траве зеленой

  Всю церковь обойти, И сесть на паперти замшёной,

  И кружево плести. Ты можешь опустить ресницы,

  Когда я прохожу, Поправить кофточку из ситца,

  Когда я погляжу. Твои глаза еще невинны,

  Как цветик голубой, И эти косы слишком длинны

  Для шляпки городской. Но ты гуляешь с красным бантом

  И семячки лущишь, Телеграфисту с желтым кантом

  Букетики даришь. И потому - ты будешь рада

  Сквозь мокрую траву Прийти в туман чужого сада,

  Когда я позову. Октябрь 1906

   * * * Ищу огней - огней попутных В твой черный, ведовско'й предел. Меж темных заводей и мутных Огромный месяц покраснел. Его двойник плывет над лесом И скоро станет золотым. Тогда - простор болотным бесам, И водяным, и лесовым. Вертлявый бес верхушкой ели Проткнет небесный золотой, И долго будут петь свирели, И стадо звякать за рекой... И дальше путь, и месяц выше, И звезды меркнут в серебре. И тихо озарились крыши В ночной деревне, на горе. Иду, и холодеют росы, И серебрятся о тебе, Всё о тебе, расплетшей косы Для друга тайного, в избе. Дай мне пахучих, душных зелий И ядом сладким заморочь, Чтоб, раз вкусив твоих веселий, Навеки помнить эту ночь. Октябрь 1906

  ПРОКЛЯТЫЙ КОЛОКОЛ Вёсны и зимы меняли убранство. Месяц по небу катился - зловещий фонарь. Вы, люди, рождались с желаньем скорей умереть,

  Страхом ночным обессилены. А над болотом - проклятый звонарь Бил и будил колокольную медь.

  Звуки летели, как филины,

  В ночное пространство.

  Колокол самый блаженный,

  Самый большой и святой, Тот, что утром скликал прихожан, По ночам расточал эти звуки. Кто рассеет болотный туман, Хоронясь за ночной темнотой?

  Чьи качают проклятые руки

  Этот колокол пленный? В час угрюмого звона я был Под стеной, средь болотной травы,

  Я узнал тебя, черный звонарь,

  Но не мне укротить твою медь!

  Я в туманах бродил. Люди спали. О, люди! Пока не пробудитесь вы, - Месяц будет вам - красный, зловещий фонарь,

  Страшный колокол будет вам петь! 7 ноября 1906

   * * * О жизни, догоревшей в хоре На темном клиросе твоем. О Деве с тайной в светлом взоре Над осиянным алтарем. О томных девушках у двери, Где вечный сумрак и хвала. О дальной Мэри, светлой Мэри, В чьих взорах - свет, в чьих косах - мгла. Ты дремлешь, боже, на иконе, В дыму кадильниц голубых. Я пред тобою, на амвоне, Я - сумрак улиц городских. Со мной весна в твой храм вступила, Она со мной обручена. Я - голубой, как дым кадила, Она - туманная весна. И мы под сводом веем, веем, Мы стелемся над алтарем, Мы над народом чары деем И Мэри светлую поем. И девушки у темной двери, На всех ступенях алтаря - Как засветлевшая от Мэри Передзакатная заря. И чей-то душный, тонкий волос Скользит и веет вкруг лица, И на амвоне женский голос Поет о Мэри без конца. О розах над ее иконой, Где вечный сумрак и хвала, О деве дальней, благосклонной, В чьих взорах - свет, в чьих косах - мгла. Ноябрь 1906

   * * * В синем небе, в темной глуби Над собором - тишина. Мы одну и ту же любим, Легковейная весна. Как согласны мы мечтами, Благосклонная весна! Не шелками, не речами Покорила нас она. Удивленными очами Мы с тобой покорены, Над округлыми плечами Косы в узел сплетены. Эта девушка узнала Чары легкие весны, Мгла весенняя сплетала Ей задумчивые сны. Опустила покрывало, Руки нежные сплела, Тонкой стан заколдовала, В храм вечерний привела, Обняла девичьи плечи, Поднялась в колокола, Погасила в храме свечи, Осенила купола, И за девушкой - далече В синих улицах - весна, Смолкли звоны, стихли речи, Кротко молится она... В синем небе, в темной глуби Над собором - тишина. Мы с тобой так нежно любим, Тиховейная весна! Ноябрь 1906

   БАЛАГАН Ну, старая кляча, пойдем ломать своего Шекспира! Кин Над черной слякотью дороги Не поднимается туман. Везут, покряхтывая, дроги Мой полинялый балаган. Лицо дневное Арлекина Еще бледней, чем лик Пьеро. И в угол прячет Коломбина Лохмотья, сшитые пестро... Тащитесь, траурные клячи! Актеры, правьте ремесло, Чтобы от истины ходячей Всем стало больно и светло! В тайник души проникла плесень, Но надо плакать, петь, идти, Чтоб в рай моих заморских песен Открылись торные пути. Ноябрь 1906

  * * * Твоя гроза меня умчала И опрокинула меня. И надо мною тихо встала Синь умирающего дня. Я на земле грозою смятый И опрокинутый лежу. И слышу дальние раскаты, И вижу радуги межу. Взойду по ней, по семицветной И незапятнанной стезе - С улыбкой тихой и приветной Смотреть в глаза твоей грозе. Ноябрь 1906

   * * * В час глухой разлуки с морем, С тихо ропщущим прибоем, С отуманенною далью - Мы одни, с великим горем, Седины' свои закроем Белым саваном - печалью. Протекут еще мгновенья, Канут в темные века. Будут новые виденья, Будет старая тоска. И, в печальный саван кроясь, Предаваясь тайно горю, Не увидим мы тогда, - Как горит твой млечный пояс! Как летит к родному морю Серебристая звезда! Ноябрь 1906

  

  * * * Со'львейг! О, Со'львейг! О, Солнечный Путь! Дай мне вздохнуть, освежить мою грудь! В темных провалах, где дышит гроза, Вижу зеленые злые глаза. Ты ли глядишь, иль старуха - сова? Чьи раздаются во мраке слова? Чей ослепительный плащ на лету Путь открывает в твою высоту? Знаю - в горах распевают рога, Волей твоей зацветают луга. Дай отдохнуть на уступе скалы! Дай расколоть это зеркало мглы! Чтобы лохматые тролли, визжа, Вниз сорвались, как потоки дождя, Чтоб над омытой душой в вышине День золотой был всерадостен мне! Декабрь 1906

  * * * В серебре росы трава. Холодна ты, не жива. Слышишь нежные слова? Я склонился. Улыбнись. Я прошу тебя: очнись. Месяц залил светом высь. Вдалеке поют ручьи. Руки белые твои - Две холодные змеи. Шевельни смолистый злак. Ты открой твой мертвый зрак. Ты подай мне тихий знак. Декабрь 1906

   УСТАЛОСТЬ Кому назначен темный жребий, Над тем не властен хоровод. Он, как звезда, утонет в небе, И новая звезда взойдет. И краток путь средь долгой ночи, Друзья, близка ночная твердь! И даже рифмы нет короче Глухой, крылатой рифмы: смерть. И есть ланит живая алость, Печаль свиданий и разлук... Но есть паденье, и усталость, И торжество предсмертных мук. 14 февраля 1907

   * * * Придут незаметные белые ночи. И душу вытравят белым светом. И бессонные птицы выклюют очи. И буду ждать я с лицом воздетым, Я буду мертвый - с лицом подъятым. Придет, кто больше на свете любит: В мертвые губы меня поцелует, Закроет меня благовонным платом. Придут другие, разрыхлят глыбы, Зароют, - уйдут беспокойно прочь: Они обо мне помолиться могли бы, Да вот - помешала белая ночь! 18 марта 1907

   * * * Зачатый в ночь, я в ночь рожден,

  И вскрикнул я, прозрев: Так тяжек матери был стон,

  Так черен ночи зев. Когда же сумрак поредел,

  Унылый день повлек Клубок однообразных дел,

  Безрадостный клубок. Что быть должно - то быть должно,

  Так пела с детских лет Шарманка в низкое окно,

  И вот - я стал поэт. Влюбленность расцвела в кудрях

  И в ранней грусти глаз. И был я в розовых цепях

  У женщин много раз. И всё, как быть должно, пошло:

  Любовь, стихи, тоска; Всё приняла в свое русло

  Спокойная река. Как ночь слепа, так я был слеп,

  И думал жить слепой... Но раз открыли темный склеп,

  Сказали: Бог с тобой. В ту ночь был белый ледоход,

  Разлив осенних вод. Я думал: "Вот, река идет".

  И я пошел вперед. В ту ночь река во мгле была,

  И в ночь и в темноту Та - незнакомая - пришла

  И встала на мосту. Она была - живой костер

  Из снега и вина. Кто раз взглянул в желанный взор,

  Тот знает, кто она. И тихо за руку взяла

  И глянула в лицо. И маску белую дала

  И светлое кольцо. "Довольно жить, оставь слова,

  Я, как метель, звонка, Иною жизнию жива,

  Иным огнем ярка". Она зовет. Она мани'т.

  В снегах земля и твердь. Что' мне поет? Что' мне звенит?

  Иная жизнь? Глухая смерть? 12 апреля 1907

   * * * С каждой весною пути мои круче,

  Мертвенней сумрак очей. С каждой весною ясней и певучей

  Таинства белых ночей. Месяц ладью опрокинул в последней

  Бледной могиле, - и вот Стертые лица и пьяные бредни...

  Карты... Цыганка поет. Смехом волнуемый черным и громким,

  Был у нас пламенный лик. Свет набежал. Промелькнули потемки.

  Вот он: бесстрастен и дик. Видишь, и мне наступила на горло,

  Душит красавица ночь... Краски последние смыла и стерла...

  Что ж? Если можешь, пророчь... Ласки мои неумелы и грубы.

  Ты же - нежнее, чем май. Что же? Целуй в помертвелые губы.

  Пояс печальный снимай. 7 мая 1907

   ДЕВУШКЕ Ты перед ним - что стебель гибкий, Он пред тобой - что лютый зверь. Не соблазняй его улыбкой, Молчи, когда стучится в дверь. А если он ворвется силой, За дверью стань и стереги: Успеешь - в горнице немилой Сухие стены подожги. А если близок час позорный, Ты повернись лицом к углу, Свяжи узлом платок свой черный И в черный узел спрячь иглу. И пусть игла твоя вонзится В ладони грубые, когда В его руках ты будешь биться, Крича от боли и стыда... И пусть в угаре страсти грубой Он не запомнит, сгоряча, Твои оттиснутые зубы Г