Андреевский Сергей Аркадьевич - Стихотворения

  

  

   С. А. Андреевский

  

  

  

   Стихотворения --------------------------------------

  Поэты 1880-1890-х годов.

  Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание

  Л., "Советский писатель".

  Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания

  Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой

  OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

  

  

  

  

  Содержание

  Биографическая справка

  203. Вопль

  204. Счастье

  205. "Много птичек скрылось..."

  206. "Не повторяй, что радости превратны..."

  207. "Я вспомнил детские года..."

  208. "В начале жизненной дороги..."

  209. "Неуловимая минутная отрада..."

  210. Эхо (Из Ф. Коппе)

  211. Мрак

  212. Петропавловская крепость

  213. Пигмей

  214. "Оглянись: эти ровные дни..."

  215. "Грустно! Поникли усталые руки..."

  216. Dolorosa

  217. Раскопки

  218. Май

  219. "Нельзя в душе уврачевать..."

  220. Кончина Тургенева

  221. "От милых строк, начертанных небрежно..."

  222. "Я ревнив к этой зелени нежной..."

  223. "Еду в сумерки: зимняя тишь..."

  224. На крыше конного вагона

  225. Мадригал ("Склоняюсь пред тобой, как робкий богомолец...")

  226. Мимо возрастов

  227. Укор

  228. "Сказал бы ей... но поневоле..."

  229. Отрывок ("Чудесный вечер... Мы уселись группой...")

  230. "Не отрывай пленительной руки..."

  231. "Когда поэт скорбит в напевах заунывных..."

  Сергей Аркадьевич Андреевский родился 29 декабря 1847 года в селе Александровка Славяносербского уезда Екатеринославской губернии. Отец его, Аркадий Степанович Андреевский, {В своей автобиографии, говоря об отце, Андреевский упомянул о том, "что единственное произведение... отца - фельетон "Пятигорск", в котором появилось первое известие о смерти Лермонтова, отмечено Белинским (Соч. Белинского, т. V, стр. 347)". - ПД.} был председателем Екатеринославской казенной палаты; мать, Вера Николаевна, рожденная Герсеванова, принадлежала к родовитой и влиятельной по своим связям дворянской фамилии.

  До девяти лет Андреевский жил на попечении своей прабабушки в большом барском доме, стоявшем на берегу Донца, в живописном селе Верхняя Гора, недалеко от Луганска. В доме было много дворни из крепостных - дворецкий, ключник, староста, нянька, прачка, булочница, птичница, коровница и т. п. Андреевский в раннем детстве застал еще нетронутый крепостной быт с его характерным колоритом.

  Свою семью - отца, мать, сестру и братьев - Андреевский впервые увидел лишь при поступлении в Екатеринославскую гимназию. После окончания гимназического курса он, по решению отца, поступил на юридический факультет Харьковского университета. Студенческие годы Андреевского совпали с полосой общественного подъема 60-х годов, широким распространением просветительских идей в среде университетской молодежи. Андреевский писал впоследствии в "Книге о смерти": "Всюду царствовали "положительное знание" и "материя". И мне было до слез жалко моего единого бога с его простым сотворением мира, с его незабвенными Адамом и Евой и первыми "земледельцами"... А кроме того, еще совсем недавно: Гете, вопрошавший "всесильного духа", Байрон, грозивший небу, Пушкин, гармоничный, пылкий, душевный и глубокий, Лермонтов с его "Демоном", с его взыванием к облакам и звездам, - куда же все это девалось!.." {С. А. Андреевский, Книга о смерти (Мысли и воспоминания), Л., 1924, с. 116-117.} В письме от 24 мая 1886 года к С. А. Венгерову Андреевский отметил, что он окончил университетский курс в 1869 году, "в самый разгар писаревского влияния", которое надолго отбросило его "от прежних литературных кумиров". {ПД.}

  В 1870 году Андреевский начал службу по судебному ведомству и назначен следователем в Карачев. В том же году, вопреки желанию своей властной матери, он женился на любимой девушке из бедного семейства и совершенно лишился материальной поддержки со стороны родителей.

  При содействии А. Ф. Кони, с которым близко сошелся Андреевский, он поступил на должность товарища прокурора окружного суда сначала в Казани, а потом в Петербурге. В столичной прокуратуре тогда было немало блестящих имен, и "между ними, - отмечает А. Ф. Кони, - видное место занимал и Андреевский". {А. Ф. Кони, С. А. Андреевский (По личным воспоминаниям).- В кн.: С. А. Андреевский, Книга о смерти (Мысли и воспоминания), Л., 1924, с. 11.}

  В 1878 году успешно начатая карьера Андреевского-прокурора оборвалась из-за его отказа выступить обвинителем по делу Веры Засулич, стрелявшей в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова. Условием своего выступления на суде Андреевский ставил осуждение некоторых беззаконных распоряжений Трепова, а также выяснение политических мотивов совершенного против него акта. В такой постановке обвинения молодому прокурору, было отказано, а после оправдания Веры Засулич судом присяжных Андреевский был уволен от должности прокурора и перешел в сословие адвокатов. Адвокатской деятельностью Андреевский занимался много лет и завоевал себе репутацию талантливого юриста, владеющего всеми тонкостями психологически мотивированной защиты. Книга С. А. Андреевского "Защитительные речи" (1891) в свое время пользовалась успехом не только в судейском мире и выдержала пять изданий (последнее - "Драмы жизни", Пг., 1916). Собрание речей Андреевского ценил, например, А. П. Чехов: "Для меня речи таких юристов, как Вы, Кони и др., представляют двоякий интерес. В них я ищу, во-первых, художественных достоинств, искусства и, во-вторых, того, что имеет научное или судебно-практическое значение". {А. П. Чехов, Собрание сочинений, т. 11, М., 1956, с. 544.} Кстати, в том же письме А. П. Чехов упомянул и сборник стихотворений Андреевского, который он прочел с большим удовольствием. "Стихи Ваши целое лето лежали у меня на круглом столе, и их читали целое лето я и все, кому случалось подходить к оному столу". {А. П. Чехов, Собрание сочинений, т. II, М., 1956, с. 543.}

  Видимо, речи Андреевского понравились А. П. Чехову несколько больше, чем его стихи; во всяком случае он отозвался о них с большим воодушевлением.

  По собственному признанию Андреевского, до тридцати лет он не написал ни одного стихотворения. Первыми его "упражнениями в рифме" был перевод "Ночей" Альфреда Мюссе, затем Андреевский написал несколько оригинальных стихотворений и, неожиданно для себя, решил переложить стихами отрывок Тургенева "Довольно". "Переложение тургеневского "Довольно" на стихи есть, конечно, дерзость, - писал потом Андреевский, - но дерзость идолопоклонника. Я восхищался этим отрывком еще в детстве и уже тогда подслушал в его прозе какой-то особый, скрытый ритм". {С. Андреевский, Стихотворения. 1878-1887, изд. 2, СПб., 1898, с. V-VI.} Стихотворная вариация Андреевского на тему "Довольно" стала известна Тургеневу, он отметил, что стихи эти "большей частью очень звучны и красивы - у г-на Андреевского несомненный талант", однако просил не печатать переложение, поскольку в оригинале были выражены когда-то слишком личные, субъективные чувства и воспоминания, меньше всего предназначенные для публики. "Мне было бы жутко, - заключал Тургенев, - если б все это опять всплыло наружу. Да и в самом г. Андреевском настолько собственного фонда, что ему не для чего занимать у других и писать комментарии на чужие темы". {И. С. Тургенев, Письма, т. 12, М.-Л., 1966, с. 322.} Просьба Тургенева была исполнена. {И. С. Тургенев, Письма, т. 12, М.-Л., 1966, с. 322.} В письме к М. М. Стасюлевичу в 1878 году он еще раз отметил молодого поэта и просил сообщить Андреевскому от своего имени, что "при его таланте ему непременно следует продолжать свою стихотворную деятельность". {И. С. Тургенев, Письма, т. 12, с. 327.}

  Андреевский исполнил этот завет лишь отчасти: профессиональным литератором он не стал, но продолжал свою стихотворную, а также критическую деятельность, совмещая ее с активной судебной практикой.

  На всю жизнь Андреевский сохранил двойственное отношение к миру, сочетавшее общественную активность универсанта-шестидесятника и философский пессимизм, настроения тоски и разочарования, особенно характерные для русского общества конца 70-х - начала 80-х годов. В темную посленекрасовскую пору русской поэзии эти настроения получили определенный общественный резонанс, и безнадежно-меланхолическая лирика Андреевского была воспринята современниками как эхо унылого времени.

  

  

   "Но где укрыться? Мир - могила.

  

  

   Мне жизнь бесцельная постыла.

  

  

   Где прежний блеск, и шум, и рай?"

  

  

   Сказало эхо: "Умирай!" Эти строки, переведенные Андреевским из Франсуа Коппе, точно соответствовали его собственному умонастроению.

  В августе 1881 года, вскоре после убийства Александра II и казни первомартовцев,

  Андреевский

  написал политическое стихотворение "Петропавловская крепость", в котором подводится общий безнадежный итог кровавого "турнира" между самодержавием и его противниками. Стихотворение это ни при каких обстоятельствах в то время не могло быть напечатано, и автор читал его в узком кругу друзей и доверенных лиц. Прямые знаки политической современности, отчетливо сказавшиеся в стихотворении "Петропавловская крепость", в лирике Андреевского, как правило, отсутствуют, но ее философское и эмоциональное содержание целиком определяется политической и духовной атмосферой 80-х годов.

  Оригинальные и переводные стихотворения Андреевского, печатавшиеся с конца 70-х годов в "Вестнике Европы", "Деле" и других журналах, обратили на него внимание читателей и критики. Однако лишь в 1886 году, после больших колебаний и сомнений, С. А. Андреевский решился выпустить первый сборник своих стихотворений ("Стихотворения. 1878-1885", Пб., 1886), по существу единственный в его поэтической биографии.

  Еще до выхода в свет первого сборника стихотворений Андреевского его имя упоминалось в общих обзорах новейшей русской поэзии, среди которых самим поэтом в автобиографии был отмечен очерк В. Чуйко, вошедший в его книгу "Современная русская поэзия в ее представителях" (Пб., 1885). Появление сборника вызвало довольно многочисленные отзывы в печати. {"Вестник Европы", 1886, No 3; "Северный вестник", 1886, No 8; "Новости", 1886, 29 января; "Новое время", 1886, 6 февраля; "Новь", 1886, 15 февраля; "Живописное обозрение", 1886, 16 марта, и др.} Несколько позднее С. А. Венгеров следующим образом охарактеризовал эти критические отклики: "Критика встретила "Стихотворения" А<ндреевского> довольно сдержанно, но отвела, однако же, автору их видное место в ряду современных поэтов". {С. А. Венгеров, Критико-биографический словарь русских писателей и ученых, т. 1, Пб., 1889, с. 546.}

  В предисловии ко второму изданию этого сборника (1898) Андреевский признавался: "Вот уже десять лет я не пишу стихов и никогда более к ним не возвращусь". Очевидно, сам автор сознавал, что время его поэзии миновало. {По поводу этого предисловия едко иронизировал в своей статье П. Ф. Якубович, охарактеризовав Андреевского как певца "изящных чувств и приличных мыслей", как поэта с "неглубокой, чисто салонной меланхолией и внешним, опять-таки чисто салонным изяществом" ("Русское богатство", 1898, No 1, отд. "Новые книги", с. 38).}

  Не меньший интерес, чем стихи, представляют литературные очерки и статьи Андреевского о русских писателях (Баратынском, Достоевском, Гаршине, Некрасове, Лермонтове, Льве Толстом), собранные в книге "Литературные чтения" (Пб., 1891). Эти статьи были произведениями оратора и критика одновременно, так как возникали в результате серии докладов и лекций, прочитанных в разных публичных собраниях и на заседаниях "Литературно-драматического общества" в Петербурге. Постоянными оппонентами Андреевского в этих чтениях были Я. П. Полонский, К. К. Случевский, Д. С. Мережковский. В своей нашумевшей книге "О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы" Мережковский оценил критические этюды Андреевского выше его поэтических произведений: "В его стихотворениях есть иногда женственная прелесть и грация, но все-таки он более самостоятельный и оригинальный художник в своих критических работах. Его превосходные монографии русских писателей - Тургенева, Лермонтова, Баратынского, Некрасова, Достоевского - похожи на портреты, набросанные быстрыми, воздушно-легкими штрихами карандаша, но удивительные по живому сходству с оригиналом, изящной простоте и проникновению в личность писателя". {Д. С. Мережковский, О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы, Пб., 1893, с. 94-95.} Свои "Литературные очерки" в третьем и четвертом изданиях (1902 и 1913) Андреевский дополнил новыми работами. Среди его статей выделяется этюд о "Братьях Карамазовых" (1891), написанный ранее известной книги В. В. Розанова о том же романе и повлиявший на многих авторов, писавших о Достоевском.

  Сформировавшийся в 80-е годы и близкий во многом по своему умонастроению новым поэтам, Андреевский, однако, не разделял их формальных исканий. Андреевскому принадлежит, в частности, довольно резкая статья "Вырождение рифмы (Заметки о современной поэзии)", весьма скептически оценивающая реформу русского стиха, предпринятую после Некрасова. Не случайно с ответом на эту статью выступил Валерий Брюсов, решительно отклонивший упреки Андреевского в том, что "новые поэты" хотят "растрепать романтический стих". "Он заявляет о смерти стиха вообще, - возражал Брюсов, - так как иного стиха и представить себе не может". {Валерий Брюсов, Ответ г. Андреевскому. - "Мир искусства", 1901, No 5, с. 247. С этой статьей Андреевского пространно полемизировал и Н. Михайловский (см.: "...г. Андреевский, вырождение рифмы и "Мир искусства". Поэт, критик и оратор. - "Русское богатство", 1901, No 9, с. 21-43).}

  Скончался Андреевский от воспаления легких 9 ноября 1919 года в своей петроградской квартире.

  В 1924 году была издана "Книга о смерти" Андреевского (подготовленная к печати А. Ф. Кони), прихотливо соединяющая воспоминания о детстве и юности с пессимистическими размышлениями о бренности всего живого.

  

  

  

  

  203. ВОПЛЬ

  

  

   Куда бежать? В какой дали

  

  

   Укрыться мне от злого горя?

  

  

   Оно пространнее земли

  

  

  

   И глубже моря!

  

  

   Где стану жить? В какой тиши

  

  

   На мир светлее глянут очи?

  

  

   Угрюмый мрак моей души

  

  

  

   Чернее ночи.

  

  

   Зачем, зачем ничья рука

  

  

   Не поразит меня? Поверьте,

  

  

   Моя безумная тоска

  

  

  

   Страшнее смерти!

  

  

   <1878>

  

  

  

   204. СЧАСТЬЕ

  

  

   О, не теряй на счастье упованья!

  

  

   Пускай судьба его таит, -

  

  

   Но, верь, в лучах небесного сиянья

  

  

   Оно нежданно прилетит.

  

  

   Ни ропот слез, ни жар твоих молений

  

  

   Его не вызвали на путь,

  

  

   Но разогнать печаль твоих сомнений

  

  

   Оно должно когда-нибудь!

  

  

   Иди за ним с надеждой терпеливой,

  

  

   Оно блеснет издалека,

  

  

   Как свет зари, как радуга над нивой,

  

  

   Как в темной зелени река.

  

  

   Оно со звезд падет росой алмазной,

  

  

   Дождем сольется с облаков;

  

  

   Среди утрат и скорби неотвязной

  

  

   К его лобзанью будь готов.

  

  

   Когда в песках томительной пустыни

  

  

   Судьба сметет его следы,

  

  

   Оно, шутя, в безжизненной равнине

  

  

   Воздвигнет райские сады.

  

  

   Под сводом ли удушливой темницы

  

  

   Надежда крылья разобьет -

  

  

   Оно, как тень залетной голубицы,

  

  

   В душе унылой промелькнет.

  

  

   Когда его ты в юности не встретил -

  

  

   Узнаешь в зрелые года:

  

  

   Его приход не меньше будет светел,

  

  

   Не будет поздним никогда!

  

  

   Оно прольет по жилам опьяненье

  

  

   У старца, чуждого мечтам,

  

  

   И может дать в предсмертные мгновенья

  

  

   Блаженство стынущим устам!

  

  

   <1878>

  

  

  

  

   205

  

  

  

  Много птичек скрылось,

  

  

  

   Лилий - отцвело,

  

  

  

  Звездочек - скатилось,

  

  

  

   Тучек - уплыло;

  

  

  

  Много вод кипучих

  

  

  

   В бездну унеслось,

  

  

  

  Много струн певучих

  

  

  

   В сердце порвалось!

  

  

  

  <1878>

  

  

  

  

   206

  

  

  Не повторяй, что радости превратны

  

  

   И кратковременны мечты:

  

  

   Беспечным детям суеты

  

  

   Слова печали непонятны.

  

  

  

  Нас тешит мир,

  

  

  

  Как шумный пир,

  

   Где ярко светит газ, и женщины смеются,

  

  

   И звуки вальса раздаются.

  

   Пускай немая ночь, за мраморной стеной,

  

  

   Черна, как траур погребальный:

  

  

   Не заразится воздух бальный

  

  

   Ее безжизненною тьмой.

  

   Взгляни: тяжелый штоф, и тюль, и кружева

  

  

   На окнах складками повисли, -

  

  

   Мы гоним сумрачные мысли,

  

  

   В нас жажда счастия жива!

  

   Иди с своей тоской, задумчивый пророк,

  

  

   В лесные дебри и в пустыни,

  

  

   Где, в созерцании святыни,

  

  

   Ты будешь вечно одинок.

  

   Там речи дальних звезд отшельникам понятны,

  

  

   Там тихо падают листы,

  

   Там будешь повторять, что радости превратны

  

  

   И кратковременны мечты...

  

   <1878>

  

  

  

  

   207

  

  

   Я вспомнил детские года...

  

  

   Понять их сердце не сумело,

  

  

   И всё, что прежде в нем горело,

  

  

   В нем не оставило следа.

  

  

   Я вспомнил детские черты...

  

  

   Куда ты, время, их девало?

  

  

   Как сном навеянной мечты,

  

  

   Улыбки ласковой не стало.

  

  

   Скажи, дитя: где голос твой?

  

  

   Где нежно сотканное тело?

  

  

   Увы! Мы чуждые с тобой,

  

  

   Ты отделилось... улетело.

  

  

   Желал бы, о тебе горюя,

  

  

   Пойти оплакивать твой след, -

  

  

   Твоей гробницы не найду я:

  

  

   Тебя нигде на свете нет!

  

  

   Что смерть убьет - над тем могила

  

  

   Отраду горести дает;

  

  

   Что море жизни унесет -

  

  

   То будто вовсе и не жило.

  

  

   <1878>

  

  

  

  

   208

  

  

   В начале жизненной дороги

  

  

   Я знал неясные тревоги.

  

  

   Я видел много милых снов

  

  

   В тени сиреневых кустов.

  

  

   Когда в саду цвели жасмины,

  

  

   Я волновался без причины.

  

  

   О чем при звездах, по ночам,

  

  

   Я слезы лил - не знаю сам.

  

  

   И нынче также, дни и годы,

  

  

   При вое зимней непогоды,

  

  

   При летнем солнце и весной,

  

  

   В тени сирени молодой,

  

  

   Я часто слезы проливаю, -

  

  

   Но слез, увы! причину знаю...

  

  

   <1879>

  

  

  

  

   209

  

  

  Неуловимая минутная отрада,

  

  

  Коварная, как блеск изменчивого взгляда,

  

  

  Мне греет иногда безжизненную грудь

  

  

  И к счастью прошлому указывает путь:

  

  

  Как искорки, горят в душе воспоминанья -

  

  

  Минувшая любовь, отжившие желанья

  

  

  Слетают чередой, в туманном полусне,

  

  

  Тревожат радости, застывшие во мне.

  

  

  В обманчивом бреду я сердцем оживаю

  

  

  И старой песне в лад - аккордом отвечаю,

  

  

  И, кажется, ловлю, сквозь дальний сумрак лет,

  

  

  Заглохшего огня мерцающий просвет, -

  

  

  Но вскоре, отрезвясь, я снова каменею

  

  

  И силы юных чувств постигнуть не умею.

  

  

  <1879>

  

  

  

  

  210. ЭХО

  

  

  

   Из Ф. Коппе

  

  

   Я громко сетовал в пустыне:

  

  

   "Кто будет близок мне отныне,

  

  

   Как были близки сердцу вы?"

  

  

   Мне эхо вторило: "Увы!"

  

  

   "Как буду жить больной и скучный,

  

  

   Томим печалью неотлучной

  

  

   И рядом горестных годин?

  

  

   Мне эхо вторило: "Один!"

  

  

   "Но где укрыться? Мир - могила.

  

  

   Мне жизнь бесцельная постыла.

  

  

   Где прежний блеск, и шум, и рай?"

  

  

   Сказало эхо: "Умирай!"

  

  

   <1879>

  

  

  

  

  211. МРАК

  

  

  

  

  

   Без божества, без вдохновенья,

  

  

  

  

  

   Без слез, без жизни, без любви.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Пушкин

  

  

  

  

   Поэт

  

  

   Из долгих, долгих наблюдений

  

  

   Я вынес горестный урок,

  

  

   Что нет завидных назначений

  

  

   И нет заманчивых дорог.

  

  

   В душе - пустыня, в сердце - холод,

  

  

   И нынче скучно, как вчера,

  

  

   И мысли давит мне хандра

  

  

   Тяжеловесная, как молот!

  

  

   Ни развлеченье, ни покой,

  

  

   Ни встречи с чернью деловитой,

  

  

   Средь шума жизни городской,

  

  

   Не служат больше мне защитой:

  

  

   Тоска всесильна надо мной!

  

  

   Приди, мой гений темнокрылый

  

  

   С печальным взором умных глаз;

  

  

   Мне по душе твой вид унылый

  

  

   И твой таинственный рассказ.

  

  

   Ты мог всегда полунамеком

  

  

   В прошедшем, тусклом и далеком,

  

  

   Немое чувство оживить

  

  

   И скорбью сердце уязвить.

  

  

   Своим укором ядовитым

  

  

   Оцепененье разреши:

  

  

   Мне тяжко жить полуразбитым,

  

  

   Мне гадок сон моей души!

  

  

  

  

   Дух

  

  

   Видел я лицо немое

  

  

  

  И потухший взор:

  

  

   О блаженстве, о покое

  

  

  

  Пел угрюмый хор.

  

  

   К небесам с кадильным дымом

  

  

  

  Несся вопль сердец,

  

  

   В отчужденьи нелюдимом.

  

  

  

  Почивал мертвец.

  

  

   Весь гирляндами украшен,

  

  

  

  Но не тот, что был!

  

  

   Он для тех казался страшен,

  

  

  

  Кто его любил...

  

  

   Грудь без теплого дыханья,