Бальмонт Константин Дмитриевич - В раздвинутой дали - Книги

К. Бальмонт

В раздвинутой дали

Поэма о России

1929 --------------------------------------

Бальмонт К. Д. Избранное. Стихотворения. Переводы. Статьи

М., "Художественная литература", 1980

OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

Содержание

Уйти туда

Хочу

Надпись на коре платана

Здесь и там

Я русский

Тринадцать

Одной

Осень

Мать

Отец

Судьба

Летучий дождь

В звездной сказке

УЙТИ ТУДА

Уйти туда, где бьются струи,

В знакомый брег,

Где знал впервые поцелуи

И первый снег.

Где в первый раз взошел подснежник

На крутоем,

Где, под ногой хрустя, валежник

Пропел стихом.

Где звук жужжанья первой мухи

В конце зимы,

Как луч в дивующемся слухе,

Разъял все тьмы.

Где ярким сном былинной были

Нам громы вдруг

Молниеносно тучу взрыли,

Как черный луг.

Из тучевого луга книзу,

Решив: "Пора!",

Метнули злата в божью ризу

И серебра.

Уйти - уйти - уйти - в забвенье.

В тот вспев святой,

Уйти туда - хоть на мгновенье,

Хотя мечтой.

ХОЧУ

Хочу густого духа

Сосны, берез и елей.

Хочу, чтоб пели глухо

Взвывания метелей.

Пастух пространств небесных,

О ветер далей русских,

Как здесь устал я в тесных

Чертах запашек узких.

Давно душа устала

Не видеть, как цветками

Дрема владеет ало

Безмерными лугами.

Пойти по косогору,

Рекою многоводной,

Молиться водам, бору,

Земле, ни с чем не сходной.

Узнай все страны в мире,

Измерь пути морские,

Но нет вольней и шире,

Но нет нежней - России.

Все славы - мне погудки.

В них душно мне и вязко.

Родные незабудки -

Единственная сказка.

Ребячьи мне игрушки -

Красоты, что не наши.

Напев родной кукушки -

Вино бездонной чаши.

Уютной, ветхой няни

Поет жужжанье прялки.

Цветут в лесном тумане

Ночные нам фиалки.

От севера до юга,

С востока до заката -

Икона пашни, луга,

Церковность аромата.

Пасхальной ночи верба -

Раскрывшаяся тайна,

Восстанье из ущерба

Для жизни, что бескрайна.

Лишь тот, кто знал морозы

И вьюжное круженье,

Войдет в такие грозы,

Где громы - откровенье.

Лишь нами - нами - нами

Постигнуто в пустыне,

Как петь колоколами

От века и доныне.

Кто жаждет благолепий,

В чьем сердце звучны хоры,

Тому - от бога - степи,

Ему - леса и горы.

Хочу моей долины

И волей сердца знаю,

Что путь мой соколиный -

К Единственному Краю.

НАДПИСЬ НА КОРЕ ПЛАТАНА

Платан, закатный брат чинара,

Что ведал всполох наших дней,

Когда была полнее чара

И кахетинское пьяней.

Ты в Капбретоне знаменито

Простер шатром свою листву.

Но помню дальнего джигита

И мыслью о моем живу.

Мое - кинжал, копье и пушки,

Набег, где пленник мой - Шамиль,

И на Кавказе - юный Пушкин,

Чей каждый возглас - наша быль.

Мое - над Пятигорском тучи

И котловина диких гор,

Певучий Лермонтов над кручей,

Поэта - с небом разговор.

Мое - средь сумрачных ущелий,

Гость солнца в Грузии, я - сам,

Моя любовь, Тамар Канчели,

Чье имя отдаю векам.

Мое - от моря и до моря

Луга, поля, и лес, и степь,

И в перезвоне, в переборе,

Та молвь, где в каждом звуке лень.

О, русский колокол и вече,

Сквозь бронзу серебра полет!

В пустыне я - лишь всклик предтечи,

Но божий сын к тебе идет.

ЗДЕСЬ И ТАМ

Здесь гулкий Париж и повторны погудки,

Хотя и на новый, но ведомый лад.

А там на черте бочагов - незабудки,

И в чаще - давнишний алкаемый клад.

Здесь вихри и рокоты слова и славы,

Но душами правит летучая мышь.

Там в пряном цветенье болотные травы,

Безбрежное поле, бездонная тишь.

Здесь в близком и в точном - расчисленный разум,

Чуть глянут провалы, он шепчет: "Засыпь".

Там стебли дурмана с их ядом и сглазом,

И стонет в болотах зловещая выпь.

Здесь вежливо холодны к бесу и к богу,

И путь по земным направляют звездам.

Молю тебя, вышний, построй мне дорогу,

Чтоб быть мне хоть мертвым в желаемом там.

Я РУССКИЙ

Я русский, я русый, я рыжий.

Под солнцем рожден и возрос.

Не ночью. Не веришь? Гляди же

В волну золотистых волос.

Я русский, я рыжий, я русый.

От моря до моря ходил.

Низал я янтарные бусы,

Я звенья ковал для кадил.

Я рыжий, я русый, я русский.

Я знаю и мудрость и бред.

Иду я - тропинкою узкой,

Приду - как широкий рассвет.

ТРИНАДЦАТЬ

Леониду Тульпе

В тайге, где дико все и хмуро,

Я видел раз на утре дней,

Над быстрым зеркалом Амура,

Тринадцать белых лебедей.

О нет, их не тринадцать было,

Их было ровно двадцать шесть.

Когда небесная есть сила,

И зеркало земное есть.

Все первого сопровождая

И соблюдая свой черед,

Свершала дружная их стая

Свой торжествующий полет.

Тринадцать цепью белокрылой

Летело в синей вышине,

Тринадцать белокрылых плыло

На сребровлажной быстрине.

Так два стремленья в крае диком

Умчалось с кликом в даль и ширь,

А солнце в пламени великом

Озолотило всю Сибирь...

Теперь, когда навек окончен

Мой жизненный июльский зной,

Я четко знаю, как утончен

Летящих душ полет двойной.

ОДНОЙ

Чую, сердце так много любило,

Это сердце терзалось так много,

Что и в нем умаляется сила

И не знаю, дойду ли до бога.

Мне одно с полнотой не безвестно,

Что до Черного нет мне дороги,

Мне и в юности было с ним тесно,

И в степях размышлял я о боге.

Гайдамак необузданной мысли,

Я метался по дикому полю.

И в лазури лампады повисли,

В безрассудную глянули долю.

До какой бы ни мчался я грани

И в какое б ни ринулся место,

Мне Звезда засвечалась в тумане,

Весь я помнил, что видит Невеста.

Отшумели, как в сказке, погони,

Больше нет мне вспененного бега.

Где мои распаленные кони?

У какого далекого брега?

По желанным пройду ли я странам?

Под пророческим буду ли древом?

По моим задремавшим курганам

Только ветер летает с напевом,

И вращенье созвездий небесных

Подтверждает с небесного ската,

Что в скитаньях моих повсеместных

Лишь к Одной я желаю возврата.

ОСЕНЬ

Я кликнул в поле. Глухое поле

Перекликалось со мной на воле.

А в выси мчались, своей долиной,

Полет гусиный и журавлиный.

Там кто-то сильный, ударя в бубны,

Раскинул свисты и голос трубный.

И кто-то светлый раздвинул тучи,

Чтоб треугольник принять летучий,

Кричали птицы к своим пустыням,

Прощаясь с летом, серея в синем.

А я остался в осенней доле,

На сжатом, смятом, бесплодном поле.

МАТЬ

Птицебыстрая, как я,

И еще быстрее.

В ней был вспевный звон ручья

И всегда затея.

Чуть ушла в расцветный сад,

С нею я, ребенок,

Вот уж в дом пришла назад,

Целый дом ей звонок.

Утром, чуть в лугах светло,

Мне еще так спится,

А она, вскочив в седло,

На коне умчится.

Бродят светы по заре,

Чада ночи древней.

Топот брызнул на дворе,

Он уж за деревней.

Сонной грезой счастье длю,

Чуть дрожат ресницы.

"Ах, как маму я люблю,

Сад наш - сад жар-птицы!"

Долгий, краткий ли тот срок,

Сны всегда - обновы,

А к крыльцу уж - цок-цок-цок,

Скок и цок подковы.

Вся разметана, свежа,

Все в ней - воскресенье.

Разве только у стрижа

Столько нетерпенья.

"Ты куда же в эту рань,

Мама, уезжала?"

В губы чмок - и мне, как дань,

Ландышей немало.

"Ну, скорее день встречай",

Я бегу веселый.

Как хорош душистый чай,

На сирени пчелы.

Мать веселия полна,

Шутками прекрасна.

С ней всегда была весна

Для зимы опасна.

Только вздумаешь взгрустнуть, -

У нее лекарство:

Мысль послать в лучистый путь,

В радостное царство.

"Ты чего там приуныл?

Морщить лоб свой рано".

И смеется, смех тот мил,

Плещет фортепьяно.

Знал я в ранних тех мечтах,

Как без слов любовен

Храмовой ручьистый Бах,

Вещий дуб Бетховен,

Как возносит в высоту,

Уводя из плена,

Шуман, нежащий мечту,

Лунный взлет Шопена.

Как пленительно тонуть

В Моцарте и Глюке.

И обнять кого-нибудь

Странно жаждут руки.

Как в родную старину

Мчит певучий Глинка.

С ними к творческому сну

Льну и я, былинка.

Сладко в память заглянуть,

В глубь такой криницы,

Где подводный виден путь