Байрон Джордж Гордон - Корсар - Книги

Джордж Гордон Байрон

Корсар

Перевод А. И. Оношкович-Яцыны

Джордж Гордон Байрон. Избранное

Государственное издательство детской литературы Министерства

Просвещения РСФСР

М., 1951

I suoi pensieri in lui dormir non ponno.

Tasso, Gerusalemme Liberrata, canto X *.

* В одном вожде заснуть не могут думы.

Т. Тассо, Освобожденный Иерусалим, песнь X.

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

...nessun maggior dolore,

Che ricordarsi del tempo felice

Nella miseria...

Dante, Inferno, V. 121-123 *.

* ...Тот страждет высшей мукой,

Кто радостные помнит времена

В несчастии...

Данте, Ад, V, 121-123.

"Над бурной далью темносиних вод

Царит наш вольный, беспокойный род;

Везде, где ветер, где волна кругом, -

Держава наша, наш свободный дом!

Владеньям нашим нет нигде границ,

Пред нашим флагом все склонились ниц.

Вся наша жизнь - кипение борьбы

И радость переменчивой судьбы.

Кто знает?.. нет, не похотливый раб,

Изнежен роскошью и духом слаб,

Не честолюбец, жаждущий утех,

Чей сон не крепок, чей не весел смех.

Кто знает, как не тот, кто ликовал,

Встречая грудью разъяренный вал,

Волненье чувств, горячей крови ток,

Знакомый всем скитальцам без дорог?

То чувство делает прекрасным бой,

Опасность - упоительной игрой.

Где трусу - страх, ему - высокий взлет,

Где слабый гибнет, там оно живет,

Живет, в груди взволнованной родив

Надежд и вдохновения прилив.

Коль недруг гибнет - гибель не страшна,

Хоть и скучнее отдыха она.

Мы взяли жизнь - иди же, смерть, сюда!

Что кончится - болезнь или вражда?

Пусть тот, кто, немощью пленен, живет,

Лелея хворь свою из года в год,

Трясясь в жару, считая каждый вздох.

Ему - постель, а нам - зеленый мох.

Он испускает дух за часом час,

Наш дух мгновенно покидает нас.

Пусть ждет его богатый саркофаг

И льстит его костям исконный враг.

У нас скупые слезы - не обман,

Когда хоронит наших океан.

На пиршествах о нас идет рассказ,

И красный кубок ходит в память нас.

Герои над добычей в час побед

Припомнят тех, кого уж больше нет,

Сказав - и омрачится блеск их глаз:

"Как тот, кто пал, смеялся бы сейчас!"

Такая речь звучала до утра

На острове Пиратов вкруг костра.

От слов таких шел трепет между скал,

Их звук, как песня, для бойцов звучал!

На золотом песке они сидят,

Кинжалы точат, мечут банк, едят

И смотрят, взяв оружие свое,

На тусклое от крови лезвие.

Кто чинит лодку - руль или весло,

Кто бродит в думах, опустив чело;

Кто поусердней, ловит птиц в силки

Иль сушит сеть и правит поплавки;

Впиваясь взором в сумрак голубой,

Ждут дальних парусов, несущих бой;

Ведут делам давно минувшим счет,

Гадают, где-то их удача ждет.

У них есть вождь. Добычу делит он,

Никто из них не будет обделен.

Но кто же этот вождь? Известно им,

Что он прославлен и неустрашим.

Повелевает он, и сух приказ,

Но безошибочны рука и глаз.

Не делит с ними он веселый смех -

Ему прощают мрачность за успех.

Его не радует стаканов звон,

Ни разу кубка не пригубил он,

Но и простой еды его зато

Не захотел отведать бы никто.

Коренья, черный хлеб, глоток воды,

А летом овощи или плоды.

Такой неслыханно суровый стол

Отшельнику скорей бы подошел.

Так он лишает плоть свою забот,

Но в воздержанье дух его растет.

"Держи на берег!" Держат. "Стой!" Стоят.

"Теперь за мной!" За ним тотчас спешат.

Он их ведет, спокойный средь побед,

И все послушны, и отказа нет,

А тем, что, сомневаясь, возразят,

Ответ - два слова и надменный взгляд.

"Вон - парус! парус! Наконец борьба!

Что говорит подзорная труба?"

Знакомый парус, хоть, увы! не враг,

Высоко вьется яркокрасный флаг.

Да, это наш домой спешащий бриг.

Сильней дуй, ветер! Пусть домчится вмиг!

Он огибает мыс, в родной залив

Влетает, брызгами себя покрыв,

Стремительный и легкий, как стрела!

Широко вскинув белые крыла,

Он по воде несется, как живой,

Готовый к бою с небом и водой.

Кто не поспорит с бурей и огнем,

Чтоб первым стать на корабле своем!

Со скрипом якорный ползет канат,

И спущенные паруса лежат,

И видно с берега стоящим там,

Как шлюпки замелькали по волнам.

Взмах весел быстр, размерен и широк,

И вот уж киль царапает песок.

О, крик привета! И слова - рекой,

Когда рука встречается с рукой,

Вопрос, стремительный ответ и смех,

И праздник, ожидающий их всех!

Толпа растет, и новости текут,

Гул разговоров, хохот там и тут.

И женщин речь тревогою полна,

Звучат мужей и братьев имена.

"О, живы ль наши? с кликами побед

Вернутся ль снова? иль уж многих нет?

Где бой грохочет, где бушует вал,

Как львы дрались они, - скажи, кто пал?

Пусть поскорей обрадуют нас, пусть

Лобзанием рассеют нашу грусть!"

"Где вождь? Есть новости издалека.

Свиданья радость будет коротка:

Чудесный миг уж скоро позади.

Скорей, Хуан, к вождю нас проводи!

Устроим пир, когда назад придем,

И все тогда узнают обо всем".

К высокой башне, сумрачной во мгле,

Тропинкой, высеченною в скале,

Где вьется плющ, где дикие цветы

И где ключи, спадая с высоты,

Текут и плещут, как потоки слез,

И пить зовут, с утеса на утес

Они взбираются. Кто, одинок,

Стоит меж скал и смотрит на восток,

На меч опершись сильною рукой,

Отринувшей утехи и покой?

"То он, Конрад, задумчив, как всегда.

Хуан, скажи, что мы пришли сюда!

Он видит бриг, - дай знать ему тотчас,

Что спешные известия у нас!

Как быть? Ты знаешь сам, что ждет того,

Кто оборвет задумчивость его".

Хуан пошел, и ждут они вдали.

Вождь молча сделал знак, чтоб подошли.

Хуан зовет, - идут; на их поклон

Кивнул, но слова не промолвил он.

"Вот письма, вождь, от грека-старика:

Опасность кажется ему близка,

И новости, что он собрал вокруг,

Мы все..." - "Довольно!!" загремело вдруг.

Они в смущенье отошли гурьбой

И тихо шепчутся между собой,

Украдкою взирая на чтеца,

Чтоб уловить игру его лица.

Но он в волненье, словно им назло,

Гордыни полный, отвернув чело,

Читал письмо. "Таблички мне, Хуан!

Гонзальво где?" -

"На бриге, капитан!" -

"Так, хорошо, снеси приказ ему.

В походе сам участье я приму,

Готовы будьте ж к делу моему!" -

"Сегодня в ночь?" -

"Да, ночь мы подождем!

Свежее ветер вечером, чем днем.

Мой плащ и латы! Через час уйдем!

Надень свой рог, а также посмотри,

Не заржавел ли карабин внутри,

И надо меч мой наточить опять,

Да пусть исправит мастер рукоять.

Последний раз, когда был бой суров,

Меч утомлял меня, а не врагов.

И помни, чтоб с закатом прозвучал

К отплытью в море пушечный сигнал".

Они спешат послушно, - снова в путь,

Хотя и не успели отдохнуть.

И все ж они не ропщут, а молчат.

Кто будет спорить, раз сказал Конрад?

Таинственный и мрачный человек,

Не улыбнется, не вздохнет вовек.

При имени его любой храбрец

Бледнеет под загаром, как мертвец.

Он правит, изумляя без конца,

И властным словом леденит сердца.

Но что за власть, чей беззаконный ход

Понятен всем, так всех к себе влечет?

Что отдает их воле одного?

Власть Разума и Мысли торжество!

Удачи блеск, умение в борьбе

Чужую слабость подчинять себе.

Он их руками правит; одному

Их подвиги присвоены ему.

Так было, будет впредь: как крот слепа,

На одного работает толпа.

Но пусть не судит тот, чья доля - труд,

Того, к кому добычи все текут:

Когда б он знал, как этот крест тяжел,

Он горести свои бы предпочел.

Поступками на демона похож,

Герой преданий был лицом хорош;

Мы красоты в Конраде не найдем -

Лишь темный взор его горит огнем.

Он крепок, хоть не Геркулес, и стан

Его высок, хоть он не великан,

Но посмотревший на него смущен

Сознаньем, что от всех отличен он.

И видят все они, что это так,

Но отчего - им не понять никак.

Лицо обветрено, на белый лоб

Густых кудрей спадает черный сноп,

Надменные мечтанья гордый рот,

Обуздывая, все же выдает.

Хоть ровен голос и спокоен вид,

Но что-то есть, что он в себе таит;

Изменчивость подвижного лица

Порой влечет, смущает без конца,

И кажется, что прячется под ней

Игра глухих, но яростных страстей.

Кто может знать?.. А кто спросить готов?

Угрюмый взгляд не допускает слов

Не многие способны смельчаки

Открыто посмотреть ему в зрачки.

Когда ему в упор встречать пришлось

Взгляд острый и пронзающий насквозь,

Противника игру он понял вмиг

И взором в душу сам ему проник;

Тот скрытых мыслей утаить не смог,

Но тайны у Конрада не извлек.

Усмешка дьявольская на устах

Внушает бешенство и тайный страх,

А если гневно изогнется бровь,

Беги надежда и прости любовь!

Нет на челе преступных дум следов, -

В груди ж его мятежный дух суров.

Любовь ярка, но гордость, гнев, обман

Улыбки горькой заволок туман.

Лишь складка губ иль бледность щек и лба

Покажут вдруг, что в нем идет борьба

Глубоких чувств; увидит больше тот,

Кто невидимкой тайно подойдет.

Тогда, сжав руки и подняв глаза,

Он слушает, как в нем растет гроза,

И вздрагивает, если близкий шаг

Непрошенный крадется, словно враг;

Тогда нет маски на лице его,

И чувств свободных крепнет торжество,

Они растут, и жгут, и леденят,

Румянят щеки, зажигают взгляд.

Тогда, прохожий, если сможешь ты

Глядеть, не вздрогнув, - вот его мечты!

Смотри, - на грудь его, как глыбы льда,

Язвящей памятью легли года!

Смотри, - но нет на свете мудреца,

Что тайну душ постиг бы до конца.

И все ж его природа не звала

Вести преступных, быть орудьем зла.

Он был совсем другим, пока на бой

Людей и небо не позвал с собой.

Разочарован в жизни без конца,

С большим умом, с поступками глупца,

И слишком стоек и самолюбив,

Обману обречен и несчастлив,

Он добродетель счел виной всему -

Не тех, кто изменял и лгал ему;

Когда б на лучших расточал дары,

Ту радость знал бы и до сей поры;

Обманут, избегаем все сильней,

Он с юных лет уж презирал людей

И, гнев избрав венцом своих утех,

Зло нескольких стал вымещать на всех.

Сам зная о себе, что он злодей,

Других считал преступнее и злей.

Про честного он думал: лицемер!

И ставил дерзкого ему в пример.

Он знал, что ненавидим, нелюбим,

Но знал, что враг трепещет перед ним.

Он непонятен был, и дик, и нем,