Апухтин Алексей Николаевич - Стихотворения

... О, пустите, дайте на прощанье На него хоть раз еще взглянуть!" Но напрасно робкою мольбою Засветился королевы взгляд: Неприступной каменной стеною Перед ней придворные стоят... Пир шумит. Прелестная Бертрада Все сердца пленяет и живит, А в глуши темнеющего сада Чей-то смех, безумный смех звучит. И, тот смех узнав, смеются тоже Принцы, графы, баловни судьбы, Пред несчастьем - гордые вельможи, Пред успехом - подлые рабы. Конец 1860-х годов

АКТЕРЫ

Минувшей юности своей Забыв волненья и измены, Отцы уж с отроческих дней Подготовляют нас для сцены.- Нам говорят: "Ничтожен свет, В нем все злодеи или дети, В нем сердца нет, в нем правды нет, Но будь и ты как все на свете!" И вот, чтоб выйти напоказ, Мы наряжаемся в уборной; Пока никто не видит нас, Мы смотрим гордо и задорно. Вот вышли молча и дрожим, Но оправляемся мы скоро И с чувством роли говорим, Украдкой глядя на суфлера. И говорим мы о добре, О жизни честной и свободной, Что в первой юности поре Звучит тепло и благородно; О том, что жертва - наш девиз, О том, что все мы, люди,- братья, И публике из-за кулис Мы шлем горячие объятья. И говорим мы о любви, К неверной простирая руки, О том, какой огонь в крови, О том, какие в сердце муки; И сами видим без труда, Как Дездемона наша мило, Лицо закрывши от стыда, Чтоб побледнеть, кладет белила. Потом, не зная, хороши ль Иль дурны были монологи, За бестолковый водевиль Уж мы беремся без тревоги. И мы смеемся надо всем, Тряся горбом и головою, Не замечая между тем, Что мы смеялись над собою! Но холод в нашу грудь проник, Устали мы - пора с дороги: На лбу чуть держится парик, Слезает горб, слабеют ноги... Конец. - Теперь что ж делать нам? Большая зала опустела... Далеко автор где-то там... Ему до нас какое дело? И, сняв парик, умыв лицо, Одежды сбросив шутовские, Мы все, усталые, больные, Лениво сходим на крыльцо. Нам тяжело, нам больно, стыдно, Пустые улицы темны, На черном небе звезд не видно - Огни давно погашены... Мы зябнем, стынем, изнывая, А зимний воздух недвижим, И обнимает ночь глухая Нас мертвым холодом своим. 1861

  ПИСЬМО Увидя почерк мой, Вы, верно, удивитесь:

   Я не писала Вам давно.

  Я думаю, Вам это все равно. Там, где живете Вы и, значит, веселитесь,

   В роскошной южной стороне,

  Вы, может быть, забыли обо мне.

  И я про все забыть была готова...

   Но встреча странная - и вот С волшебной силою из сумрака былого

  Передо мной Ваш образ восстает.

   Сегодня, проезжая мимо,

   К N. N. случайно я зашла.

  С княгиней, Вами некогда любимой,

  Я встретилась у чайного стола. Нас познакомили, двумя-тремя словами Мы обменялися, но жадными глазами

  Впилися мы друг в друга. Взор немой, Казалось, проникал на дно души другой.

  Хотелось мне ей броситься на шею

  И долго, долго плакать вместе с нею!

  Хотелось мне сказать ей: "Ты близка

  Моей душе. У нас одна тоска, Нас одинаково грызет и мучит совесть, И, если оттого не станешь ты грустней,

   Я расскажу тебе всю повесть

   Души истерзанной твоей. Ты встретила его впервые в вихре бала,

  Пленительней его до этих пор

   Ты никого еще не знала: Он был красив как бог, и нежен, и остер, Он ездить стал к тебе, почтительный, влюбленный,

   Но, покорясь его уму, Решилась твердо ты остаться непреклонной -

  И отдалась безропотно ему.

  Дни счастия прошли как сновиденье,

   Другие наступили дни... О, дни ревнивых слез, обманов, охлажденья,

  Кому из нас не памятны они?

  Когда его встречала ты покорно,

   Прощала все ему, любя,

  Он называл твою печаль притворной

   И комедьянткою тебя. Когда же приходил условный час свиданья

  И в доме наступала тишина,

  В томительной тревоге ожиданья

  Садилась ты у темного окна.

  Понуривши головку молодую

  И приподняв тяжелые драпри,

  Не шевелясь, сидела до зари,

  Вперяя взоры в улицу пустую.

  Ты с жадностью ловила каждый звук,

  Привыкла различать кареты стук

   От стука дрожек издалека.

   Но вот все ближе, ближе, вот

  Остановился кто-то у ворот...

  Вскочила ты в одно мгновенье ока,

   Бежишь к дверям... напрасный труд: Обман, опять обман! О, что за наказанье!

  И вот опять на несколько минут

  Царит немое, мертвое молчанье, Лишь видно фонарей неровное мерцанье, И скучные часы убийственно ползут. И проходила ночь, кипела жизнь дневная...

  Тогда ты шла к себе с огнем в крови

  И падала в подушки, замирая

  От бешенства, и горя, и любви!" Из этого, конечно, я ни слова

  Княгине не сказала. Разговор

  У нас лениво шел про разный вздор, И имени, для нас обеих дорогого,

   Мы не решилися назвать.

  Настало вдруг неловкое молчанье,

   Княгиня встала. На прощанье

  Хотелось мне ей крепко руку сжать, И дружбою у нас окончиться могло бы,

  Но в этот миг прочла я столько злобы

   В ее измученных глазах,

  Что на меня нашел невольный страх,

  И молча мы расстались, я - с поклоном,

  Она - с кивком небрежным головы...

  Я начала свое письмо на вы,

  Но продолжать не в силах этим тоном.

  Мне хочется сказать тебе, что я

  Всегда, везде по-прежнему твоя,

   Что дорожу я этой тайной,

  Что женщина, которую случайно

   Любил ты хоть на миг один,

  Уж никогда тебя забыть не может, Что день и ночь ее воспоминанье гложет,

  Как злой палач, как милый властелин. Она не задрожит пред светским приговором:

  По первому движенью твоему Покинет свет, семью, как душную тюрьму, И будет счастлива одним своим позором!

   Она отдаст последний грош,

   Чтоб быть твоей рабой, служанкой,

   Иль верным псом твоим - Дианкой,

  Которую ласкаешь ты и бьешь! Р.S. Тревога, ночь,- вот что письмо мне диктовало...

   Теперь, при свете дня, оно

   Мне только кажется смешно, Но изорвать его мне как-то жалко стало! Пусть к Вам оно летит от берегов Невы, Хотя бы для того... чтоб рассердились Вы. Какое дело Вам, что там Вас любят где-то? Лишь та, что возле Вас, волнует Вашу кровь.

   И знайте: я не жду ответа

   Ни на письмо, ни на любовь. Вам чувство каждое всегда казалось рабством,

  А отвечать на письма... Боже мой! На Вашем языке, столь вежливом порой,

   Вы это называли "бабством". Ноябрь 1882

  * * * О, Боже, как хорош прохладный вечер лета,

   Какая тишина! Всю ночь я просидеть готов бы до рассвета

   У этого окна. Какой-то темный лик мелькает по аллее,

   И воздух недвижим, И кажется, что там еще, еще темнее

   За садом молодым. Уж поздно... Все сильней цветов благоуханье,

   Сейчас взойдет луна... На небесах покой, и на земле молчанье,

   И всюду тишина. Давно ли в этот сад в чудесный вечер мая

   Входили мы вдвоем? О, сколько, сколько раз его мы, не смолкая,

   Бывало, обойдем! И вот я здесь один, с измученной, усталой,

   Разбитою душой. Мне хочется рыдать, припавши, как бывало,

   К груди твоей родной... Я жду... но не слыхать знакомого привета,

   Душа болит одна... О, Боже, как хорош прохладный вечер лета,

   Какая тишина! 14 июня 1859

СТАРАЯ ЦЫГАНКА

Пир в разгаре. Случайно сошлися сюда,

  Чтоб вином отвести себе душу

  И послушать красавицу Грушу,

  Разношерстные все господа:

  Тут помещик расслабленный, старый, Тут усатый полковник, безусый корнет,

  Изучающий нравы поэт

  И чиновников юных две пары. Притворяются гости, что весело им, И плохое шампанское льется рекою... Но цыганке одной этот пир нестерпим. Она села, к стене прислонясь головою, Вся в морщинах, дырявая шаль на плечах,

  И суровое, злое презренье Загорается часто в потухших глазах:

  Не по сердцу ей модное пенье... "Да, уж песни теперь не услышишь такой, От которой захочется плакать самой! Да и люди не те: им до прежних далече... Вот хоть этот чиновник,- плюгавый такой,

  Что, Наташу обнявши рукой,

  Говорит непристойные речи,- Он ведь шагу не ступит для ней... В кошельке Вся душа-то у них... Да, не то, что бывало!" Так шептала цыганка в бессильной тоске, И минувшее, сбросив на миг покрывало,

  Перед нею росло - воскресало.

  Ночь у Яра. Московская знать

  Собралась как для важного дела, Чтобы Маню - так звали ее - услыхать,

  Да и как же в ту ночь она пела! "Ты почувствуй",- выводит она, наклонясь,

  А сама между тем замечает,

  Что высокий, осанистый князь

  С нее огненных глаз не спускает. Полюбила она с того самого дня

  Первой страстью горячей, невинной, Больше братьев родных, "жарче дня и огня",

  Как певалося в песне старинной. Для него бы снесла она стыд и позор,

  Убежала бы с ним безрассудно, Но такой учредили за нею надзор,

  Что и видеться было им трудно.

  Раз заснула она среди слез. "Князь приехал!" - кричат ей... Во сне аль серьезно?

  Двадцать тысяч он в табор привез

  И умчал ее ночью морозной.

  Прожила она с князем пять лет, Много счастья узнала, но много и бед... Чего больше? спросите - она не ответит,

  Но от горя исчезнул и след, Только счастье звездою далекою светит!

  Раз всю ночь она князя ждала, Воротился он бледный от гнева, печали;

  В этот день его мать прокляла

  И в опеку имение взяли. И теперь часто видит цыганка во сне,

  Как сказал он тогда ей: "Эх, Маша,

  Что нам думать о завтрашнем дне?

  А теперь хоть минута, да наша!" Довелось ей спознаться и с "завтрашним днем": Серебро продала, с жемчугами рассталась,

  В деревянный, заброшенный дом

  Из дворца своего перебралась,

  И под этою кровлею вновь

  Она с бедностью встретилась смело:

  Те же песни и та же любовь...

  А до прочего что ей за дело? Это время сияет цыганке вдали, Но другие картины пред ней пролетели. Раз - под самый под Троицын день - к ней пришли И сказали, что князь, мол, убит на дуэли. Не забыть никогда ей ту страшную ночь,

  А пойти туда на дом не смела. Наконец поутру ей уж стало невмочь:

  Она черное платье надела, Робким шагом вошла она в княжеский дом, Но как князя голубчика там увидала

  С восковым, неподвижным лицом,

  Так на труп его с воплем упала! Зашептали кругом: "Не сошла бы с ума!

  Знать, взаправду цыганка любила..." Подошла к ней старуха княгиня сама,

  Образок ей дала... и простила. Еще Маня красива была в те года,

  Много к ней молодцов подбивалось,-

  Но, прожитою долей горда,

  Она верною князю осталась; А как помер сынок ее - славный такой,

  На отца был похож до смешного,- Воротилась цыганка в свой табор родной И запела для хлеба насущного снова! И опять забродила по русской земле, Только Марьей Васильевной стала из Мани...

  Пела в Нижнем, в Калуге, в Орле,

  Побывала в Крыму и в Казани;

  В Курске - помнится - раз, в Коренной, Губернаторше голос ее полюбился, Обласкала она ее пуще родной,

  И потом ей весь город дивился. Но теперь уж давно праздной тенью она Доживает свой век и поет только в хоре...

  А могла бы пропеть и одна

  Про ушедшие вдаль времена,

  Про бродячее старое горе,

  Про веселое с милым житье

  Да про жгучие слезы разлуки... Замечталась цыганка...

  

  

  Ее забытье

  Прерывают нахальные звуки.

  Груша, как-то весь стан изогнув,

  Подражая кокотке развязной,

  Шансонетку поет. "Ньюф, ньюф, ньюф..." -

  Раздается припев безобразный.

  "Ньюф, ньюф, ньюф,- шепчет старая вслед,-

  Что такое? Слова не людские,

  В них ни смысла, ни совести нет...

  Сгинет табор под песни такие!"

  Так обидно ей, горько,- хоть плачь! Пир в разгаре. Хвативши трактирной отравы,

  Спит поэт, изучающий нравы,

  Пьет довольный собою усач,

  Расходился чиновник плюгавый: Он чужую фуражку надел набекрень

  И плясать бы готов, да стыдится.

  Неприветливый, пасмурный день

  В разноцветные стекла глядится. Конец 1860-х годов

  * * * Я ее победил, роковую любовь,

  Я убил ее, злую змею, Что без жалости, жадно пила мою кровь,

  Что измучила душу мою!

  Я свободен, спокоен опять -

  Но не радостен этот покой. Если ночью начну я в мечтах засыпать,

  Ты сидишь, как бывало, со мной.

  Мне мерещатся снова они -

  Эти жаркие летние дни,

  Эти долгие ночи бессонные,

  Безмятежные моря струи,

  Разговоры и ласки твои,

  Тихим смехом твоим озаренные. А проснулся я: ночь, как могила, темна,

  И подушка моя холодна,

  И мне некому сердца излить. И напрасно молю я волшебного сна,

  Чтоб на миг мою жизнь позабыть. Если ж многие дни без свиданья пройдут, Я тоскую, не помня измен и обид; Если песню, что любишь ты, вдруг запоют, Если имя твое невзначай назовут,-

  Мое сердце, как прежде, дрожит! Укажи же мне путь, назови мне страну,

  Где прошедшее я прокляну, Где бы мог не рыдать я с безумной тоской

  В одинокий полуночный час, Где бы образ твой, некогда мне дорогой,

   Побледнел и погас!

  Куда скрыться мне? - Дай же ответ!!. Но ответа не слышно, страны такой нет, И, как перлы в загадочной бездне морей,

  Как на небе вечернем звезда, Против воли моей, против воли твоей,

  Ты со мною везде и всегда! 1870-е годы

НОЧЬ В МОНПЛЕЗИРЕ

На берег сходит ночь, беззвучна и тепла, Не видно кораблей из-за туманной дали,

   И, словно очи без числа,

   Над морем звезды замигали.

  Ни шелеста в деревьях вековых,

   Ни звука голоса людского, И кажется, что все навек уснуть готово

  

  В объятиях ночных. Но морю не до сна. Каким-то гневом полны,

  Надменные, нахмуренные волны

   О берег бьются и стучат; Чего-то требует их ропот непонятный,

   В их шуме с ночью благодатной

   Какой-то слышится разлад.

   С каким же ты гигантом в споре? Чего же хочешь ты, бушующее море,

   От бедных жителей земных?

   Кому ты шлешь свои веленья?

  И в этот час, когда весь мир затих,

  Кто выдвинул мятежное волненье

   Из недр неведомых твоих?

  Ответа нет... Громадою нестройной

   Кипит и пенится вода...

   Не так ли в сердце иногда,

  Когда кругом все тихо и спокойно, И ровно дышит грудь, и ясно блещет взор, И весело звучит знакомый разговор,- Вдруг поднимается нежданное волненье: Зачем весь этот блеск, откуда этот шум?

   Что значит этих бурных дум

   Неодолимое стремленье? Не вспыхнул ли любви заветный огонек,

  Предвестье ль это близкого ненастья, Воспоминание ль утраченного счастья Иль в сонной совести проснувшийся упрек? Кто может это знать?

  

  

  Но разум понимает, Что в сердце есть у нас такая глубина,

  Куда и мысль не проникает;

  Откуда, как с морского дна,

   Могучим трепетом полна,

  Неведомая сила вылетает

   И что-то смутно повторяет,

   Как набежавшая волна. 1868

ПЕВИЦА

С хозяйкой под руку, спокойно, величаво

  Она идет к роялю. Все молчит, И смотрит на нее с улыбкою лукавой

  Девиц и дам завистливый синклит. Она красавица, по приговору света

   Давно ей этот титул дан; Глубокие глаза ее полны привета, И строен, и высок ее цветущий стан.

  Она запела... как-то тихо, вяло,

  И к музыканту обращенный взор

   Изобразил немой укор,- Она не в голосе, всем это ясно стало...

  Но вот минута слабости прошла,

   Вот голос дрогнул от волненья,

   И словно буря вдохновенья

   Ее на крыльях унесла. И песня полилась, широкая, как море: То страсть нам слышалась, кипящая в крови То робкие мольбы, разбитой жизни горе, То жгучая тоска отринутой любви... О, как могла понять так верно сердца муки Она, красавица, беспечная на взгляд?

  Откуда эти тающие звуки,

  Что за душу хватают и щемят?

  И вспомнилася мне другая зала, Большая, темная... Дрожащим огоньком В углу горел камин, одна свеча мерцала,

  И у рояля были мы вдвоем.

  Она сидела бледная, больная,

  Рассеянно вперя куда-то взор,

  По клавишам рукой перебирая...

   Невесел был наш разговор: "Меня не удивят ни злоба, ни измена,-

  Она сказала голосом глухим,-

   Увы, я так привыкла к ним!"

   И, словно вырвавшись из плена, Две крупные слезы скатились по щекам.- А мне хотелося упасть к ее ногам,

   И думал я в тоске глубокой: Зачем так создан свет, что зло царит одно,

  Зачем, зачем страдать осуждено

  Все то, что так прекрасно и высоко? Мечты мои прервал рукоплесканий гром.

   Вскочило все, заволновалось, И впечатление глубоким мне казалось! Мгновение прошло - и вновь звучит кругом, С обычной пустотой и пошлостью своею, Речей салонных гул; спокойна и светла

  Она сидит у чайного стола; Банальный фимиам мужчины жгут пред нею,

  И сладкие ей речи говорит

  Девиц и дам сияющий синклит. Май 1884

A LA POINTE

Недвижно безмолвное море, По берегу чинно идут Знакомые лица, и в сборе Весь праздный, гуляющий люд. Проходит банкир бородатый, Гремит офицер палашом, Попарно снуют дипломаты С серьезным и кислым лицом. Как мумии, важны и прямы, В колясках своих дорогих Болтают нарядные дамы, Но речи не клеются их. "Вы будете завтра у Зины?.." - "Княгине мой низкий поклон..." - "Из Бадена пишут кузины, Что Бисмарк испортил сезон..." Блондинка с улыбкой небесной Лепечет, поднявши лорнет: "Как солнце заходит чудесно!" А солнца давно уже нет. Гуманное общество теша, Несется приятная весть: Пришла из Берлина депеша: Убитых не могут и счесть. Графиня супруга толкает: "Однако, мой друг, посмотри, Как весело Рейс выступает, Как грустен несчастный Флери". Не слышно веселого звука, И гордо на всем берегу Царит величавая скука, Столь чтимая в светском кругу. Темнеет. Роса набежала. Туманом оделся залив. Разъехались дамы сначала, Запас новостей истощив. Наружно смиренны и кротки, На промысел выгодный свой Отправились в город кокотки Беспечной и хищной гурьбой. И следом за ними, зевая, Дивя их своей пустотой, Ушла молодежь золотая Оканчивать день трудовой. Рассеялись всадников кучи, Коляски исчезли в пыли, На западе хмурые тучи Как полог свинцовый легли. Один я.- Опять надо мною Везде тишина и простор; В лесу, далеко, за водою, Как молния вспыхнул костер. Как рвется душа, изнывая, На яркое пламя костра! Кипит здесь беседа живая И будет кипеть до утра; От холода, скуки, ненастья Здесь, верно, надежный приют; Быть может, нежданное счастье Свило себе гнездышко тут. И сердце трепещет невольно... И знаю я: ехать пора, Но как-то расстаться мне больно С далеким мерцаньем костра. 10 августа 1870

ССОРА

Ночь давно уж царила над миром, А они, чтоб оканчивать споры, Все сидели за дружеским пиром, Но не дружные шли разговоры. Понемногу словами пустыми Раздражались они до мученья, Словно кто-то сидел между ними И нашептывал им оскорбленья. И сверкали тревожные взгляды, Искаженные лица горели, Обвиненья росли без пощады И упреки без смысла и цели. Все, что прежде в душе накипело, Все, чем жизнь их язвила пустая, Они вспомнили злобно и смело, Друг на друге то зло вымещая... Наступила минута молчанья; Она вечностью им показалась, И при виде чужого страданья К ним невольная жалость подкралась. Им хотелось чудесною силой Воротить все, что сказано было, И слететь уже было готово Задушевное, теплое слово, И, быть может, сквозь мрак раздраженья, Им - измученным гневом и горем - Уже виделся миг примиренья, Как маяк лучезарный над морем. Проходили часы за часами, А друзья все смотрели врагами, Голоса возвышалися снова... Задушевное, теплое слово, Что за миг так легко им казалось, Не припомнилось им, не сказалось, А слова набегали другие, Безотрадные, жесткие, злые; И сверкали тревожные взгляды, Искаженные лица горели, Обвиненья росли без пощады И упреки без смысла и цели... И уж ночь не царила над миром, А они неразлучной четою Все сидели за дружеским пиром, Словно тешась безумной враждою! Вот и утра лучи заблестели... Новый день не принес примиренья... Потухавшие свечи тускнели, Как сердца без любви и прощенья. Апрель 1883

ДОРОЖНАЯ ДУМА

Позднею ночью, равниною снежной Еду я. Тихо. Все в поле молчит... Глухо звучат по дороге безбрежной Скрип от полозьев и топот копыт. Все, что, прощаясь, ты мне говорила, Снова твержу я в невольной тоске. Долог мой путь, и дорога уныла... Что-то в уютном твоем уголке? Слышен ли смех? Догорают ли свечи? Так же ль блистает твой взор, как вчера? Те же ли смелые, юные речи Будут немолчно звучать до утра? Кто там с тобой? Ты глядишь ли бесстрастно Или трепещешь, волнуясь, любя? Только б тебе полюбить не напрасно, Только б другие любили тебя! Только бы кончился день без печали, Только бы вечер прошел веселей, Только бы сны золотые летали Над головою усталой твоей! Только бы счастье со светлыми днями Так же гналось по пятам за тобой, Как наши тени бегут за санями Снежной равниной порою ночной! 1865 или 1866

ШВЕЙЦАРКЕ

Целую ночь я в постели метался,

  Ветер осенний, сердитый

   Выл надо мной; Словно при мне чей-то сон продолжался,

  Некогда здесь позабытый,

   Сон, мне чужой. Снились мне дальней Швейцарии горы...

  Скованы вечными льдами

   Выси тех гор, И отдыхают смущенные взоры

  В светлых долинах с садами,

   В глади озер. Славно жилось бы. Семья-то большая...

  Часто под старую крышу

   Входит нужда. Надо расстаться... "Прощай, дорогая!

  Голос твой милый услышу

   Вряд ли когда!" Свет нелюбимого, бледного неба...

  Звуки наречья чужого

   Дразнят как шум; Горькая жизнь для насущного хлеба,

  Жизнь воздержанья тупого,

   Сдавленных дум. Если же сердце зашепчет о страсти,

  Если с неведомой силой

   Вспыхнут мечты,- Прочь их гони, не вверяйся их власти,

  Образ забудь этот милый,

   Эти черты. Жизнь пронесется бесцветно-пустая...

  В бездну забвенья угрюмо

   Канет она... Так, у подножья скалы отдыхая,

  Смоет песчинку без шума

   Моря волна. Вдруг пробудился я. День начинался,

  Билося сердце, объято

  Странной тоской; Снова заснул я, и вновь продолжался

  Виденный кем-то, когда-то

   Сон, мне чужой. Чья-то улыбка и яркие очи,

  Звуки альпийской свирели,

   Ропот судьбе, - Все, что в безмолвные, долгие ночи

  В этой забытой постели

   Снилось тебе!

1873

"ОГЛАШЕНИИ, ИЗЫДИТЕ!"

В пустыне мыкаясь, скиталец бесприютный Однажды вечером увидел светлый храм. Огни горели там, курился фимиам, И пенье слышалось... Надеждою минутной В нем оживился дух.- Давно уж он блуждал, Иссохло сердце в нем, изныла грудь с дороги; Колючим тернием истерзанные ноги

   И дождь давно не освежал. Что в долгих странствиях на сердце накипело,

   О чем он мыслил, что любил - Все странник в жаркую молитву перелил

  И в храм вступил походкою несмелой.

   Но тут кругом раздался крик:

  "Кто этот новый гость? Зачем в обитель Бога

   Пришлец незнаемый проник? Здесь места нет ему, долой его с порога!" -

   И был из храма изгнан он,

  Проклятьями, как громом, поражен. И вот пред ним опять безрадостно и ровно Дорога стелется... Уж поздно. День погас. А он? Он все стоит у паперти церковной, Чтобы на Божий храм взглянуть в последний раз. Не ждет он от него пощады, ни прощенья, К земле бессильная склонилась голова,

  И, весь дрожа под гнетом оскорбленья,

  Он слушает, исполненный смущенья,

   Его клянущие слова. 1883

ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ

I. БРАТЬЯМ

Светает... Не в силах тоски превозмочь, Заснуть я не мог в эту бурную ночь. Чрез реки, и горы, и степи простор Вас, братья далекие, ищет мой взор. Что с вами? Дрожите ли вы под дождем В убогой палатке, прикрывшись плащом, Вы стонете ль в ранах, томитесь в плену, Иль пали в бою за родную страну, И жизнь отлетела от лиц дорогих, И голос ваш милый навеки затих?.. О Господи! лютой пылая враждой, Два стана давно уж стоят пред Тобой; О помощи молят Тебя их уста, Один за Аллаха, другой за Христа; Без устали, дружно во имя Твое Работают пушка, и штык, и ружье... Но, Боже! один Ты, и вера одна, Кровавая жертва Тебе не нужна. Яви же борцам негодующий лик, Скажи им, что мир Твой хорош и велик, И слово забытое братской любви В сердцах, омраченных враждой, оживи! 1877

II. РАВНОДУШНЫЙ

   Случайно он забрел в Господний храм,

   И все кругом ему так чуждо было... Но что ж откликнулось в душе его унылой, Когда к забытым он прислушался словам? Уже не смотрит он кругом холодным взглядом,

   Насмешки голос в нем затих, И слезы падают из глаз давно сухих, И пал на землю он с молящимися рядом.

   Какая же молитва потрясла

  

  Все струны в сердце горделивом? -

   О воинстве христолюбивом

  

  Молитва та была. 1877

III. К ПОЭЗИИ

Посвящается А. В. Панаевой В эти дни ожиданья тупого, В эти тяжкие, тусклые дни, О, явись нам, волшебница, снова И весною нежданной дохни! От насилий, измен и коварства, От кровавых раздоров людских Уноси в свое светлое царство Ты глашатаев верных своих! Позабудь роковые сомненья И, бессмертной сияя красой, Нам последнюю песнь утешенья, Лучезарную песню пропой! Как напевы чарующей сказки, Будет песня легка и жива; Мы услышим в ней матери ласки И молитвы забытой слова; Нам припомнятся юности годы, И пиры золотой старины, И мечты бескорыстной свободы, И любви задушевные сны. Пой с могучей, неслыханной силой, Воскреси, воскреси еще раз Все, что было нам свято и мило, Все, чем жизнь улыбнулась для нас! 1881

ТВОЯ СЛЕЗА

Твоя слеза катилась за слезой, Твоя душа сжималась молодая, Внимая речи лживой и чужой... И я в тот миг не мог упасть, рыдая,

   Перед тобой! Твоя слеза проникла в сердце мне, И все, что было горького, больного Запрятано в сердечной глубине,- Под этою слезою всплыло снова,

   Как в страшном сне! Не в первый раз сбирается гроза, И страха перед ней душа не знала! Теперь дрожу я... Робкие глаза Глядят куда-то вдаль... куда упала

   Твоя слеза! 1872

  ПУБЛИКА

   (Во время представления Росси) Артист окончил акт. Недружно и несмело Рукоплескания раздалися в рядах. Однако вышел он... Вдруг что-то заблестело

   У капельмейстера в руках.

  Что это? - Смотрят все в тревоге жадной...

   Подарок ценный, вот другой,

  А вслед за ними и венок громадный... Преобразилось все. Отвсюду крики, вой... Нет вызовам конца! Платками машут дамы,

  И был бы даже вызван автор драмы,

   Когда б был жив... Куда ни глянь, Успех венчается всеобщим приговором. Кого же чествуют? Кому восторгов дань? Артисту? - Нет: венку с серебряным прибором! 18 марта 1877

  МУХИ Мухи, как черные мысли, весь день не дают мне покою: Жалят, жужжат и кружатся над бедной моей головою! Сгонишь одну со щеки, а на глаз уж уселась другая, Некуда спрятаться, всюду царит ненавистная стая, Валится книга из рук, разговор упадает, бледнея... Эх, кабы вечер придвинулся! Эх, кабы ночь поскорее! Черные мысли, как мухи, всю ночь не дают мне покою: Жалят, язвят и кружатся над бедной моей головою! Только прогонишь одну, а уж в сердце впилася

  

  

  

  

  

   другая,- Вся вспоминается жизнь, так бесплодно в мечтах

  

  

  

  

  

   прожитая! Хочешь забыть, разлюбить, а все любишь сильней

  

  

  

  

  

  и больнее... Эх! кабы ночь настоящая, вечная ночь поскорее! 1873

  * * * Отчалила лодка. Чуть брезжил рассвет... В ушах раздавался прощальный привет,

  Дышал он нежданною лаской... Свинцовое море шумело кругом... Все это мне кажется сладостным сном,

  Волшебной, несбыточной сказкой! О нет, то не сон был! В дали голубой Две белые чайки неслись над водой,

  И серые тучки летели,- И все, что сказать я не мог и не смел, Кипело в душе... и восток чуть алел,

  И волны шумели, шумели!.. 1879

  * * * Истомил меня жизни безрадостный сон,

  Ненавистна мне память былого, Я в прошедшем моем, как в тюрьме, заключен

  Под надзором тюремщика злого. Захочу ли уйти, захочу ли шагнуть,-

  Роковая стена не пускает, Лишь оковы звучат, да сжимается грудь,

  Да бессонная совесть терзает. Но под взглядом твоим распадается цепь,

  И я весь освещаюсь тобою, Как цветами нежданно одетая степь,

  Как туман, серебримый луною... 1872

  * * * День ли царит, тишина ли ночная, В снах ли тревожных, в житейской борьбе, Всюду со мной, мою жизнь наполняя, Дума все та же, одна, роковая,-

  

  Все о тебе! С нею не страшен мне призрак былого, Сердце воспрянуло, снова любя... Вера, мечта, вдохновенное слово, Все, что в душе дорогого, святого,-

  

  Все от тебя! Будут ли дни мои ясны, унылы, Скоро ли сгину я, жизнь загубя,- Знаю одно: что до самой могилы Помыслы, чувства, и песни, и силы,-

  

  Все для тебя! 1880

СТРАНСТВУЮЩАЯ МЫСЛЬ

С той поры, как прощальный привет Горячо прозвучал между нами, Моя мысль за тобою вослед Полетела, махая крылами. Целый день неотступно она Вдоль по рельсам чугунным скользила, Все тобою одною полна, И ревниво твой сон сторожила. А теперь среди мрака ночей, Изнывая заботою нежной, За кибиткой дорожной твоей Она скачет пустынею снежной. Она видит, как под гору вниз Мчатся кони усталые смело, И как иней на соснах повис, И как все кругом голо и бело. То с тобой она вместе дрожит, Засыпая в санях, как в постели, И тебе о былом говорит Под суровые звуки метели; То на станции бедной сидит, Согреваясь с тобой самоваром, И с безмолвным участьем следит За его убегающим паром... Все на юг она мчится, на юг, Уносимая жаркой любовью, И войдет она в дом твой как друг, И приникнет с тобой к изголовью! 1868

МИНУТЫ СЧАСТЬЯ

Не там отрадно счастье веет, Где шум и царство суеты: Там сердце скоро холодеет И блекнут яркие мечты. Но вечер тихий, образ нежный И речи долгие в тиши О всем, что будит ум мятежный И струны спящие души,- О, вот они, минуты счастья, Когда, как зорька в небесах, Блеснет внезапно луч участья В чужих внимательных очах, Когда любви горячей слово Растет на сердце как напев, И с языка слететь готово, И замирает, не слетев... 1865

  * * *

  

  

   Честь имею донести Вашему

  (Из полицейского рапорта) В убогом рубище, недвижна и мертва, Она покоилась среди пустого поля. К бревну прислонена, лежала голова. Какая выпала вчера ей злая доля? Зашиб ли хмель ее среди вечерней тьмы, Испуганный ли вор хватил ее в смятеньи, Недуг ли поразил,- еще не знали мы И уловить в лице старались выраженье. Но веяло оно покоем неземным; Народ стоял кругом, как бы дивяся чуду, И каждый клал свой грош в одну большую груду, И деньги сыпались к устам ее немым. Вчера их вымолить она бы не сумела... Да, эти щедрые и поздние гроши, Что, может быть, спасли б нуждавшееся тело, Народ охотнее бросает для души. - Был чудный вешний день. По кочкам зеленели Побеги свежие рождавшейся травы, И дети бегали, и жаворонки пели... Прохладный ветерок, вкруг мертвой головы Космами жидкими волос ее играя, Казалось, лепетал о счастье и весне, И небо синее в прозрачной вышине Смеялось над землей, как эпиграмма злая! 1871(?)

  * * * Ночи безумные, ночи бессонные, Речи несвязные, взоры усталые... Ночи, последним огнем озаренные, Осени мертвой цветы запоздалые! Пусть даже время рукой беспощадною Мне указало, что было в вас ложного, Все же лечу я к вам памятью жадною, В прошлом ответа ищу невозможного... Вкрадчивым шепотом вы заглушаете Звуки дневные, несносные, шумные... В тихую ночь вы мой сон отгоняете, Ночи бессонные, ночи безумные! 1876

  * * *

   (С французского) О, смейся надо мной за то, что безучастно Я в мире не иду пробитою тропой, За то, что песен дар и жизнь я сжег напрасно, За то, что гибну я... О, смейся надо мной! Глумись и хохочи с безжалостным укором - Толпа почтит твой смех сочувствием живым; Все будут за тебя, проклятья грянут хором, И камни полетят послушно за твоим. И если, совладать с тоскою не умея, Изнывшая душа застонет, задрожит... Скорей сдави мне грудь, прерви мой стон скорее, А то, быть может, Бог услышит и простит. 1872

  * * * Волшебные слова любви и упоенья Я слышал наконец из милых уст твоих, Но в странной робости последнего сомненья

   Твой голос ласковый затих. Давно, когда, в цветах синея и блистая, Неслася над землей счастливая весна, Я помню, видел раз, как глыба снеговая

   На солнце таяла одна. Одна... кругом и жизнь, и говор, и движенье... Но солнце все горит, звучней бегут ручьи... И в полдень снега нет, и радость обновленья

   До утра пели соловьи. О, дай же доступ мне, моей любви мятежной, О, сбрось последний снег, растай, растай скорей... И я тогда зальюсь такою песней нежной,

   Какой не ведал соловей! 5 февраля 1859 К МОЛОДОСТИ Светлый призрак, кроткий и любимый, Что ты дразнишь, вдаль меня маня? Чуждым звуком с высоты незримой Голос твой доходит до меня. Вкруг меня все сумраком одето... Что же мне, поверженному в прах, До того, что ты сияешь где-то В недоступном блеске и лучах? Те лучи согреть меня не могут - Все ушло, чем жизнь была тепла, Только видеть мне ясней помогут, Что за ночь вокруг меня легла! Если ж в сердце встрепенется сила И оно, как прежде, задрожит, Широко раскрытая могила На меня насмешливо глядит. 1860-е годы

"ВЕСЕННИЕ ПЕСНИ"

1

О, удались навек, тяжелый дух сомненья, О, не тревожь меня печалью старины; Когда так пламенно природы обновленье И так свежительно дыхание весны; Когда так радостно над душными стенами, Над снегом тающим, над пестрою толпой Сверкают небеса горячими лучами, Пророчат ласточки свободу и покой; Когда во мне самом, тоски моей сильнее, Теснят ее гурьбой веселые мечты, Когда я чувствую, дрожа и пламенея, Присутствие во всем знакомой красоты; Когда мои глаза, объятые дремотой, Навстречу тянутся к мелькнувшему лучу... Когда мне хочется прижать к груди кого-то, Когда не знаю я, кого обнять хочу; Когда весь этот мир любви и наслажденья С природой заодно так молод и хорош... О, удались навек, тяжелый дух сомненья, Печалью старою мне сердца не тревожь! 20 апреля 1857

2

Опять я очнулся с природой! И кажется, вновь надо мной Все радостно грезит свободой, Все веет и дышит весной. Опять в безотчетном томленьи, Усталый, предавшись труду, Я дней без труда и волненья С каким-то волнением жду. И слышу, как жизнь молодая Желания будит в крови, Как сердце дрожит, изнывая Тоской беспредметной любви... Опять эти звуки былого, И счастья ребяческий бред... И все, что понятно без слова, И все, чему имени нет. 15 мая 185