Апухтин Алексей Николаевич - Стихотворения

;

  Reguiem aeternam dona eis,

  eis. {*}

1

Вечный покой отстрадавшему много томительных лет, Пусть осияет раба Твоего нескончаемый свет! Дай ему, Господи, дай ему, наша защита, покров, Вечный покой со святыми Твоими во веки веков!

2

  

  

  

  

   Dies irae {**}

   О, что за день тогда ужасный встанет,

  

  Когда архангела труба

  

  Над изумленным миром грянет

   И воскресит владыку и раба!

   О, как они, смутясь, поникнут долу,

  

  Цари могучие земли,

  

  Когда к Всевышнему Престолу

   Они предстанут в прахе и в пыли!

   Дела и мысли строго разбирая,

  

  Воссядет Вечный Судия,

  

  Прочтется книга роковая,

   Где вписаны все тайны бытия.

   Все, что таилось от людского зренья,

   Наружу выплывет со дна,

   И не останется без мщенья

   Забытая обида ни одна!

   И доброго, и вредного посева

   Плоды пожнутся все тогда...

   То будет день тоски и гнева,

   То будет день унынья и стыда!

3

   Без могучей силы знанья

   И без гордости былой

   Человек, венец созданья,

   Робок станет пред Тобой.

   Если в день тот безутешный

   Даже праведник вздрогнет,

   Что же он ответит - грешный?

   Где защитника найдет?

   Все внезапно прояснится,

   Что казалося темно,

   Встрепенется, разгорится

   Совесть, спавшая давно.

   И когда она укажет

   На земное бытие,

   Что он скажет, что он скажет

   В оправдание свое?

4

С воплем бессилия, с криком печали Жалок и слаб он явился на свет, В это мгновенье ему не сказали: Выбор свободен - живи или нет. С детства твердили ему ежечасно: Сколько б ни встретил ты горя, потерь, Помни, что в мире все мудро, прекрасно, Люди все братья,- люби их и верь! В юную душу с мечтою и думой Страсти нахлынули мутной волной... "Надо бороться",- сказали угрюмо Те, что царили над юной душой. Были усилья тревожны и жгучи, Но не по силам пришлася борьба. Кто так устроил, что страсти могучи, Кто так устроил, что воля слаба? Много любил он, любовь изменяла, Дружба... увы, изменила и та; Зависть к ней тихо подкралась сначала, С завистью вместе пришла клевета. Скрылись друзья, отвернулися братья... Господи, Господи, видел Ты Сам, Как шевельнулись впервые проклятья Счастью былому, вчерашним мечтам; Как постепенно, в тоске изнывая, Видя одни лишь неправды земли, Ожесточилась душа молодая, Как одинокие слезы текли; Как наконец, утомяся борьбою, Возненавидя себя и людей, Он усомнился скорбящей душою В мудрости мира и в правде Твоей! Скучной толпой проносилися годы, Бури стихали, яснел его путь... Изредка только, как гул непогоды, Память стучала в разбитую грудь. Только что тихие дни засияли - Смерть на пороге... откуда? зачем? С воплем бессилия, с криком печали Он повалился недвижен и нем. Вот он, смотрите, лежит без дыханья... Боже! к чему он родился и рос? Эти сомненья, измены, страданья,- Боже, зачем же он их перенес? Пусть хоть слеза над усопшим прольется, Пусть хоть теперь замолчит клевета... Сердце, горячее сердце не бьется, Вежды сомкнуты, безмолвны уста. Скоро нещадное, грозное тленье Ляжет печатью на нем роковой... Дай ему, Боже, грехов отпущенье, Дай ему вечный покой!

5

Вечный покой отстрадавшему много томительных лет. Пусть осияет раба Твоего нескончаемый свет! Дай ему, Господи, дай ему, наша защита, покров, Вечный покой со святыми Твоими во веки веков!.. Конец 1860-х годов {* Вечный покой дай им, Господи, и вечный свет их осияет (лат.)} {** День гнева... (лат.)}

ЛЕДЯНАЯ ДЕВА

   (Из норвежских сказок) Зимняя ночь холодна и темна. Словно застыла в морозе луна. Буря то плачет, то злобно шипит, Снежные тучи над кровлей крутит. В хижине тесной над сыном больным Мать наклонилась и шепчется с ним.

   Сын Матушка, тяжким забылся я сном... Кто это плачет и стонет кругом? Матушка, слышишь, как буря шумит? Адское пламя мне очи слепит.

   Мать Полно, мой сын, то не ада лучи, Сучья березы пылают в печи. Что нам за дело, что буря грозна? В хижину к нам не ворвется она.

   Сын Матушка, слушай, недолго мне жить, Душу хочу пред тобою открыть: Помнишь, ты слышала прошлой зимой, Как заблудился я в чаще лесной? Долго я шел, утихала метель, Вижу - поляна, знакомая ель, Юная дева под елью стоит, Манит рукою и словно дрожит. "Юноша,- шепчет она,- подойди, Душу согрей у меня на груди..." Я обомлел пред ее красотой, Я красоты и не видел такой: Стройная, светлая, ласковый взгляд, Очи куда-то глубоко глядят, Белые ризы пушистой волной Падают, ярко блестя под луной... Дрогнуло сердце, почуя любовь, Страстью неведомой вспыхнула кровь; Все позабыл я в тот миг роковой, Даже не вспомнил молитвы святой.- Целую зиму, лишь ночь посветлей, Я приходил на свидание к ней И до утра, пока месяц сиял, Бледные руки ее целовал. Раз в упоении, полный огня, Я говорю ей: "Ты любишь меня?" - "Нет, говорит, я правдива, не лгу, Я полюбить не хочу, не могу; Тщетной надеждой себя не губи, Но, если хочешь, меня полюби". Жесткое слово кольнуло ножом; Скоро, безумец, забыл я о нем. В бурю не раз, весела и грозна, Странные песни певала она: Все о какой-то полярной стране, Где не мечтают о завтрашнем дне, Нет ни забот, ни огня, ни воды,- Вечное счастье и вечные льды. Чем становилося время теплей, Тем эта песня звучала грустней; В день, как растаял на кровле снежок, Я уж найти моей милой не мог. Много тебе со мной плакать пришлось! Лето безжизненным сном пронеслось. С радостью, вам непонятной, смешной, Слушал я ветра осеннего вой; Жадно следил я, как стыла земля, Рощи желтели, пустели поля, Как исстрадавшийся лист отпадал, Как его медленно дождь добивал, Как наш ручей затянулся во льду... Раз на поляну я тихо иду, Смутно надежду в душе затая... Вижу: стоит дорогая моя, Стройная, светлая, ласковый взгляд, Очи глубоко, глубоко глядят... С трепетом я на колени упал, Все рассказал: как томился и ждал, Как моя жизнь только ею полна... Но равнодушно смотрела она. "Что мне в твоих безрассудных мечтах, В том, что ты бледен, и желт, и зачах? Жалкий безумец! Со смертью в крови Все еще ждешь ты какой-то любви!" - "Ну,- говорю я с рыданием ей,- Ну не люби, да хотя пожалей!" - "Нет, говорит, я правдива, не лгу, Я ни любить, ни жалеть не могу!" Преобразились черты ее вмиг: Холодом смерти повеяло с них. Бросив мне полный презрения взор, Скрылась со смехом она... С этих пор Я и не помню, что было со мной! Помню лишь взор беспощадный, немой, Жегший меня наяву и во сне, Мучивший душу в ночной тишине... Вот и теперь, посмотри, оглянись... Это она! ее очи впились, В душу вливают смятенье и страх, Злая усмешка скользит на губах...

   Мать Сын мой, то призрак: не бойся его. Здесь, в этой хижине, нет никого. Сядь, как бывало, и слез не таи, Я уврачую все раны твои.

   Сын Матушка, прежний мой пламень потух: Сам я стал холоден, сам я стал сух; Лучше уйди, не ласкай меня, мать! Ласки тебе я не в силах отдать.

   Мать Сын мой, я жесткое слово прощу, Злобным упреком тебя не смущу, Что мне в объятьях и ласках твоих? Матери сердце тепло и без них.

   Сын Матушка, смерть уж в окошко стучит... Душу одно лишь желанье томит В этот последний и горестный час: Встретить ее хоть один еще раз, Чтобы под звук наших песен былых Таять в объятьях ее ледяных! Смолкла беседа. Со стоном глухим Сын повалился. Лежит недвижим, Тихо дыханье, как будто заснул... Длинную песню сверчок затянул... Молится старая, шепчет, не спит... Буря то плачет, то злобно шипит, Воет, в замерзшее рвется стекло... Словно ей жаль, что в избушке тепло, Словно досадно ей, ведьме лихой, Что не кончается долго больной, Что над постелью, где бедный лежит, Матери сердце надеждой дрожит!

* * *

Ни веселья, ни сладких мечтаний Ты в судьбе не видала своей: Твоя жизнь была цепью страданий И тяжелых, томительных дней. Видно, Господу было так нужно: Тебе крест Он тяжелый судил, Этот крест мы несли с тобой дружно, Он обоих нас жал и давил. Помню я, как в минуту разлуки Ты рыдала, родная моя, Как, дрожа, твои бледные руки Горячо обнимали меня: Всю любовь, все мечты, все желанья - Все в слова перелить я хотел, Но последнее слово страданья,- Оно замерло в миг расставанья, Я его досказать не успел! Это слово сказала могила: Не состарившись, ты умерла, Оттого - что ты слишком любила, Оттого - что ты жить не могла! Ты спокойна в могиле безгласной, Но один я в борьбе изнемог... Он тяжел, этот крест ежечасный, Он на грудь мне всей тяжестью лег! И пока моя кровь не остынет, Пока тлеет в груди моей жар, Он меня до конца не покинет, Как твой лучший и символ, и дар! 24 мая 1859

* * *

О, будь моей звездой, сияй мне тихим светом, Кака эта чистая, далекая звезда! На землю темную она глядит с приветом, Чужда ее страстям, свободна и горда. И только иногда, услыша в отдаленьи Любви безумный стон, отчаянный призыв, Она вздрогнет сама,- и в жалости, в смятеньи На землю падает, о небе позабыв! Конец 1860-х годов

  

НЕДОСТРОЕННЫЙ ПАМЯТНИК

Однажды снилось мне, что площадь русской сцены Была полна людей. Гудели голоса, Огнями пышными горели окна, стены, И с треском падали ненужные леса. И из-за тех лесов, в сиянии великом, Явилась женщина. С высокого чела Улыбка светлая на зрителей сошла, И площадь дрогнула одним могучим криком. Волненье усмирив движением руки, Промолвила она, склонив к театру взоры: "Учитесь у меня, российские актеры,

  Я роль свою сыграла мастерски.

  Принцессою кочующей и бедной,

  Как многие, явилася я к вам, И так же жизнь моя могла пройти бесследно, Но было иначе угодно небесам!

  На шаткие тогда ступени трона

  Ступила я бестрепетной ногой -

  И заблистала старая корона

  Над новою, вам чуждой, головой. Зато как высоко взлетел орел двуглавый! Как низко перед ним склонились племена!

  Какой немеркнущею славой

  Покрылись ваши знамена! С дворянства моего оковы были сняты, Без пыток загремел святой глагол суда, В столицу Грозного сзывались депутаты,

  Из недр степей вставали города... Я женщина была - и много я любила... Но совесть шепчет мне, что для любви своей

  Ни разу я отчизны не забыла И счастьем подданных не жертвовала ей. Когда Тавриды князь, наскучив пылом страсти, Надменно отошел от сердца моего, Не пошатнула я его могучей власти,

  Гигантских замыслов его. Мой пышный двор блистал на удивленье свету

  В стране безлюдья и снегов; Но не был он похож на стертую монету,

  На скопище бесцветное льстецов. От смелых чудаков не отвращая взоров, Умела я ценить, что мудро иль остро: Зато в дворец мой шли скитальцы, как Дидро,

  И чудаки такие, как Суворов; Зато и я могла свободно говорить В эпоху диких войн и казней хладнокровных,

  Что лучше десять оправдать виновных,

  Чем одного невинного казнить,-

  И не было то слово буквой праздной! Однажды пасквиль мне решилися подать:

  В нем я была - как женщина, как мать -

  Поругана со злобой безобразной... Заныла грудь моя от гнева и тоски; Уж мне мерещились допросы, приговоры... Учитесь у меня, российские актеры!

  Я роль свою сыграла мастерски:

  Я пасквиль тот взяла - и написала с краю: Оставить автора, стыдом его казня,- Что здесь - как женщины - касается меня,

  Я - как Царица - презираю! Да, управлять подчас бывало нелегко! Но всюду - дома ли, в Варшаве, в Византии -

  Я помнила лишь выгоды России -

  И знамя то держала высоко. Хоть не у вас я свет увидела впервые,- Вам громко за меня твердят мои дела:

  Я больше русская была, Чем многие цари, по крови вам родные!

  Но время шло, печальные следы

  Вокруг себя невольно оставляя... Качалася на мне корона золотая, И ржавели в руках державные бразды... Когда случится вам, питомцы Мельпомены, Творенье гения со славой разыграть

  И вами созданные сцены Заставят зрителя смеяться иль рыдать,

  Тогда - скажите, ради Бога!- Ужель вам не простят правдивые сердца Неловкость выхода, неровности конца

  И даже скуку эпилога?" Тут гул по площади пошел со всех сторон, Гремели небеса, людскому хору вторя; И был сначала я, как будто ревом моря,

  Народным воплем оглушен. Потом все голоса слилися воедино, И ясно слышал я из говора того:

  "Живи, живи, Екатерина,

  В бессмертной памяти народа твоего!" 1871

"ДЕРЕВЕНСКИЕ ОЧЕРКИ"

1. ПОСВЯЩЕНИЕ

Еще свежа твоя могила, Еще и вьюга с высоты Ни разу снегом не покрыла Ее поблекшие цветы; Но я устал от жизни этой, И безотрадной и тупой, Твоим дыханьем не согретой, С твоими днями не слитой. Увы! ребенок ослепленный, Иного я от жизни ждал: В тумане берег отдаленный Мне так приветливо сиял. Я думал: счастья, страсти шумной Мне много будет на пути... И, Боже! как хотел, безумный, Я в дверь закрытую войти! И я поплыл... Но что я видел На том желанном берегу, Как запылал, возненавидел,- Пересказать я не могу. И вот, с разбитою душою, Мечту отбросивши свою, Я перед дверью роковою В недоумении стою. Остановлюсь ли у дороги, С пустой смешаюсь ли толпой, Иль, не стерпев души тревоги, Отважно кинусь я на бой? В борьбе неравной юный воин, В боях неопытный боец,- Как ты, я буду ль тверд, спокоен, Как ты, паду ли наконец? О, где б твой дух, для нас незримый, Теперь счастливый ни витал, Услышь мой стих, мой труд любимый: Я их от сердца оторвал! А если нет тебя... О, Боже! К кому ж идти? Я здесь чужой... Ты и теперь мне всех дороже В могиле темной и немой. 13 августа 1859

2. В ПОЛДЕНЬ

Как стелется по ветру рожь золотая

   Широкой волной, Как пыль поднимается, путь застилая

   Густою стеной! Как грудь моя ноет тоской безымянной,

   Мученьем былым... О, если бы встретить мне друга нежданно

   И плакать бы с ним! Но горькие слезы я лью только с вами,

   Пустые поля... Сама ты горька и полита слезами,

   Родная земля! 27 июня 1859

3. ПРОСЕЛОК

По Руси великой, без конца, без края, Тянется дорожка, узкая, кривая, Чрез леса да реки, по степям, по нивам, Все бежит куда-то шагом торопливым, И чудес, хоть мало встретишь той дорогой, Но мне мил и близок вид ее убогой. Утро ли займется на небе румяном - Вся она росою блещет под туманом; Ветерок разносит из поляны сонной Скошенного сена запах благовонный; Все молчит, все дремлет,- в утреннем покое Только ржи мелькает море золотое, Да куда ни глянешь освеженным взором, Отовсюду веет тишью и простором. На гору ль въезжаешь - за горой селенье С церковью зеленой видно в отдаленьи. Вот и деревенька, барский дом повыше... Покосились набок сломанные крыши. Ни садов, ни речки; в роще невысокой Липа да орешник разрослись широко, А вдали, над прудом, высится плотина... Бедная картина! Милая картина!.. Уж с серпами в поле шумно идут жницы, Между лип немолчно распевают птицы, За клячонкой жалкой мужичок шагает, С диким воплем стадо путь перебегает. Жарко... День, краснея, всходит понемногу... Скоро на большую выедем дорогу. Там скрипят обозы, там стоят ракиты. Из краев заморских к нам тропой пробитой Там идет крикливо всякая новинка... Там ты и заглохнешь, русская тропинка! По Руси великой, без конца, без края, Тянется дорожка, узкая, кривая. На большую съехал - впереди застава, Сзади пыль да версты... Смотришь, а направо Снова вьется путь мой лентою узорной - Тот же прихотливый, тот же непокорный! 6 июля 1858

4. ПЕСНИ

Май на дворе... Началися посевы,

  Пахарь поет за сохой... Снова внемлю вам, родные напевы,

  С той же глубокой тоской! Но не одно гореванье тупое -

  Плод бесконечных скорбей,- Мне уже слышится что-то иное

  В песнях отчизны моей. Льются смелей заунывные звуки,

  Полные сил молодых. Многих годов пережитые муки

  Грозно скопилися в них... Так вот и кажется, с первым призывом

  Грянут оне из оков К вольным степям, к нескончаемым нивам,

  В глубь необъятных лесов. Пусть тебя, Русь, одолели невзгоды,

  Пусть ты - унынья страна... Нет, я не верю, что песня свободы

  Этим полям не дана! 10 мая 1858

5. ЛЕТНЕЙ РОЗЕ

Что так долго и жестоко Не цвела ты, дочь Востока, Гостья нашей стороны? Пронеслись они, блистая, Золотые ночи мая, Золотые дни весны. Знаешь, тут под тенью сонной Ждал кого-то и, влюбленный, Пел немолчно соловей; Пел так тихо и так нежно, Так глубоко безнадежно Об изменнице своей! Если б ты тогда явилась,- Как бы чудно оживилась Песня, полная тоской; Как бы он, певец крылатый, Наслаждением объятый, Изнывал перед тобой! Словно перлы дорогие, На листы твои живые Тихо б падала роса; И сквозь сумрачные ели Высоко б на вас глядели Голубые небеса. 19 июня 1858

6

Вчера у окна мы сидели в молчаньи... Мерцание звезд, соловья замиранье,

  Шумящие листья в окно, И нега, и трепет... Не правда ль, все это Давно уже было другими воспето

  И нам уж знакомо давно? Но я был взволнован мечтой невозможной; Чего-то в прошедшем искал я тревожно,

  Забытые спрашивал сны... В ответ только звезды светлее горели, Да слышались громче далекие трели

  Певца улетавшей весны. 16 мая 1858

7. ГРУСТЬ ДЕВУШКИ

  Идиллия Жарко мне! Не спится... Месяц уж давно, Красный весь, глядится В низкое окно. Призатихло в поле, В избах полегли; Уж слышней на воле Запах конопли, Уж туманы скрыли Потемневший путь... Слезы ль, соловьи ли - Не дают заснуть... Жарко мне! Не спится... Сон от глаз гоня, Что-то шевелится В сердце у меня. Точно плачет кто-то, Стонет позади... В голове забота, Камень на груди; Точно я сгораю И хочу обнять... А кого - не знаю, Не могу понять. Завтра воскресенье... Гости к нам придут, И меня в селенье, В церковь повезут. Средь лесов дремучих Свадьба будет там... Сколько слез горючих Лить мне по ночам! Все свои печали Я таю от дня... Если б только знали, Знали про меня! Как вчера я встала Да на пашню шла, Парня повстречала С ближнего села. Нрава, знать, такого - Больно уж не смел: Не сказал ни слова, Только посмотрел... Да с тех пор томится Вся душа тоской... Пусть же веселится Мой жених седой! Только из тумана Солнышко блеснет, Поднимусь я рано, Выйду из ворот... Нет, боюсь признаться... Как отцу сказать? Станет брат ругаться, Заколотит мать... Жарко мне! Не спится... Месяц уж давно, Красный весь, глядится В низкое окно. 24 июля 1858

8. СОСЕД

Как я люблю тебя, дородный мой сосед,

  Когда, дыша приязнью неизменной, Ты плавной поступью приходишь на обед,

  С улыбкой вкрадчиво-смиренной! Мне нравятся в тебе - твой сладкий голосок, Избыток важности и дум благочестивых, И тихо льющийся, заманчивый поток

   Твоих бесед медоточивых; Порою мысль твоя спокойно-высока,

   Порой приходишь ты в волненье,

  Касаясь не без желчи, хоть слегка,

   Ошибок старого дьячка

   И молодого поколенья... И, долго слушая, под звук твоих речей Я забываюся... Тогда в мечте моей

  Мне чудится, что, сев в большие дроги,

   На паре толстых лошадей

   Плетусь я по большой дороге.

  Навстречу мне пустынный путь лежит: Нет ни столбов, ни вех, ни гор, ни перевоза,

   Ни даже тощеньких ракит,

   Ни даже длинного обоза,- Все гладко и мертво; густая пыль кругом... А серый пристяжной с своей подругой жирной По знойному пути бредут себе шажком, И я полудремлю, раскачиваясь мирно. 26 мая 1858

9. СЕЛЕНЬЕ

Здравствуй, старое селенье, Я знавал тебя давно. Снова песни в отдаленьи, И, как прежде, это пенье На лугах повторено. И широко за лугами Лесом красится земля; И зернистыми снопами Скоро лягут под серпами Отягченные поля. Но, как зреющее поле, Не цветут твои жнецы; Но в ужасной дикой доле, В сокрушительной неволе Долго жили их отцы; Но духовными плодами Не блестит твоя земля; Но горючими слезами, Но кровавыми ручьями Смочены твои поля. Братья! Будьте же готовы, Не смущайтесь - близок час: Срок окончится суровый, С ваших плеч спадут оковы, Перегнившие на вас! Будет полдень молчаливый, Будет жаркая пора... И тогда, в тот день счастливый, Собирайте ваши нивы, Пойте песни до утра! О, тогда от умиленья Встрепенуться вам черед! О, тогда-то на селенье Луч могучий просвещенья С неба вольности блеснет! 16 июля 1858

10. ПРОЩАНИЕ С ДЕРЕВНЕЙ

Прощай, приют родной, где я с мечтой ленивой Без горя проводил задумчивые дни. Благодарю за мир, за твой покой счастливый,

   За вдохновения твои! Увы, в последний раз в тоскливом упоеньи Гляжу на этот сад, на дальние леса; Меня отсюда мчит иное назначенье,

   И ждут иные небеса. А если, жизнью смят, обманутый мечтами, К тебе, как блудный сын, я снова возвращусь,- Кого еще найду меж старыми друзьями

   И так ли с новыми сойдусь? И ты... что будешь ты, страна моя родная? Поймет ли твой народ всю тяжесть прежних лет? И буду ль видеть я, хоть свой закат встречая,

   Твой полный счастия рассвет? 26 июня 1858

СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ О СЕВАСТОПОЛЕ

Не веселую, братцы, вам песню спою,

  Не могучую песню победы, Что певали отцы в Бородинском бою,

  Что певали в Очакове деды. Я спою вам о том, как от южных полей

  Поднималося облако пыли, Как сходили враги без числа с кораблей

  И пришли к нам, и нас победили. А и так победили, что долго потом

  Не совались к нам с дерзким вопросом, А и так победили, что с кислым лицом

  И с разбитым отчалили носом. Я спою, как, покинув и дом и семью,

  Шел в дружину помещик богатый, Как мужик, обнимая бабенку свою,

  Выходил ополченцем из хаты. Я спою, как росла богатырская рать,

  Шли бойцы из железа и стали, И как знали они, что идут умирать,

  И как свято они умирали! Как красавицы наши сиделками шли

  К безотрадному их изголовью, Как за каждый клочок нашей русской земли

  Нам платили враги своей кровью; Как под грохот гранат, как сквозь пламя

  

  

  

  и дым,

  Под немолчные, тяжкие стоны Выходили редуты один за другим,

  Грозной тенью росли бастионы; И одиннадцать месяцев длилась резня,

  И одиннадцать месяцев целых Чудотворная крепость, Россию храня,

  Хоронила сынов ее смелых... Пусть не радостна песня, что вам я пою,

  Да не хуже той песни победы, Что певали отцы в Бородинском бою,

  Что певали в Очакове деды. 1869

НИОБЕЯ

   (Заимствовано из "Метаморфоз" Овидия) Над трупами милых своих сыновей

  Стояла в слезах Ниобея. Лицо у ней мрамора было белей,

  И губы шептали, бледнея: "Насыться, Латона, печалью моей,

  Умеешь ты мстить за обиду! Не ты ли прислала мне гневных детей:

  И Феба, и дочь Артемиду? Их семеро было вчера у меня,

  Могучих сынов Амфиона, Сегодня... О, лучше б не видеть мне дня...

  Насыться, насыться, Латона! Мой первенец милый, Йемен молодой,

  На бурном коне проносился И вдруг, пораженный незримой стрелой,

  С коня бездыханен свалился. То видя, исполнился страхом Сипил,

  И в бегстве искал он спасенья, Но бог беспощадный его поразил,

  Бегущего с поля мученья. И третий мой сын, незабвенный Тантал,

  Могучему деду подобный Не именем только, но силой,- он пал,

  Стрелою настигнутый злобной. С ним вместе погиб дорогой мой Файдим,

  Напрасно ища меня взором; Как дубы высокие, пали за ним

  И Дамасихтон с Алфенором. Один оставался лишь Илионей,

  Прекрасный, любимый, счастливый, Как бог, красотою волшебной своей

  Пленявший родимые Фивы. Как сильно хотелося отроку жить,

  Как, полон неведомой муки, Он начал богов о пощаде молить,

  Он поднял бессильные руки... Мольба его так непритворна была,

  Что сжалился бог лучезарный... Но поздно! Летит роковая стрела,

  Стрелы не воротишь коварной, И тихая смерть, словно сон среди дня,

  Закрыла прелестные очи... Их семеро было вчера у меня...

  О, длиться б всегда этой ночи! Как жадно, Латона, ждала ты зари,

  Чтоб тяжкие видеть утраты... А все же и ныне, богиня, смотри:

  Меня победить не могла ты! А все же к презренным твоим алтарям

  Не придут венчанные жены, Не будет куриться на них фимиам

  Во славу богини Латоны! Вы, боги, всесильны над нашей судьбой,

  Бороться не можем мы с вами: Вы нас побиваете камнем, стрелой,

  Болезнями или громами... Но если в беде, в униженьи тупом

  Мы силу души сохранили, Но если мы, павши, проклятья вам шлем,-

  Ужель вы тогда победили? Гордись же, Латона, победою дня,

  Пируй в ликованьях напрасных! Но семь дочерей еще есть у меня,

  Семь дев молодых и прекрасных... Для них буду жить я! Их нежно любя,

  Любуясь их лаской приветной, Я, смертная, все же счастливей тебя,

  Богини едва не бездетной!" Еще отзвучать не успели слова,

  Как слышит, дрожа, Ниобея, Что в воздухе знойном звенит тетива,

  Все ближе звенит и сильнее... И падают вдруг ее шесть дочерей

  Без жизни одна за другою... Так падают летом колосья полей,

  Сраженные жадной косою. Седьмая еще оставалась одна,

  И с криком: "О боги, спасите!"- На грудь Ниобеи припала она,

  Моля свою мать о защите. Смутилась царица. Страданье, испуг

  Душой овладели сильнее, И гордое сердце растаяло вдруг

  В стесненной груди Ниобеи. "Латона, богиня, прости мне вину

  (Лепечет жена Амфиона), Одну хоть оставь мне, одну лишь, одну..

  О, сжалься, о, сжалься, Латона!" И крепко прижала к груди она дочь,

  Полна безотчетной надежды, Но нет ей пощады,- и вечная ночь

  Сомкнула уж юные вежды. Стоит Ниобея безмолвна, бледна,

  Текут ее слезы ручьями... И чудо! Глядят: каменеет она

  С поднятыми к небу руками. Тяжелая глыба влилась в ее грудь,

  Не видит она и не слышит, И воздух не смеет в лицо ей дохнуть,

  И ветер волос не колышет. Затихли отчаянье, гордость и стыд,

  Бессильно замолкли угрозы... В красе упоительной мрамор стоит

  И точит обильные слезы. Лето 1867

ГАДАНЬЕ

Ну, старая, гадай! Тоска мне сердце гложет, Веселой болтовней меня развесели, Авось твой разговор убить часы поможет, И скучный день пройдет, как многие прошли!

  "Ох, не грешно ль в воскресение?

  С нами Господняя сила!

  Тяжко мое прегрешение...

  Ну, да уж я разложила!

  Едешь в дорогу ты дальную,

  Путь твой не весел обратный:

  Новость услышишь печальную

  И разговор неприятный.

  Видишь: большая компания

  Вместе с тобой веселится,

  Но исполненья желания

  Лучше не жди: не случится.

  Что-то грозит неизвестное...

  Карты-то, карты какие!

  Будет письмо интересное,

  Хлопоты будут большие!

  На сердце дама червонная...

  С гордой душою такою:

  Словно к тебе благосклонная,

  Словно играет тобою!

  Глядя в лицо ее строгое,

  Грустен и робок ты будешь:

  Хочешь сказать ей про многое,

  Свидишься,- все позабудешь!

  Мысли твои все червонные,

  Слезы-то будто из лейки,

  Думушки, ночи бессонные,-

  Все от нее, от злодейки!

  Волюшка крепкая скручена,

  Словно дитя ты пред нею...

  Как твое сердце замучено,

  Я и сказать не умею!

  Тянутся дни нестерпимые,

  Мысли сплетаются злые...

  Батюшки светы родимые!

  Карты-то, карты какие!!." Умолкла старая. В зловещей тишине Насупившись сидит. - Скажи, что это значит? Старуха, что с тобой? Ты плачешь обо мне? Так только мать одна об детском горе плачет, И стоит ли того? - Я знаю наперед Все то, что сбудется, и не ропщу на Бога: Дорога выйдет мне, и горе подойдет, Там будут хлопоты, а там опять дорога... Ну полно же, не плачь! Гадай иль говори, Пусть голос твой звучит мне песней похоронной, Но только, старая, мне в сердце не смотри И не рассказывай об даме об червонной! Начало 1860-х годов

С КУРЬЕРСКИМ ПОЕЗДОМ

1

"Ну, как мы встретимся? - невольно думал он, По снегу рыхлому к вокзалу подъезжая.- Уж я не юноша и вовсе не влюблен... Зачем же я дрожу? Ужели страсть былая Опять как ураган ворвется в грудь мою Иль только разожгли меня воспоминанья?" И опустился он на мерзлую скамью, Исполнен жгучего, немого ожиданья. Давно, давно, еще студентом молодым, Он с нею встретился в глуши деревни дальней. О том, как он любил и как он был любим Любовью первою, глубокой, идеальной, Как планы смелые чертила с ним она, Идее и любви всем жертвовать умея,- Про то никто не знал, а знала лишь одна Высоких тополей тенистая аллея. Пришлось расстаться им, прошел несносный год. Он курс уже кончал, и новой, лучшей доли Была близка пора... И вдруг он узнает, Что замужем она, и вышла против воли. Чуть не сошел с ума, едва не умер он, Давал нелепые, безумные обеты, Потом оправился... С прошедшим примирен, Писал ей изредка и получал ответы; Потом в тупой борьбе с лишеньями, с нуждой Прошли бесцветные, томительные годы; Он привыкал к цепям, и образ дорогой Лишь изредка блестел лучом былой свободы, Потом бледнел, бледнел, потом совсем угас. И вот, как одержал над сердцем он победу, Как в тине жизненной по горло он погряз,- Вдруг весть нежданная: "Муж умер, и я еду". - "Ну, как мы встретимся?" А поезд опоздал.... Как ожидание бывает нестерпимо! Толпою пестрою наполнился вокзал, Гурьба артельщиков прошла, болтая, мимо, А поезда все нет, пора б ему прийти! Вот раздался свисток, дым по дороге взвился... И, тяжело дыша, как бы устав в пути, Железный паровоз пред ним остановился.

2

"Ну, как мы встретимся?" - так думала она, Пока на всех порах курьерский поезд мчался. Уж зимний день глядел из тусклого окна, Но убаюканный вагон не просыпался. Старалась и она заснуть в ночной тиши, Но сон, упрямый сон бежал все время мимо: Со дна глубокого взволнованной души Воспоминания рвались неудержимо. Курьерским поездом, спеша Бог весть куда, Промчалась жизнь ее без смысла и без цели, Когда-то, в лучшие, забытые года, И в ней горел огонь, и в ней мечты кипели! Но в обществе тупом, средь чуждых ей натур Тот огонек задут безжалостной рукою: Покойный муж ее был грубый самодур, Он каждый сердца звук встречал насмешкой злою. Был человек один. - Тот понял, тот любил... А чем она ему ответила? - Обманом... Что ж делать? Для борьбы ей не хватило сил, Да и могла ль она бороться с целым станом? И вот увидеться им снова суждено... Как встретятся они? Он находил когда-то Ее красавицей, но это так давно... Изменят хоть кого утрата за утратой! А впрочем... Не блестя, как прежде, красотой, Черты остались те ж, и то же выраженье... И стало весело ей вдруг при мысли той, Все оживилося в ее воображеньи! Сидевший близ нее и спавший пассажир Качался так смешно, с осанкой генерала, Что, глядя на него и на его мундир, Бог знает отчего, она захохотала. Но вот проснулись все,- теперь уж не заснуть... Кондуктор отобрал с достоинством билеты; Вот фабрики пошли, свисток - и кончен путь. Объятья, возгласы, знакомые приветы... Но где же, где же он? Не видно за толпой, Но он, конечно, здесь... О, Боже, неужели Тот, что глядит сюда, вон этот, пожилой, С очками синими и в меховой шинели?

3

И встретились они, и поняли без слов, Пока слова текли обычной чередою, Что бремя прожитых бессмысленно годов Меж ними бездною лежало роковою. О, никогда еще потраченные дни Среди чужих людей, в тоске уединенья, С такою ясностью не вспомнили они, Как в это краткое и горькое мгновенье! Недаром злая жизнь их гнула до земли, Забрасывая их слоями грязи, пыли... Заботы на лице морщинами легли, И думы серебром их головы покрыли! И поняли они, что жалки их мечты, Что под туманами осеннего ненастья Они - поблекшие и поздние цветы - Не возродятся вновь для солнца и для счастья! И вот, рука в руке и взоры опустив, Они стоят в толпе, боясь прервать молчанье... И в глубь минувшего, в сердечный их архив Уже уходит прочь еще воспоминанье! Ему припомнилась та мерзлая скамья, Где ждал он поезда в волнении томящем, Она же думала, тревогу затая: "Как было хорошо, когда в вагоне я Смеялась от души над пассажиром спящим!" Начало 1870-х годов

МОЛЕНИЕ О ЧАШЕ

В саду Гефсиманском стоял Он один,

  Предсмертною мукой томимый. Отцу Всеблагому в тоске нестерпимой

  Молился страдающий Сын.

   "Когда то возможно, Пусть, Отче, минует Мя чаша сия, Однако да сбудется воля Твоя..." И шел Он к апостолам с думой тревожной,

  Но, скованы тяжкой дремой, Апостолы спали под тенью оливы, И тихо сказал Он им: "Как не могли вы Единого часа побдети со Мной?

  Молитесь! Плоть немощна ваша!.."

  И шел Он молиться опять: "Но если не может Меня миновать -

  Не пить чтоб ее - эта чаша, Пусть будет, как хочешь Ты, Отче!" И вновь

  Объял Его ужас смертельный, И пот Его падал на землю как кровь,

  И ждал Он в тоске беспредельной. И снова к апостолам Он подходил, Но спали апостолы сном непробудным, И те же слова Он Отцу говорил, И пал на лицо, и скорбел, и тужил,

  Смущаясь в борении трудном!..

   О, если б я мог В саду Гефсиманском явиться с мольбами, И видеть следы от Божественных ног,

  И жгучими плакать слезами!

   О, если б я мог

  Упасть на холодный песок

  И землю лобзать ту святую, Где так одиноко страдала любовь, Где пот от лица Его падал как кровь,

  Где чашу Он ждал роковую!

  О, если б в ту ночь кто-нибудь,

  В ту страшную ночь искупленья, Страдальцу в изнывшую грудь

  Влил слово одно утешенья! Но было все тихо во мраке ночном, Но спали апостолы тягостным сном,

  Забыв, что грозит им невзгода; И в сад Гефсиманский с дрекольем, с мечом, Влекомы Иудой, входили тайком

  Несметные сонмы народа!

1868

ОСЕННИЕ ЛИСТЬЯ

Кончалось лето. Астры отцветали... Под гнетом жгучей, тягостной печали

  Я сел на старую скамью, А листья надо мной, склоняяся, шептали

   Мне повесть грустную свою. "Давно ли мы цвели под знойным блеском лета,

   И вот уж осень нам грозит,

   Не много дней тепла и света

   Судьба гнетущая сулит.

  Но что ж, пускай холодными руками

   Зима охватит скоро нас, Мы счастливы теперь, под этими лучами,

   Нам жизнь милей в прощальный час. Смотри, как золотом облит наш парк печальный, Как радостно цветы в последний раз блестят,

   Смотри, как пышно-погребально

   Горит над рощами закат! Мы знаем, что, как сон, ненастье пронесется, Что снегу не всегда поляны покрывать, Что явится весна, что все кругом проснется,-

   Но мы... проснемся ли опять?

   Вот здесь, под кровом нашей тени, Где груды хвороста теперь лежат в пыли,

  Когда-то цвел роскошный куст сирени

   И розы пышные цвели.

  Пришла весна; во славу новым розам

   Запел, как прежде, соловей, Но бедная сирень, охвачена морозом,

   Не подняла своих ветвей. А если к жизни вновь вернутся липы наши,

   Не мы увидим их возврат,

  И вместо нас, быть может, лучше, краше

   Другие листья заблестят.-

  Ну что ж, пускай холодными руками

   Зима охватит скоро нас, Мы счастливы теперь, под бледными лучами,

   Нам жизнь милей в прощальный час.

  Помедли, смерть! Еще б хоть день отрады... А может быть, сейчас, клоня верхушки ив,

   Сорвет на землю без пощады

   Нас ветра буйного порыв... Желтея, ляжем мы под липами родными... И даже ты, об нас мечтающий с тоской, Ты встанешь со скамьи, рассеянный, больной,

   И, полон мыслями своими,

  Раздавишь нас небрежною ногой". 1868

КОРОЛЕВА

Пир шумит.- Король Филипп ликует, И, его веселие деля, Вместе с ним победу торжествует Пышный двор Филиппа короля. Отчего ж огнями блещет зала? Чем король обрадовал страну? У соседа - верного вассала - Он увез красавицу жену. И среди рабов своих покорных Молодецки, весело глядит: Что ему до толков не придворных? Муж потерпит, папа разрешит.- Шумен пир.- Прелестная Бертрада Оживляет, веселит гостей, А внизу, в дверях, в аллеях сада, Принцы, графы шепчутся о ней. Что же там мелькнуло белой тенью, Исчезало в зелени кустов И опять, подобно привиденью, Движется без шума и без слов? "Это Берта, Берта королева!" - Пронеслось мгновенно здесь и там, И, как стая гончих, справа, слева Принцы, графы кинулись к дверям. И была ужасная минута: К ним, шатаясь, подошла она, Горем - будто бременем - согнута, Страстью - будто зноем - спалена. "О, зачем, зачем,- она шептала,- Вы стоите грозною толпой? Десять лет я вам повелевала,- Был ли кто из вас обижен мной? О Филипп, пускай падут проклятья На жестокий день, в который ты В первый раз отверг мои объятья, Вняв словам бесстыдной клеветы! Если б ты изгнанник был бездомный, Я бы шла без устали с тобой По лесам осенней ночью темной, По полям в палящий летний зной. Гнет болезни, голода страданья И твои упреки без числа - Я бы все сносила без роптанья, Я бы снова счастлива была! Если б в битве, обагренный кровью, Ты лежал в предсмертном забытьи, К твоему склонившись изголовью, Омывала б раны я твои. Я бы знала все твои желанья, Поняла бы гаснущую речь, Я б сумела каждое дыханье, Каждый трепет сердца подстеречь. Если б смерти одолела сила - В жгучую печаль погружена, Я б сама глаза твои закрыла, Я б с тобой осталася одна... Старцы, жены, юноши и девы - Все б пришли, печаль мою деля, Но никто бы ближе королевы Не стоял ко гробу короля! Что со мною? Страсть меня туманит, Жжет огонь обманутой любви... Пусть конец твой долго не настанет, О король мой, царствуй и живи! За одно приветливое слово, За один волшебный прежний взор Я сносить безропотно готова Годы ссылки, муку и позор. Я смущать не стану ликованья; Я спокойна: ровно дышит грудь