Тургенев Иван Сергеевич - Странная история

ятной, загадочной форме и умерщвление своей плоти было хорошо известной русским читателям "нормой" поведения юродивых (см.: Панченко A. M. Смех как зрелище.- В кн.: Лихачев Д. С, Панченко А. М. "Смеховой мир" древней Руси, с. 101-103, 123-128, 141-144). Следует отметить, что двенадцатью вставками, перечисленными в "Прибавлениях", не исчерпываются новации, внесенные Тургеневым в текст при его переписывании. Писатель не сообщил, например, что в речь Ардалиона (с. 141) им была внесена фраза: "Сидит каждый у себя на тычке, как "кетик" какой". Слово "кетик", которое Тургенев для памяти зафиксировал, в числе других записей, на обложке рукописи "Бригадира", очевидно, было трудно переводимо и стиль фразы почти невозможно было передать на чужом языке.

   Воспользовавшись отсутствием конвенции об авторском праве между Германией и Россией, А. А. Краевский без разрешения автора 10(22) декабря 1869 г. напечатал перевод "Странной истории" с немецкого в той самой газете "Голос" (No 341, с. 1-3), которая встречала критикой каждое новое произведение писателя. Расчет Краевского был безошибочен: с одной стороны, опубликование нового произведения знаменитого писателя привлекало к его изданию новых читателей и приносило прибыль {В том же No 341, где напечатан рассказ Тургенева, было помещено объявление о подписке на газету на 1870 г.}; с другой стороны, представляя Тургенева как немецкого автора, произведения которого появляются в России через посредство переводчика, он как бы подкреплял свое постоянное утверждение, что Тургенев отрекся от России.

   Тургенев был возмущен "проделкой" Краевского. Требовательный к себе писатель, специально обсуждавший со своим советчиком П. В. Анненковым такую подробность, как целесообразность введения фразы о бое часов (письмо от 4(16) декабря 1869 г.), боялся более всего, что неполноценный в литературном отношении текст переводчика из "Голоса" может быть кем-нибудь из читателей принят за его авторский текст (см. письмо от 20 декабря ст. ст. 1869 г. к П. В. Анненкову, от которого Тургенев 19 декабря получил "Голос" с переводом, а также письма M. M. Стасюлевичу от 21 декабря и М. А. Милютиной от 24 декабря ст. ст. 1869 г. Письмо Тургенева к М. М. Стасюлевичу с протестом против опубликования перевода немецкого текста было в сокращенном виде напечатано в "Вестнике Европы" (1870, No 1). В примечании к этому письму Стасюлевич утверждал, что самая поспешность, с которой Краевский напечатал перевод, говорит о том, что издатель "Голоса" признает популярность Тургенева и пытается воспользоваться ею в интересах своей газеты. При этом Стасюлевич, несомненно, рассчитывал на то, что и сам Краевский и читатели вспомнят недавние заявления газеты "Голос" о том, что "Тургенев отшатнулся от России и Россия от него отшатнулась" (Голос, 1869, 19 февраля (3 марта), No 50). В том же номере "Вестника Европы", в котором появилось письмо Тургенева, был напечатан подлинный текст "Странной истории".

   Вскоре после появления рассказа в России, в начале 1870 г., П. Мериме перевел его на французский язык. 29 января (10 февраля) 1870 г. он пишет об этом переводе как о законченной работе: "Я только что перевел для "Revue" одну новеллу Тургенева - она появится в ближайшем месяце" (Mérimée, II, 9, р. 34). В мартовской книге "Revue des Deux Mondes" за 1870 г. "Странная история" появилась в переводе Мериме. Английский перевод рассказа, озаглавленный "The Idiot", осуществил постоянный корреспондент Тургенева В. Рольстон. Перевод напечатан в "Temple Bar" (1870, vol. XXIX).

   "Странная история" вошла в сборник "Etranges histoires" Тургенева на французском языке ("Etrange histoire. Le roi Lear de la steppe. Toc... toc... toc... L'abandonnée". Par J. Tourguéneff. Paris, Hetzel, изд. 1-е и 2-е - 1873, 3-е - 1874). Два немецких перевода рассказа (помимо перевода в "Салоне") появились также при жизни писателя: "Eine seltsame Geschichte". Übersctzt von A. Gerstmann. I. Turgenjew. Erzählungen eines alten Mannes. Berlin, Janke, 1878 (интересна попытка объединить повести 60-70-х гг. в своеобразный цикл "рассказов старого человека"); "Sonderbare Geschichte".über-setzt von E. St(eineck). I. Turgenjew. Vier Erzähhmgen. Leipzig, 1882, О. Wiegand.

   Рассказ был переведен также на датский и шведский языки: "En sällsam historia". Öfversattung frân franskan. Stockholm; "En besynderlig Historié". Paa Dansk ved Mnller. I Bd.- В кн.: M. Tor-taellingerag Skitser. Kjebenhavn, 1873.

   Рассказ не вызвал сколько-нибудь развернутого обсуждения в критике. Даже среди друзей Тургенева почти не оказалось людей, достойно оценивших это произведение. 5(17) июня 1870 г. Тургенев писал А. М. Жемчужникову: "Вы едва ли не единственный человек, помянувший добрым словом мою "Странную историю"". С одним из своих друзей и корреспондентов - беллетристом М. В. Авдеевым - Тургенев вынужден был вступить в полемику по поводу образа главной героини рассказа. Намекая, что в "Странной истории" повторяются картины "Записок охотника" и что образ героини не актуален, Авдеев писал: "Она ("Странная история") мне очень понравилась и идет к картинам русской жизни, которых Вы дали много, но самый конец Вы осветили, по-моему, неверно <...> В основании всякого фанатизма лежит сила, но сила глупая, и Софи во мне, кроме презрительного сожаления, никакого участия не шевельнула <...> Ваша Софи устарела" (Т сб, вып. 1, с. 430-т-т 431). Отвечая Авдееву 13(25) января 1870 г., Тургенев прежде всего дает понять своему корреспонденту, что тот упрощенно понимает требование современности, что и повествование о далеком прошлом может быть проникнуто современной мыслью: "... неужели вы до того потонули в "современности", что не допускаете никаких не современных типов? Я "отстал" с своей Софи: еще бы! Да я, пожалуй, еще дальше назад хвачу; Софи не возбуждает ничего, кроме "презрительного сожаления"; и этого, по-моему, еще много. Неужели каждый характер должен непременно быть чем-то вроде прописи: вот, мол, как надо или не надо поступать? Подобные лица жили, стало быть, имеют право на воспроизведение искусством. Другого бессмертия я не допускаю, а это бессмертие, бессмертие человеческой жизни - в глазах искусства и истории - лежит в основании всей нашей деятельности". Тургенев подчеркивал, что образ Софи исторически достоверен, что он имеет реальный прототип, что в странной судьбе изображенной им девушки воплотились некоторые характерные черты жизни русского общества на определенном этапе его развития.

   Аргументация Тургенева, очевидно, произвела впечатление на Авдеева. Впоследствии, в работе "Наше общество в героях и героинях литературы" он попытался показать исторические истоки образа Софи, его связь с Татьяной Пушкина и Лизой из "Дворянского гнезда", а также объяснить особенности религиозных исканий героини воздействием на нее темных сторон народного сознания (см.: Авдеев М. В. Наше общество в героях и героинях литературы. Изд. 2-е. СПб., 1907, с. 206-207).

   Отклики на появление "Странной истории" поместили "Московские ведомости" (1870, No 9, 13 января) и "Новое время" (1870, No 23, 24 января). Обе газеты бегло и неодобрительно отозвались о новом произведении писателя. Критик "Московских ведомостей" признавал художественные достоинства "Странной истории", но писал, что "повесть довольно ничтожна по содержанию". Рецензент "Нового времени" утверждал даже, что перевод с немецкого перевода, напечатанный Краевским в "Голосе", мог бы читателям заменить подлинник. Характерна нота, прозвучавшая в высшей степени недоброжелательной по отношению к Тургеневу заметке "Нового времени". "Нечего сказать, хорошо же вы знакомите немецкую публику с русской жизнью, если показываете ей такие картинки, как ваша "Странная история"",- поучала газета писателя.

   Реакционные круги русского общества, крайне озлобленные появлением романа "Дым", восприняли "Странную историю" как продолжение начатого, по их мнению, писателем в романе холодного обличения своей родины. П. Мериме сообщал Тургеневу 13(25) марта 1870 г. о беседах с русскими обитателями Ниццы по поводу "Странной истории": "Как кажется, Ваш последний рассказ привел их в ярость. Они говорят, что Вы ожесточенный враг России и что хотите видеть одни только ее теневые стороны. Я спросил у одной дамы, которая казалась очень возмущенной, в чем теневая сторона в Вашем рассказе. Ответ: - Всюду.- Имеются ли юродивые в России? - Конечно.- А крайне набожные и восторженные девицы? - Безусловно.- На что же вы тогда жалуетесь? - Не нужно говорить об этом иностранцам.- Я передаю вам этот отзыв так, как я его слышал. Лакейский патриотизм повсюду один и тот же: я не знаю ничего более глупого" (Mérimée, II, 9, р. 74).

   В споре с Авдеевым Тургенев также ссылался на реальность и типичность случая, составившего основу фабулы его рассказа. Самому ему приходилось наблюдать подобные происшествия. Сохранилось свидетельство, что героиня Тургенева имела реальный прототип. Л. Фридлендер, ссылаясь на признание самого Тургенева, заявлял: ""Странная история" взята из жизни. Молодая мечтательница, бросающая родительский дом для того, чтобы сопровождать в качестве служанки юродивого, была дочь директора одной казенной зеркальной фабрики. Своим поступком она хотела загладить грехи отца, который грабил казну. Впрочем, молодая девушка вернулась в родительский дом и даже вышла замуж" (BE, 1906, No 10, с. 831). Сам Тургенев в письме к И. П. Борисову от 23 декабря 1869 г. (4 января 1870 г.) также вспоминал, что рассказ "Странная история" составился у него "из двух анекдотов", из которых один он "слышал, а другой сам пережил". Случаи, подобные рассказанному Тургеневым в "Странной истории", были не столь уж редки. Я. П. Полонский сообщает о подобном случае, с которым столкнулся Л. Н. Толстой: "Видел граф и одну раскольничью богородицу и в ее работнице нашел, к немалому своему изумлению, очень подвижную, грациозную и поэтическую девушку, бледно-худощавую, с маленькими белыми руками и тонкими пальцами" (Полонский Я. П. И. С. Тургенев у себя, в его последний приезд на родину.- Нива, 1884, No 5, с. 115).

   Реальную основу рассказа "Странная история" подчеркивал и Н. С. Лесков, утверждавший в 1869 г. в статье "Русские общественные заметки": "Содержание ее вполне не вымышленное, а истинное: это давняя история жившего в тридцатых годах в городе Орле "блаженного Васи" и одной орловской же девицы, отрекшейся от света и пошедшей "угождать юродивому"" (Лесков Н. С. Собрание сочинений. М.: Гослитиздат, 1958. Т. 10, с. 85). Не видя в "Странной истории" ничего, кроме "самым обыкновенным образом рассказанного анекдота, к которому в Орле давно уже приснащены были разные подробности, упущенные г. Тургеневым или вовсе ему неизвестные", Лесков говорил о незначительности не только этого произведения, но и других рассказов и повестей 60-х годов, считая, что ""Собака", "Лейтенант Ергунов", "Бригадир" и "Несчастная" <...> просто неудачные абрисы, которые можно было бросить, но можно было, пожалуй, и напечатать, когда пристают да просят: "Дайте, дескать, нам что-нибудь бога ради!"" (там же, с. 86).

   Из "Заметок" Лескова мы узнаем также, что рассказ возбудил оживленное обсуждение среди литераторов и читателей, что по его поводу ставили вопрос о "зарубежничестве" Тургенева, о его праве описывать темные явления русской жизни, находясь вне пределов родины, о допустимости для русского литератора писать или печатать свои произведения на других языках, об идеях и взглядах героини "Странной истории", о естественнонаучном объяснении таинственных явлений психики, описанных в рассказе. Высказав свое мнение по этим вопросам, Лесков заканчивал статью утверждением, что повести и рассказы Тургенева последних лет лишь беглые этюды, подготавливающие, возможно, новый серьезный труд писателя, и выражением надежды, что в этом труде Тургенев решительно отмежуется от нигилистов, откажется от попыток найти с ними общий язык. Капитальный труд Тургенева, в некоторых отношениях действительно подготовлявшийся повестями шестидесятых годов,- "Новь", как известно, не оправдал этих надежд Лескова.

   В. Я. Брюсов, оценивавший содержание "Странной истории" через двадцать шесть лет после ее появления, почувствовал ее новизну и актуальность в большей мере, чем современники Тургенева. В письме к Н. Я. Брюсовой он утверждал: "Василий и Софи два новых типа у Тургенева. В те годы Софи только что стали появляться в русской жизни. Тургенев перенес этот тип на 15 лет назад в сообразно с этим изменил обстановку. Основная черта этого типа - жажда подвига, желание "душу свою положить ради идеи". Центр<альное> место расск<аза> - разговор на балу" (см.: Тургенев и его современники. Л., 1977, с. 185). В отличие от Брюсова, считавшего главным достоинством рассказа историческую достоверность изображенных в нем характеров людей, стремящихся служить идее, Ин. Анненский усмотрел в образе Софи извечное экстатическое стремление к мистическому идеалу духовного совершенства и страдания (Анненский И. Ф. Белый экстаз.- Книга отражений. М., 1979, с. 141 -146).

   Стр. 138. ... в губернском городе Т...- Место действия рассказа условно. Реальный случай, послуживший основой сюжета произведения, очевидно, произошел в Орле. Однако Тургенев, после некоторого колебания, обозначил как место действия город Т... и "С...кую губернию, находящуюся, как известно, рядом с губернией Т...ской" (с. 152), т. е. Тамбов и граничившую с Тамбовской (смежной также с Орловской) губернией Саратовскую губернию (см. выше творческую историю произведения - наст. том, с. 468).

   Стр. 144. По духу, батюшка, по духу! - Эти и другие слова Мастридии, тайна, которой сопровождается посещение ее дома, а также некоторые речи Василия дали основание Н. Л. Бродскому считать Мастридию, все ее окружение, а в конечном счете и Софью Владимировну Б.- сектантами (см.: Бродский Н. Л. И. С. Тургенев и русские сектанты. М., 1922, с. 25-38).

   Стр. 145. ... я остановился, наконец, на ~ французе, бывшем моем гувернере.- Тургенев дважды до "Странной истории" и еще один раз после написания этого рассказа пытался создать образ гувернера эмигранта Дессёра. В списке действующих лиц не дошедшей до нас пьесы "Компаньонка" (1850) значится "M-r Dessert, бывший учитель Званова - 60 лет". Присутствует это лицо и в плане романа "Два поколения" (1852-1853). Здесь оно зафиксировано как "M-r Dessert, 60 лет, француз, бывший гувернер Д<митрия Петровича>". С. Т. Аксаков, читавший впоследствии уничтоженный текст романа "Два поколения", утверждал, что француз - лучший образ среди наиболее удачных второстепенных лиц произведения (см. его письмо Тургеневу от 4 августа 1853 г.- Рус Обозр, 1894, No 10, с. 482). В 1881 т. Тургенев включил в перечень лиц рассказа "Учителя и гувернеры", который по его замыслу должен был войти в задуманный им цикл "Отрывки из воспоминаний - своих и чужих", персонаж: "Дессёр старик.- Эмигрант".

   Стр. 149. Богоугодность тут ни к чему ~ подчинения воли одного человека воле другого...- Проблемы "магнетизма", гипноза и разных непонятных и необъяснимых форм воздействия воли одного человека на другого занимали умы в особенности с начала 50-х годов XIX века. Наряду с мистическими и идеалистическими толкованиями загадочных психических явлений в 1850-х, а также в 1860-80-х годах делались попытки их объяснения в духе естественнонаучного эмпиризма и позитивистской, вульгарно-материалистической философии. Относя действие рассказа к середине 1850-х годов ("Лет пятнадцать тому назад",- начинается рассказ, напечатанный в 1870 г.), Тургенев соблюдает историческую точность, когда наделяет рассказчика естественнонаучными, хотя и "сбивчивыми", взглядами на явления гипноза и внушения, обсуждавшиеся в эти годы очень широко. Ряд исследователей связывает сюжеты "таинственных повестей" Тургенева, и в том числе эпизод с гипнотическим внушением в "Странной истории", с естественнонаучными интересами Тургенева (см: Бялый Г. Тургенев и русский реализм. М.; Л.: Советский писатель, 1962, с. 208-217).

   ... у кого на одно горчишное семя веры, тот может горы поднимать с места? - Софи пересказывает евангельский текст (от Матфея, гл. 17, ст. 20). Самоотречение Софи, ее готовность всем пожертвовать ради служения тому, что она считает своим нравственным долгом, сближает ее в сознании Тургенева с девушками, ушедшими в революцию. Противопоставляя революционной "вере в чудо" больших общественных сдвигов свои либеральные надежды на постепенный прогресс, Тургенев употреблял почти те же выражения, какими пользовались участники спора о "чуде" в "Странной истории". 22 февраля (6 марта) 1875 г. он писал А. П. Философовой: "Пора у нас в России бросить мысль о "сдвигании гор с места" - о крупных, громких и красивых результатах <...> мы умрем - и ничего громадного не увидим".

   Стр. 150-151. Своим детским лицом ~ она напоминала мне дорафазлевских мадонн...- Итальянские художники раннего Возрождения, предшественники Рафаэля - Лоренцо Джерини, Фра Анджелико да Фьезоле, Антонио Росселино и другие придавали лицам своих мадонн выражение наивной веры. Скованность фигур на их картинах, отсутствие разработанного фона и перспективы - черты, характерные для средневековой живописи,- усиливали впечатление духовной, религиозной отрешенности образов их произведений.

   Стр. 157-158. ... я не осуждал ее, как не осуждал впоследствии других девушек ~ видели свое призвание.- Сопоставление Софи с девушками-революционерками раскрывает в значительной степени источник интереса писателя к этой героине. В рассказе Тургенев показал типичное, как ему казалось, для русской жизни определенного периода заблуждение женщин с сильным характером, самоотверженным сердцем и несколько догматическим направлением ума. Сопоставляя Софи и девушек-революционерок, писатель проводит вместе с тем определенную грань между ними: он говорит о своем непонимании поступка Софи, выражает сожаление, что "Софи пошла именно этим путем",- ничего подобного не говорится о революционерках. Стремление Тургенева выразить сочувствие "нигилистам" нашло наиболее полное воплощение в очерке "По поводу "Отцов и детей"", который был задуман в пору работы над рассказом "Странная история". На обложке рукописи этого рассказа записан черновой план "Литературных воспоминаний", в который включена статья "По поводу "Отцов и детей"".