Тан-Богораз Владимир Германович - На реке Россомашьей

fy">  - Это против обычая! - закричал он, вскакивая на ноги. - Не твоя очередь! Вот я тебя ещё не так дерну!

  Но долговязый Энмувия удержал его за руки. С утра он успел оправиться и теперь сгорал желанием испробовать свои силы.

  - Я стану! - говорил он нетерпеливо. - Ты потом!

  Волей-неволей Акомлюка вынужден был уступить место новому претенденту.

  Началась борьба между маленьким кавралином и долговязым оленеводом, который был выше своего противника на полторы головы, и длилась очень долго без всякого решительного перевеса в ту или другую сторону. Энмувия два раза высоко приподнимал Ятиргина в своих огромных объятиях и далеко бросал его в сторону, совсем наотмашь, но Ятиргин оба раза, как кошка, падал на ноги. С другой стороны, все уловки, изобретённые чукотской борьбой и поочерёдно пущенные в ход Ятиргином, оказались бессильными для того, чтобы сбить с ног огромного представителя оленных людей.

  Акомлюка ни за что не хотел успокоиться.

  - Моя очередь! - кричал он. - Перестань, Энмувия! Пусть я попробую!

  Дюжий Умка, действительно напоминавший фигурой белого медведя и для довершения сходства с головы до ног облечённый в белую меховую одежду, выступил вперёд и нетерпеливо стал развязывать пояс.

  - Если тебе хочется, так попляшем со мной! - сказал он с жестокой улыбкой на своём четырёхугольном, кирпично-багровом лице с крупным носом и массивными челюстями.

  Акомлюка на минуту смешался, но старики, находившиеся среди зрителей, единодушно запротестовали против борьбы.

  - Довольно! - кричал Амрилькут. - Перестаньте на ночь! Народ озяб, нужно войти в полог, у баб уж чай варится. Вот и солнце входит в свой шатёр!

  Солнце действительно закатилось. У каждого шатра был разведён огонь, и женщины суетливо перебегали от огня к шатру и обратно, занимаясь приготовлением ужина и ночлега. Все полога уже были поставлены на место. Мороз был ещё крепче, чем вчера. Молодые девки мёрзли и то и дело вскакивали в густую струю дыма, тянувшуюся от костра по направлению ветра, для того, чтобы несколько согреть свои полуобнажённые плечи. Спутники мои давно забились в полог, хотя в только что поставленном чукотском пологу, пока он не прогреется парами чайника и дыханием ночлежников, пожалуй, ещё холоднее, чем на дворе. Тылювия зажигала светильню в своей каменной лампе, намереваясь внести её в полог. Я счёл за лучшее последовать за ней.

  

  

  

  

   III

  Ятиргин не заставил себя долго ждать. В качестве гостеприимного хозяина он считал своей обязанностью не оставлять меня одного в пологу. Вместе с ним явился молодой человек с довольно приятным лицом, тихим голосом и застенчивыми глазами. Имя его было Тэнгэт. Он был братом чаунского витязя Пэкуля, о похождениях которого ходит много рассказов на Колыме. О самом Тэнгэтэ говорили, что из всех кавралинов, пришедших в текущую весну на Анюйскую землю, он был самым сильным шаманом, сильнее даже Тылювии, несмотря на её загадочное изменение пола. Китувии не было. Он ушёл в стадо на всю ночь.

  Ужин прошёл так же, как вчера. "Женщина" хлопотала на дворе, крошила варево, толкла мёрзлое мясо на еду мужчинам, влезла в полог, для того чтобы налить чай, и опять вылезла наружу, одним словом ревностно исполняла многочисленные вечерние обязанности чукотской хозяйки дома. Она вошла окончательно в полог только после того, как мужчины окончили еду и удовлетворилась объедками и костями, составляющими вечную долю женщин. Она, по-вчерашнему, тщательно выскребла ногтями деревянное корыто и чисто-нечисто вылизала сковородку и несколько полуразбитых чашек, из которых мы пили чай, потом всё ненужное выставила наружу и окончательно закрыла входную полу полога, подвернув её край под шкуры, разостланные на полу. В пологе было так же душно, как вчера. Мы все были раздеты донага и всё-таки обливались потом. Я плотно прижался к стенке. Под боком у меня стоял огромный котёл, наполненный холодным бульоном, он очень непрочно опирался на неровную подстилку и при каждом неосторожном движении расплёскивал часть своего содержимого.

  Ятиргин опять начал рассказы о чудесах и редкостях его родной земли и сопредельных стран.

  - А за морем, - говорил он, - есть на далёком берегу большой лес, которому нет конца. В том лесу живут люди-невидимки. Когда они выходят на торг, можно видеть только лисиц и бобров, которых несут в руках, ибо сами они неуловимее тени. Кажется, будто меха сами движутся по воздуху. И когда наши торговцы придут к ним, они выбегают на опушку леса и кричат: "Давайте торговаться!" Тогда купцы бросают папушку табаку как можно дальше в глубь леса. "О-о, табак, табак!" - раздаётся в лесу крик. На опушке начинаются шум, споры... А кто галдит, не видно. Потом из лесу вылетают бобры или сума с песцами. За одну папушку дают полную суму песцов... И ещё есть там озёра, и на берегу под деревьями, сидят люди-половинки, словно расколотые по длине, и когда услышат чьи-нибудь шаги, склеиваются между собой попарно и бросаются в воду. Они тоже желают табаку. В земле выкопаны норы, и в норах живут люди, маленькие, как зайцы, и они тоже желают табаку. Ещё есть другие, великаны, выше стоячих деревьев, они живут в сопках, в горных пещерах, и когда варят пищу - огонь выходит из вершины сопки. Они тоже желают табаку. И все люди на том берегу жаждут только табаку и за комочек трубочного нагара, величиной с полнапёрстка, готовы отдать красную лисицу. Ещё есть: в открытом океане, среди глубокой пучины стоит высокое дерево, в дереве большое дупло; в дупле живёт злой дух. Сучьев у дерева выше счисления, на каждом суке двадцать раз двадцать отростков, на каждом отростке по кривому шипу. Дерево ложится набок и погружается в пучину; когда поднимается, всё белеет от рыбы. На каждом шипе по белой рыбине, вся эта рыбина падает в дупло, и злой дух её съедает. Если чукотская байдара проходит слишком близко, дерево падает на неё и, зацепляя шипами, сдёргивает всех людей на пищу духу. За этим морем есть материк, но за материком опять море, а за тем морем птичьи ворота. Там край твёрдого неба падает вниз и, ударившись об землю, отскакивает обратно; никогда не перестаёт падать и отскакивать. За теми воротами находится птичья земля. Туда птицы улетают на зиму. Но небо падает так быстро, что не успевают пролететь, и задних прихлопывает, как в ловушке. Обе сталкивающиеся половинки покрыты толстым слоем толчёных птиц, больше чем на вышину человека, и перья там вечно носятся по ветру...

  Однако содержание рассказов Ятиргина, несмотря на всю их оригинальность, не представляло для меня интереса новизны, и я постарался свести разговор на шаманство, намереваясь упросить Тылювию показать мне образчик своего шаманского искусства. Мне хотелось узнать, действительно ли загадочная хозяйка обладала той степенью шаманской силы, которую приписывали ей окружающие жители.

  Ятиргин с первых же слов о шаманстве сам перевёл разговор на свою жену:

  - Ты спрашиваешь: есть ли в нашей земле _вдохновенные_? - заговорил он. - Моя жена хотя молода, но тоже не лишена _свободных голосов_. Слава богу! Можно сказать, что не одному человеку помогла в болезни. Но ни против кого не употребила во зло.

  Тылювия, услышав, что разговор коснулся её особы, проявила ещё большую стыдливость, чем вчера. Зато Тэнгэт, сидевший всё время молча, обнаружил неожиданную словоохотливость.

  - Я тоже высоковдохновенный! - заговорил он. - Именно я, сын Апрыя, Тэнгэт! Конечно, я молод и застенчив. Когда другие собираются состязаться во вдохновении, я прячусь между санями на дворе и меня принуждены приводить в полог силой. Но в моём собственном пологу я каждый день разговариваю с разнообразными духами. В моём котле с водой живёт старый морж и отзывается оттуда хриплым рёвом. Когда я ударю в бубен, три волка приходят из-под постели и воют по очереди. Ворон и гагара пролетают взад и вперёд. Невидимая рука просовывается сквозь стену и хватает за лицо каждого из присутствующих!.. Ты увидишь завтра! - говорил он. - Во время жертвоприношения я ударю в бубен и создам силу в очаге, которая поднимется сквозь отверстие шатра тонким столбом пламени, и дух будет говорить из чёрной золы. Моя сила всё умеет. Я могу глотать ножи и извергать дорогие меха из горла, нырять в море, как рыба, и летать быстрее птицы по небу. Однажды, когда я сидел в пологу за ужином, враг мой, упившись сердитой водой, взятой от морских бородачей, разорвал стену полога и ударил меня ножом в спину, так что я упал на лицо и умер. Но жена посадила меня и вложила в одну руку бубен, а в другую колотушку из китового уса и стала барабанить по бубну, сжимая мою руку своей рукой. Тогда явился Кэля и принёс мою улетевшую душу и вдунул её в отверстие раны, чтобы я ожил и снова стал смотреть на солнце. А от раны не осталось никакого следа.

  Я сказал Тэнгэту, что слава о его подвигах достигла Великой реки (Колымы) и перешла за неё, что я приехал сюда, намереваясь отыскать его и услышать его шаманские напевы, и что через несколько дней я нарочно приеду на его стойбище, желая давать ему ответные откликн.

  После этой краткой речи я прямо обратился к Тылювии и стал просить её доказать нам, что и она одарена вдохновением и что слова её мужа не являются напрасным хвастовством. Однако застенчивость Тылю-вии оказалась препятствием, которое было не весьма легко преодолеть. Услышав моё предложение, она немедленно спрятала уже не лицо, а всю голову под меховое одеяло, валявшееся подле, и решительно отказывалась отвечать мне хотя бы одним звуком. Я мог с ней вести переговоры только при помощи мужа, который с самого начала стал держать мою сторону и, поднимая меховую покрышку, осторожно уговаривал Тылювию согласиться, на что она отвечала какими-то невнятными звуками, вразумительными только для одного Ятиргина. Наконец, после того как я в десятый раз сослался на обычаи гостеприимства, дающие гостю право на угождение хозяина, и пообещал, что о чудесной силе Тылювии я расскажу на своей родине всем моим соплеменникам, стыдливая шаманка поколебалась.

  - Спроси его, - тихо сказала она Ятиргину, - разве на его земле люди тоже стучат в бубен и призывают духов?

  Я принужден был отвечать отрицательно.

  - Почему же, - недовольно проворчала она, - он так лаком до вызывания духов?.. Я не понимаю!..

  Начались новые уговоры, и наконец действием красноречия и подарком небольшой связки табачных листьев я вынудил у шаманки согласие, выраженное, однако, устами нашего непременного посредника.

  - Она будет шаманить! - сказал Ятиргин. - Я пойду принесу бубен!..

  - Лучше я сама! - сказала недовольным тоном Тылювия, натягивая мохнатые чулки на свои могучие ноги. - Ты - муж! Сиди в пологу! А только скажи ему, что я совсем не имею духов после болезни. В вечном кашле, не знаю, куда девались. Стуча, не могу взывать; взывая, не могу вызвать... Или они глухие?

  Я счёл своей обязанностью протестовать и выразить уверенность, что духи по-прежнему подвластны её призыву, но Тылювия всё ещё не хотела успокоиться.

  - А тебе лучше уйти! - обратилась она к Тэнгэту уже без посредничества мужа. - Я ведь в твой шатёр не хожу слушать, как ревёт твой морж.

  - Эгей! - ответил беспрекословно Тэнгэт и немедленно стал одеваться и собирать свои вещи.

  Так как с его уходом в пологу освобождалось место, я попросил его позвать Айганвата, который остался у Акомлюки вместе с Митрофаном и Селивановым.

  Бубен Тылювии был обыкновенного чукотского типа - маленький, круглый, с тонким деревянным ободком и чрезвычайно звонкой перепонкой из оболочки моржового желудка. Две тонкие полоски китового уса, служившие колотушками, были привязаны к короткой деревянной ручке бубна.

  Чрез несколько минут лампа была погашена, и мы молча сидели среди непроницаемой тьмы, ожидая начала.

  - Э-гэ-гэ-гэ-гэй! - начала Тылювия тяжёлым истерическим вздохом, который вырвался из её горла болезненной нотой и сразу наполнил все углы полога. По-видимому, необходимость настроить свои нервы на высоту шаманского экстаза являлась гнетущим бременем для её души.

  - Э-гэ-гэ-гэ-гэй! А-яка-яка-яка-якай!

  Оглушительная дробь коротких и частых ударов раскатилась над нашей головой и загремела, отскакивая от тесных стенок мехового ящика и как будто стремясь найти себе выход и вырваться наружу.

  - Гоу, гоу, гоу, гоу! - запела Тылювия, старательно выделывая голосом какой-то необыкновенно сложный напев, весьма напоминавший вой метели на тундре. - Боб-бо, боббо, боббо, боббо!.. Гоу, гоу, гоу, гоу!

  По обычаю чукотских шаманов, Тылювия пользовалась бубном как резонатором, то держа его перед самым ртом, то отводя его вверх и вниз и отклоняя под самыми различными углами. Ятиргин и Айганват поощряли её установленными возгласами сочувственного удивления.

  - Гычь! Гычь!.. Правда!..

  Благодаря акустическим свойствам полога звук голоса Тылювии совершенно утратил локализацию, и мы перестали связывать его с тем определённым местом на левой стороне, где сидела шаманка. Большей частью он казался исходящим из независимого центра, находившегося приблизительно посредине потолка, потом облетал полог справа налево и слева направо, кружился над нашей головой, бился об стены. Голос Тылювии становился громче и громче, стук колотушки превратился из частой дроби в непрерывный грохот, а духи действительно не хотели приходить.

  - Приди, приди, приди! - взывала Тылювия. - А-яка-яка-якай!.. Боббо, боббо, боббо!

  - Ух! - вздохнула она, внезапно прерывая стук. - Бубен худ, звонкости мало. Голос не долетает до зарубежного мира.

  Через минуту призыв возобновился с удвоенной силой. Под грохот колотушки один за другим раздавались самые причудливые напевы. Одни из них были сложены старинными шаманами много веков тому назад и переходили от поколения к поколению, тщательно запоминаемые нововдохновенными учениками; другие были созданы Тылювией в течение тех таинственных месяцев, когда она лежала в пологу, изменяя свой пол, и старалась шаманством избавиться от преследований грозного духа неведомой болезни; третьи были плодом импровизации и продолжали создаваться при каждом новом общении с "вольными голосами". К моему удивлению, среди хаоса запутанных и бесформенных звуков я мог уловить отрывки, запечатлённые своеобразной красотой и обладавшие даже мелодией, которая вообще совершенно чужда пению туземных племён северо-восточной Азии.

  - Приди, приди, приди! - взывала Тылювия. - Гоу, гоу, гоу!.. Убуу-уу, буу, буу, буу!..

  Мне казалось, что пение Тылювии продолжается уже долго. Спёртая духота полога после долгого дня, проведённого на морозе, так и охватывала голову, и совершенно неожиданно для самого себя я впал в дремоту.

  Меня разбудил высокий странный звук, который, казалось, раздался на необычайной высоте.

  - Гычь! - воскликнул было Айганват, но голос его пересёкся. Ему было не по себе.

  Звук повторился опять.

  - Приди, приди, приди! - взывала Тылювия.

  Через минуту она забилась и зафыркала с необычайной силой. Треск бубна раздавался адским грохотом.

  - Бубен мой плох! - сказала Тылювия, прерывая стук. - Сам видишь!.. Дохни на него, чтобы он стал звончее!..

  Из противоположного угла полога послышались такие странные неожиданные звуки, полузадыхавщиеся, проникнутые неизъяснимым хрипением, которые, конечно, могли принадлежать только духу.

  - Это её муж! - сказал мне Ятиргин тихонько. - Другой муж, настоящий!.. Вот послушай только что будет!..

  Голос другого мужа, несмотря на свою сверхъестественность, имел довольно заметное сходство с голосом Тылювии. Он был такой же сиплый, простуженный, раздаивавшийся каким-то хрипучим шёпотом вместо полного звука. Тылювия не замедлила объяснить нам причину этого сходства.

  - Он говорит, что простудился и хворал, оттого сначала не хотел приходить, - пояснила она непонятные слова духа. - А разве вы тоже простуживаетесь? - прибавила она со смехом.

  В ответ раздался хриплый ряд непонятных, с трудом выдавливаемых слов, на этот раз уже из другого угла. Дух успел переместиться и теперь находился у моих ног.

  - Зачем ты ходишь? - с неудовольствием сказала Тылювия. - Будет тебе! Вот, дохни на бубен!

  Раздалось резкое дуновение невидимых губ. Перепонка бубна вздрогнула и щёлкнула, бубен подскочил и ударился об низкий потолок.

  - Ого! - сказала Тылювия.

  Вслед за этим раздался такой оглушительный грохот обеих колотушек, что я невольно зажал уши.

  - Слышишь? - сказал Ятиргин. - Совсем другой бубен!..

  Бубен действительно сделался звончее прежнего, треск колотушек теперь раздавался с такой силой, что я положительно опасался за целость зыбкого мехового потолка над нашей головой.

  Побарабанив немного вместе с Тылювией, её таинственный супруг из другого мира удалился в направлении, противоположном тому, откуда пришёл, и последний звук его голоса опять раздался на неизмеримой высоте, за пределами шатра, но уже слева.

  Вслед за ним явился последовательно целый ряд духов, представших перед нами в бесконечном разнообразии звуков.

  Хриплое карканье ворона начиналось чуть слышно вдали и, постепенно приближаясь, врывалось в полог, как буря, налетало на бубен с громким хлопаньем крыльев, поднимало неистовый стук запасной колотушкой и уносилось в ночную даль. Волчий вой доносился из глубины земли, потом становился ближе, раздавался в самом пологе и, побарабанив на бубне, в свою очередь удалялся в вышину. Невидимый пёс являлся на зов шаманки и с такой силой отряхивался над бубном, что стены полога вздрагивали и тряслись. Самые неестественные голоса прилетали с различных сторон, гремели, хрипели, ворчали и выли в разных углах полога, блуждали взад и вперёд, произносили отрывистые фразы на непонятном языке и опять улетали в пространство. Излишне говорить, что два голоса никогда не раздавались в одно время и что шаманская песнь Тылювии раздавалась только в промежутках между звуками "вольных голосов".

  Зато рука её ни на минуту не отрывалась от колотушки и всё время извлекала из бубна резкий, сухой треск, время от времени усиливавшийся аккомпанементом второй колотушки, так как каждый сверхъестественный посетитель считал своим долгом блеснуть пред нами в качестве магического барабанщика. К сожалению, скоро выяснилось, что, несмотря на добрую волю Тылювии, интерес шаманского представления не может подняться выше, так как оно не имеет никакого определённого объекта. Многие духи, являясь, спрашивала нас, что нам нужно, и мы не умели дать ответа на этот простой вопрос. Под руками не было никакого больного, которому нужно было бы добыть облегчение, и если у каждого из нас были враги, то никто не решился попросить духов наслать на них кару и гибель. Иногда Тылювия давала духам простосердечный ответ, что любопытствующий чужестранец желал послушать их голос и просил её вызвать их на короткое время из заоблачного мира. Духи, впрочем, относились довольно добродушно к этому назойливому любопытству и, по-видимому, только не желали долго оставаться у нас в пологу, где их не удерживали никакие определённые просьбы или обещания. Засвидетельствовав своё присутствие несколькими непонятными словами или просто криками и побарабанив на бубне, они тут же удалялись, освобождая место другим.

  Многие, в виде особой любезности, предлагали нам послушать "их дыхание" и с этой целью затягивали свои напевы, которые, впрочем, ничем не отличались от напевов самой Тылювии. Два духа с холерическим темпераментом, почти одновременно явившиеся с противоположных сторон, затеяли перебранку на чистейшем чукотском диалекте и под конец даже собирались драться, но были остановлены увещаниями шаманки. Иные из духов проявляли проказливость нрава. Они швыряли и перетряхивали посуду, плескали водой из котла в разные стороны, выдёргивали из-под нас постели, даже кидали в нас неизвестно откуда взявшимися поленьями. Один раз невидимая рука совсем приподняла полог над нашей головой, и мы на мгновение увидели тусклый свет звёздной ночи, вливавшийся в высокий шатёр сквозь дымовое отверстие. Всё это время рука Тылювии не переставала стучать в бубен, свидетельствуя о том, что _вдохновенная_ не принимает никакого участия в этих проделках. Если бы не оригинальность обстановки, можно было бы подумать, что находишься на спиритическом сеансе, где-нибудь за много тысяч километров от этой полярной пустыни.

  Надо заметить, что миниатюрные размеры полога делали гораздо более трудным для наших сверхъестественных гостей сохранение неуловимости; но они вертелись буквально у нас под носом, не производя лишнего шума и никого не задевая.

  Дольше других прогостил у нас один дух, прилетевший, по его собственным словам, из девятой вселенной. Это была особа женского пола, которая сначала говорила на обычном непонятном языке, свойственном заоблачным сферам. На приглашение Тылювии говорить по-чукотски она выразила опасение, что мы станем смеяться над её произношением, но потом всё-таки заговорила, действительно варварски бормоча и проглатывая звуки.

  Она объяснила, что ей было трудно решиться прийти к нам, так как она большая домоседка и редко посещает чужих людей, но ей не хотелось отказывать Тылювии в её просьбе. Вероятно, это была какая-то старая дева, ибо она не преминула довольно жеманным тоном прибавить, что ей стыдно быть в присутствии стольких мужчин.

  Однако, пропев свой напев и постучав колотушкой по бубну, она медлила уходить и после незначительных переговоров захотела исполнить обязанности духа-охранителя и стала объяснять при помощи различных окольных и причудливых оборотов речи, что у Ятиргина есть враг, которого он должен остерегаться. При дальнейших разъяснениях враг оказался долговязым Энмувией, недавним соперником в борьбе мужа Тылювии. Оказывалось, что Энмувия в минувшую ночь творил заклинания, имевшие целью ослабить силу Ятиргина, и поэтому-то ему дважды удалось приподнять его и отбросить наотмашь.

  В утешение она произнесла несколько неясных выражений, по-видимому заключавших в себе урозу против Энмувии. Покончив с Ятиргином, она стала приставать к Айганвату, что он обидел каких-то "чёрненьких жителей пустыни, ходящих пешком", но ни за что не хотела дать более подробных объяснений. Наконец я выразил догадку, что дело идёт о медведях. Айганват не на шутку перепугался, особенно когда невидимая гостья погрозила ему, что, в возмездие за обиды чёрненьким, его ожидает истощение сил и невозможность предаваться его любимому занятию - охоте на диких оленей. Взволнованным голосом он стал оправдываться, уверяя, что он никогда не обижал чёрненьких, ходящих пешком. Я напомнил ему, что в прошлом году, во время одной из наших поездок, он ходил на лыжах осматривать медвежью берлогу.

  - Я не виноват! - укоризненно ответил он. - Это ты! Ты посылал!.. Да и никого там не было, пустая берлога...

  Как бы то ни было, обстоятельство это осталось без дальнейшего разъяснения, ибо интересная гостья вдруг объявила, что дыхание её слабеет, и, постучав на прощание в бубен, удалилась из полога, конечно, торопясь возвратиться в своё покинутое жилище.

  Тылювия после этого ещё довольно долго продолжала распевать свои напевы и вызывать духов, но они не представляли особенного интереса. Ятиргин наконец заснул. Айганват не спал по необходимости и время от времени усталым голосом выкрикивал формулы ответов. Я тоже чувствовал непреодолимое влечение к сну, но никак не мог собраться с духом для того, чтобы попросить Тылювию отложить в сторону бубен. Наконец она, по-видимому, поняла, что пора прекратить. Вызвав из бубна целую серию трескучих залпов и пропев подряд около десятка очень длинных и сложных напевов, она остановилась и сказала:

  - Уже рассветает, а вставать надо рано... Может быть, вы хотите спать?..

  Мы с Айганватом, в качестве гостей, воздержались от прямого ответа, только Ятиргин громким храпом выражал своё мнение по этому поводу.

  - Завтра будет служение; ещё много будем шаманить, - сказала Тылювия. - Но если тот хочет, - прибавила она после короткой паузы, очевидно имея в виду меня, - то я готова ещё шаманить, пока не настанет большой свет!..

  Устрашённый этой перспективой, я выразил наконец, что я совершенно удовлетворён. Лампу опять зажгли. Ятиргин проснулся и смущённо протирал глаза. Но Тылювия, по-видимому, не хотела спать и не имела усталого вида. Трагическое выражение её лица смягчилось гордым сознанием шаманской силы и самодовольством успеха. Она уже не выказывала прежнего смущения и, встретив мой взгляд, даже улыбнулась, раздвинув огромный рот, вооружённый двумя рядами крупных белых зубов.

  - Ты не устала... Диво!.. - сказал я. - Мы слушать устали, а тебе ничего!..

  - Я отчего устану? - возразила шаманка. - Я мало пела, всё больше духи... А бубном я когда-то от болезни излечилась...

  Через пять минут мы все спали крепким сном, совершенно позабыв о духах.

  На другой день действительно состоялось торжественное служение богам, которое ознаменовалось многими любопытными эпизодами, но описание их увлекло бы меня слишком далеко из пределов настоящего очерка. Относительно дальнейшей судьбы различных людей, присутствовавших на бегу, скажу только о Толине. Он не избежал-таки влияния злых чар, тайно творимых его врагами, и через месяц после нашей последней встречи скоропостижно умер на большом бегу во время ярмарки, возвращаясь от межи с только что взятым призом в руках. Общественное мнение обвинило в его смерти Коколи-Ятиргина, выступившего его соперником и на этот раз.

  Для того чтобы уклониться от мести раздражённых родственников Толина, Коколи-Ятиргин в ближайшую ночь после рокового бега бежал с ярмарки, покинув большую часть своего имущества, и, приехав на своё стойбище на реке Росомашьей, немедленно укочевал с семьёй и стадом на восток, к самому мысу Пээк. Впрочем, были примеры, что оружие мстителя настигала убийцу даже на более далёком расстоянии.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   1899? ____________________________________________________________________________

  Текст публикуется по книге:

  Тан-Богораз В. Восемь племен. Воскресшее племя: Романы, рассказы /Сост. Е.А.Куклиной; Посл. Вл.Муравьева.- Иркутск, Вост.-Сиб. кн. изд., 1987.- 576 с.; илл.- (Б-ка "Под полярными созвездиями").- 50000 экз.; 2 р. 70 к.- Из сод.: На реке Росомашьей: Рассказ, с.471-527.

  (c) Тан-Богораз Владимир Германович, текст, 1899?

  (f) OCR by TorfNN, 2007/06/29