Главная » Книги

Тан-Богораз Владимир Германович - На реке Россомашьей, Страница 2

Тан-Богораз Владимир Германович - На реке Россомашьей


1 2 3

голенище, и такими оттопыренными губами, как будто он постоянно собирался свистнуть. То был брат Ятиргина, Китувия, который пришёл вместе с ним из Энурмина, чтобы помогать в дороге, но собирался остаться у Акомлюки в качестве кандидата в женихи, который должен работать и стеречь стадо, пока его признают годным в мужья. Предметом его искательств была Нулинга, двоюродная сестра Акомлюки, костлявая, худая и вдобавок кривая на один глаз девка, которую никто не хотел сватать из-за её безобразия. Она была почти вдвое старше Китувии, но при заключении чукотских браков это не составляет препятствия, если дело идёт о том, чтобы бедному искателю вступить в семью богатых стадовладельцев.
  - Итак, ты пришёл! - сказал Ятиргин, сделав несколько затяжек из трубки.
  Слова эти заменяют у чукч приветствие, но в данном случае они выражали недоумение хозяина.
  Я объяснил, что у Акомлюки очень тесно и что я пришёл сюда, зная, что тут мало людей, и хотел бы тут переночевать.
  - Ночуй, ночуй! - поспешно сказал Ятиргин. - Дом жителя - дом гостя... Хоть десять ночей кряду... Сколько сам захочешь...
  Я, впрочем, заранее был уверен, что встречу гостеприимный приём, ибо приморские чукчи относятся к гостям с особенным радушием.
  - Ух! - уже суетился Ятиргин. - Чем только угощать тебя? Мы поужинали. Вот только объедки остались... Покажи! - обратился он к жене.
  Тылювия молча протянула мне круглый короб из гнутого соснового луба, изделие американских эскимосов, наполненный истерзанными кусками холодного мяса, которое предназначалось к завтраку.
  - Сварим чай! - предложил я, зная пристрастие чукч к этому напитку.
  - Ах, у меня нет чаю! - сказал с сокрушением хозяин. - Был бы, разве я сам не угостил бы тебя?
  - У меня есть, - сказал я.
  - Чайника нет! - возражал хозяин.
  - У меня есть чайник!.. И сахар и сухари! - прибавил я, видя его нерешительность.
  Ятиргин всё-таки колебался.
  - Но ведь твой котёл стоял у чужого огня, - жалобно сказал он. - Грех против домашнего обычая!.. Стой, стой! - вдруг прибавил он оживлённо. - У меня есть американское шаркающее огниво (спички). Можно будет развести новый огонь!..
  Действительно, осквернение касается только огня, добытого от деревянного огнива, которое составляет часть домашних пенатов. Огонь же, добытый при помощи стали и кремня, а тем более спичек, считается безразличным и осквернению не подлежащим.
  Я послал Китувию к своим спутникам за дорожными перемётами [Перемёты - перемётные сумы. (Прим. Тана).] и портфелем; Тылювия опять принялась хлопотать около огнища, приготовляя чай и новый ужин. Через полчаса мы уже наслаждались горячим напитком, на этот раз вполне невозмутимо, ибо назойливая свора любопытных и жаждущих подачки людей, отравлявшая каждое мгновение каждого моего ночлега, никогда бы не посмела набиться в шатёр превращённой шаманки. Зато полог Тылювии был гораздо хуже полога Акомлюки. Он был так тесен, что мы вчетвером едва помещались в его пределах. Лампа в виде большой каменной чаши, выдолбленной из мягкого песчаника, была наполнена протухлым тюленьим жиром и немилосердно коптила. Едкая вонь горящей ворвани смешивалась с прелым запахом варёной еды и немытой посуды в такой острый букет, что даже привычные хозяева время от времени просовывали голову наружу, чувствуя потребность освежиться. По обычаю приморских жителей, они разделись донага и сидели в костюме Адама, прикрывая чресла небрежно брошенной полой меховой. одежды. Тылювия тоже сняла свои необъятные шаровары и разостлала их у себя на коленях. Я с любопытством смотрел на формы шаманки. Конечно, это было мужское тело. Грудь, плечи, живот, ширина таза - всё имело резко выраженный мужской характер.
  - Итак, ты пришёл! - повторил Ятиргин выразительно, когда второй ужин тоже был окончен. Я отложил в сторону дипломатию и без обиняков объявил ему, что езжу для того, чтобы узнавать всё примечательное, и что его шатёр привлёк меня, ибо таких людей я ещё не видел близко. На лице Тылювии выразилось мучительное смущение. Ей, очевидно, было стыдно, что разговор собирается коснуться щекотливых особенностей её исключительного состояния, но Ятиргин не разделял этого ложного стыда.
  - Конечно! - сказал он самодовольно. - Таких людей не часто можно встретить! - И он бесцеремонно ткнул пальцем в грудь своей огромной супруги.
  Тылювия смущённо опустила глаза и сделала движение, чтобы закрыть лицо руками. Под этой маской Горгоны скрывалась застенчивость шестнадцатилетней девочки. Я осторожно объяснил, что желаю предложить несколько вопросов Тылювии, чтобы лучше понять свойство её превращения.
  - Спрашивай, - тотчас же сказал Ятиргин. - Она будет отвечать.
  Однако Тылювия сидела в упорном молчании, перебирая руками оторочку меховой одежды и отказываясь подарить меня хоть взглядом.
  Дальнейший разговор происходил в довольно оригинальном порядке. Я задавал вопросы, обращаясь к Тылювии, но великанша не хотела открыть рта, и вместо неё говорил Ятиргин, обнаруживший полную готовность дать объяснение на самые щекотливые вопросы. Он рассказал мне, что Тылювия родилась мальчиком в семье одного из оленных кавралинов Энурмина, который, впрочем, снискивал значительную часть своего пропитания морскими промыслами, подобно всем оленным людям восточного прибрежья. До начала зрелости Тылювия росла, как растут все дети, но в критический период перехода от детства к юношеству она заболела тяжёлой и таинственной болезнью, от которой чуть не умерла. По обыкновению чукотских больных, она прибегла за помощью к бубну и колотушке и день за днём стала проводить в пологу, не принимая еды и вызывая духов своим упорным стуком. До тех пор она никогда не имела вдохновения и никогда не разговаривала с духами, но теперь "внешние силы" велели ей превратиться в женщину, обещая этой ценой даровать ей выздоровление. Тогда она переоделась из мужского платья в женское, отказалась от мужской силы и ловкости, покинула копьё и аркан для иглы и аута [Аут - круглый железный нож, вставленный в двуручную деревянную оправу, употребляется для скобления шкур. (Прим. Тана).] и стала женщиной.
  - Разве у ней нет силы? - позволил я себе усомниться в виду могучих мышц великанши.
  - Ничего нет! - уверенно отвечал Ятиргин. - Ноги стали медленны, руки бессильны. А когда-то обгоняла всех парней на пешем бегу.
  - А что, трудно было научиться женской работе? - спросил я опять.
  - Не надо было учиться! - последовал многозначительный ответ. - Сразу всё узнала. Внешние силы дали знание.
  - Иные действительно совсем становятся женщинами! - признавался он. - Не только душа, но и тело... Она, к сожалению, не дошла ещё... Может быть, потом когда-нибудь!..
  Другие подробности объяснений я предпочитаю опустить, оставляя за собою право вернуться к этому предмету в другое время.
  В конце концов я выразил желание осмотреть тело Тылювии, предлагая за это довольно значительное вознаграждение по моим скромным средствам. Ятиргин ничего не имел и против этого, но превращённая, несмотря на мои соблазны и уговоры мужа, отказалась наотрез. Под конец она вдруг посмотрела на Ятиргина таким зловещим взглядом, что он сразу съёжился и переменил тон.
  - Что же? - сказал он. - Действительно, по её обычаю, ей грех показываться чужим глазам... Довольно с тебя моих слов. Пусть твои уши станут тебе глазами!..
  Я не настаивал дольше.
  Мы ещё долго разговаривали с Ятиргином в этот вечер. Он оказался довольно бывалым человеком и обычным эпическим языком, свойственным чукотским рассказчикам, описывал подробности приморской жизни, условия промысла, порядки торговли с рогастыми эскимосами и морскими бородачами. Более всего он распространялся о покупке американцами живых оленей для разведения стад на американском берегу. К этому предприятию все чукчи относятся одинаково враждебно, так как оно грозит ещё более сократить привоз дорогих мехов из полярной Америки, вымениваемых на шкуры молодых оленей, необходимые эскимосам для одежды.
  - В последние годы, - говорил он, - началось новое, чего раньше не бывало, чего мы не слыхали от своих отцов. Ходит Или [Чукчи называют именем Или тех американских торговых агентов, которые скупают живых оленей. (Прим. Тана).] на огненных судах, возит ружья, и капканы, и ткани, и сахар, и сердитую воду в бочках и не берёт ни уса (китового), ни зуба (моржового)... Или, живущий по ту сторону пролива, против конца земли, в морской губе, между двумя мысами, в недвижных домах... Накупив чукотских оленей, ставит на судно, сдирает мох с чукотских скал, кормит всю дорогу, потом выпускает на своём берегу, творя обиду жителям этой земли. Создав стадо, соблазняет наших пастухов стеречь своих оленей за высокую плату, размножает скот, желая вести торг собственными шкурами. По моему уму, это весьма худо. А по твоему?..
  Я выразил осторожное мнение, что всё вредное жителям я тоже считаю худым.
  - Пошёл Или по морю, - продолжал Ятиргин, - и вышел в открытую воду. Встретил его Маньо [Именем Маньо чукчи называют вообще русских начальников, приходящих на кораблях со стороны Тихого океана, в частности также анадырского окружного начальника. (Прим. Тана).], посланный Солнечным Владыкой русский бородач [Русских корабельщиков чукчи называют, как н американцев, "бородачами", в отличие от русских жителей Колымы и Анадыра, которые развитием растительности на лице мало превосходят самих чукч. (Прим. Тана).], на большом судне с тремя стоячими деревьями (матчами). Или пьян, говорит: "Я начальник, я силач, я великий, я пьяница!" - "Ага! - говорит Маньо. - Приди же ко мне в гости!.." Как только пришёл, связал ему руки и ноги, повесил на мачте вниз головой. Говорит Маньо: "Ты богач, ты начальник, ты пьяница?.. А что?.." Или только головой крутит: "Ух!.." Говорит Маньо: "Ты завёл стадо?" - "Завёл!" - "Зачем же ты завёл стадо? Как ты приобрёл его?" Говорит Или: "Отчасти, конечно, я купил его". - "Ага!.. Чем же ты купил его?" Говорит Или: "Частью ружьями". - "А ещё чем?" - "Также сердитой водой!.." - "А ещё чем?.." - "Иных, по правде, взял грабежом". - "Ага! - говорит Маньо. - Зачем же ты завёл стадо?" - "Хотел продавать шкуры пыжиков островитянам!.." Говорит его людям: "На четвёртый день придите взять его!.." Пришли его люди на четвёртый день. "Скорее уходи на свою землю! Не нужно тебя. Оставь здесь оленей! Если творящий создал тебя без стада, зачем противишься, нанося оскорбление жителям этой страны? Уйди скорее домой!.. Если снова придёшь, будешь убит до смерти!.." Тот ушёл, скрылся. Маньо пошёл по морю, снова встречает заморского бородача [Американского. (Прим. Тана).]. "Ты зачем идёшь? Не нужно тебя! Вернись!" - "Меня послал владыка земли бородатых..." - "Вернись!.." - "Не хочу!.." - "А-а! Давай же сражаться!" Сразились. Маньо сильнее. Стал убегать заморский бородач. Маньо смотрит на большую бумагу, видит весь путь беглеца, спустился под воду, нырнул, как гагара, вместе с судном, вынырнул впереди чужого судна. Говорит бородатый: "Пристанем к берегу, испытаем, из нас двоих кто лучше". - "Согласен!" Вышли на берег! Маньо-дружок весьма проворен, с лёгкими членами. Стал на собачью нарту, прыгнул вперёд через всю упряжку и опять назад на нарту, ибо весьма лёгок. Другой тяжёл, колода!.. Скоро смял руки бородатого, пригнул к ногам. "Ой, ой, отпусти!.." Связал железной верёвкой, увёз вместе с собой...
  Жена и брат Ятиргина заснули на половине рассказа. Мне нужно было сделать ещё несколько записей, и я вынул из портфеля свою тетрадь. Гостеприимный хозяин непременно хотел бодрствовать вместе со мною.
  - Нет, нет! - решительно отвечал он на все уговоры. - Пока твои глаза ещё смотрят, стыдно моим закрыться. Буду тебе товарищем скуки. Стану смотреть на бег твоей руки.
  Впрочем, так поступал хозяин каждого шатра, где мне случалось провести ночь. Мы заснули только около полуночи, одновременно и внезапно побеждённые усталостью, едва найдя достаточно силы для того, чтобы погасить лампу, и не давая себе даже труда улечься как следует на шкурах.
  
  
  
  
   II
  Когда на другое утро я вышел из полога, приготовления к бегу были в полном разгаре. Чаунщики и кавралины уже приехали со своих стойбищ. Оленные жители были тоже в полном сборе. Кроме чукч, явилось ещё человек двадцать ламутов, не столько для участия в состязании, сколько в смутной надежде урвать как-нибудь кусок мяса от щедрости или простодушия хозяев.
  Старики стояли группами у шатров, молодые люди озабоченно осматривали копыта оленей и полозья беговых нарт. Акомлюка праздно стоял у своего шатра. Не надеясь на быстроту своей упряжки, он решил отказаться от участия в беге.
  - Хорошо ты спишь, Вэип! - приветствовал он меня. - Должно быть, Тылювия тебе мягко постлала... Видел? - прибавил он таинственным тоном, подходя ближе.
  - Я как увижу? - переспросил я. - Впрочем, я думаю, что это женщина!..
  - Ну да, женщина! - вмешался неугомонный Амрилькут. - Тут есть старушка у кавралинов, из одной земли с ними, в одно время пришла, - послушай-ка, что она говорит!.. "Ночевала, говорит, прошлым летом в одном пологу с ними, и они лежат, раскрывшись... Так Ятиргин - это что? - ребёнок, а не мужчина. А настоящий-то мужчина - Тылювия..."
  Чукчи смеялись, но старый Рольтыиргин с испугом уговаривал их говорить потише.
  - Ещё услышит та! - кивал он головой в сторону шатра Тылювии, как будто шаманка могла услышать оттуда наш разговор.
  Акомлюка отозвал меня в сторону.
  - Ты бы не ставил на борьбу!.. - заговорил он сконфуженно. - Разный народ есть, со всех земель... Худые люди!.. Может выйти драка!..
  - Нельзя не поставить!.. - отвечал я. - Все люди знают. Станут приставать! А кто худые? - спросил я не без задней мысли. - Кэргак?..
  - Пустое! - ответил он с неудовольствием. - Умку могу я зашвырнуть дальше белого моря, пусть себе живёт с медведями...
  Я улыбнулся. Имя Умки действительно означает по-чукотски белого медведя...
  - По-моему, пусть! - продолжал Акомлюка. - А только Митрошке скажи, пусть он не борется! Хоть станут тянуть за полы, хоть сам я стану звать, пусть укрепится!.. Русский!.. Худо!.. Ещё опять выйдет смута!..
  Он имел в виду столкновение русских с чукчами, имевшее место в 1895 году на анюйской ярмарке.
  Я обещал удержать Митрофана от участия в борьбе. Етынькэу торжественно вынес из-за своего шатра связку берёзовых жердей, провёл черту на снегу, воткнул на черте ветку тальника и подле неё положил свою ставку. Я воткнул ветку немного подальше и привязал к ней большой нож в кожаных ножнах, довольно грубое произведение якутского кузнечного ремесла. Третий приз состоял из тюленьей шкуры и был поставлен Акомлюкой. Женщины зажгли около каждой ставки по небольшому костру и бросили в огонь по нескольку зёрен жира. Ездоки уже запрягали оленей. Толин крепко подтянулся и заткнул за пояс широкие полы своей кукашки.
  - Ух! - говорил он, обращаясь к нам. - Я всё равно ваш земляк, на этой земле один с запада. Пожелайте мне счастья, чтобы я опередил. Они все против меня, носовые и оленные!.. Ух, как хочется обогнать!..
  Коколи-Ятиргин заботливо выравнивал длину постромок и испытывал крепость ремешков, соединяющих концы ременного хомута.
  Всех упряжек, желавших принять участие в беге, было около сорока. К великой утехе молодых людей, вертлявая Каляи вывела и свою упряжку, желая состязаться с мужчинами.
  - Го-го! - кричал Акомлюка. - Важенка! Хочет гнаться за быками!
  Каляи бойко отшучивалась, приводя в порядок упряжь своих бегунов. Быть может, она хотела своею удалью отвоевать у счастливой соперницы любовь своего мужа. Его, впрочем, не было на стойбище. Несколько дней тому назад он уехал в гости к родственникам, жившим на южном берегу Сухого Анюя, и до сих пор ещё не возвратился.
  Как только все олени были запряжены, участники бега без всякого порядка ринулись вперёд, каждый с того места, где находилась его нарта, и крупной рысью понеслись по дороге, понемногу выравниваясь и вытягиваясь в долгую линию. Через две минуты все они уже исчезли в глубине дороги, но из середины стойбища выехала новая нарта, возбудившая всеобщий восторг зрителей. Десятилетняя Уанга, старшая дочь Етынькэу, изловив старую важенку, смирную, как корова, запрягла её в полуизломанную кладовую нарту и, насажав целую кучу ребятишек, выехала на дорогу.
  Важенка бежала мелкой рысцой, потупив голову и лениво передвигая ноги, но Уанга немилосердно дёргала вожжами и махала длинной талиной, заменявшей бич. Ей во что бы то ни стало хотелось догнать старших участников бега, умчавшихся вперёд.
  - Гото, гото, гото, гото! - присвистывал Амрилькут. - Вот самые быстрые едут! Самые лучшие сзади!
  Несколько самых почтенных стариков и старух в порыве неудержимого восторга бросились к нарте и расхватали ребятишек.
  Любовь к маленьким детям составляет самую светлую черту чукотской жизни и часто выражается такими бурными порывами.
  Ребятишки отбивались изо всех сил.
  - Отстаньте! - кричали они. - Мы торопимся! Не приставайте!..
  Старики, однако, не слушали и тащили их назад на стойбище.
  - Чем вам бегать на оленях, - говорил Амрилькут, - лучше поборитесь!.. Конечно, этакие силачи не хотят стоять без дела!.. Эти пусть! - указал он на двух маленьких пузатых мальчиков, похожих на самодвижущиеся связки оборванных меховых лохмотьев.
  Мальчишки сцепились тут же, не сходя с дороги, и весьма добросовестно принялись таскать друг друга по ухабам накатанных колей.
  - Гэть, гэть, гэть!
  - Гы, гы!
  - Гычь, гычь!
  - Гото, гото, гото!
  Присвистывали и притоптывали зрители, более увлекаясь этой кукольной борьбой, чем серьёзным состязанием взрослых борцов.
  - Едут, едут! - закричали другие мальчишки, постарше, которые убежали вперёд, чтобы первыми увидеть возвращение состязавшихся.
  Зрители с недоумением стали присматриваться вдаль. На узкой полоске дороги, убегавшей в глубину речной долины, действительно показались два крошечных облачка снежной пыли, быстро приближавшихся к стойбищу.
  - Мало бегали! - недовольным тоном сказал Рольтыиргин. - Ставка большая, надо бегать дальше!
  Неугомонный Амрилькут попытался вскарабкаться на огромную кучу мёрзлых шкур, сваленных у последнего шатра, но она немедленно расползлась под его ногами и на минуту совсем заслонила от его глаз приближавшихся ездоков. Они мчались во весь опор, заставляя оленей напрягать последние силы. Комья снега так и летели из-под копыт. Маленькие лёгкие нарты судорожно подпрыгивали на каждом ухабе.
  - Напрасно смотрите, - вдруг сказал Акомлюка. - Это не передние!
  - Ты откуда знаешь? - спросил я с удивлением.
  - А ты думаешь, передние олени так отбрасывают ноги? - саркастически возразил он. - Это какие-то хромые, должно быть, с полдороги вернулись!..
  Действительно, когда через несколько минут нарты подскакали к стойбищу, ездоки сконфуженно стали распрягать оленей в сторонке, не дотрагиваясь до ставки.
  Настоящие передние нарты показались почти через полчаса. На этот раз в глубине дороги появилось только одно облачко, которое мчалось с удивительной быстротой, гораздо скорее двух раньше приехавших нарт.
  Амрилькут опять полез на свои шкуры.
  - Две нарты! - сказал он уверенно. - Толин и Коколи, больше некому.
  Облачко действительно разделилось надвое, и задняя половина постепенно начала отставать от передней. Сзади, на самом краю горизонта, появилась длинная полоска снежной пыли, низко прилегавшая к земле и тоже быстро катившаяся по направлению к стойбищу. Через пять минут весь поезд был на виду. Толин и Коколи-Ятиргин действительно скакали во главе состязавшихся. Толин был впереди всех: его высокие поджарые олени вытягивались, как борзые собаки, и так далеко забрасывали свои длинные ноги, что задние копыта чуть не стукались о передние. Ездок сидел скорчившись и только похлопывал вожжами. Толин больше всего гордился именно тем, что его олени не нуждаются в ударах бича. Коколи-Ятиргин, отставший от него метров на двадцать, напротив, осыпал оленей беспощадными ударами острого костяного наконечника [Бич состоит из гибкого деревянного прута с острым наконечником из моржового зуба. (Прим. Тана).]. Его олени, очевидно, достигли высшей быстроты бега и не имели сил ускорить движение.
  По лицу Амрикульта расплылась широкая улыбка. Толин был женат на его племяннице и, приезжая на Росомашью, жил у него на стойбище.
  - Наддай, Толин! - крикнул он и, не надеясь, что его слова будут услышаны, сдёрнул с головы свой широкий лисий шлык и азартно замахал им в воздухе.
  Толин бросил беглый взгляд в сторону зрителей и, привстав на полозьях, приподнял бич. Олени его рванулись вперёд и оставили Коколи-Ятиргина ещё на несколько метров. Победа его была обеспечена. До конца бега оставалось не более шестидесяти или восьмидесяти метров. Вдруг левый олень неловко передёрнул в воздухе передними ногами и неожиданно ткнулся носом в снег. Толин взмахнул бичом и на этот раз ударил оленя с такою силой, что кровь брызнула из-под наконечника. Олень сделал было усилие, чтобы рвануться вперёд, но вместо того стал клониться на сторону и наконец повалился на снег, увлекая за собой другого оленя, соединённого с ним общей короткой уздой.
  Толин ещё раз передёрнул вожжами, потом хотел было соскочить с нарты и докончить состязание пешком, но было уже поздно. Коколи-Ятиргин успел схватить главную ставку, а сзади, как буря, налетела беспорядочная вереница беговых нарт.
  - Ух! - жалобно простонал Толин, ударив себя руками по бёдрам, и пошёл в сторону, не позаботившись даже распрячь своих бегунов, запутавшихся в упряжи и бившихся в снегу.
  Впрочем, два или три подростка тотчас же подскочили к его нарте и, осторожно распутав упряжь, распрягли оленей и повели их к месту привязи. Левый олень поднялся на ноги и теперь как ни в чём не бывало ступал по снегу вслед за мальчиком, державшим в руке узду.
  Амрилькут, стоявший рядом со мной, нахмурился.
  - Посмотри, - сказал он мне таинственно, указывая на удалявшихся оленей. - Непременно напущено! Олени совсем не устали. Без колдовства разве упадут олени перед концом бега? Чьё-то злоумышление, тайные слова!..
  Я слушал его без удивления, ибо мне было известно, какое место занимают всевозможные заговоры и чары в чукотской жизни.
  Внимание Амрилькута тотчас же отвлеклось в другую сторону. Участники бега продолжали приезжать то группами, то поодиночке, до последней минуты стараясь блеснуть пред зрителями быстротой своих упряжек. Ехавшие вместе так усердно стремились обогнать друг друга, как будто ни одна ставка ещё не была взята. К великому утешению всех зрителей, Каляи вернулась в числе самых первых и, подлетев к стойбищу, бойко соскочила с нарты, круто осадив оленей. Её некрасивое лицо разгорелось от холода и движения и как будто преобразилось; она казалась теперь моложе и свежее; её юркая фигура в одежде из растрёпанного рыжего меха замелькала по стойбищу, показываясь то в одном, то в другом месте. Самые задние вернулись шагом на обессилевших оленях, еле передвигавших ноги. Иные ехали, на одном олене, а другого вели сзади на привязи. Етынькэу, хвастливо намеревавшийся захватить собственную ставку, приехал двадцатым. Единственный ламут, дерзнувший вступить в состязание с чукчами, приехал в хвосте едущих и поспешил удалиться в сторону, избегая насмешек.
  Калюун, самый удалый из чаунщиков, олени которого взяли не один приз на разных бегах от Чауна до Колымы, вернулся последним. Он вёл за собою на длинной привязи трёх или четырёх оленей. То были присталые, покинутые по дороге различными ездоками, на попечение того, кто будет ехать сзади всех.
  - О-о! - смеялись чукчи, глядя на этот поезд. - Предводитель кочевья едет! Друг, где твой кочевой караван?
  Кочевой караван обыкновенно движется шагом.
  - Близко! - отшучивался Калюун. - Да и стадо тут же. Что, мох найдётся ли? Ваши копыта весь мох вытоптали!..
  - Что делать? Олени пристали, - объяснил он потом зрителям. - Только третьего дня приехал с Чауна!..
  Молодые парни, собиравшиеся состязаться в пешем беге, уже давно сгорали от нетерпения. Маленький и невзрачный Келеккак, бедный родственник Акомлкжи, проживавший в качестве пастуха при его стадах, подбежал ко мне с озабоченным видом.
  - Хочешь ставить, так ставь! - заговорил он без обиняков. - Молодые люди хотят бежать. Видишь, солнце перевалило через макушку неба. До вечера ещё много работы!..
  Я велел одному из своих спутников достать обещанную ставку.
  - Только поставь побольше! - сказал Келеккак. - Далеко будем бежать! Жалко наших ног при малой ставке!
  - А тебе какая забота? - возразил я шутя. - Разве ты возьмёшь? Твои ноги что-то коротки!..
  - Пусть коротки! - возразил Келеккак уверенно. - Всё равно возьму! Ставь ставку! Замедление ты!..
  Ставка вызвала одобрение всех присутствующих. Она состояла из полукирпича чаю и папуши листового табаку, что представляло по южносибирским ценам стоимость немного более полтинника, но мне обошлось не менее двух рублей, а у окрестных жителей представляло меновую цену двух молодых оленей. Келеккак и его товарищи тотчас же стали приготовляться к бегу. Они снимали обувь и верхнее платье и оставляли на себе только нижнюю одежду, сделанную из тонких и мягких шкур, и тонкие меховые чулки, надетые шерстью внутрь, запущенные под шаровары и плотно затянутые шнурками вокруг щиколотки. В руках у каждого был короткий и крепкий посох с широким роговым наконечником, для того чтобы подпираться во время бега. Всех участников бега набралось человек двенадцать. Большая часть их сгруппировалась около ставки, нисколько не заботясь о том, чтобы выровняться в линию, и дожидаясь только, чтобы последние покончили переодевание. Плотная фигура Акомлюки заметно выдавалась между другими.
  Он не снял кукашки и только плотнее затянул пояс вокруг стана и неподвижно стоял, опираясь на посох, весь наклонившись вперёд и готовый каждую минуту сорваться с места. Трое молодых ламутских парней, тоже пожелавших принять участие в состязании, тощих и низкорослых, с ногами, похожими на спички, выглядели рядом с ним просто пигмеями.
  - Как весенние телята возле сохатого! - самодовольно говорил чукча, поглядывая на группу молодых людей. Старые ламуты стоявшие в толпе, только поддакивали. Они слишком боялись чукч и зависели от них, чтобы защищать перед ними своё национальное достоинство. Даже степенный Пэлэпка - Павел (Павел Филиппов) , капрал [Капрал - одна из мелких родовых властей у ламутов. (Прим. Тана).] рода Балаганчиков, счёл своим долгом заметить на ломаном чукотском языке:
  - Ламуты слабее, ламуты мало едят! Никогда еды нет - оттого!..
  Как только последний из переодевавшихся поднялся с земли, вся группа кинулась врассыпную, толкая и перегоняя друг друга, но всё-таки, видимо, стараясь сберечь свои силы для дальнейшей части состязания. Ввиду важности ставки бег предполагался далёкий. "Пока обессилимся! Пока мозг в костях не сожмётся!" - говорили парни. Решающее значение, конечно, должно было принадлежать обратной половине пути, по направлению к стойбищу.
  Зрители стояли, не расходясь, и смотрели вслед убегавшим. Я стал искать глазами Толина. Они стояли с Амрилькутом в стороне и о чём-то оживлённо разговаривали. Я подошёл слушать.
  - Я тебе опять говорю, - настаивал Амрилькут,- - не гонись ты за призом! Их умы все против тебя! Ещё испортят тебя, да!.. Если нельзя не состязаться, сам останься сзади, приезжай третьим или четвёртым!.. Дай другим потешиться!..
  Толин упрямо тряхнул своими длинными серьгами.
  - Скажи ему, Вэип! - обратился ко мне Амрилькут с огорчённым видом. - Он русских любит, может, тебя послушает!..
  - Я как стану сзади оставаться?.. - проворчал Толин. - Люди хотят обогнать, а я стану оленей удерживать?.. Пусть колдуют! Мы тоже найдём вдохновение!..
  К моему удивлению, Энмувия, который вчера так неотвязно преследовал Митрофана, не побежал вместе с другими.
  - А ты чего? - насмешливо обратился к нему Селиванов. - А ещё, говорят, лёгкий человек!
  Энмувия печально посмотрел на него.
  - Худо! - сказал он со вздохом. - С утра занемог. Чай пил плохо. Еду не ел. Теперь всё тело дрожит!..
  - Отчего заболел? - допытывался Селиванов.
  - Кто знает? - ответил Энмувия уклончиво. - Людей с твёрдым сердцем слишком много, мужчин и женщин!..
  - Видишь! - сказал Селиванов с негодованием, уразумев намёк и обращаясь на этот раз ко мне. - Только у них ума, чтобы портить друг дружку. Давеча Толиновых оленей, а теперь и до людей дошло!..
  Каляи отыскивала меня в толпе.
  - Друг! - сказала она просительно. - Ты обещал поставить и женщинам. Поставь скорее! Я не в силах дожидаться. Сами ноги так и убегают. Поставь, пожалуйста! Пусть и из нас кто-нибудь потешит душу, русскую ставку возьмёт!
  Я поставил ставку и для женщин. Они оказались гораздо азартнее мужчин и толпою бросились вперёд, не давая себе даже времени раздеться и кое-как на бегу развязывая оборы и сдёргивая через голову мохнатые верхние кэркэры. Толстая Виськат не преминула запутаться в собственной волочащейся штанине и тут же около стойбища ткнулась лицом в снег, вызывая смех и вольные шутки зрителей. Вместе со взрослыми девками и молодыми бабами побежали и молоденькие девочки, которые не могли иметь никакой надежды добежать даже до половины бега. Маленькая Уанга тоже ковыляла сзади всех на своих коротких ногах. Через четверть часа женщины, в свою очередь, потерялись из глаз, растаяв в сверкающей снежной белизне речной долины. Ожидать возвращения обеих партий приходилось долго, ибо пеший бег, конечно, происходит гораздо медленнее оленьего.
  Етынькэу посмотрел кругом. Акомлюки и Умки не было. Все те люди, столкновение которых могло оказаться опасным, были в числе участников бега. В его голове неожиданно родился мудрый план.
  - Если бороться, - громко заговорил он, - надо теперь начинать. Вечер приближается. Когда ещё окончим! Кто хочет бороться, пусть бежит греться, - заключил он, входя в роль хозяина. - А ты давай ставку!..
  Человек тридцать из присутствующих, все, кто, был помоложе, побежали толпой по общей дороге. Это была уже третья партия состязавшихся. Етынькэу, отыскав место поровнее, заботливо утаптывал ногами снег и убирал прочь сучья и щепки. Люди, побежавшие греться, тоже скрылись из глаз, но вместо них на горизонте показалось несколько движущихся точек, которые, конечно, должны были принадлежать партии женщин. Бег молодых парней должен был простираться гораздо дальше, и для них было ещё рано появиться на поле зрения.
  Женщины постепенно приближались к стойбищу. Они растянулись в длинную линию с огромными промежутками и, видимо, изнемогали от усталости. Все силы их ушли на стремительность первоначального порыва. Большая часть уже думала не о ставке, а о том, чтобы как-нибудь добраться до стойбища. Иные ложились лицом на снег и лежали неподвижно, ожидая, пока подойдут бывшие позади. Только Каляи и ещё одна молодая девушка, лет восемнадцати, разгоревшаяся как огонь и выпроставшая плечи и грудь из широких рукавов корсажа, ещё имели силу бежать взапуски. Каляи, впрочем, успела добежать первая и, схватив чай и табак, бывшие на ставке, в обе руки, изнеможенно опустилась на землю. Лицо её посинело от напряжения; растрёпанные косы были покрыты густым слоем мохнатого инея; на бровях, на ресницах - везде был белый налёт. Она хотела что-то сказать, но не могла выговорить ни слова и только громко и часто дышала, как загнанная лошадь. Девушка, прибежавшая сзади, с досадой сдёрнула свой корсаж ещё ниже и повалилась навзничь в сугроб рыхлого снега.
  Люди, убежавшие для того, чтобы согреться перед борьбой, тоже возвращались. Добегая до места борьбы, они устанавливались широким кругом вместе с простыми зрителями. Калюун, славившийся своим искусством в борьбе, вышел на середину и сдёрнул свою парную кукашку, обнажившись до пояса. Его красивый белый торс с выдающимися мускулами на груди и на руках как-то странно отделялся от неуклюжих меховых штанов, сшитых по обычному чукотскому покрою и потому лишённых пояса и упрямо сдвигавшихся вниз.
  Шея его была украшена ожерельем из двойного ряда крупных разноцветных стеклянных бус.
  - Ну, кто хочет? - сказал он, приседая на корточки и растирая снегом свои плечи и грудь, чтобы вызвать прилив крови к коже, защищающий от холода. Долговязый молодой кавралин выступил из рядов и тоже снял кукашку, приготовляясь к борьбе. Он был хром на левую ногу, и это помешало ему принять участие в беге, но он хотел наверстать своё.
  - Ты куда, Ичен? - останавливали его зрители. - Калюун тебе ещё изломает что-нибудь!
  Но Ичен не обращал внимания на уговоры и встал в боевую позицию, наклонив вперёд туловище, немного расставив ноги и стараясь покрепче утвердить на снегу скользкие подошвы своих сапог. Борьба началась.
  Противники бросались друг на друга по очереди. Один стоял пассивно, а другой нападал, стараясь сбить его с ног или, по крайней мере, стащить с места. Они без разбора хватали один другого всей горстью за грудь, за кожу на загривке, за бока, повсюду, куда только можно было впиться крепкими пальцами и даже ногтями. Две пары рук непрерывно опускались на мокрое тело, отскакивали с хлопающим звуком, похожим на удары валька по мокрому белью. Борцы падали на землю, перекатывались друг через друга, таскали один другого в мокром снегу и, вскакивая, расходились, приседали на корточки на противоположных концах арены, натирались снегом и снова становились в позицию для возобновления борьбы. Наконец Калюун так хлопнул Ичена об твёрдо утоптанный снег, что тот, поднявшись, начал смущённо потирать плечи и отошёл в сторону, признав себя побеждённым.
  Одолев ещё одного соперника, Калюун тоже вошёл в ряды, для того чтобы передохнуть. За ним оставалось право вступить в единоборство с последним победителем, для того чтобы испытать, кто окажется сильнее всех. На арену выступили новые борцы, но борьба почему-то не разгоралась. Чукчи, видимо, боялись увлекаться, очень хорошо зная, что у таких разнородных соперников, какие были здесь, при первой же серьёзной стычке борьба может обратиться в кулачный бой и окончиться неожиданным побоищем. Когда человек десять уже перебывало на арене, наконец раздался крик подростков, бегавших взад и вперёд по стойбищу:
  - Бегут!
  Борьба тотчас же прекратилась: смотреть на состязание бежавших было гораздо интереснее. Ставку поделили между собою Калюун и ещё один чёрный приземистый чукча, тоже сваливший двух человек.
  Через несколько минут бежавшие уже приближались к стойбищу. Впереди всех действительно был Келеккак. Несмотря на десятикилометровое расстояние, остававшееся за его спиной, он бежал легко, редкими и большими прыжками, каждый раз закидывая вперёд посох и стараясь ступить как можно дальше вытянутым носком ноги.
  - Хорошо бежит! - решили знатоки. - Настоящие оленьи ноги.
  Шагах в двадцати за Келеккаком бежали рядом Акомлюка и один из молодых ламутов. Ламут постоянно убегал вперёд, но Акомлюка снова делал усилие и настигал его, забегая со стороны дороги и стараясь оттеснить его в снег. Другие так отстали, что их едва можно было разглядеть. Мало-помалу ламут и Акомлюка стали приближаться к Келеккаку. Расстояние между ними сократилось шагов до десяти, потом сделалось ещё меньше. Одну минуту казалось, что кто-нибудь из задней пары вырвет пальму победы у переднего бегуна. Но Келеккак рванулся вперёд с новой энергией и снова оставил своих соперников сзади. Несколькими широкими прыжками он достиг цели и схватил приз. Его волосы, брови и редкие усы тоже были запушены инеем, но он, по-видимому, не очень устал.
  - Куда им со мной состязаться? - гордо говорил он. - Я сызмалетства привык: сутками бегаю за стадом, ни разу не садясь; не знаю, что такое полог.
  Акомлюка в изнеможении опустился на нарту, стоявшую у межевой черты.
  - Если бы не моя болезнь, - сказал он, с трудом выговаривая слова от усталости, - мы бы ещё потягались. Злой дух лишил меня силы. Это все знают!
  Акомлюка действительно недавно оправился от болезни.
  - А хочешь? - сказал вызывающим тоном Келеккак, в упоении победы, по-видимому, забывший своё зависимое положение. - Хочешь, опять побежим! Я готов пробежать ещё столько же!
  Оставшиеся сзади подбегали один за другим. Мой новый приятель Ятиргин, несмотря на усталость, тотчас же осведомился о ставке для борцов и был весьма неприятно удивлён, узнав, что борьба уже окончена.
  - Зачем так сделали? - громко роптал он. - Жаль табаку! Мы разве не люди, что нас не захотели ждать?
  Однако ропот его остался без последствий. Солнце быстро спускалось на западный склон горизонта, и для вторичного состязания не оставалось времени.
  Молодые подростки, не принимавшие участия в беге, не желая отставать от старших, затеяли состязание в прыгании, воздвигая из жердей и изломанных саней импровизированные барьеры и преграды. Прыгали они, не раздвигая ног, с плотно сложенными носками, стараясь придать себе лёгкость несколькими последовательными прыжками и сделать последний, решительный прыжок возможно дальше. Неловкий обыкновенно попадал ногами в средину груды деревянных обломков в платился довольно чувствительными ушибами. Парни, немного отдохнув, принялись прыгать взад и вперёд с таким увлечением, как будто никто из них не участвовал в недавнем беге. Каждый вновь прыгавший старался превзойти предшественника; предельная черта прыжка отодвигалась всё дальше и дальше. Победителем, однако, оказался не Келеккак и никто из чукотских парней, а довольно пожилой ламут с безобразным лицом и ногами, искривлёнными от постоянного сиденья на оленьем хребте. Его подошвы, казалось, были сделаны из каучука; он легко переносился через все барьеры, и каждый след, оставленный его ногами на снегу после предельного прыжка, был недостижимой целью для всех чукотских прыгунов.
  Мальчишки отстали от взрослых и, привязав к вершине дерева длинный ремень с лямкой на конце, бегали по кругу, забавляясь "гигантскими шагами". Несколько молодых женщин собрались на другом конце стойбища и затеяли своеобразное игрище, которое тотчас же привлекло к себе внимание всех мужчин, молодых и старых.
  Три пары самых бойких женщин встали друг против друга и начали так называемое "горлохрипение", которое заменяет у чукч хоровое пение и служит введением к пляске. Они испускали странные горловые звуки, совершенно не поддающиеся описанию, производя их непрерывной сменой коротких и отрывистых вдыханий и выдыханий. Казалось, как будто оригинальные певицы изо всех сил стараются удержать голос в самой глубине горла и каждый звук, всё-таки выходящий наружу, стремятся снова проглотить и вернуть обратно. Сквозь это странное хрипенье с трудом можно было уловить слова припева:
  
  Одноглазый старик с молодой девкой состязались
  
   в горлохрипении... Ахай, а-хай, а-хай!..
  
  Пока у старика не вылез последний глаз изо лба...
  
   А-хай, а-хай, а-хай! А-хай, а-хай, ахай!
  
   Гуня вай, гуня вай! -
  затянули певицы протяжным речитативом.
  
  Мы стали без костей!
  Начался обычный танец, состоявший из довольно нелепого топтания на месте и разнообразившийся вставочными мимическими эпизодами наивно бесстыдного характера, которые я затрудняюсь описать. Мальчишки тоже приняли участие в пляске, и один в особенности возбудил всеобщий восторг выразительной гибкостью своего стана и подвижностью поясницы.
  После пляски женщины завязали целый ряд разнообразных игр. Одни прыгали через верёвочку, переваливаясь с ноги на ногу, похлопывая меховыми рукавами в такт прыжкам и каждый раз задевая штаниной об штанину. Другие пускались взапуски "на четырёх костях", крепко упираясь в землю носками ног и кулаками выпрямленных рук, которые должны были оставаться всё время несогнутыми. Третьи прыгали взад и вперёд, сжавшись в комок и схватившись руками за носки сапог, что, при массивности меховых одежд, требовало немалой ловкости. Четвёртые, наконец, попросту ползали на брюхе, вытянув ноги, сложенные вместе, упираясь локтями об землю и поразительно напоминая ползущих нерп; они действительно имели в виду подражать нерпам.
  Акомлюка проявлял весьма живой интерес к женским играм и осыпал участниц шумными возгласами одобрения. Самым бойким он выражал своё сочувствие ещё нагляднее и пускал в ход свои длинные руки, что заслужило ему от Каляи довольно изрядный толчок в грудь.
  - А ты что стоишь, как дерево? - задорно сказал Он Ятиргину. - И не обнимешь таких удалых девок?
  Ятиргин только поглядел на него и не отвечал ни слова. Длинная фигура Тылювии, как безмолвное memento mori [Напоминание о смерти (лат.) Здесь: угроза, предупреждение.], виднелась у входа в последний шатёр. Она разложила большой огонь и накладывала куски мяса в закопчённый котёл, готовясь подвесить его на крюк.
  - Ну, давай, хоть поборемся! - предложил Акомлюка. - Зачем тебе стоять без дела?
  Ятиргин тотчас же согласился. Несмотря на свой тщедушный вид, он считался одним из самых сильных борцов в Кичетуне, Энурмине и Нэтэне - трёх приморских посёлках, расположенных рядом.
  Они схватились, не снимая кушаков, и стали топтаться на месте, стараясь половчее притянуть к себе противника. Акомлюка нападал, а Ятиргин, сообразно обычаям борьбы, должен был ограничиться только пассивным сопротивлением. Вдруг, заметив, что Акомлюка слишком подался вперёд, он сильно отскочил и дёрнул за плечи противника, тот немедленно растянулся во всю длину, ударившись лицом об снег.

Другие авторы
  • Вассерман Якоб
  • Зорич А.
  • Шестов Лев Исаакович
  • Ибрагимов Лев Николаевич
  • Толль Феликс Густавович
  • Чеботаревская Александра Николаевна
  • Томас Брэндон
  • Закуренко А. Ю.
  • Опочинин Евгений Николаевич
  • Розанов Александр Иванович
  • Другие произведения
  • Сейфуллина Лидия Николаевна - Л. Н. Сейфуллина: биографическая справка
  • Мопассан Ги Де - Эта свинья Морен
  • Толстой Лев Николаевич - Записки маркёра
  • Врангель Фердинанд Петрович - Общие замечания о Ледовитом море
  • Гиппиус Зинаида Николаевна - В. Мамченко. Тяжелые птицы. Париж, 1935. - Л. Савинков. Аванпост. Париж, 1935
  • Стечкин Сергей Яковлевич - Вампир
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Вчера и сегодня. Литературный сборник, составленный гр. В. А. Соллогубом...
  • Джером Джером Клапка - Наброски синим, зеленым и серым
  • Скиталец - Антихристов кучер
  • Пушкин Александр Сергеевич - Пиковая дама
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
    Просмотров: 283 | Комментарии: 1 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа