Наживин Иван Федорович - Вне жизни

е... Ну, гдѣ правда-то, здѣсь, Господи? Гдѣ она?.. Смилуйся, открой волю Твою!.. Неужели же они всѣ въ ошибкѣ?.. Да какъ же такъ?..

   Митрофанъ глядѣлъ на него со страхомъ.

   - ²она, Господи ²исусе,- что ты это?..- испуганно прошепталъ онъ.- Ты весь во власти врага... Господи помилуй... Да что ты?..

   Но ²она не могъ молчать теперь - въ немъ билась и просилась на свободу скованная мысль.

   - Нѣтъ, погоди... Постой...- горячо продолжалъ онъ.- Здѣсь все не такъ... Что Христосъ велѣлъ?... "Положи душу твою за други"! А мы что дѣлаемъ? Заперлись, спрятались отъ всѣхъ, да и сидимъ, горюшка мало... "Яко воистину блаженни суть и преблаженни таковому безпечальному и безмятежному жит³ю сподобивш³еся" - такъ, блаженни, мы-то блаженни, а въ м³ру-то? Тамъ люди бьются! "Всяк³й, кто оставитъ домъ или братьевъ, или сестеръ, или отца, или мать, или жену, или дѣтей, ради Меня, получитъ во сто кратъ и наслѣдуетъ жизнь вѣчную"... Такъ развѣ ради Него мы заперлись здѣсь,- намъ чтобы покойно было... О, Господи, вѣдь Ты за людей-то на крестъ пошелъ,- а мы? Спастись? Такъ ты иди въ м³ръ спасаться отъ зла, а не отгораживайся отъ него! Ты среди зла, въ самомъ горнилѣ его останься чистымъ, побѣли его! Тогда ты и заслужишь предъ Господомъ, а ты бѣжишь отъ него, бѣжишь... А не убѣжишь - оно тебя и здѣсь найдетъ... И побѣдитъ!.. Потому трусъ ты!..

   О. Митрофанъ со страхомъ во всѣ глаза глядѣлъ на ²ону.

   - Господи, а святые-то угодники какъ же?.. - вдругъ проговорилъ ²она тихо, потухшимъ голосомъ, точно обезсилѣвъ сразу.- Они ушли и спаслись... Ничего, ничего не понимаю, хоть убей меня... Неужели же никто этого не понимаетъ? Да какъ же такъ жить, безъ разумѣн³я-то?..

   Онъ опять опустился на порогъ хижины и закрылъ лицо руками.

   Кругомъ царило суровое молчан³е стараго бора, который, казалось, затаившись, ждалъ чего-то и смотрѣлъ на иноковъ глубокими, темными глазами... зловѣщ³й черный крестъ сталъ еще чернѣе и мрачнѣе и, казалось, грозилъ чѣмъ-то ужаснымъ за дерзк³я рѣчи молодого монаха...

   О. Митрофанъ быстро всталъ, точно собираясь бѣжать...

   - Господи-батюшка... ²она!.. Да что ты это?...- крестясь, проговорилъ онъ, едва приходя въ себя.- Что ты? Усумнился въ вѣрѣ въ Бога истиннаго... Усумнился въ Его святыхъ угодникахъ... Грѣхъ, грѣхъ-то какой, Господи!..

   ²она быстро всталъ.

   - Грѣхъ?.. Грѣхъ, говоришь ты?..- горячо воскликнулъ онъ.- Въ чемъ? Почему ты знаешь? Кто мнѣ далъ разумъ? Богъ?.. Какъ я смѣю заставить его замолчать?.. Онъ говоритъ... Онъ отъ Бога... Имъ Богъ отличилъ меня отъ звѣря... Сказано: "духа не угашайте", - понялъ? Нельзя его угашать! Свѣта дай мнѣ, а не гони меня во тьму!..

   Чуть подавшись впередъ, широко раскрытыми глазами онъ впился въ блѣдное лицо о. Митрофана, и слова его въ сумрачной тишинѣ лѣса падали одно за другимъ, какъ раскаленные уголья. О. Митрофанъ, полный страха, смятенья, замеръ, какъ статуя, и только смотрѣлъ во всѣ глаза на это искаженное страдан³емъ молодое лицо, на эти лихорадочно-горящ³е, какъ у безумнаго, глаза... Мгновенье, другое, длилось это напряженное молчан³е... И вдругъ въ обоихъ сразу точно что оборвалось...

   ²она закрылъ лицо руками и поникъ... Видъ его тронулъ о. Митрофана до глубины души...

   - Братъ ²она... - проговорилъ онъ тихо. - Не скорби... Богъ милостивъ... Это со многими бываетъ... Это пройдетъ... Не скорби, не надрывай души...

   ²она поднялъ свое блѣдное лицо.

   - Не могу, о. Митрофанъ... Не могу... Силъ моихъ нѣтъ... - отвѣчалъ онъ сухимъ, точно деревяннымъ голосомъ.

   О. Митрофанъ молча посмотрѣлъ на него, и двѣ крупныя слезы зажглись въ его лучистыхъ, полныхъ сострадан³я глазахъ.

   - Давай помолимся, ²она, вотъ предъ святымъ крестомъ...- сказалъ онъ какъ-то особенно любовно, мягко, какъ говорятъ съ опасно больнымъ ребенкомъ.- Авось, Господь и поможетъ... Помолимся...

   Онъ сталъ на колѣни у могилы схимника и, съ вѣрой глядя на темный крестъ, началъ горячо молиться...

   ²она, точно противъ воли, тоже опустился на колѣни. Онъ сдѣлалъ усил³е, чтобы сосредоточить на мысли о Богѣ всѣ остатки силъ своей измученной души, хотѣлъ молиться, но не могъ...

   Какой-то жесток³й холодъ охватилъ его душу, и она замерла, омертвѣла... Согнувшись точно подъ какой-то тяжестью, неподвижный, какъ изваян³е, стоялъ ²она на колѣняхъ у могилы схимника и помутнѣвшими, остановившимися глазами упорно, не отрываясь, смотрѣлъ въ землю...

   Черный крестъ, холодный, равнодушный, поднимался надъ склоненными иноками, и въ его суровомъ молчан³и было что-то зловѣщее...

  

  

   Мирная, немного сонная обитель вдругъ приняла видъ встревоженнаго муравейника. Иноки бѣгали по кельямъ одинъ къ другому, безпокойно перешептывались, качали головой, негодовали, пророчили, сокрушались и - съ жгучимъ нетерпѣн³емъ ждали событ³й: братъ Иванъ твердо и дерзко заявилъ о своемъ желан³и уйти въ м³ръ...

   Сперва игуменъ самъ попробовалъ уговорить Ивана взять назадъ свое рѣшен³е, одуматься, потомъ за это взялись старцы, но также безуспѣшно: сколько ни упрекали они Ивана неблагодарностью, сколько ни грозили ему гибелью и вѣчными муками, онъ только хмурилъ брови и молчалъ. Такъ и не добившись ничего, старцы снова сдали его игумену. Тотъ повторилъ все, что говорили старцы, и тоже сталъ грозить неисчислимыли бѣдами и въ этой жизни, и въ будущей - Иванъ оставался непоколебимъ и жалѣлъ лишь въ глубинѣ души, что не ушелъ тайкомъ, не сказавшись...

   - Ты подумай, голова, подумай...- говорилъ игуменъ.- Посмотри въ уставъ-отъ - что тамъ сказано, ну? "И ежели по увѣщеван³и, все же упорствуетъ, хочетъ уйти, то не давать ему мира, какъ мытарю и язычнику, какъ уподобившемуся ²удѣ проклятому"... ²удѣ проклятому,-в онъ какъ! Христопродавцу!.. А ты видѣлъ, какъ его на "Страшномъ судѣ"-то рисуютъ, ну? У самого сатаны на колѣняхъ сидитъ и мошну съ тридцатью серебряниками въ рукахъ держитъ... И такъ вѣки вѣчные!.. Ну?..

   Лицо Ивана сдѣлалось точно деревяннымъ. Онъ молча, упорно смотрѣлъ въ землю.

   Дѣлая послѣднюю попытку, старцы рѣшили собрать въ воскресенье, послѣ обѣдни, всю брат³ю и предъ лицомъ ея попробовать усовѣстить Ивана, но, въ субботу, предъ всенощной, Иванъ исчезъ изъ монастыря...

   Обитель волновалась, судила, рядила...

   Сперва предметомъ ея волнен³я была исключительно судьба Ивана, потомъ Иванъ началъ понемногу отступать на второй планъ и всеобщее вниман³е сосредоточилъ на себѣ ²она, который вдругъ началъ какъ-то странно избѣгать всѣхъ, прятаться, точно замышляя что недоброе.

   Со дня встрѣчи съ Митрофаномъ у могилы схимника Антон³я въ ²онѣ точно что разстроилось. Во всемъ тѣлѣ онъ чувствовалъ сильную слабость, часто его начинало вдругъ знобить,- точно как³я-то тонк³я ледяныя нити ползли по его тѣлу и таяли, приближаясь къ головѣ, охваченной нестерпимымъ, гнетущимъ внутреннимъ жаромъ. Казалось, всѣ жизненныя силы ²оны сосредоточились теперь въ его возбужденномъ мозгу, въ которомъ то крутился бѣшеный ураганъ несвязныхъ, нелѣпыхъ мыслей и образовъ, то, сжигая все, проходили полосы какого-то раскаленнаго, мутно-багроваго тумана. ²она, чтобы отдохнуть отъ этого гнетущаго кошмара, инстинктивно пытался остановить свое вниман³е на чемъ-нибудь, но едва онъ выдѣлялъ какую-нибудь отдѣльную мысль изъ этого крутящагося вихря, какъ тотчасъ же она ускользала отъ него и цѣлые назойливые рои другихъ мыслей налетали на ²ону и мучили его.

   Это физическое недомоган³е, этотъ тяжелый гнетущ³й кошмаръ, непрестанно мучивш³й его, довели нервную систему ²оны до крайняго напряжен³я... Незлобивый, добродушный отъ природы, онъ приходилъ теперь въ раздражен³е отъ всякаго пустяка, все было непр³ятно ему, все его мучило, и онъ старался быть отъ людей какъ можно дальше, тѣмъ болѣе, что ихъ любопытные взгляды очень смущали его...

   Ударили ко всенощной... Голодные, утомленные дневнымъ трудомъ монахи потянулись въ церковь. Вмѣстѣ съ другими, также утомленный, истощенный до послѣдней степени внутреннимъ горѣн³емъ, ²она вошелъ въ храмъ, гдѣ въ полумракѣ блѣдными звѣздочками горѣли предъ иконами свѣчи и лампады. Онъ стоялъ и слушалъ древн³е "столповые" напѣвы хора, и эти скорбныя, полныя сдержанныхъ рыдан³й, пѣснопѣн³я какъ-то остро бередили теперь его больную душу. Ему казалось, что это онъ поетъ, онъ скорбитъ и мучится въ этихъ мрачныхъ пѣсняхъ, что это его душа, отягченная цѣпями, старается подняться туда, вверхъ, въ темные своды, и безсильно падаетъ опять на землю и опять, скорбя, наполняетъ холодный полумракъ храма своими мрачными, безнадежными пѣснями... ²она не молился, не рвался теперь изъ этого мрака,- онъ зналъ, что это безполезно, что онъ безповоротно осужденъ Богомъ... За что? За что?.. Отвѣта нѣтъ... Холодная злоба тяжело поднялась въ немъ и медленно опустилась куда-то въ пустоту, унося съ собой все, что окружало его. Остался лишь мракъ, въ которомъ слабо, какъ далек³я звѣзды, свѣтились огни иконостаса, и скорбной толпой, вѣя въ лицо ²оны холодомъ могилы, летали на черныхъ крыльяхъ эти мрачные звуки. Все больше и больше слеталось къ нему этихъ крылатыхъ чудовищъ; онѣ тѣснили его со всѣхъ сторонъ, приближались, удалялись и рыдали, полныя тоски и какого-то смятенья...

   Въ глазахъ ²оны потемнѣло, въ головѣ снова разлился багровый раскаленный туманъ. И вдругъ среди его жара и мути выплыло почему-то большое распят³е, стоявшее въ церкви, въ правомъ предѣлѣ. ²она увидалъ знакомое страдальческое лицо, склоненную голову въ терновомъ вѣнцѣ. Теперь въ немъ, въ этомъ лицѣ, было что-то новое, необыкновенное... Вотъ голова поднялась, раскрылись посинѣвш³я губы... Христосъ тяжелымъ больнымъ взоромъ смотритъ на ²ону и что-то говоритъ ему, но черныя рати крылатыхъ чудовищъ мѣшаютъ ²онѣ слышать Его, топятъ въ своей холодной скорби Его тихую рѣчь... И мутные клубы багроваго тумана скрыли лицо Страдальца и среди нихъ гордо поднялась высокая гора и на ея вершинѣ заблисталъ необыкновенный, неземной свѣтъ... И как³я-то бѣлыя крылья взмахнули надъ тяжелыми волнами скорби и что-то гдѣ-то запѣло... И вдругъ все пропало...

   Далек³я звѣзды иконостаса... Черная скорбь, полная ужаса и тоски вокругъ...

   Дик³й вихрь мыслей, образовъ бѣшено ворвался вдругъ въ голову ²оны... Ему показалось, что еще мгновенье и она разлетится вдребезги. Полный безумнаго страха, онъ схватился за нее обѣими руками... Въ груди его что-то мучительно забилось, какъ раненая птица... Церковь повалилась куда-то... Полъ ушелъ изъ-подъ ногъ...

   ²она судорожнымъ движен³емъ ухватился за стѣну...

   Весь блѣдный, холодный, онъ со страхомъ, подозрительно оглянулся вокругъ себя... Нѣсколько десятковъ лицъ съ изумлен³емъ смотрятъ на него со всѣхъ сторонъ... Между ними ползутъ, приближаясь къ ²онѣ, скорбно ноя, багровыя нити...

   Охваченный паническимъ безпричиннымъ страхомъ ²она, шатаясь, быстро вышелъ изъ церкви...

   На паперти онъ столкнулся съ двумя иноками и вдругъ съ дикимъ крикомъ: "черные!.." бросился бѣжать въ свою кел³ю... Смущенные монахи, чуя бѣду, торопливо пошли за нимъ; у кел³й къ нимъ присоединилось еще трое и всѣ осторожно подошли къ кел³и ²оны.

   ²она быстро обернулся на звукъ отворенной двери и опять съ крикомъ "черные!" бросился въ уголъ.

   - ²она, братъ, да что ты? Господи ²исусе... ²она, опомнись!..- говорили монахи, подходя ближе.

   - Черные, черные!..- кричалъ ²она, протягивая руки впередъ, точно отталкивая что-то.- Черные!..

   На лицѣ его былъ написанъ невыразимый ужасъ... Монахи остановились, не зная, что дѣлать... Одинъ изъ нихъ побѣжалъ къ настоятелю. Собрались старцы, брат³я...

   - Погодите, я испытаю его...- проговорилъ старецъ Евламп³й и, подойдя ближе къ дрожащему всѣмъ тѣломъ, дико озирающемуся ²онѣ, поднялъ крестъ.- Во имя Отца и Сына и Святого Духа, кто ты, отвѣтствуй!

   ²она дико закричалъ.

   - Господи Исусе!..- перекрестился Евламп³й испуганно и, обернувшись къ монахамъ, таинственно проговорилъ:- Онъ!

   Монахи перекрестились и со страхомъ смотрѣли на растерянно озирающагося ²ону.

   - А ну, попробуй еще разъ, о. Евламп³й... Можетъ, выдержитъ...

   О. Евламп³й поднялъ крестъ и торжественно, прерывающимся голосомъ проговорилъ:

   - Во имя Отца и Сына и Святого Духа,- отвѣтствуй, кто ты?

   ²она опять дико закричалъ...

   Сомнѣнья не было: ²ону кто-то "испортилъ". Иноки, по приказан³ю игумена, послѣ долгой, отчаянной борьбы овладѣли ²оной и, связавъ его полотенцами, положили на кровать. Старый о. Евламп³й тотчасъ же началъ отчитывать больного.

   Въ комнатѣ, слабо освѣщенной лампадой и восковой свѣчей, было страшно душно, и на блѣдномъ лицѣ ²оны выступилъ крупный потъ. Больной, тяжело дыша, устремивъ неподвижный, стеклянный взоръ въ потолокъ и какъ-то тоскливо поводя головой, говорилъ безумолку то громко, то тихо, почти шопотомъ. Ему казалось, что онъ идетъ по горѣ къ какому-то источнику свѣта, что вотъ-вотъ онъ схватитъ этотъ свѣтъ, но тяжелая дверь вставала вдругъ предъ нимъ, черныя чудовища несмѣтною ратью бросались на него со всѣхъ сторонъ, и съ раздирающимъ душу крикомъ онъ летѣлъ въ темную бездну для того, чтобы чрезъ нѣсколько минутъ опять начать тяжелый подъемъ на гору... Иногда горделивая улыбка появлялась на его губахъ и онъ говорилъ съ жалостью о мертвыхъ душахъ, неумѣющихъ летать... Но его торжество продолжалось недолго, и опять онъ начиналъ отчаянную борьбу съ черными призраками...

   Всю ночь иноки поперемѣнно читали надъ нимъ молитвы, кропили его святой водой, молились за него, но лучше больному не было.

   Подъ утро ²она затихъ было, но во время молебна съ водосвят³емъ его крики и конвульс³и возобновились со страшной силой. По блѣдному лицу его катились крупныя капли пота и слезъ, изступленные, полные ужаса, глаза вышли изъ орбитъ и хриплые крики рвались изъ перекошеннаго и покрытаго пѣной рта...

   - Духа не угашайте! Духа не угашайте!..- вопилъ онъ, хрипя и стараясь сорвать полотенца, которыми онъ былъ скрученъ.- Пустите!.. Пустите!..

   Пароксизмъ его превратился въ нѣчто ужасное, когда его стали кропить. Ему казалось, что на него брызгали чѣмъ-то страшно горячимъ, и онъ испускалъ дик³е, нечеловѣческ³е крики.

   Кто-то подалъ было мысль отвезти ²ону въ городъ, въ больницу, или, по крайней мѣрѣ, позвать доктора сюда, но старцы нашли, что это лишнее, такъ какъ человѣкъ находится во власти Бога, безъ воли котораго даже волосъ одинъ не упадетъ съ головы: выздоровѣть, такъ и такъ выздоровѣетъ, а помретъ,- ну, значитъ, божья воля. Противъ Бога не пойдешь, будь хоть раздокторъ ты... Искушать Бога грѣхъ...

   Едва молебенъ кончился и брат³я разошлась, какъ ²она успокоился и заговорилъ о Францискѣ, который позволялъ мужикамъ ловить рыбу въ озерѣ, о градѣ подъ спудомъ, о свѣтильникѣ, о побѣдѣ, о черныхъ...

   Прошелъ день, другой, трет³й... Брат³я продолжала усердно молиться о здрав³и ²оны, и молитвы ея были, наконецъ, услышаны: ²онѣ стало немного лучше. Припадки его становились все рѣже и рѣже, слабѣе и слабѣе; иногда цѣлыми часами онъ лежалъ совершенно спокойно въ своей кел³и и неподвижно глядѣлъ въ потолокъ. Иногда, когда солнечный лучъ, пробившись сквозь густую зелень деревьевъ, падалъ въ комнату ²оны или раздавались торжественные звуки благовѣста, какая-то свѣтлая, чудная улыбка блѣдной, больной тѣнью скользила по его лицу, онъ глубоко вздыхалъ и изъ глазъ его катились крупныя слезы.

   Потомъ онъ совсѣмъ успокоился и полотенца съ него были сняты. Видъ черныхъ рясъ не внушалъ ему болѣе страха... Онъ началъ говорить понемногу, робко, неувѣренно, точно боясь чего-то, звалъ всѣхъ безъ различ³я "братьями", всѣмъ ласково улыбался, но никого не узнавалъ,- точно все прошедшее было отрѣзано отъ его жизни и потеряно навсегда...

   Въ слѣдующее воскресенье его повели къ обѣднѣ. При первыхъ звукахъ хора ²она вдругъ расплакался. По лицу его катились быстро, быстро одна за другой крупныя слезы, и на губахъ играла улыбка необыкновеннаго блаженства.

   - Ты что, братъ ²она?- прошепталъ участливо о. Митрофанъ, присматривавш³й за нимъ.

   - Хорошо, братъ...- отвѣчалъ ²она умиленно.- Хорошо... Смотри-ка, смотри-ка туда... Онъ!.. Опять Онъ!..

   - Кого ты тамъ видишь?.. - спросилъ о. Митрофанъ, глядя на окно, въ которое врывался золотой снопъ ослѣпительнаго солнечнаго свѣта.

   - Христа... - отвѣчалъ ²она, еще болѣе радостно улыбаясь.-Зоветъ меня, говоритъ, такъ нельзя... Пострадать надо...

   Голосъ его дрогнулъ. Онъ весь такъ и с³ялъ счастьемъ.

   - Слышишь, слышишь?..

   И, вдругъ всѣмъ тѣломъ обратившись къ о. Митрофану, онъ какимъ-то дѣтскимъ, довѣрчивымъ жестомъ взялъ его за руку и, глядя ему прямо въ глаза своимъ блуждающимъ, восхищеннымъ взоромъ, прошепталъ взволнованно:

   - Распни меня, братъ... А?.. И я дамъ тебѣ свѣтильникъ - да свѣтитъ всѣмъ!.. Распни меня, братъ...

   - Молись, молись, ²она...- отвѣчалъ о. Митрофанъ ласково.

   - А ты распнешь меня, да?..

   - Распну, распну...- дрогнувшимъ голосомъ все такъ же ласково отвѣчалъ о. Митрофанъ, чувствовавш³й, что какая-то невидимая рука сжимаетъ его горло.

   - Ну, вотъ...- обрадовался ²она.- Смотри, какъ Онъ улыбается... Пр³идите ко мнѣ всѣ труждающ³еся и обремененные, и Азъ упокою вы...

   И, полный неизъяснимаго восторга, ²она плакалъ и крестился на широк³й столпъ солнечнаго свѣта, а потомъ опять тихонько шепталъ о. Митрофану:

   - Распни меня, братъ... Онъ пострадать велитъ...

   Тихо позванивая колокольчикомъ, мимо шелъ съ блюдомъ о. Николай, собирая пожертвован³я. ²она вдругъ оставилъ о. Митрофана и, быстро подойдя къ о. Николаю, тѣмъ же робкимъ, дѣтскимъ жестомъ взялъ его за руку и, любовно глядя ему въ глаза, проговорилъ взволнованно:

   - Распни меня, братъ... А?..

   Богомольцы глядѣли на ²ону съ умилен³емъ и набожно крестились. Нѣкоторыя женщины, глубоко тронутыя необыкновенной улыбкой божьяго человѣка, плакали...

  

  

   Дальше этого выздоровлен³е ²оны не пошло: онъ сталъ "блаженненькимъ", "божьимъ человѣкомъ". Необыкновенная улыбка почти никогда не покидала его вдохновеннаго, озареннаго какимъ-то внутреннимъ тихимъ свѣтомъ, лица. Стоило ему услыхать пѣн³е хора, звонъ колоколовъ, увидѣть лучъ солнца, зарю, сверкающее озеро, почувствовать запахъ цвѣтовъ, и тотчасъ же къ нему являлся Христосъ въ бѣлыхъ одеждахъ, окруженный неземнымъ блескомъ, любящ³й, благой, и ²она съ восторгомъ смотрѣлъ на Него и слушалъ Его рѣчь, изрѣдка повторяя Его слова. Все окружающее превратилось для ²оны въ какую-то очаровательную грезу... Казалось, все уродливое, грубое исчезло изъ м³ра, и ²она видѣлъ въ немъ лишь прекрасное, свѣтлое, доброе, говорящее только о Богѣ его больной, восхищенной душѣ. Онъ все просилъ о томъ, чтобы его распяли, о страданьи, просилъ, какъ о величайшемъ благѣ, которое сдѣлаетъ его счастливымъ; если ему отказывали, уговаривая подождать, онъ не огорчался, а замолкалъ, а потомъ, увидѣвъ какое-нибудь новое лицо, будь это женщина, ребенокъ, нищ³й, важный гость, монахъ, онъ дѣтскимъ жестомъ бралъ его за руку и снова кротко повторялъ свою просьбу...

   Слухъ о "блаженненькомъ" Кулмозерскаго монастыря распространился съ поразительной быстротой по всей Росс³и. Со всѣхъ концовъ ея потянулись паломники въ далекую обитель. Никогда въ храмовые праздники не было раньше такого стечен³я вѣрующихъ, какъ теперь...

   Сперва къ ²онѣ имѣли доступъ всѣ богомольцы, но потомъ стали дѣлать это съ выборомъ, допуская только тѣхъ, которые поважнѣе; остальные должны были довольствоваться лицезрѣн³емъ божьяго человѣка во время службы и по дорогѣ въ храмъ или изъ храма. И ²она - растолстѣвш³й, въ чистомъ подрясникѣ, старательно причесанный - со счастливой улыбкой на пухломъ, блѣдномъ лицѣ медленно шелъ вдоль живой изгороди богомольцевъ. Изрѣдка онъ останавливался предъ кѣмъ-нибудь и тихо просилъ, чтобы его распяли, и тѣ, къ которымъ онъ обращался, считали это очень хорошимъ предзнаменован³емъ...

   Богомольцы же, которые поважнѣе, допускались и въ чистую, свѣтлую келью ²оны. Онъ встрѣчалъ всѣхъ одинаково ласково, съ улыбкой. Посѣтители просили его предсказать имъ будущее, а онъ говорилъ, улыбаясь, о градѣ на горѣ, о Христѣ, о страдан³яхъ... И всѣ удивлялись его проницательности...

   Нѣсколько изъ такихъ предсказан³й ²оны сбылось и слава Кулмозерскаго монастыря загремѣла еще болѣе. Иногда, лѣтомъ, въ монастырѣ скоплялось теперь столько вѣрующихъ, что мног³е должны были проводить ночь подъ открытымъ небомъ. Игуменъ совсѣмъ оставилъ свои газеты, забылъ о козняхъ инородцевъ и все свое время проводилъ съ архитекторами и подрядчиками: нужно было приступать къ постройкѣ новаго корпуса гостиницы, все обсудить заблаговременно, все взвѣсить, прицѣниться.... Нынче вѣдь народъ какой: пальца въ ротъ не клади,- откуситъ и не замѣтишь...

   О. Николай, повеселѣвш³й, довольный, прихрамывая, суетливо носился по гостиницѣ, угождая богомольцамъ, собиралъ съ нихъ "на-чайки" и съ какими-то радостными нотками въ голосѣ все повторялъ: охъ, искушен³е...

   Городской голова губернскаго города, богатый казенный подрядчикъ, пожертвовалъ обители большой колоколъ... Слушая его могуч³й низк³й голосъ, брат³я и всѣ окрестные жители умилялись, а ²она, едва эти бархатные, торжественные звуки касались его слуха, начиналъ радостно улыбаться и говорить о Христѣ...