Наживин Иван Федорович - Вне жизни

  

  

   О. игуменъ дочиталъ послѣднюю корреспонденц³ю изъ провинц³и, просмотрѣлъ отдѣлъ "смѣси", гдѣ разрѣшался вопросъ, есть ли обитатели на Марсѣ, и указывалось вѣрное средство отъ прыщей, затѣмъ скользнулъ глазами по объявлен³ямъ, зѣвнувъ, положилъ газету на столъ и пр³ятнымъ жирнымъ баскомъ запѣлъ вполголоса: "слава Тебѣ, Господи, слава Тебѣ!.."- точно благодаря Бога за все то, о чемъ ему только что разсказали корреспонденты "Свѣта". Потомъ онъ широко, сочно зѣвнулъ опять и, подойдя къ окну, запѣлъ потихоньку: "гласа-а-а-ми архангельскими", но вдругъ вспомнилъ, что онъ не прочелъ еще "Московск³я Вѣдомости", которыя ему кто-то высылалъ безплатно. Взявъ газету и сорвавъ съ нея бандероль, онъ опять сѣлъ въ свое мягкое, покойное кресло и углубился въ чтен³е передовицы объ инородцахъ. Статья очень понравилась игумену: будучи горячимъ патр³отомъ, онъ терпѣть не могъ никакихъ инородцевъ, козни которыхъ противъ Росс³и выводили его изъ себя... Раньше о существован³и этихъ инородцевъ и ихъ козняхъ игуменъ и не зналъ ничего,- онъ былъ изъ крестьянъ и грамотѣ зналъ плохо,- но, попавъ въ настоятели, онъ пристрастился къ чтен³ю газетъ и, вслѣдств³е этого, возненавидѣлъ инородцевъ.

   Тихо, уютно было въ этой чистой, свѣтлой, пахнущей ладономъ комнатѣ; тишина ея нарушалась лишь мѣрнымъ тиканьемъ старинныхъ часовъ за стѣной, воркованьемъ голубей на карнизѣ окна да шелестомъ газеты. Хорошо натертый полъ, лакированные столы и стулья, большая фарфоровая съ золотомъ кружка, изъ которой игуменъ пилъ чай, сдобныя булки въ проволочной корзинкѣ,- все это было какъ-то особенно чисто, все это блестѣло какимъ-то особеннымъ, самодовольнымъ, сытымъ блескомъ. И фигура игумена дополняла еще болѣе это впечатлѣн³е сытости и довольства. Это былъ высок³й, плотный, здоровый старикъ съ бѣлой, серебристой бородой, съ розовыми щеками, съ бѣлыми, пухлыми, "крупичатыми" руками. Въ прямой, жесткой складкѣ его нѣсколько большого рта сказывалась воля и умѣнье владѣть собой, маленьк³е сѣрые глаза, прячущ³еся за густыми сѣдыми бровями, говорили о природной хитрости, о томъ, что игуменъ былъ человѣкъ "не промахъ", человѣкъ "себѣ на умѣ". Одѣтъ онъ былъ въ желтоватый чесучовый подрясникъ, изъ-подъ котораго виднѣлись прочные, ярко начищенные сапоги, маленькая, изъ ф³олетоваго бархата, шапочка украшала его сѣдую голову; на груди блестѣлъ золотой наперсный крестъ... Весь погруженный въ разсужден³я газеты о необходимости уничтожить всѣхъ инородцевъ, игуменъ не слыхалъ, какъ въ дверь легонько постучали. Стукъ повторился.

   - Господи Исусе Христе, Сыне Бож³й, помилуй насъ...

   - Аминь, аминь... - нетерпѣливо отозвался игуменъ.- Входи, кто тамъ?

   Въ комнату вошелъ, слегка прихрамывая, маленьк³й, сухеньк³й монашекъ. Это былъ о. Николай, "гостинникъ", лицо приближенное къ игумену, который любилъ его за сметку, за умѣнье обходиться съ богомольцами, за ловкое веден³е разныхъ хозяйственныхъ дѣлъ. О. Николаю было лѣтъ сорокъ пять; онъ долгое время былъ "рясофорнымъ", отговариваясь отъ пострижен³я въ монахи тѣмъ, что его "врагъ искушаетъ", что надо погодить. Никакихъ искушен³й онъ, собственно, не зналъ, а выжидалъ такъ просто, изъ осторожности, боясь, какъ бы не прогадать; потомъ, взвѣсивъ все, убѣдившись, что не прогадаетъ, онъ рѣшился постричься. Теперь жизнь его текла тихо и мирно, безъ заботы о будущемъ: "паспортъ на спинѣ, хлѣбъ на головѣ" {Монастырская поговорка. Паспортъ - парамонъ, небольшой квадратный кусокъ холста, который дается иноку при полномъ пострижен³и и носится имъ всю жизнь подъ подрясникомъ, на спинѣ; хлѣбъ - клобукъ, снимаюш³й съ монаха всякую заботу о пропитан³и.} - о чемъ заботиться?.. Всегда тихеньк³й и елейный, послѣ пострижен³я о. Николай сталъ еще елейнѣе и, поднимая къ небу свои лисьи, острые, какъ два шила, глазки и поджимая свои сух³я, тонк³я губки, вздыхалъ о своихъ прегрѣшен³яхъ и повторялъ сокрушенно: "охъ, искушен³е"!.. Брат³я его не любила, звала кляузникомъ, выжигой, ²удой-предателемъ и осуждала его сребролюб³е и "гортаннобѣс³е". Вопреки монастырскому уставу, запрещающему монахамъ частную собственность, о. Николай усердно собиралъ "на чайки" съ посѣтителей: мало ли что можетъ случиться, - клобукъ вѣдь не гвоздемъ прибитъ... Впрочемъ, онъ не мало тратилъ изъ нихъ на конфекты, яблочную пастилу, печенье, варенье,- онъ былъ большой сластена.

   - Ну, что тамъ?- спросилъ игуменъ о. Николая, торопливо дочитывая послѣдн³я хлестк³я строчки объ инородцахъ.

   - Да на счетъ брата Ивана все...- помолившись на иконы, отвѣчалъ о. Николай.

   - Ну?- спросилъ игуменъ, оставляя газету.

   - Да что!.. Искушен³е одно... Смущаетъ его врагъ и денно, и нощно; мятется духъ въ немъ...

   - Молодъ, потому...- отвѣчалъ, зѣвая, игуменъ.- Юность есть время воскипѣн³я въ человѣкѣ жизни и духовной, и тѣлесной... Что онъ опять тамъ?

   - Да опять просится, чтобы вы дали ему какое другое послушан³е, хоть самую тяжелую работу, только чтобы при гостиницѣ не быть.

   - Что такъ?

   - Пыталъ я, не говоритъ... Просится только, чтобы ослобонить...

   - Ну, пусть придетъ, я самъ поговорю съ нимъ.

   - Слушаю...- отвѣчалъ о. Николай и, какъ-то особенно тонко, едва замѣтно улыбнувшись и потупивъ глазки, проговорилъ:- а вчера опять на подворьѣ истор³я у насъ вышла...

   - Ну?

   - Ну, поѣхали мы съ о. экономомъ да съ братомъ ²оной въ городъ, на подворье, управились это съ дѣлами... да, я забылъ сказать: масло получено, какъ писали, а вина все нѣтъ. И чтой-то за народъ только, - хоть ты имъ голову всю разбей, говоримши... Искушен³е...

   - Надо опять написать...

   - Написалъ о. экономъ... Въ другомъ мѣстѣ, говоритъ, будемъ брать, ежели эдакъ дѣлать будете. Авось, послушаютъ... Да, такъ вотъ, управились мы съ дѣлами, приходимъ это на подворье,- какъ разъ къ трапезѣ. Ну, помолились Богу, сѣли... Вдругъ въ дверь стучатъ. Пошелъ ²она, отворилъ,- входитъ человѣкъ, оборванный весь, босой... Винищемъ такъ и разитъ... Изъ "стрѣлковъ" {"Стрѣлокъ", "землемѣръ" - бродяга.}... Что нужно?- спрашиваю. Такъ и такъ, говоритъ, погибаю, спасите, говоритъ,- а голосъ эдак³й хриплый, все нутро, видно, сжогъ человѣкъ. Какой помощи, говорю, просишь? Деньгами, говорю, такъ не прогнѣвайся... "Нѣтъ, говоритъ, дозвольте переночевать, угла никакого нѣтъ, изъ пришлыхъ я... А на улицѣ дождикъ... А потомъ въ монастырь возьмите, поработаю для Господа Бога хоть недѣльку, авось, дьявольское-то навожден³е и пройдетъ. Совсѣмъ спился, все потерялъ... И работу, и одежу,- все... Слесарь я, и хорош³й. Поработаю для брат³и, Христа ради, помолюсь, авось, и пройдетъ." Это, говорю не въ моей власти, иди къ игумену, проси благословен³я Ежели разрѣшитъ, такъ ладно, а то такъ не прогнѣвайся... "Ладно, говоритъ, къ игумену пойду. Только переночевать ужъ дозвольте на подворьѣ да закусить маленько, съ утра не ѣлъ"... Это, говорю, можно. Вотъ поѣдимъ мы, - а мы только за картошку взялись, - а тамъ и ты сядешь... И ночевать можно,- хоть въ сараѣ на сѣнѣ, или еще лучше въ передней; пожалуй, подпалишь сѣно-то... "Спаси васъ Господи", говоритъ... Вдругъ, гляжу, нашъ ²она нахмурился и покраснѣлъ весь,- просто какъ огненный: "Что онъ, говоритъ, собака, что ли, объѣдки-то ѣсть будетъ?.." А самъ и глазъ не поднимаетъ, въ мискѣ ложкой займается... "Чай, онъ, говоритъ, такой же человѣкъ, пусть ѣстъ съ нами"... Услыхалъ это босякъ,- "ничего, ничего, говоритъ, я обожду... не безпокойтесь"... Пошелъ и сѣлъ въ передней на лавочкѣ. Потомъ поѣлъ, проспалъ ночь, и сегодня ужъ къ полдню сюда прикатилъ. Благословен³я поработать проситъ...

   - Ну ихъ... - отвѣчалъ игуменъ. - Только грѣхъ отъ нихъ одинъ. Сработаетъ на грошъ, а соблазну не оберешься. Господь съ нимъ... Покормите его тамъ, да чтобы съ Богомъ и шелъ... Эдакъ-то лучше... А ²ону... того... пожурю... Духу-то въ немъ больно много... Эдакъ добра не будетъ изъ парня...

   - Непокорство, своевол³е...- вздохнулъ о. Николай.- Свою волю все творить охота. Забываетъ, гдѣ мы... О, Господи, прости наши велик³я согрѣшен³я, яко благъ и человѣколюбецъ...

   Игуменъ побарабанилъ пальцами по столу.

   - Ну, больше ничего?..

   - Кажись, ничего...- отвѣчалъ о. Николай, глядя въ сторону, и вдругъ, точно вспомнивъ, спохватился.- Да вотъ хотѣлъ я показать вамъ еще, батюшка... книги ему, ²онѣ, все носятъ. Господь его знаетъ, что онъ въ нихъ все ищетъ... Запретили вы ему въ книжницу-то нашу бѣгать, такъ вотъ теперь со стороны ладитъ все какъ бы достать... И эти вотъ тайкомъ хотѣли передать на подворьѣ, да я усмотрѣлъ и взялъ,- потому какъ безъ благословен³я можно?..

   - Ну-ка, что это тамъ за книги?

   - А вотъ, поглядите...- отвѣчалъ о. Николай, вытаскивая изъ бездоннаго кармана своего старенькаго подрясника два объемистыхъ тома.

   - "Отечественныя Записки"...- прочелъ вполголоса съ разстановкой о. игуменъ.- Гм... такъ. А это?.. Ишь ты, выдрано заглав³е-то... Кости человѣчьи все нарисованы... Господи батюшка, и кошач³й шкилетъ!.. Ну, ²она!..

   Изъ книги выскользнула маленькая, ярко раскрашенная брошюрка.

   - Это еще что?..- проговорилъ игуменъ, поймавъ ее.- "Очарованный замокъ"... это что же еще такое?... "или воля рока"... Ишь ты... Н-ну, ²она!..

   - Дипломатъ...- покачалъ головой о. Николай.- Ему все знать нужно... Умственность разводитъ... Одолѣваютъ его врата адовы, поддается кознямъ врага человѣческаго...

   - Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа...- раздался за дверью старческ³й, шамкающ³й голосъ.

   - Аминь, аминь... Ползи...

   Въ комнату пролѣзъ тихонько маленьк³й старичокъ въ чистенькомъ подрясникѣ, желтый и прозрачный, точно вылѣпленный изъ воска. Это былъ о. Савва, прислуживающ³й въ игуменскихъ покояхъ. Въ комнатѣ сразу запахло кипарисомъ: этотъ тяжелый запахъ о. Савва вносилъ съ собою всюду.

   - Господи Исусе Христе...- прошамкалъ онъ, крестясь на иконы.- Двое богомольцевъ пришли, батюшка... Благословен³я просятъ,- одинъ поговѣть, а другой такъ, помолиться.

   - Ну, что же, пусть войдутъ...- отвѣчалъ игуменъ,- а ты, о. Николай, иди по своимъ дѣламъ... Иванъ чтобы ко мнѣ пришелъ... И ²она тоже... Хоть чрезъ часъ... А книжки оставь, положи вонъ тамъ на столъ...

   Въ комнату вошли, въ сопровожден³и воскового старичка, двое богомольцевъ. Одинъ изъ нихъ былъ высок³й, представительный, необыкновенно опрятный мужчина въ черномъ сюртукѣ, уже пожилой, другой - скромно одѣтый молодой человѣкъ съ хохолкомъ чибиса на макушкѣ, придававшемъ ему видъ какой-то необыкновенно постной кротости. Представительный мужчина положилъ на столикъ свою фуражку "съ гвоздемъ", увѣренно подошелъ подъ благословен³е и поцѣловалъ воздухъ надъ рукой игумена; постный юноша, подойдя, набожно подставилъ руки, какъ будто ожидалъ, что изъ игумена сейчасъ потечетъ ему въ руку струя воды; получивъ благословен³е, онъ запечатлѣлъ на пухлой рукѣ пастыря сочный поцѣлуй.

   - Милости просимъ, присаживайтесь...- пригласилъ игуменъ гостей и вдругъ обратился къ восковому старичку:- Что же это ты, о. Савва, клеенку-то старую все стелешь, а? Нехорошо при гостяхъ-то...

   - Да, батюшка, новой-то нѣту... Ну, и стелю старую...- добродушно отвѣчалъ о. Савва.- Ужъ не взыщи на старикѣ...

   - Купилъ бы, коли нѣту...

   - А купилъ бы, да "купилъ" то нѣту... Хе-хе-хе... Вотъ развѣ благодѣтели пожертвуютъ что старичку?

   Молодой человѣкъ слегка покраснѣлъ и, какъ бы не слыхавъ ничего, началъ разсматривать висѣвшую въ простѣнкѣ картину "²аковъ и Исавъ". По геморроидальному, желтому лицу господина въ сюртукѣ скользнула неуловимая гримаса неудовольств³я, но онъ досталъ трехрублевку и подалъ старику, проговоривъ съ нѣкоторымъ холодкомъ въ голосѣ:

   - Вотъ вамъ, отецъ...

   - Вотъ спаси васъ Господи, благодѣтель...- расцвѣлъ старикъ.- Пошли вамъ Царица Небесная всякаго благополуч³я...- Вотъ мы и съ клеенкой теперь... Спаси васъ Господи...

   - Пожалуйста, пожалуйста...- нѣсколько менѣе холодно отвѣчалъ господинъ.

   - Вотъ какой ты у меня, о. Савва...- запротестовалъ легонько игуменъ.- Не надо такъ посѣтителей безпокоить...

   - Да я что же?.. Я не для себя, для обители святой попросилъ...- отвѣчалъ о. Савва.- Для обители не грѣхъ... Спаси васъ Царица Небесная, что не оставляете насъ, грѣшныхъ...

   И, низко поклонившись посѣтителямъ, о. Савва потихоньку выползъ изъ комнаты, довольный этимъ новымъ успѣхомъ своей клеенки, неизмѣнно выдвигавшейся на сцену всяк³й разъ, какъ въ игуменскихъ покояхъ являлся гость поважнѣе...

   - Издалека изволите быть?- освѣдомился о. игуменъ у господина.- Впрочемъ,что же это я - съ чего начинаю?.. Чайку не угодно-ли выкушать по стаканчику?

   - Съ удовольств³емъ...- съ сознан³емъ собственнаго достоинства отвѣчалъ корректный господинъ.

   - И вы, молодой человѣкъ?

   - Хм...- откашлялся тотъ.- Благословите, батюшка...

   О. игуменъ позвонилъ и приказалъ вошедшему служкѣ подать чаю.

   - Издалека изволите быть?- повторилъ онъ свой вопросъ, гладя наперсный крестъ.

   - Изъ Петербурга... Служу по министерству народнаго просвѣщен³я... Инспекторъ гимназ³и...- отвѣчалъ господинъ съ достоинствомъ.- Усталъ, знаете, нѣсколько послѣ зимы, ну, и вздумалъ немножко прокатиться, провѣтриться... Обыкновенно я ѣзжу на Кавказъ, на воды, но... надоѣло... Шумъ, суматоха, знаете, бабы эти...

   Игуменъ легонько кашлянулъ въ руку, потомъ, какъ ни въ чемъ ни бывало, опять сталъ гладить крестъ.

   - Ну, махнулъ рукой,- поѣду въ монастырь куда-нибудь, помолюсь... - продолжалъ господинъ, холодность и чопорность котораго все болѣе и болѣе исчезала по мѣрѣ того, какъ онъ говорилъ.- Услыхалъ это преосвященный Михаилъ... пр³ятели мы съ нимъ... "Вотъ, говоритъ, и отлично! Поѣзжай, говоритъ, въ Кулмозерск³й монастырь, къ отцу Герасиму, свези ему поклонъ отъ меня"...

   - А-а!.. Спаси васъ Господи... - улыбнулся игуменъ.- Какъ же, какъ же, пр³ятели... Ну, а вы откуда?..- спросилъ было онъ изъ вѣжливости постнаго молодого человѣка, но господинъ въ сюртукѣ продолжалъ громко и увѣренно, не останавливаясь ни на минуту:

   - Да... отвези, говоритъ, поклонъ о. Герасиму... Что-жъ, говорю, можно... Потому усталъ, знаете, за зиму, жена къ роднымъ въ Москву уѣхала, сынъ въ Китаѣ все... Морякъ онъ... Хотя подъ Таку и не былъ, но всетаки нѣсколько хунхузовъ поймалъ... за косу - ха-ха-ха!.. Понюхалъ пороху,- какъ же!..

   О. игуменъ терпѣливо слушалъ, гладя крестъ и улыбаясь. Молодой человѣкъ сидѣлъ, не мѣняя позы, и только изрѣдка поправляя воротничекъ и галстухъ, все съѣзжавш³е на сторону безъ всякой видимой причины. На его костистомъ, точно вымазанномъ постнымъ масломъ, безусомъ лицѣ, была написана необыкновенная кротость и умилен³е, словно онъ слушалъ не разсказъ о хунхузахъ, а самую душеспасительную проповѣдь.

   - ...Ну, такъ жена въ Москвѣ, сынъ въ Китаѣ, одному скучно...- продолжалъ совсѣмъ повеселѣвш³й господинъ задушевнѣйшимъ тономъ, точно онъ говорилъ съ самыми близкими, старинными пр³ятелями.- Махну-ка, думаю, въ монастырь куда-нибудь, Богу помолиться... Вонъ ужъ въ бородѣ-то сѣдина - ха-ха-ха... Д-да-съ... И преосвященный одобрилъ: пора и о душѣ подумать, говоритъ, не все по Кавказамъ этимъ за дѣвочками бѣгать...

   Игуменъ опять легонько кашлянулъ въ руку, положилъ нога на ногу, поправилъ подрясникъ и продолжалъ слушать.

   - Чудакъ онъ!..- воскликнулъ весело господинъ.- А пр³ятели - у-у, водой не разольешь!.. Хотя часто споримъ,- на счетъ Бога Саваоѳа все... Я говорю, что изображать Его, на иконахъ, то есть, нельзя, потому что Онъ не жилъ въ человѣческомъ образѣ, а преосвященный говоритъ: можно... Какъ же, говорю, можно, сами посудите? Вѣдь онъ духъ!.. А какъ же вы изобразите духъ? Ну? Христа и Богоматерь изображать можно, потому что они жили, а Его нельзя...

   - Д-да, всяко бываетъ, всяко бываетъ...- громко проговорилъ игуменъ.- А вы что же лимончика?.. Это для здоровья хорошо, читалъ я...

   И, тотчасъ же, чтобъ не дать г. инспектору продолжать свои разсказы, онъ громко обратился къ постному молодому человѣку, слушавшему господина съ благоговѣйнымъ, сосредоточеннымъ выражен³емъ на лицѣ.

   - Хм... Хм... Я изъ Костромы, батюшка... - смиренно отвѣчалъ тотъ.- Благословите поговѣть у васъ, батюшка, и пр³общиться св. Таинъ Христовыхъ...

   - Богъ благословитъ, Богъ благословитъ... - сказалъ игуменъ.- Это дѣло хорошее... Что же, часто вы посѣщаете обители?..

   - Какъ же, батюшка... Богъ сподобилъ почти во всѣхъ побывать...

   - Хорошее дѣло, хорошее дѣло... Были и у святителя Николы Черноборгскаго?..

   - Былъ, батюшка, въ прошломъ году...

   - А-а!.. Ну, какъ о. Авва здравствуетъ?

   - Ничего, слава Богу, здоровъ... Жаловался немножко на ревматизмы, да такъ только, слегка...

   - И о. Михѣя знаете?.. Онъ отъ насъ туда перешелъ...

   Молодой человѣкъ, сынъ состоятельнаго подрядчика каменщика, не взлюбившаго его почему-то, зналъ не только о. Михѣя, но и о.о. Пафнут³я, Симеона, Петра, Автонома, Исидора, Ѳеогноста, зналъ всѣхъ настоятелей, ³еромонаховъ, дьяконовъ, зналъ, въ какомъ состоян³и находятся теперь ихъ здоровье, голоса, зналъ ихъ доходы, достоинства, слабости,- словомъ, зналъ все обо всѣхъ русскихъ монастыряхъ отъ Соловковъ до Новаго Аѳона. Инспекторъ былъ пораженъ; игуменъ тоже не безъ удивлен³я глядѣлъ на постнаго молодого человѣка...

   Оправившись отъ своего изумлен³я и покончивъ со стаканомъ остывшаго чая, господинъ опять началъ было съ увлечен³емъ разсказывать о своемъ посѣщен³и о. Ивана Кронштадтскаго, но игуменъ рѣшительно всталъ и, подойдя къ окну, побранилъ непостоянство майской погоды, а потомъ взглянулъ на часы и воскликнулъ:

   - Э-э, да время-то вонъ сколько!.. Скоро и къ вечернѣ заблаговѣстятъ... Пора собираться... И вы, чай, помолиться пойдете?..

   Гости догадались и поблагодарили за угощен³е.

   - Во славу Бож³ю...- отвѣчалъ игуменъ и благословилъ ихъ, одного - поговѣть, другого - просто помолиться...

   Гости ушли.

   "Гласами архангельскими..." - запѣлъ о. игуменъ, развертывая снова "Московск³я Вѣдомости". - Эй, кто тамъ?.. Уберите-ка посуду...

   Ударили къ вечернѣ...

  

  

   - Батюшка, благослови къ вечернѣ сходить...- тихо проговорилъ братъ Иванъ, не поднимая глазъ.

   Лисьи глазки о. Николая быстро осмотрѣли, точно ощупали его хмурое лицо, его пышные темнозолотистые волосы, выбивавш³еся упругими кольцами изъ-подъ черной шапочки, всю его молодую, стройную и сильную фигуру, которая теперь казалась какой-то надломленной, придавленной.

   - Что-жъ... Богъ благословитъ... - отвѣчалъ "гостинникъ".- Иди... А послѣ пройдешь къ отцу игумену... Поговорить съ тобой онъ хочетъ...

   - Слушаю, батюшка...

   И Иванъ пошелъ по длинному корридору, сопровождаемый пытливымъ взглядомъ о. Николая.

   Медленно, какъ очень уставш³й человѣкъ, Иванъ спустился съ лѣстницы и пошелъ прекрасной березовой аллеей къ собору, главы котораго сверкали надъ зеленымъ моремъ молодой ароматной листвы. Пройдя соборными воротами, на которыхъ съ одной стороны былъ изображенъ ангелъ "вписующ³й имена всѣхъ входящихъ въ храмъ", а съ другой, точно для того, чтобы устранить всякую возможность ошибки перваго ангела, ангелъ "вписующ³й имена всѣхъ выходящихъ изъ храма", братъ Иванъ поднялся по широкой каменной лѣстницѣ паперти и вошелъ въ храмъ. Яркое весеннее солнце врывалось въ открытыя окна церкви вмѣстѣ съ пѣн³емъ птицъ и ароматомъ лѣса и зажигало безчисленные огни на золотѣ иконостаса и на вѣнцахъ святыхъ, неподвижные лики которыхъ сурово смотрѣли на Ивана сквозь голубоватыя волны кадильнаго дыма, осыпанныя золотою пылью солнечныхъ лучей.

   Иванъ шелъ сюда не затѣмъ, чтобы молиться: его не тянуло теперь къ молитвѣ,- а только затѣмъ, чтобы отдохнуть отъ суеты и шума гостиницы, чтобы побыть одному. Но знакомые звуки пѣснопѣн³й сразу тронули его душу и пробудили въ ней желанье забыть въ молитвѣ свою боль, тоску и грѣховные помыслы... Поднявъ глаза на суровый ликъ Спасителя, братъ Иванъ сосредоточилъ на немъ всю свою мысль, все чувство, все существо и горячо, безъ словъ повторялъ въ душѣ: "Господи, спаси меня... Помоги мнѣ, Господи... Спаси меня..." Душа его горѣла, какъ въ огнѣ, къ горлу подступали слезы и, мѣшая дышать, съ болью рвались наружу...

   - Господи, помоги... Прости меня грѣшнаго...

   И вдругъ среди торжественныхъ звуковъ хора братъ Иванъ ясно различилъ знакомые звуки, чистые, какъ серебро, и полные какой-то непонятной и сладкой тоски... Тише... тише... Вотъ и совсѣмъ замерли...

   Иванъ сдѣлалъ надъ собой усил³е, чтобы не слышать болѣе эти отравленные, льющ³еся, какъ серебро, звуки, опять всей душой устремился онъ туда, гдѣ среди золота, дорогихъ каменьевъ, куренья фим³ама возсѣдалъ на тронѣ Христосъ, опять онъ молился Ему, прося простить его, помочь ему, исцѣлить...

   "Свѣте тих³й святыя славы..." - стройно запѣлъ хоръ, и красивые звуки вечерняго гимна, заливая блещущую церковь, таяли въ лучахъ солнца и ароматѣ молодой весны, Могучей волной поднялся въ груди Ивана какой-то восторженный, полный рыдан³й порывъ и, захвативъ всю его душу, понесъ ее туда, вверхъ, гдѣ распростеръ навстрѣчу людямъ свои объят³я Богъ-Саваоѳъ съ бѣлымъ голубемъ на груди, туда, въ куполъ, превращенный прорывающимися сквозь цвѣтныя стекла лучами солнца въ блещущее предвер³е рая!.. Выше, выше...

   Тих³е, тоскливые звуки, умирающ³е вдали...

   Больно рванулось опять сердце. Нѣтъ, забыть нельзя... Вонъ, вонъ звенятъ они, льются, зовутъ, умираютъ... А вотъ и она... Глаза голубые, голубые... свѣтятся и мигаютъ, какъ двѣ звѣздочки... И опять ея одинокая пѣсня... И все кончилось... Нѣтъ, не все,- вонъ тѣ глаза... Какъ они грѣютъ, ласкаютъ, сколько въ нихъ свѣта, счастья!..

   И огни церкви, и суровые лики святыхъ, и прекрасные звуки,- все потонуло въ боли раненаго сердца и въ этой щемящей холодной тоскѣ. Иванъ не могъ болѣе оставаться здѣсь, ему хотѣлось вонъ, убѣжать куда-нибудь, спрятаться съ головой, чтобы никто не видѣлъ, и рыдать сухими злобными рыданьями безъ слезъ, какъ онъ рыдалъ эту ночь, и ту, и ту, въ своей кельѣ, озаренной кроткимъ свѣтомъ лампады... И никто не слыхалъ его рыдан³й, никто не пришелъ къ нему... Все спало - только пѣсня тосковала и звенѣла вдали, да среди радужныхъ круговъ темноты плавали предъ нимъ голубыя, теплыя звѣзды...

   И, забывъ о молитвѣ, онъ стоялъ сумрачно, съ захолодавшей душой, глядя въ какую-то черную, холодную пустоту. Мысль, не имѣя силъ подняться въ небо, равнодушная, блуждала по храму, останавливаясь зачѣмъ-то на всякихъ мелочахъ, которыя были совсѣмъ не нужны Ивану. Онъ смотрѣлъ, какъ молится молодой, красивый купецъ, стоя на колѣняхъ и плавно,- точно на хорошихъ эластичныхъ пружинахъ, - кланяясь въ землю. Купецъ шепталъ слова молитвы, и бѣлокурая, пушистая борода его легонько вздрагивала... Вонъ стоитъ постный молодой человѣкъ съ хохолкомъ; онъ склонилъ головку на бокъ и какъ-то особенно набожно потряхиваетъ ей, то закрывая глаза, то устремляя ихъ въ куполъ. Какая-то чернушка стоитъ рядомъ съ нимъ и быстро, быстро крестится, точно боясь, что ея молитва не успѣетъ дойти по назначен³ю въ свое время... А вонъ блеститъ стекло, подъ которымъ хранятся частицы мощей многочисленныхъ святыхъ, крошечные кусочки желтыхъ ноздреватыхъ костей... Вотъ чернушка подошла къ нимъ и набожно приложилась къ стеклу... А вонъ братъ ²она стоитъ, грустный какой-то, убитый. И не молится... Думаетъ о чемъ-то.

   Даже не перекрестившись, Иванъ вышелъ изъ церкви, сопровождаемый недоумѣвающими взглядами брат³и.

   Но куда идти? Въ келью - нельзя, о. Николай увидитъ, въ гостиницу - не можетъ онъ, противно ему тамъ все... Пойти въ лѣсъ?.. На озеро? Вонъ какъ оно блеститъ... Тоже голубое...

   - Что же, пошелъ въ церковь, а, вмѣсто того, стоишь да озеромъ любуешься?..- услыхалъ онъ гдѣ-то далеко, далеко голосъ о. Николая.

   Иванъ вздрогнулъ.

   - Я только сейчасъ вышелъ...- пробормоталъ онъ, приходя въ себя, но не поднимая глазъ, точно боясь выдать то, что дѣлалось у него въ душѣ.

   - Такъ иди къ отцу игумену...

   - Сейчасъ пойду...

   - Ой, не сдобровать тебѣ, братъ Иванъ!.. - проговорилъ о. Николай. - Осиливаетъ тебя врагъ рода человѣческаго... Поддаешься ты кознямъ его окаяннымъ... Ой, смотри...

   Не отвѣтивъ ничего, Иванъ медленно, точно чрезъ силу, пошелъ къ игумену, бѣлый флигель котораго виднѣлся въ сторонѣ, надъ озеромъ, среди развѣсистыхъ березъ и величавыхъ, столѣтнихъ сосенъ, облитыхъ золотомъ задумчиваго и тихаго вешняго вечера.

   О. Савва тотчасъ же доложилъ о немъ игумену и, проговоривъ обычное "во имя Отца и Сына"...- Иванъ вошелъ въ свѣтлое, чистое, пахнущее зальце игумена, который только что покончилъ съ "Кормчимъ".

   - Ну, ты опять тамъ завелъ...- проговорилъ игуменъ, позѣвывая: усталъ онъ читать да сидѣть на одномъ мѣстѣ.- Чего ты еще просишь?

   - Благословите на какое-нибудь другое послушан³е, батюшка...- тихо отвѣчалъ Иванъ.

   - Ну, вотъ... Какое же это будетъ послушан³е, ежели ты будешь мѣнять ихъ каждый день? Былъ у меня - не понравилось, перевели въ гостиницу,- опять тоже... Послушан³е - значитъ, ты все долженъ исполнять, къ чему бы тебя ни приставили...

   - Да вѣдь я не работы боюсь...- отвѣчалъ Иванъ.- Хоть въ кузницу поставьте, хоть въ поле, все равно... Мнѣ потрудиться желательно...

   - Потрудиться... Вотъ ты и трудись... Самый большой трудъ для инока - послушан³е, смирен³е воли своей. Ты здѣсь не для того, чтобы творить свою волю, но волю пославшаго тя... Что уставъ-то говоритъ? "Послушан³е для инока - паче поста и молитвы"... Паче поста и молитвы - вонъ какъ!.. Только чрезъ послушан³е человѣкъ и спасенъ можетъ быть, а не чрезъ гордыню... Вотъ разъ было,- жилъ въ лѣсу старецъ одинъ, пустыннолюбецъ, и спасался; и приходитъ къ нему юношъ одинъ, чтобы, значитъ, спастись вмѣстѣ съ нимъ въ пустынѣ. А тотъ и говоритъ ему: трудный, дескать, это подвигъ, ибо мѣсто с³е зѣло скорбно есть, и пребывающ³й въ немъ тѣсное и скудное жит³е проходитъ; ты же юнъ сый, говоритъ, мню, яко не можеши терпѣти на мѣстѣ семъ. А юношъ и говоритъ: благослови, отче. Съ Божьей помощью, дескать, надѣюсь преодолѣть... Ну, принялъ его отшельникъ въ свой скитъ. На другое утро призвалъ его и говоритъ: иди, говоритъ, въ огородъ капусту садить, только сади ее не такъ, какъ въ м³рѣ садятъ, а кочнемъ вверхъ. Вышелъ отъ него юношъ, да и стоитъ: "какъ это, дескать, такъ: кочнемъ вверхъ? Рехнулся, должно, старикъ... Изгажу я эдакъ все дѣло... Надо вернуться, сказать ему"... Ну, вернулся,- "не такъ, дескать, отче, ты сказалъ мнѣ"... Посмотрѣлъ на него старецъ святый... "Не готовъ ты, говорить, для подвига иноческаго, потому волю ты свою не умертвилъ еще... Иди, говоритъ, въ м³ръ, оставь тамъ волю свою, тогда и приходи"... И прогналъ его... Видишь, какъ послушан³е-то считается...

   Склонивъ голову, Иванъ молча слушалъ, но его ничуть не интересовало то, что говорилъ настоятель. Игуменъ же, глядя на склоненную, надломленную фигуру послушника, думалъ, что это раскаян³е говоритъ въ немъ, совѣсть его укоряетъ. И, довольный произведеннымъ эффектомъ, онъ продолжалъ, поглаживая бархатныя ручки кресла:

   - А то вотъ въ другой разъ какъ было дѣло... какъ самъ Богъ... самъ Богъ!.. чудесно показалъ, что послушан³е для него, батюшки, дороже всего въ инокѣ. Шелъ разъ одинъ старецъ со своимъ ученикомъ берегомъ озера. И вдругъ поднялась на озерѣ буря... И видитъ старецъ - человѣкъ въ волнахъ погибаетъ... "Смотри, говоритъ онъ, это ученику-то, вотъ человѣкъ тонетъ посреди озера. Поди, говоритъ, спаси его..." А буря - просто ужасти, волны такъ и ходятъ... "Си, отче честный", говоритъ инокъ... Перекрестился да съ берега - прыгъ!.. Прошло нѣсколько времени, возвращается на берегъ со спасеннымъ, только - глядь, что за чудо: вся одежа на немъ сухая! Какъ это такъ, говоритъ? "А такъ, отвѣща ему старецъ... Ты и не замѣтилъ, чадо, что ты по водѣ-то, яко по суху прошелъ; а потому и не замѣтилъ, говоритъ, что творилъ не свою волю, а волю пославшаго тя..." Видишь, что значитъ послушан³е? По водѣ, яко по суху... А тебѣ то не нравится, да это не хорошо... Смирять свою волю ты долженъ... Своя воля - пагуба для человѣка...

   - Я свою волю не творю, батюшка, - тихо отвѣчалъ Иванъ. - Я остаюсь въ послушан³и, только... силъ моихъ нѣтъ... Самую тяжелую работу дайте мнѣ, а тамъ... не могу... Благословите на другое послушан³е...

   Игуменъ нахмурился, видя, что его увѣщеван³я не произвели никакого дѣйств³я. Согласиться на просьбу послушника ему не хотѣлось, это было бы похоже на слабость, и не исполнить просьбы тоже не хотѣлось - пожалуй, натворитъ еще чего... Въ эту пору, въ молодости-то, у многихъ такъ бываетъ: смущаетъ ихъ дьяволъ, манятъ ихъ къ себѣ красная м³ра сего. А выйдетъ что - слухи всяк³е пойдутъ, брат³и соблазнъ,

   - Во имя Отца и Сына...- раздалось за дверью.

   - Аминь, аминь, входи...

   Дверь отворилась и въ комнату вошелъ ²она, молодой, лѣтъ тридцати монахъ изъ "рясофорныхъ".

   - Вотъ еще одинъ...- проворчалъ игуменъ.- Искушен³е только одно съ вами...

   И обращаясь къ Ивану, онъ проговорилъ:

   - Ну, если ужъ ты, правда, потрудиться такъ хочешь, то, изъ снисхожден³я къ тебѣ; изъ любви,- потому ты выросъ въ обители,- я, пожалуй, переведу тебя изъ гостиницы. Но только помни, это будетъ въ послѣдн³й разъ... Понялъ?

   - Понялъ, батюшка... Спаси васъ Господи...- поклонился Иванъ.

   - То-то "спаси Господи"... На это вы всѣ мастера, а на дѣло-то. и нѣтъ васъ...- отвѣчалъ игуменъ.- Одинъ все бѣгаетъ съ мѣста на мѣсто, а другой въ книжку все смотритъ да... старшихъ конфузитъ...

   ²она потупился.

   - Ну, а ты что вчера настроилъ на подворьѣ? - спросилъ его настоятель.- Развѣ это твое дѣло вмѣшиваться, а?

   ²она покраснѣлъ слегка и поднялъ глаза на игумена.

   - Что же, я ничего дурного не сдѣлалъ, батюшка,- отвѣчалъ онъ.- Я только сказалъ, что... зачѣмъ человѣкомъ гнушаться? Можетъ, онъ лучше насъ... Пусть бы онъ съ нами и поѣлъ... Весь ободранный, голодный, руки дрожатъ... Господь ²исусъ Христосъ училъ...

   - ²исусъ Христосъ, ²исусъ Христосъ...- перебилъ игуменъ.- ²исусъ Христосъ училъ смирен³ю, а ты старшимъ не покоряешься, все тебѣ вездѣ нужно... Твое дѣло не разсуждать, а дѣлать то, что тебѣ приказываютъ. Молодъ ты еще старшихъ-то учить...

   - Я думалъ...

   - Вотъ видишь, видишь, какъ гордыня-то въ тебѣ говоритъ!..- воскликнулъ игуменъ, быстро вставая съ кресла.- Видишь, какъ тебя лукавый-то мутитъ!.. Чѣмъ бы слушать, чему тебя старш³е учатъ, ты въ разговоры, оправдываться тебѣ надо. А ты долженъ молчать... и правъ ты, а смолчи, да со смирен³емъ, безъ злобы смолчи... Вотъ тогда ты будешь инокъ... А это что...

   ²она молчалъ.

   - Иди-ка сюда вотъ, читай, что тутъ написано...- сказалъ игуменъ, тыкая пухлымъ пальцемъ въ одно изъ многочисленныхъ поучен³й, висѣвшихъ на стѣнѣ между портретами государей, монастырскими видами и разными картинами изъ священнаго писанья,- очень неважными, но въ солидныхъ золотыхъ рамахъ.

   ²она подошелъ.

   - Я читалъ это, батюшка... Знаю...

   - А-а, видишь, какъ тебя отъ душеспасительнаго-то отвращаетъ, видишь, какъ въ тебѣ бунтуетъ врагъ-то!.. Небось, въ книжку смотрѣть, такъ сейчасъ бы, а тутъ нѣтъ, не нравится...- воскликнулъ игуменъ.- И знаешь, да читай!.. И Иванъ послушаетъ. Потому гордыни, злобы въ васъ много, смута въ душѣ великая и темнота... А вы, вмѣсто того, чтобы прибѣгнуть къ Богу со смирен³емъ, врачевать себя, вы все на дыбы!.. Ну, читай, читай, что тамъ написано...

   Сдвинувъ слегка брови, полный ничѣмъ непобѣдимаго сознан³я, что все это не нужно, все это лишнее, сознан³я, внушавшаго ему почти отвращен³е къ тому, что онъ дѣлалъ, ²она хмурымъ, равнодушнымъ голосомъ началъ:

   - "Духовная аптека на пользу всѣмъ человѣкомъ. Старецъ нѣк³й пр³иде во врачебницу и вопроси врача: есть-ли таковые зел³е, еже врачевало бы болѣзни душевныя или грѣхи"?

   - Есть...- увѣренно отвѣчалъ игуменъ, переводя глаза съ Ивана на ²ону, какъ бы ожидая, какой эффектъ произведетъ на нихъ отвѣтъ врача.- Ну, смотри, что врачъ говоритъ...

   - "Врачъ же отвѣща"...

   - Да...- подтвердилъ игуменъ, точно подчеркивая авансомъ отвѣтъ врача.

   - "Есть"...

   - Видишь: есть...- авторитетно вставилъ игуменъ.

   - "...пр³иди и возьми корень послушан³я...

   - Видишь? - многозначительно проговорилъ игуменъ, обращаясь къ Ивану.- Послушан³е прежде всего...

   - "...и правды листв³я, цвѣтъ красоты или чистоты душевныя и тѣлесныя, плодъ добрыхъ дѣлъ и изотри въ сосудѣ сокрушен³я сердечнаго, просѣй въ рѣшетѣ разсужден³я, прилей воды отъ слезъ молитвенныхъ и раствори горнило покаян³я; потомъ воспламени себя божественною любов³ю, вложи въ горнило ничтожество или смирен³е и, усоливъ себя сол³ю братолюб³я, отверзай щедрую руку къ милостынѣ, юже да твориши въ тайнѣ. Егда же все то уготовится чрезъ огнь вѣры и благодати, употребляй съ пользою, тогда будеши здравъ"...

   - Ну, вотъ... Выучите вотъ оба все это наизусть да и исполняйте...- сказалъ игуменъ. - Тогда... тогда и будеши здравъ... А то это что?.. Развѣ такъ живутъ иноки?.. И ты, Иванъ, долженъ помнить, что обители ты вѣчно, по гробъ жисти, обязанъ... Не возьми тебя она, можетъ, тебя бы и на свѣтѣ не было, давно померъ бы съ голоду... Должонъ чувствовать...

   Иванъ, потупившись, молчалъ.

   - Ну, хорошо ужъ... Идите съ Богомъ...- сказалъ игуменъ.- Да смотри, Иванъ, помни, что сказано... Больше потачекъ не будетъ... И ты тоже... оставь свои книжки-то... Не къ лицу это иноку... Твое дѣло: трудись да перебирай лѣстовку... Мудрствованье-то до добра не доведетъ...

   ²она промолчалъ.

   Игумена утомила эта бесѣда. Считая, что долгъ пастыря имъ теперь исполненъ, онъ проговорилъ опять, опускаясь въ кресло:

   - Ну, ступайте съ Богомъ... Чай, ужъ къ трапезѣ звонили...

   Иванъ и ²она, низко поклонившись, вышли.

   - "Спаси, Го-осподи, люди твоя-а-а..." - запѣлъ игуменъ, берясь за "Спутника Здоровья"...

   Но тотчасъ же онъ отложилъ журналъ и сѣлъ писать письмо къ одной изъ своихъ почитательницъ, богатой московской купчихѣ, которая спрашивала его, какимъ способомъ ей лучше всего спастись... По его мнѣн³ю, лучшимъ способомъ было какъ разъ то, что рекомендовала "Духовная аптека"...

  

  

   - Гдѣ ты все пропадаешь?- сердито воскликнулъ о. Николай, увидя вошедшаго въ трапезную Ивана.- Искушен³е!.. Тутъ надо гостей кормить, а его нѣтъ...

   - Я у о. игумена былъ...

   - У о. игумена, у о. игумена!.. Не разорваться мнѣ тутъ одному... Охъ, Господи, батюшка милосердный... Пра-аво.... Поди звони...

   Иванъ взялъ стоявш³й на окнѣ колокольчикъ и, выйдя въ корридоръ, началъ звонить.

   Одна за другой отворялись двери номеровъ, и богомольцы, приглаживая руками волосы и оправляя одежду, медленно потянулись въ трапезную, гдѣ у двери ихъ встрѣчалъ любезно улыбающ³йся о. Николай.

   - Откушать пожалуйте... Чѣмъ Богъ послалъ... Ужъ не взыщите... Сами знаете: нельзя - монастырь, поститься надо... Пожалуйте, пожалуйте...

   Трапезная представляла изъ себя длинную, узкую комнату съ низкимъ сводчатымъ потолкомъ и съ чисто выбѣленными стѣнами; два длинныхъ стола, покрытые грубыми скатертями, тянулись параллельно одинъ другому во всю ея длину, отъ входа до стѣны, около которой стояла большая божница съ множествомъ иконъ; массивная лампада изъ цвѣтного стекла клала пестрыя, теплыя пятна на темные лики святыхъ и зажигала робк³е огоньки на ихъ вѣнцахъ и серебряныхъ кованыхъ одеждахъ. Предъ божницей - небольшое возвышен³е и аналой, на которомъ лежала какая-то растрепанная книга въ засаленной обложкѣ.

   Одинъ за другимъ гости занимали мѣста за столами, по которымъ протянулся длинный рядъ пузатыхъ жестяныхъ братинъ съ кислымъ квасомъ и два ряда бѣлыхъ эмальированныхъ тарелокъ, украшенныхъ большими ломтями чернаго хлѣба. Вмѣсто салфетокъ гостямъ подавалось длинное полотенце, одно на четверыхъ. Народъ они были невзыскательный,- все больше крестьяне, мелк³е торгашики съ дородными супругами, мѣщане, приказчики. Другимъ, которые поважнѣе, изъ уважен³я трапеза подавалась въ комнаты... Женщинъ, какъ всегда, было почти втрое больше мужчинъ. Молодой человѣкъ съ хохолкомъ уже былъ здѣсь,- все такой же тихеньк³й, скромненьк³й, постненьк³й. Г. инспекторъ отсутствовалъ, скучая одинъ въ своемъ номерѣ. Только было разговорился онъ съ о. Николаемъ, какъ позвонили къ трапезѣ, и гостинникъ оставилъ его послѣ многихъ улыбокъ и извинен³й; онъ уже слышалъ о трехъ рубляхъ, пожертвованныхъ благодѣтелемъ на клеенку.

   Иванъ громко прочелъ молитву и, перекрестившись, всталъ на возвышен³е предъ аналоемъ, чтобы читать, какъ всегда полагалось во время трапезы, что-нибудь душеспасительное. Богомольцы шумно усѣлись на свои мѣста и заранѣе умиленные, сразу затихли, приготовляясь слушать. Служки быстро разносили миски съ постными щами и, пробормотавъ "во имя Отца и Сына"...- ставили ихъ предъ гостями, одну на четверыхъ.

   Иванъ раскрылъ книгу на закладкѣ и сдѣлалъ усил³е, чтобы сосредоточить все свое вниман³е... Ровныя, черныя строчки виднѣлись гдѣ-то вдали, и Иванъ съ трудомъ различалъ буквы, которыя складывались въ слова помимо его воли, механически, и также механически, безучастно повторялъ за глазами эти слова языкъ. Ивану казалось, что читаетъ книгу не онъ, а кто-то другой... И это было ему безразлично. Ему хотѣлось бы уйдти... все равно куда, только бы уйдти... Все это было противно ему теперь... Стукъ ложекъ, жадное чавканье, торопливая бѣготня служекъ, сладкое "кушайте, кушайте во славу бож³ю" о. Николая - все противно. А въ раскрытыя окна теплый вѣтерокъ доносилъ сильный запахъ цвѣтущей черемухи, сосны, росистаго луга. И дышать было почему-то трудно, что-то тяжелое, жаркое, безпокойное было въ этой весенней синей ночи. На озерѣ, въ камышахъ, шумѣли лягушки, а въ густой ольхѣ, надъ берегомъ, щелкалъ и свисталъ, и разсыпался трелями счастливый чѣмъ-то соловей. Но Иванъ слышалъ плохо, только изрѣдка, его горяч³я трели,- ему мѣшалъ этотъ деревянный, монотонный голосъ того, кто, вмѣсто него, читалъ богомольцамъ о воскресен³и изъ мертвыхъ.

   - "Что есть воскресенье? - слышалъ Иванъ - подобно веснѣ... возстанутъ больш³я тѣла и малыя, мужск³я и женск³я, въ пучинахъ морскихъ потонувш³я и въ огнѣ сгорѣвш³я... кости облекутся жилами и плот³ю и воспр³емлютъ духъ"...

   Сочувственные, умиленные вздохи...

   - Ну-ка, дай-ка кваску...- проговорилъ кто-то низкимъ голосомъ, гро