Маркевич Болеслав Михайлович - Лесник

подгонялъ его Барабашъ, блѣднѣя и начиная догадываться:- свѣтопреставлен³е просто; тоись такой манипуляц³и отродясь, могу сказать, и не помню! До утра спать не могъ, маялся, думаю: всѣ крыши у насъ сорветъ!..

   - Адъ, адъ сущ³й! глухимъ голосомъ подтвердилъ Переслѣгинъ,- какъ увидалъ я это, продолжалъ онъ,- сейчасъ, оставивъ Пинну Афанасьевну въ Хомякахъ, погналъ обратно Валентину Алексѣевичу во слѣдъ по Крусановской просѣвѣ, хоть и запретили они мнѣ! Фонарь даже съ собою взялъ,- только его сразу тутъ загасило и залило, и самъ не знаю, какъ самого-то меня съ лошадью не унесло. Потому - море! Реветъ, вертитъ, а темень - глазъ выколи, страсти! Ничего не подѣлаешь, вижу. Сталъ я кричать, что горла хватило: думаю, гдѣ-нибудь тутъ по близости стоитъ онъ у дерева, въ сохранѣ, хоть и вымочило, должно быть всего... Нѣтъ, не слыхать голоса!.. Бился я такъ вплоть до зари до самой. Тутъ и утихать стало, прояснивать... Гляжу, повѣрители, мѣстовъ не узнаю, вода кругомъ, озеро озеромъ...

   - А ихъ нѣту? прошепталъ еле слышно Софронъ Артемьичъ. Капитанъ продолжалъ, не отвѣчая на вопросъ:

   - Подумалъ я себѣ, вспомнивъ, какъ они быстро ходятъ всегда: можетъ, пока я туда и назадъ изъ Хомяковъ гналъ, можетъ, онъ успѣлъ до старой дороги на Крусаново пройти; а тамъ мѣсто ужь высокое, не опасное. Туда, молъ, ѣхать надо... Насилу дотащился, крюку верстъ десять далъ,- потому всѣ дороги размыло такъ, что...

   Онъ не договорилъ - и только тяжело перевелъ дыхан³е.

   - Въ Крусаново?.. И тамъ нѣтъ? спросилъ тѣмъ же шопотомъ и дрожа всѣмъ тѣломъ Барабашъ.

   Капитанъ качнулъ отрицательно головой и - отвернулся...

   - А что шляпа?.. вы про шляпу ихнюю говорили?..

   - Шляпа? Да,- голосъ его обрывался,- это мы съ крусановскимъ лѣсникомъ...

   - Нашли... Шляпу?..

   - Видѣли.

   - Гдѣ?

   - Плыветъ... Надъ Вѣдьминымъ Логомъ, едва былъ въ силахъ проговорить Переслѣгинъ.

   Софронъ Артемьичъ всплеснулъ руками и въ совершенномъ безсил³и сѣлъ на свою постель.

   - Да можетъ, и не ихняя... почемъ знать? пробормоталъ онъ черезъ мигъ, сознавая самъ, что спрашиваетъ вздоръ.

   - Клеенчатая, самая та, въ которой повстрѣчался онъ намъ съ Пинной Афанасьевной, проронилъ капитанъ, продолжая не глядѣть на него.

   - Съ ними собака была, Джимка ихняя? вспомнилъ вдругъ Барабашъ.

   - Была.

   - И... и той нѣтъ?

   - Нѣтъ...

   Барабашъ помолчалъ, поднялъ на него совсѣмъ растерянный взглядъ, развелъ отчаяннымъ движен³емъ руки.

   - Иванъ Николаичъ, прерывающимся голосомъ проговорилъ онъ,- значитъ...

   - Значитъ, перебилъ его какимъ-то дикимъ голосомъ тотъ, встрепенувшись вдругъ и кидаясь въ двери,- значитъ, на село надо, за народомъ... искать... найти его надо... благ... благодѣтеля нашего!..

   Софронъ Артемьичъ, полуодѣтый, выскочилъ за нимъ черезъ мигъ.

   День былъ воскресный. Все населен³е Темнаго Кута было дома, и, по зову управляющаго, человѣкъ полтораста народу отправилось подъ предводительствомъ его и капитана на поиски.

   Проискали до самаго вечера, обойдя при этомъ верстъ двадцать въ окружности. Ни Валентина Алексѣевича, ни его собаки, ниже какихъ либо оставленныхъ ими слѣдовъ не нашли: масса натекшей и повсюду еще стоявшей воды все смыла, уравняла и унесла. Зловѣщая тѣнистая зелень Вѣдьмина Лога исчезла подъ свѣтлыми, весело рябившими подъ лучами солнца, струями широко разлившагося озера. Къ берегу этого озера, противоположному тому, мимо котораго шелъ наканунѣ Коверзневъ, подогнало теперь вѣтромъ его шляпу, затѣйливое англ³йское improvement для охотниковъ, изъ легкой гуттаперчевой ткани. Ее вытащили жердью, съ значительнаго разстоян³я, такъ какъ никто не рѣшался теперь подойдти въ самой водѣ, хотя всякому видимо было, что разлилась она далеко за предѣлы болота и что опасности быть затянутымъ у этого берега не представлялось никакой... При этомъ крусановск³й лѣсникъ шопотомъ передавалъ окружающимъ, что "когда они утресь съ ихъ благород³емъ, съ Иванъ Николаичемъ, впервой увидали енту самую шляпу, плыла она по самой, тоись, по середкѣ Лога, какъ понять надо, и такъ ее, почитай какъ въ люлечкѣ, тихохонько качаетъ... А они (т. е. капитанъ), какъ взвидѣли ее, такъ равно очумѣлые сдѣлалися, голосомъ голосятъ, да и сразу въ воду вздумали, достать ее, значитъ. И насилу я ихъ удержалъ, потому, говорю, можетъ шляпу вѣтромъ снесло съ бариновой головы и попала она сюда, а сами они, Богъ дастъ, невредимы инно гдѣ найдутся, а что тутъ къ ней не выплыть ни за что, и безпремѣнно засосетъ, потому понадъ нимъ, (то есть надъ болотомъ) на четверть воды не больше, а подъ ней самое это хлябище и есть... А они, Иванъ-то Николаичъ, обернулись, глядятъ на меня, глаза-то большущ³е так³е у нихъ стали, ажно перепужали... Одначе послушалися меня, изъ воды вылѣзли, своего казака у меня оставили: а на мою лошадь сѣли, "искать, говорятъ, надо",- и поѣхали себѣ"...

   Понуро и безмолвно возвращались при закатѣ солнца Софронъ Артемьичъ и капитанъ. Шедш³е за нимъ крестьяне, кормивш³еся въ течен³и дня кое-какими краюхами хлѣба, захваченными ими уходя изъ дома, сильно проголодались и предвидливый управляющ³й распорядился заранѣе, чтобы на половинѣ пути ихъ въ Темный Бутъ, на полянѣ въ Хомякахъ, передъ избою лѣсника, изготовленъ былъ для всѣхъ ужинъ, или, вѣрнѣе, поздн³й обѣдъ.. Дойдя до мѣста, разсѣлись передъ наскоро сколоченными столами и приступили къ трапезѣ. Софронъ Артемьичъ всѣхъ благодарилъ, угощалъ и собственноручно поилъ виномъ; онъ какъ бы весь, намѣренно, ушелъ въ эту заботу, чтобы не думать о томъ, что собрало здѣсь этотъ народъ, на какую помочь приглашалъ онъ самъ его утромъ.

   Капитанъ, съ дрожавшими отъ устали членами, опустился наземь, едва пришли, и ото всякой ѣды отказался. Онъ былъ страшно блѣденъ и словно на половину худѣе сталъ въ течен³и этихъ сутокъ.

   Барабашъ, обходивш³й кругомъ столовъ съ баклагою вина и чаркою, дошелъ до него и - остановился:

   - Иванъ Николаичъ, молвилъ онъ, и голосъ его дрогнулъ при этомъ, - очень вы натрудили себя и, можно сказать, всякаго форсу лишились... Хотя вы теперича - не употребляете, однако я полагаю...

   Капитанъ поднялъ голову, глянулъ ему въ упоръ въ лицо и, не давъ ему договорить, протянулъ руку къ чаркѣ:

   - Давайте! коротко проговорилъ онъ.

   Тотъ налилъ. Переслѣгинъ выпилъ ее залпомъ.

   - Еще! проговорилъ онъ.

   - Иванъ Николаичъ, заговорилъ Барабашъ, подавъ ему вторую чарку, которую капитанъ влилъ себѣ такъ же поспѣшно въ горло, - какъ бы намъ въ отвѣтѣ не быть... потому сами знаете, на счетъ этого по администрац³и строго... дисцыплина...

   Переслѣгинъ уставился на него еще разъ мутными глазами.

   - Становому надо дать знать и слѣдователю, понижая внезапно голосъ и какъ бы давясь, пробормоталъ Софронъ Артемьичъ,- актъ формальный требуется...

   Судорога исказила на мигъ, все лицо капитана. Онъ не сказалъ ни слова, поднялся съ мѣста и невѣрнымъ шагомъ направился къ избѣ лѣсника.

   - Куда это вы, Иванъ Николаичъ? недоумѣвая воскликнулъ управляющ³й.

   - Спать хочу! отрѣзалъ онъ, не оборачиваясь и подымаясь на крылечко избы.

  

  

   Мѣстопребыван³е становаго отстояло отъ Темнаго Кута всего на 15 верстъ, но конторщикъ, посланный туда въ ту же ночь Софрононъ Артемьичемъ, вернулся утромъ съ извѣст³емъ, что Евген³й Игнатьичъ господинъ Потужинск³й вмѣстѣ съ господиномъ судебнымъ слѣдователемъ уѣхали въ уѣздъ. Посланный ихъ не дождался, а, передавъ письмо слугѣ, вернулся обратно.

   Душевная тоска, овладѣвшая Софрономъ Артемьичемъ, только удвоилась отъ этой вѣсти. Ему надо было какое-нибудь внѣшнее занят³е, суета, нужны были чуж³я лица, чтобы оторваться отъ нея и забыться хоть на время. Когда онъ оставался одинъ, у него спирало горло и тѣснило грудь, "какъ клещами", такъ какъ къ весьма искреннему сожалѣн³ю о "душѣ-баринѣ", какимъ зналъ онъ Коверзнева съ самыхъ юныхъ лѣтъ, примѣшивалъ и самое серьезное безпокойство о собственной своей судьбѣ, о томъ, кому изъ наслѣдниковъ Валентина Алексѣевича достанется Темный Кутъ и дастъ-ли ему, Барабашу, этотъ невѣдомый наслѣдникъ дожить свой вѣкъ на насиженномъ и дорогомъ ему мѣстѣ...

   - А не знаете, вернулся Иванъ Николаичъ изъ Хомяковъ, Спиридонъ Иванычъ? спросилъ онъ конторщика.

   - Нѣту-съ. Я сейчасъ мимо ихъ комнатъ проходилъ: на замкѣ.

   - Такъ пойдемъ въ контору. Мѣсячный отчетъ это перво-наперво чтобъ былъ наготовѣ, а, окромя того, полугодовой балансъ вывести надо, потому теперича, сами знаете, у насъ метаморфозъ, опеку назначатъ, наслѣдство въ дѣлежъ пойдетъ...

   Спиридонъ Иванычъ только вздрогнулъ.

   Былъ уже часъ двѣнадцатый. Контора занимала особый флигелекъ на дворѣ усадьбы, и въ ней, у раскрытаго настежъ окна сидѣли теперь другъ противъ друга за покрытымъ клеенкою столомъ Софронъ Артемьичъ и его помощникъ, перекидывая какъ бы въперегонку костяжками счетовъ, лежавшихъ у каждаго изъ нихъ по правой рукѣ. Они были такъ поглощены своимъ дѣломъ, что въ первую минуту не обратили вниман³я на разговоръ, долетавш³й въ нимъ со двора:

   - Чтой-то вы, помилуйте, чего мнѣ врать? Говорю, нѣту, вышли, пищалъ женск³й голосъ.

   - Куда?... Спрашиваю тебя, куда ушелъ? говорилъ кто-то другой, какъ бы путаясь языкомъ.

   - Въ контору, такъ... такъ и скажи... баба! и пойду... все одно... контора!..

   Барабашъ первый поднялъ голову:

   - Да это никакъ Иванъ Николаичъ? спросилъ онъ съ нѣкоторымъ недоумѣн³емъ.

   Конторщикъ поспѣшно вывѣсилъ съ мѣста голову за окно...

   - Они-съ... съ вашей Лукерьей, сказалъ онъ, какъ бы стыдливо помолчавъ передъ тѣмъ и присаживаясь снова въ столу.

   Софронъ Артемьичъ внимательно глянулъ ему въ лицо.

   Спиридонъ Иванычъ слабо усмѣхнулся и опустилъ глаза.

   Въ передней вслѣдъ за тѣмъ раздались тяжелые шаги.

   Дверь широко распахнулась и въ комнату вошелъ капитанъ.

   Онъ остановился, оглянулъ сидѣвшихъ своими круглыми, замѣтно осовѣлыми глазами и, чуть-чуть шатаясь, подошелъ въ столу, кивнулъ Барабашу и тутъ же опустился на ближайш³й стулъ.

   - Видѣли? Хорошъ? неожиданно захохоталъ онъ;- актъ составьте, формальный... актъ...

   Онъ уронилъ голову на грудь и тяжело вздохнулъ. Барабашъ съ конторщикомъ испуганно переглянулись еще разъ.

   - Воды позвольте... воды испить, сказалъ черезъ мигъ Переслѣгинъ, протягивая руку къ графину, стоявшему на столѣ.

   Конторщикъ, отличавш³йся крайнею услужливостью нрава, поспѣшилъ налить ему воды въ стаканъ.

   Онъ жадно выпилъ, обтеръ губы, а съ ними и все влажное отъ жары лицо своею большою красною рукой и - передохнулъ еще разъ.

   - Софронъ Артемьичъ, началъ онъ уже довольно твердымъ голосомъ,- кому мнѣ должность сдать прикажете?

   Тотъ такъ и всплеснулъ руками:

   - Да что это вы вздумали, Иванъ Николаичъ, Богъ съ вами!...

   - Спрашиваю: кому сдать? перебилъ его капитанъ, ударивъ кулакомъ по столу,- потому... сами видите...

   Барабашъ замахалъ руками:

   - И не вижу, и видѣть не хочу, и съ вашей стороны, можно сказать, иллюз³я одна и воображен³е чувствъ. Можетъ всю ночь опять не спали и организац³ю свою разстроили...

   - Пустое вы говорите! перебилъ его еще разъ капитанъ и закачалъ головою; - на тѣхъ услов³яхъ шелъ, изъ мозговъ не вышибешь! И онъ треснулъ себя при этомъ по лбу ладонью.

   - Про как³я это вы услов³я говорите, въ тожъ не возьмешь, спросилъ, недоумѣвая, управляющ³й.

   - Не знаете?... А когда я у васъ за пять рублей лѣсникомъ простымъ служилъ... въ посконной рубахѣ ходилъ... въ грязи свинья-свиньею лежалъ,- не помните?... И тогда онъ... благодѣтель нашъ, судорожно выговорилъ и оборвалъ на мгновен³е капитанъ,- онъ меня... Можете-ли, спросилъ, обѣщаться мнѣ на счетъ вашей слабости?... Нѣтъ, говорю, стараться буду, а навѣрное обѣщаться не смѣю, потому ужь разъ...

   Онъ закинулъ нежданно обѣ руки за затылокъ и крѣпко сжалъ ими свою коротко остриженную голову:

   - А онъ... онъ мнѣ на честь повѣрилъ... Назначаю, говоритъ васъ, безо всякаго вашего обѣщан³я, потому увѣренъ, что сами вы откажетесь, когда почувствуете, "что опять впали"... Ну, вотъ я и... и впалъ...

   Онъ всталъ на ноги.

   - Такъ вы ужь пожалуйста, Софронъ Артемьичъ, избавьте!... Мой совѣтъ вамъ хомяковскаго, Лавра Ѳадѣева, главнымъ поставить: знаю его съ Севастополя, на 4 баст³онѣ вмѣстѣ служили,- твердый старикъ, сообразительный...

   - Да помилуйте, Иванъ Николаичъ, чуть не плакалъ говоря Барабашъ, - въ подобную-ли минуту толковать объ этомъ, когда у насъ такой камуфлетъ вышелъ и, можно сказать, общ³й ударъ!... И всѣ мы не знаемъ теперича, что изъ насъ будетъ, и самая наша резиденц³я какому господину попадетъ, - такъ что-жь намъ заранѣе?... Можетъ, Богъ дастъ, и опять будетъ настоящ³й баронъ, съ развит³емъ...

   Капитанъ покачнулся на ногахъ., Разсѣявш³йся у него дурманъ начиналъ, видимо, опять туманить его голову:

   - Ну, вы и цѣлуйтесь съ нимъ!... А я ужь не слуга... никому!... Потому все прахомъ! Поняли вы: прахомъ все... Значитъ, не надо молъ... не надо тебѣ ничего...

   Голосъ его порвался внезапно: онъ махнулъ отчаянно рукою и направился въ двери. Барабашъ кинулся за нимъ:

   - Вы куда же это, къ себѣ теперича, Иванъ Ниволаичъ? Становой долженъ быть, юстиц³я, такъ отъ васъ отъ перваго показан³е потребуется...

   - Актъ, формальный актъ! захохоталъ на это опять, совсѣмъ уже пьяно, Переслѣгинъ,- а онъ... Гдѣ онъ? отчаянно вскрикнулъ онъ вдругъ, оборачиваясь на управляющаго.

   Тотъ невольно отступилъ на шагъ. Капитанъ вышелъ изъ конторы и зашагалъ по двору въ сторону конюшни, гдѣ привязана была у него въ кольцу лошадь.

   - Самаго этого Лавра Хомяковскаго соврасый, сказалъ конторщикъ Спиридонъ Иванычъ, слѣдя за нимъ изъ окна,- туда, стало быть, опять поѣдетъ.

   - Проспится тамъ до вечера, одумается, досадливо проговорилъ Софронъ Артемьичъ, садясь снова за свои счеты. И какъ бы "одумавшись" самъ:

   - Съ чувств³емъ человѣкъ! промолвилъ онъ и глубоко вздохнулъ.

   - Это точно вы говорите, одобрилъ Спиридонъ Иванычъ, проводя по линейкѣ черту подъ колонной прописанныхъ имъ цифръ, - ибо, Царство имъ Небесное, Валентинъ Алексѣичъ настоящ³й благотворитель были, прямо такъ сказать надо.

   - Изъ послѣднихъ уже вельможъ господинъ былъ, всякаго малаго человѣка понимать могъ! добавилъ къ этому Барабашъ - и вытащилъ платокъ отереть выступивш³е, на глаза его слезы.

  

  

   Часа четыре послѣ этого, во дворъ усадьбы, гдѣ за круглымъ деревяннымъ столомъ, подъ развѣсистою липой, занимались послѣобѣденнымъ чаепит³емъ Софронъ Артемьичъ съ неразлучнымъ теперь съ нимъ конторщикомъ, въѣхала извѣстная намъ нетычанка съ сидѣвшею въ ней Пинной Афанасьевной Левентюкъ.

   Она осадила лошадку свою у крыльца и заговорила тутъ-же съ лихорадочною поспѣшностью:

   - Слышала, слышала, ужасный фактъ, ужасный!... Я впрочемъ прямо въ глаза ему сказала тогда: онъ былъ, очевидно, подъ вл³ян³емъ аффекта. Это даже случаемъ нельзя назвать, а просто псих³атрическ³й казусъ... Гдѣ Иванъ Николаичъ? перебила она себя разомъ этимъ вопросомъ.

   Софронъ Артемьичъ, которому "ученыя слова" неизмѣнно внушали и нѣк³й благоговѣйный трепетъ, и желан³е не ударить, съ своей стороны, лицомъ въ грязь, подошелъ въ дѣвушкѣ и, скинувъ съ головы шляпу, проговорилъ съ видомъ особеннаго достоинства и изысканной сдержанности:

   - Не могу въ сей моментъ отвѣтить вамъ, сударыня, съ достаточною фундаментальностью, ибо личность, которымъ вы интересуетесь, былъ здѣсь, точно передъ полуднемъ, но опосля того не видали,- такъ сказать, улетучился.

   Она насмѣшливо прищурилась на него:

   - Какъ это вы сказали: "интересуетесь?" Предваряю васъ, что пренебрегаю этимъ намекомъ. Я держусь простыхъ человѣческихъ отношен³й и не допускаю никакой буржуазной сентиментальности. Я ждала сегодня капитана въ Мурашкахъ, а какъ онъ не пр³ѣхалъ по обѣщан³ю, то я пожелала узнать о немъ... что онъ очень разстроенъ? спросила она уже другимъ, болѣе теплымъ и сочувственнымъ тономъ.

   Софронъ Артемьичъ вздохнулъ.

   - Сами понимаете, Пинна Афанасьевна, какой для всѣхъ насъ капутъ представляетъ такое, можно сказать, ненатуральное и совершенно даже невмѣняемое событ³е, котораго вовсе и предвидѣть невозможно никому.

   - Ужасно, ужасно! воскликнула она, вздрогнувъ невольно;- гроза эта просто въ Библ³ю заставила меня вѣрить: я поняла легенду о потопѣ... Въ этой избѣ у лѣсника я провела ужасные часы... Иванъ Николаичъ уѣхалъ тутъ-же, оставилъ меня тамъ. Это по буржуазному кодексу общежит³я и не совсѣмъ правильно. Но я не претендовала на него за это, находя его поступокъ вполнѣ гуманнымъ...

   - И такую революц³ю произвело это на него, можно сказать, заговорилъ шопотомъ Барабашъ,- что онъ, ни съ чѣмъ не сообразно даже, какъ объявилъ сегодня намъ съ Спиридонъ Иванычемъ, вознамѣрился должность свою покинуть.

   Пинна Артемьевна такъ и вскинулась:

   - Какъ кинуть! Да чѣмъ же онъ жить будетъ?

   - Это вы, то есть, именно въ точку попали, мадмуазель,- чѣмъ жить-съ, потому буаръ-манже, это первое-съ, усмѣхнулся Софронъ Артемьичъ.

   - Ну, это мы еще увидимъ, какъ онъ кинетъ! воскликнула она высокомѣрно. - Да гдѣ онъ теперь, не знаете вы развѣ?

   - Безпремѣнно въ Хомякахъ, Пинна Афанасьевна, должны находиться въ настоящую минуту, сказалъ конторщикъ Спиридонъ Иванычъ, со свойственнымъ ему стыдливымъ и отчасти таинственнымъ видомъ,- они даже на лошади лѣсника тамошняго сюда пр³ѣзжали...

   Дѣвушка кивнула ему, круто дернула возжею одной рукой, другою хлестнула по спинѣ своего пѣгашку, и нетычанка ея, описавъ широк³й кругъ на дворѣ, запрыгала по дорогѣ въ Хомяки, гулко расплескивая зеленоватую воду не просохшихъ еще послѣ грязи лужъ.

   Она была не на шутку раздосадована и взволнована. Прежде всего, "какъ смѣлъ онъ, не сказавши ей ни слова, заявлять о такомъ абсурдѣ, какъ это намѣрен³е отказаться отъ своей должности?" Само собою, слова одни, потому что она "ему никогда не позволитъ"... Она давно успѣла привыкнутъ держать капитана, по отношен³ю къ себѣ, на положен³и полнаго крѣпостничества; давно уже воля ея была для него священнѣйшимъ закономъ. А затѣмъ она безпокоилась о немъ... Любила-ли она его? Она никогда не была въ состоян³и отвѣтить себѣ на это серьезно, какъ не въ состоян³и была никогда дать положительный отвѣтъ на просьбы его выйти за него замужъ. "Посмотримъ, кто знаетъ, заслужите!" говорила она съ громкимъ смѣхомъ на его признан³я, а когда онъ приходилъ въ слишкомъ большое унын³е отъ ея "жестокости", подставляла ему подъ губы свои пухлыя ладони, "чтобъ ему терпѣть было легче", и опять принималась хохотать беззаботно и безпощадно...

   Но она "привыкла къ нему", къ его обожан³ю, къ тому, чѣмъ обязана она была ему. Онъ былъ для нея источникъ всякой благостыни, нежданно пролившейся на нее по пр³ѣздѣ ея изъ Петербурга, гдѣ жила она, слушая как³е-то курсы, на 15 рублей въ мѣсяцъ. У вчерашней неряшливой "студентки" были теперь и красивые обои на стѣнахъ "келейки", отведенной ей теткою въ Мурашкахъ, и мягкая мебель, и коверъ передъ диваномъ, и розаны на столахъ, и журналы, и свой "экипажъ", и как³е-то фетры изъ Лондона и американск³е непромокаемые сапоги, чтобы ходить съ ружьемъ "на бекасовъ" въ болото. И за все это даже спасибо отъ нея не требовалось, все это подносилось ей какъ должное, съ видимымъ страхомъ, что все это недостаточно хорошо, всего этого мало, съ несомнѣннымъ убѣжден³емъ, что къ ногамъ такой царицы какъ она къ мѣсту повергнуть лишь развѣ сокровища Инд³йской императрицы...

   Она "привыкла къ нему", да,- и никогда такъ сильно не сказывалось это ей, какъ въ эту минуту. "Революц³я какая-то произошла съ нимъ", повторяла она мысленно слова Барабаша; она "могла потерять его", смутно чувствовала она, и какое-то непривычное тоскливое безпокойство мутило ей душу... "И все изъ за какой-то сентиментальной кислятины"!- пробовала она объяснить себѣ "выходку" капитана одною изъ тѣхъ забористыхъ "радикальныхъ" фразъ, которыхъ, къ сожалѣн³ю, было слишкомъ много въ ея словахъ,;- но внутреннее, не затронутое чувство правды тутъ протестовало противъ такого объяснен³я и молодое сердце дѣвушки щемило чувство жалости и уважен³я къ тѣмъ поводамъ глубокой скорби, которые прозрѣвала она за образомъ дѣйств³й своего обожателя...

   - А все-таки дозволить ему сдѣлать эту глупость нельзя! рѣшила она, нетерпѣливо похлестывая возжею свою и такъ очень усердно работавшую ногами лошадку.

   Она доѣхала до Хомяковъ. Старикъ лѣснич³й, Лавръ Ѳадѣевъ, сидѣлъ на крылечкѣ своей избы и попивалъ изъ глиняной кружки цѣлебный чай, который, какъ мы знаемъ, училъ его изготовлять венгерецъ коновалъ, взятый въ плѣнъ подъ Дебречиномъ. Онъ всталъ и вытянулся, увидавъ "барышню".

   - Здѣсь Иванъ Николаичъ? крикнула она ему.

   Онъ какъ бы нѣсколько смущенно передернулъ усомъ, показалось ей, и замѣшкалъ отвѣтомъ.

   - Здоровъ онъ? поспѣшно спросила она на это.

   - Ничего-съ... здоровъ, промямкалъ усачъ.

   - Что значитъ: "ничего-съ?" нетерпѣливо вскликнула она; гдѣ онъ?

   - Не могимъ знать...

   Пинна Афанасьевна даже въ лицѣ перемѣнилась:

   - Это что такое? Вы говорите: "ничего-съ, здоровъ", значитъ, вы его видѣли! Какъ-же вы теперь увѣряете, что не знаете, гдѣ онъ?

   Убѣдительность и горячность тона этого разсужден³я съ разу сбили съ толку стараго, служиваго.

   - Я, вашес... извините!... Какъ мнѣ приказывали, такъ я и отвѣчать долженъ, забормоталъ онъ.

   - Кто приказывалъ, капитанъ? Онъ приказывалъ вамъ говорить, что не знаете, гдѣ онъ? А я сейчасъ изъ Темнаго Кута; мнѣ тамъ прямо сказали, что онъ здѣсь... Подержите мою лошадь,- я пойду въ нему... что это за мальчишеское прятанье!

   Лѣсникъ поспѣшно сбѣжалъ съ крыльца и взялъ пѣгашку за узду:

   - Доподлинно позвольте доложить вамъ, ваше с... нѣту ихъ здѣсь, сказалъ онъ.

   - Какъ нѣту, когда я знаю! Онъ сюда поѣхалъ, на вашей лошади, онъ былъ здѣсь...

   - Были, да... да ушли, рѣшился наконецъ выговорить старикъ.

   - Ушелъ? Пѣшкомъ, значитъ?

   Онъ только головою повелъ.

   Она подозрительно прищурилась на него:

   - Гулять пошелъ?

   - Стало быть, что гулять, подтвердилъ онъ, какъ бы обрадовавшись такому объяснен³ю,- потому какъ нѣсколько головой отяжелѣли... словно сорвалось у него съ языка.

   Она поняла и примолкла, пасмурно задумавшись...

   - Въ какую сторону пошелъ онъ? спросила она черезъ минуту.

   Старикъ внезапно поморщился, отвернувъ лицо, и махнулъ неопредѣленно рукою.

   - А все туда-же! проговорилъ онъ страннымъ голосомъ.

   Пинна Афанасьевна поняла опять:

   - Къ Вѣдьмину Логу?

   Онъ пожалъ плечами и, все такъ же не глядя на нее:

   - Со вчерашняго вечера, молвилъ онъ, четвертый разъ ходятъ. Всю ночь хоша бы глазъ сомкнули. Проходили вчерась весь день съ народомъ, а и сегодня покою себѣ не знаютъ... Все это у нихъ въ головѣ, какъ-молъ намъ, Лавра, тѣло оттуда достать, чтобъ по христ³янству, значитъ, и какъ они такого большаго зван³я господинъ были... А какъ его оттолѣ достанешь, сами посудите, когда болото проклятое, можетъ, скрозь всю землю идетъ, и дна ему нѣтъ, и только одно, что самому доставаючи погибать слѣдоваетъ!...

   - Я его сейчасъ верну оттуда, вскликнула Пинна Афанасьевна,- а если онъ опять какъ-нибудь вздумаетъ, скажите ему, что вы мнѣ пожалуетесь, что, я приказывала вамъ не пускать его.

   Дорога была такъ размыта третьягоднишнею грязью, что прошло не менѣе часа времени, пока успѣла она добраться до просѣки, гдѣ встрѣтилась она тогда съ Коверзневымъ. Вода, залившая Вѣдьминъ Логъ, добѣгала до половины этой просѣки. Она едва узнала мѣсто,- какъ едва узнала капитана, котораго увидѣла сидящимъ на срубленномъ пнѣ, у самой воды, съ головою низко опущенною на грудь. Онъ не только не походилъ на себя, но, какъ говорится, ни на что не походилъ. Онъ трет³й день не раздѣвался; лохматый, въ порванной въ лохмотья, покрытой грязью одеждѣ, со своею потерявшею теперь всякую форму тирольской шляпой, откинутой на затылокъ, онъ напоминалъ тотъ отталкивающ³й обликъ бродяги, въ какомъ на провинц³альныхъ театрахъ традиц³онно выступаетъ въ послѣднемъ актѣ главное дѣйствующее лицо драмы Тридцать лѣтъ или жизнь игрока.

   Какая-то смѣсь ужаса, отвращен³я и сострадан³я охватила дѣвушку при этомъ видѣ. Но она нашла силу превозмочь свои ощущен³я и, осадивъ лошадь, крикнула ему сколь возможна спокойнымъ голосомъ:

   - Капитанъ, что вы тутъ дѣлаете?

   Онъ вздрогнулъ отъ звука ея голоса - стука телѣжки онъ видимо не слыхалъ,- и подался внезапно впередъ съ такою какъ бы испуганною поспѣшностью, что шляпа свалилась съ его головы, и самъ онъ едва сохранилъ равновѣс³е.

   - Иванъ Николаичъ! вырвалось у нея невольно изъ груди скорбнымъ упрекомъ.

   Онъ обернулся на нее, понялъ... Воспаленные зрачки его глядѣли на нее не то дико, не то безсознательно. Икота отъ времени до времени прорывалась сквозь его спекш³яся губы, подергивала его лицевые мускулы.

   - Ну, да, вотъ... какъ видите... Полюбоваться можно! пролепеталъ онъ съ неестественнымъ харканьемъ и поднялся съ мѣста.

   - Послушайте, Иванъ Николаичъ, все это вздоръ, поспѣшила она заговорить,- я пр³ѣхала увезти васъ отсюда.

   Онъ молча, не глядя на нее, закачалъ отрицательно головой.

   - Вы не хотите? воскликнула она; - послушайте, вѣдь это абсурдъ!.. Я не понимаю, что съ вами дѣлается... Мнѣ сейчасъ сказалъ вашъ Барабашъ, что вы и отъ мѣста своего отказываться хотите?..

   - Вѣрно! произнесъ онъ еле слышно, но съ поразившею ее твердостью интонац³и.

   Ее начинала разбирать досада:

   - Вы, должно быть, двѣсти тысячъ выиграли, пылко возразила она,- потому что жить, вѣдь, чѣмъ-нибудь надо...

   - Зачѣмъ? глухо, съ растерянной улыбкой проговорилъ онъ на это.

   - Какъ зачѣмъ? повторила она озадаченно,- вѣдь потому что вашъ Валентинъ Алексѣичъ изъ-за своего упрямства...

   Она оборвала разомъ, испуганная выражен³емъ его лица. Всего его будто свела безконечная внутренняя мука. Онъ качнулся на ногахъ и какимъ-то судорожнымъ движен³емъ протянулъ руку съ направленнымъ на нее указательнымъ пальцемъ:

   - Изъ-за вашего слова!.. Голосъ его хрипѣлъ и прерывался:- зачѣмъ вы ему это слово сказали?

   - Какое слово?.. Она вся вспыхнула:- это, за что вы и тогда на меня разсердились, да? Что я ему сказала про барск³е капризы?..

   - А! Помните! надрывающимъ смѣхомъ разсмѣялся вдругъ капитанъ;- чѣмъ упрекнуть вздумали!.. Барство!.. Онъ человѣкъ былъ, настоящ³й, Пинна Афанасьевна!.. Изъ мертвыхъ, почитай, воскресилъ меня этотъ человѣкъ... А вы ему сказали что! И эти всѣ слова ваши, сами знаете, кимвалъ одинъ... Только онъ не могъ послѣ этого ѣхать съ вами, и... и гдѣ онъ теперь, гдѣ, Пинна Афан...

   Безумное, потрясающее рыдан³е вырвалось изъ этой широкой груди и откликнулось какимъ-то нечеловѣческимъ отзвукомъ въ глубинѣ лѣсной чащи. Дѣвушка вздрогнула. Эта истинная, эта святая человѣческая скорбь захватывала ее за лучш³я стороны ея души. Крупныя слезы выступили мгновенно изъ глазъ ея и покатились по щекамъ.

   - Иванъ Николаичъ, милый, заговорила она прерывающимся голосомъ,- это ужасно, ужасно!- Но вы сами понимаете, могла-ли я думать, что эти глупыя слова, въ самомъ дѣлѣ, будутъ имѣть так³я послѣдств³я... Да и точно-ли отъ этихъ словъ? Вѣдь онъ и раньше никакъ не соглашался вернуться въ Хомяки... Но все равно, я виновата, я признаюсь, что вообще говорю, по привычкѣ, многое... ненужное; простите мнѣ!.. И прошу васъ, милый, перестаньте такъ убиваться! На васъ, просто, смотрѣть больно!..

   Онъ тѣмъ временемъ какъ бы совладалъ съ собою и, отеревъ лицо свое рукавомъ, молча глядѣлъ на нее отрезвѣвшими и безнадежными глазами:

   - Вѣдь какъ вы ни любили этого человѣка, продолжала она,- онъ былъ прекрасный: достойный, я знаю, я понимаю васъ,- но сами вы знаете, каждая человѣческая жизнь есть самоцѣль...

   - "Самоцѣль"! съ усил³емъ, медленно повторилъ Переслѣгинъ:- кимвалъ, Пинна Афанасьевна!..

   Она покраснѣла слегка, но не разсердилась - и улыбнулась даже, нѣсколько черезъ силу:

   - Вамъ и это мое слово не нравится? Извольте, я беру его назадъ. Но сущность остается все-таки та же. Неужели потому что его нѣтъ болѣе, для васъ уже ничего не осталось въ жизни, ни радостей, ни привязанности?..

   Онъ усмѣхнулся вдругъ горькою, горькою усмѣшкой:

   - Должно быть, не надо мнѣ этого ничего... и не бывать!.. Жена была... Онъ... Кому я только всю душу... прахомъ все, прахомъ. Не надо!..

   - А я, Иванъ Николаичъ, вы меня забыли? вскрикнула въ неудержимомъ порывѣ дѣвушка, - вы говорили мнѣ сто разъ, что любите меня, умоляли быть вашей женою... Ну, хорошо, я согласна, я за васъ пойду... когда хотите... Только придите въ себя, уѣдемте отсюда скорѣй!..

   Онъ поднялъ еще разъ на нее глаза, полные тоски и какъ бы испуга:

   - Я, дѣйствительно, Пинна Афанасьевна, за... за счастье думалъ, потому... достойнымъ себя почиталъ... А теперь... Сами вы видѣли!..

   - Это ничего не значитъ! торопливо возразила она;- съ кѣмъ это не бывало!.. Поѣдемте сейчасъ въ Темный Кутъ, я васъ довезу. Ложитесь спать, а завтра забудемъ оба и думать объ этомъ...

   Капитанъ уронилъ голову и прошепталъ дрожащимъ голосомъ:

   - Вы, можетъ быть, дѣйствительно, Пинна Афанасьевна, по молодости... и по добротѣ вашей... А мнѣ не забыть-съ... не забыть-съ никогда!..

   Она вся измѣнилась въ лицѣ. Слова его имѣли для нея совершенно опредѣленный смыслъ: онъ уже не ожидалъ отъ нея счастья, онъ не въ состоян³и будетъ простить ей никогда то, что она сказала покойному Коверзневу и что "въ возбужденной головѣ своей" почиталъ онъ причиною его трагическаго конца... Ей стало и больно, и обидно до слезъ...

   - Послушайте, Иванъ Николаичъ, молвила она,- вы разстроены въ настоящее время, и я поэтому не хочу признавать то, что вы сейчасъ сказали, за ваше послѣднее слово. Если вы не согласны теперь ѣхать со мной, я васъ, конечно, увезти силой не могу; но я увѣрена, что вамъ самимъ сдѣлается стыдно, и что вы завтра пр³ѣдете просить у меня прощен³я за то, что такъ огорчили меня сегодня... И я вамъ прощу, потому что я, можетъ быть, часто и вздоръ говорю, но въ сущности, очень добрая, какъ вы и сами сейчасъ сказали, промолвила она, скрывая душевное волнен³е подъ этой напускною шутливостью тона.

   Онъ молчалъ и какъ бы насмѣшливо, почудилось ей, покачивалъ головою. Ее взорвало это "пренебрежен³е", котораго ни въ какомъ случаѣ не могла она ожидать отъ него.

   - Послушайте, капитанъ, пылко, съ загорѣвшимся взглядомъ воскликнула она,- я васъ буду ожидать завтра цѣлый день въ Мурашкахъ. Если вы не пр³ѣдете, я послѣ завтра уѣду въ Петербургъ... Вы знаете, что я только изъ-за васъ жила въ здѣшнихъ мѣстахъ.

   Онъ, будто движимый какою-то пружиной, вскинулъ на нее вдругъ съ какою-то жадностью свои больш³е, круглые глаза. Выражен³е мучительной борьбы сказалось на мгновен³е въ его чертахъ... Вѣки его заморгали, дрогнули судорожно губы... Но все это такъ же мгновенно исчезло. Онъ взглянулъ въ сторону, махнулъ рукой...

   - Что же дѣлать, Пинна Афанасьевна, проговорилъ онъ тихо, тихо, какъ бы про себя,- дай вамъ Богъ!...

   Чувство оскорблен³я взяло у нея верхъ надо всякими иными соображен³ями: она хлестнула свою лошадь обѣими возжами и, не взглянувъ на него, покатила назадъ въ Хомяки.

   Но не проѣхала она и двухъ верстъ, какъ вдругъ ей неожиданно сдѣлалось страшно. "Неужели я его болѣе не увижу, и онъ вздумалъ что-нибудь сдѣлать надъ собою?" такъ и гвоздила ей въ голову эта внезапная, только теперь возникшая въ ней мысль...

   Телѣжка подпрыгивала, тѣни и ярк³я пятна солнца мелькали въ ея глазахъ. Какъ-то гулко отдавался стукъ колесъ въ глухой чащѣ лѣса; часто густыя вѣтви, наклоняясь, хлестали по дугѣ, обдавая свѣжими каплями. Она ничего кругомъ не замѣчала,- ей казалось, что теперь, сейчасъ должно случиться что-то важное, что-то такое, что должно было измѣнить всю ея жизнь... Ѣхала она, ужасно волнуясь, негодуя и усиленно мигая, чтобы не дать хлынуть слезамъ, которыя, она чувствовала, такъ и подступали подъ ея вѣки. Лошадка ея, точно чувствуя, въ свою очередь, разстроенное состоян³е своей барышни, самымъ усерднымъ образомъ, не жалѣя ногъ, мчалась по рытвинамъ и колеямъ.

  

  

   Не доѣзжая Хомяковъ, Пинна Афанасьевна увидѣла вдругъ прямо передъ собою на дорогѣ такую-же быструю лошадку, запряженную въ бѣговыя дрожки, кативш³я ей навстрѣчу. Она прищурилась, склонивъ на бокъ голову, и узнала черезъ мигъ, въ сидѣвшемъ верхомъ на этихъ дрожкахъ, конторщика Спиридона Ивановича, и въ конѣ его - коренника, изъ хорошо извѣстной ей тройки вятокъ Софрона Артемьича Барабаша.

   Онъ тоже узналъ ее издалека и, сорвавъ картузъ съ головы, замахалъ ей, неистово кивая притомъ головою и махая локтями, словно откормленный гусь, намѣревающ³йся летѣть.

   - "Что это за телеграфическ³е знаки?" спрашивала она себя въ изумлен³и.

   Еще минута - до нея донесся его хриплый отъ спѣха и волнен³я голосъ:

   - Нашлись... Живы! живы, Пинна Афанасьевна!

   - Что вы говорите? Кто? растерянная залепетала она, судорожно задерживая возжи.

   Онъ докатилъ до нея, остановился:

   - Они-съ, баринъ, Валентинъ Алексѣичъ... Чудомъ-съ, просто чудомъ... Живы!...

   - Да что вы это!... Въ самомъ дѣлѣ? Бы его видѣли?

   - Не видалъ, въ городѣ они... Софронъ Артемьичъ сейчасъ къ нимъ на почтовыхъ поскакали, а мнѣ приказали немедля Ивана Николаича отыскать, передать, значитъ, ему...

   - Я его сейчасъ видѣла, перебила Пинна Афанасьевна,- онъ безумствуетъ, я съ нимъ даже поссорилась и уѣхала... Она вдругъ засмѣялась подъ приливомъ какого-то, всю ее разомъ охватившаго теперь, безконечно радостнаго чувства:- вотъ мы теперь и помиримся... Ахъ, какъ-же будетъ онъ радъ... Да вы это вѣрно, вѣрно, говорите, Спиридонъ Иванычъ? заспѣшила она;- и отчего онъ это въ городѣ очутился, и какъ же два дня его искали всѣмъ селомъ и на слѣдъ не попали, и эта шляпа его тутъ надъ Логомъ, а его нѣтъ...

   - Сказываю вамъ, чудомъ, Пинна Афанасьевна; дѣйствительно, что окромѣ Бога, Спаса нашего, никому того не возможно приписать.

   Пинна Афанасьевна, какъ извѣстно, смотрѣла свысока на подобнаго рода "предразсудки". Но въ эту минуту она чувствовала себя такою счастливою, что готова была и въ нихъ повѣрить, да и ужь очень любопытно было ей узнать скорѣе, въ чемъ именно состояло "чудо".

   - Вотъ что, Спиридонъ Иванычъ, сказала она, - привяжите вашу вятку къ задку моей телѣжки, а сами садитесь ко мнѣ. Я сейчасъ оберну. Вы мнѣ дорогой всю эту истор³ю и разскажете... Господи, какъ-же это хорошо, что онъ нашелся!

   - Истинно такъ, Пинна Афанасьевна! А я вамъ съ моимъ удовольств³емъ, какъ слѣдуетъ, передамъ.

   - Сидимъ-съ это мы съ Софрономъ Артемьичемъ, началъ онъ, когда, умѣстившись рядомъ съ нею, покатили они по направлен³ю Лога, на берегу котораго заполчаса предъ тѣмъ оставила дѣвушка своего "безумствующаго" поклонника,- сидимъ-съ, сами изволите понимать, на подоби, можно сказать, такъ какъ у псалмопѣвца сказано: "на рѣкахъ Вавилонскихъ сѣдохомъ и плакахомъ"... И вдругъ-съ раздается колоколецъ, и къ намъ на дворъ пара, и видимъ Николай Дмитричъ, можетъ изволите знать, письмоводитель господина исправника. Сейчасъ къ Софрону Артемьичу,- письмо, а самъ ничего не говоритъ, только этакая усмѣшка лукавая подъ усами и глядитъ намъ прямо въ глаза. А Софронъ Артемьичъ какъ только вскрылъ конвертъ, да по письму повелъ глазами, такъ я, грѣшный человѣкъ, даже подумалъ, что они тутъ, не дай Богъ, ума лишатся...

   - Отъ радости, разумѣется? перебила еще разъ Пинна Афанасьевна; - да разсказывайте скорѣе, голубчикъ! подгоняла она его.

   Конторщикъ чуть-чуть сконфузился и продолжалъ:

   - Дѣло это, собственно говоря, такъ вышло... Управляющаго графа Клейнгельма, Василья Ивановича Брауна изволите знать?

   - Нѣтъ, не знаю. А слышала...

   - Человѣкъ настоящ³й, можно сказать, правильный.... Только вотъ этотъ самый господинъ Браунъ, какъ у насъ постоянно бываетъ надобность по дѣламъ въ городъ, и вздумали они поѣхать съ винокуромъ ихнимъ,- тоже изъ нѣмцевъ, фамил³я ему Клейстъ. Въ самый, то есть, это вечеръ, когда случилось это самое съ Валентиномъ Алексѣичемъ - третьяго дня значитъ... А дорога имъ отъ графскаго имѣн³я мимо нашего Крусанова на Вислоухово,- а оттелева до города еще верстъ пятнадцать и подалѣе будетъ. Только у этого самаго Василья Иваныча Брауна кучеръ - мудреный этак³й, знаете, нравный, твердый человѣкъ, а только ужь упрямъ очень. З