Маркевич Болеслав Михайлович - Две маски

.. Я имѣю честь быть вамъ знакомымъ? спросилъ я опять.

   Она кивнула еще разъ.

   - И... эта дама тоже?

   - Нѣтъ! выразила она опять движен³емъ головы.

   - Что же значили эти ваши слова, сказанныя намъ обоимъ, когда изъ насъ двухъ ее вы совсѣмъ не знаете?

   - Вы поняли! такъ же глухо, но внятно проговорила маска.

   Мнѣ стало жутко... Да, мы оба поняли... но къ чему - и кто же это?...

   - Я былъ бы весьма счастливъ, молвилъ я опять, стараясь совладать съ чувствомъ какого-то безотчетнаго страха, который внушала мнѣ эта странная особа,- еслибы вы удостоили меня нѣсколькихъ словъ въ объяснен³е того, что вы сказали.

   Она отрицательно закивала опять.

   - Вы не желаете!.. И нѣтъ средства склонить... Умолить васъ? попробовалъ я шутливаго тона.

   Маска долго молчала, недвижная и какъ бы зоркая изъ-подъ своего кружева...

   - Мы увидимся! проговорила она наконецъ.

   - Когда? вскрикнулъ я.

   - Черезъ годъ, послышался мнѣ ея отвѣтъ послѣ новаго, томительнаго для меня молчан³я.

   - Черезъ... Это мистификац³я! молвилъ я себѣ, какъ-то вдругъ совершенно успокоившись и заинтересованный теперь только тѣмъ, кому вздумалось этимъ забавляться.

   - И здѣсь опять, въ маскарадѣ? уже весело спросилъ я маску.

   - Гдѣ бы ты ни былъ! словно проронила она...

   Я окончательно разсмѣялся.

   - Ну, конечно! Даже въ Итал³и? добавилъ я, отдаваясь весь мысленно снова тому блаженному чаду...

   Она не отвѣчала. Изъ дверей, безцеремонно проталкиваясь широкими плечами сквозь толпу выходившихъ, показалась ея спутница, держа на рукѣ большую турецкую шаль. Она окутала ею маску, и обѣ онѣ вышли на лѣстницу.

   - А кто ты, милая моя, я все же узнаю!

   Я сбѣжалъ за ними, успѣлъ довольно скоро отыскать свою шинель въ швейцарской и выбѣжалъ на подъѣздъ въ то самое время, какъ маска, подсаживаемая лакеемъ въ шинели и какой-то ваточной фуражкѣ на головѣ, поднималась на подножку неуклюжей наемной кареты.

   Спутница влѣзла за нею. Онѣ отъѣхали.

   Я вскочилъ въ первыя подвернувш³яся извощичьи сани и велѣлъ ѣхать за каретой. Прозябш³я ея клячи бѣжали довольно быстро. Ванька мой зато оказывался черезчуръ плохъ, и, не смотря на обѣщанный ему серебряный рубль,- тогда таковые еще имѣлись,- едва поспѣвалъ настолько, чтобы не потерять мнѣ лишь ее изъ виду. Къ счаст³ю, ночь была довольно свѣтлая, и я видѣлъ, какъ карета, переѣхавъ Симеоновск³й мостъ, повернула въ Литейную и, прослѣдовавъ по ней вдоль до Кирочной, заворотила опять въ эту улицу. На этомъ заворотѣ сани мои уже довольно далеко отстали отъ кареты, и я начиналъ терять надежду догнать ее, какъ вдругъ она остановилась у какого-то забора.

   - Пошелъ, пошелъ скорѣе! кричалъ я своему извощику. Но, еще не доѣзжая до мѣста, мы увидали съ нимъ, что маски, выпрыгнувъ изъ кареты, скользнули въ калитку, прорѣзанную въ этомъ заборѣ.

   Я кинулся за ними вслѣдъ во дворъ, высоко уставленный дровами съ обѣихъ сторонъ. Онѣ быстро перебѣжали его и исчезли за другою калиткой, выходившей на Фурштатскую.

   Эта калитка оказалась уже запертою снаружи въ ту минуту, когда я успѣлъ добѣжать до нея,- слѣдовавш³й за ними слуга, видно, догадался... И въ то же время съ той стороны донесся до меня скрипъ колесъ по мерзлому снѣгу, шумъ захлопнутой дверцы... Ихъ тамъ - это было ясно,- ждала другая, своя карета...

   Оставалась одна надежда: допросить кучера извощичьей кареты, оставшейся на Кирочной... Я побѣжалъ назадъ; увы, и онъ уѣхалъ, пока я возился тамъ у калитки...

   "Съ чѣмъ же я пр³ѣду въ ней, къ моей черноокой красавицѣ?" долго стоялъ я, одураченный, на тротуарѣ, и въ досадѣ на тощаго возницу, не успѣвшаго доставить меня во-время къ мѣсту, рѣшительно отвергъ предложен³е его везти меня обратно и отправился пѣшкомъ домой.

   Какъ инако глядѣла теперь эта зимняя ночь сравнительно съ той, когда я въ горячечномъ жару бѣжалъ въ казармы отъ того блѣдноокаго призрака!... Тамъ, въ Собран³и, одну минуту отъ словъ этой таинственной маски повѣяло на меня тѣмъ, прежнимъ, ненавистнымъ теперь мнѣ... Но тутъ нѣтъ ничего общаго, говорилъ я себѣ:- маска, нѣтъ сомнѣн³я, свѣтская женщина, знакомая Натальи Андреевны; намекъ на Гордона - случайный откликъ темныхъ старыхъ слуховъ о его страсти въ ней; сама она, маска, пр³ѣзжала не для насъ совсѣмъ, у нея въ маскарадѣ было свое, сердечное дѣло, требующее особенной тайны: это лучше всего доказывается этими двумя каретами, сквознымъ дворомъ, переодѣтымъ лакеемъ, всѣми этими старыми предан³ями любовныхъ похожден³й... И ей была неудача въ маскарадѣ, уже смѣялся я внутренно:- того, для кого она пр³ѣзжала, тамъ не было, или, хуже, онъ занятъ былъ другой, и ей захотѣлось вымѣстить все это злобнымъ словомъ на насъ, невинныхъ,- на мнѣ, счастливцѣ...

   Розы цвѣли у меня на душѣ. Никогда еще, казалось мнѣ, такимъ привѣтнымъ блескомъ не горѣли звѣзды въ высокихъ небесахъ, какъ въ эту холодную зимнюю ночь... Я думалъ о Натальѣ Андреевнѣ, о нежданной встрѣчѣ, объ этомъ внезапномъ и какъ бы между тѣмъ давно-давно горѣвшемъ во мнѣ пламени въ ней... Да, я давно, всегда любилъ ее, не могъ не любитъ, повторялъ я себѣ съ какою-то злостью за то, что раньше не открылъ въ себѣ этого чувства,- любилъ еще въ то именно время, когда, по милости Гордона "je fesais le chandelier"^a... И какъ прелестно сказала она мнѣ это сейчасъ!... Она самая блестящая, самая красивая и самая живая женщина въ Петербургѣ... И она... Я пойду за нею на край свѣта!... И какъ очутилась она здѣсь?... Это судьба... да, сама судьба этого хочетъ! Эти руки, эти глаза, эти "божественныя плечи",- я ихъ увижу опять... увижу безъ маски!...

   Я не спалъ всю ночь.

   На другой день я едва дождался времени, когда, по свѣтскимъ обычаямъ, можно ѣхать въ людямъ съ визитомъ, и поскакалъ на Набережную.

   - Здѣсь остановилась Наталья Андреевна ***? спросилъ я входя у швейцара.

   - Тутъ-съ.

   - Давно она пр³ѣхала?

   - На прошлой недѣлѣ.

   - Одна, или съ мужемъ?

   - Однѣ-съ...

   - Дома она?

   - Дома-съ. Прикажете доложить?

   - Доложи.

   Онъ зазвонилъ. Съ перилъ лѣстницы свѣсилась голова лакея.

   - Къ графинюшкѣ, возгласилъ старикъ-швейцаръ, называя ее по привычкѣ прежнимъ дѣвическимъ ея титуломъ,- къ графинюшкѣ господинъ Засѣкинъ!

   Голова исчезла.

   Я ждалъ какъ въ лихорадкѣ.

   Лакей появился снова:

   - Извиняются, не такъ здоровы, не могутъ принять...

   - Что это значитъ?... какъ ошеломленный вышелъ я на подъѣздъ...

   - Можетъ-быть, въ окошкѣ... въ ребяческой надеждѣ, что она, можетъ-быть, теперь у окна смотритъ на меня, говорилъ я себѣ, перебѣгая черезъ улицу на щирок³й тротуаръ по сторонѣ Невы...

   Но никого въ окнахъ видно не было. Она не высматривала меня оттуда,- "я нисколько не былъ для нея интересенъ"...

   Сердце у меня упало. Она не хочетъ меня видѣть... А вчера? Вѣдь это она была, она,- она даже подъ конецъ голоса своего не измѣняла... И она говорила: "еслибъ эта женщина рѣшилась во второй разъ"... Она, значитъ, не обо мнѣ думала, говоря это: кто-то другой... Тамъ, можетъ-быть, въ Итал³и... Она о немъ думала! Она, можетъ-быть, уже и рѣшилась... Ужасно!...

   Ревность, злость, оскорбленное самолюб³е, цѣлая семья змѣй засосали у меня разомъ въ груди...

   Иду я такимъ образомъ вдоль Невы, понуривъ голову, то медленными, то быстрыми шагами ступая въ раздумьи по широкимъ гранитнымъ плитамъ тротуара; гляжу: идетъ во мнѣ какой-то господинъ въ новенькой бекэшѣ съ серебристымъ бобровымъ воротникомъ, и, еще не доходя до меня нѣсколькихъ шаговъ, учтиво приподнимаетъ глянцовитую шляпу и также учтиво улыбается.

   Всматриваюсь,- Скобельцынъ!

   Меня будто повело всего...

   А онъ продолжаетъ улыбаться и, дойдя до меня, протянулъ мнѣ руку:

   - Какая пр³ятная встрѣча! заговорилъ онъ любезнымъ тономъ,- совсѣмъ не ожидалъ... Вы притомъ же перемѣнили костюмъ,- въ первую минуту я даже не совсѣмъ призналъ васъ... Мнѣ говорили, что вы заграницей... А не то я бы непремѣнно счелъ долгомъ...

   А по глазамъ его вижу: лжетъ, ни малѣйшаго намѣрен³я не имѣлъ... И прекрасно сдѣлалъ!...

   - Да, отвѣчалъ я ему,- я недавно оттуда вернулся, и скоро... на дняхъ собираюсь опять... А вы давно здѣсь, и надолго?...

   - Какъ вотъ-съ съ представлен³ями кончу и отпуститъ министръ, принялся онъ снова, и уже самодовольно, улыбаться:- я, объяснилъ онъ,- удостоенъ на нынѣшнихъ выборахъ избран³емъ дворянства... въ губернск³е предводители...

   - Искренно поздравляю васъ!... И вы здѣсь... одни? рѣшился я наконецъ выговорить съ первой минуты встрѣчи съ нимъ томивш³й меня вопросъ.

   Онъ какъ бы смутился на мигъ, показалось мнѣ.

   - Одинъ! довольно твердо проговорилъ онъ однако.

   - А... Мирра Петровна?...

   - Она... Я ее въ Москвѣ оставилъ.

   - Съ матерью?...

   - Да-съ... съ нею!...

   - Такъ онѣ обѣ въ Москвѣ? переспросилъ я, глядя ему въ лицо.

   - Обѣ-съ!

   Онъ кашлянулъ, словно поперхнувшись.

   - Какъ теперь здоровье... вашей супруги? началъ я опять.

   Замѣтная тѣнь печали пробѣжала въ большихъ голубыхъ глазахъ Скобельцына.

   - Ничего-съ... все то же! какъ бы вздохнулъ онъ.

   - То же? протянулъ я за нимъ.

   - Да-съ. Это у нея, знаете, врожденное... Чувствительность чрезвычайная. Грудь слаба...

   - Вы еще... не отецъ семейства? спросилъ я, помолчавъ и стараясь при этомъ пр³ятно улыбнуться.

   Онъ вдругъ вспыхнулъ весь...

   - Нѣтъ-съ, промямлилъ онъ,- и снимая свою новую шляпу:- не смѣю болѣе удерживать... и самому мнѣ тутъ нужно... въ министру финансовъ... записаться...

   - Очень радъ, что имѣлъ случай видѣть васъ! молвилъ я, пожимая ему руку,- а вы гдѣ здѣсь остановились,- въ гостиницѣ?...

   - Нѣтъ-съ..! я... въ частномъ домѣ! торопливо проговорилъ Скобельцынъ и также торопливо удалился, видимо избѣгая необходимости сообщить мнѣ свой адресъ.

   Я растерянно обернулся ему вслѣдъ.

   - Кто же это, наконецъ, былъ вчера: она или не она? ворочалось въ головѣ моей мучительное недоумѣн³е.

   Я сѣлъ въ свои сани и поѣхалъ домой.

   На столѣ у меня лежало письмо, только-что, доложилъ мнѣ Назарычъ, принесенное какою-то "дѣвчонкою изъ магазина". Отъ кого письмо и изъ какого магазина, онъ, по угрюмости своей и лѣни, разумѣется, не догадался спросить...

   На письмѣ - сложенномъ втрое листвѣ почтовой бумаги - запечатанномъ облаткой безъ конверта, чьимъ-то круглымъ французскимъ почеркомъ надписано было коротко: "Monsieur Dmitri Zasékine", а ниже приписано по-русски: "домъ Жербинъ".

   Письмо писано было тѣмъ же почеркомъ, по-французски, и говорило буквально слѣдующее:

   Домино, имѣвшее случай встрѣтиться вчера съ господиномъ Д. Засѣкинымъ (avec monsieur D. Zasékine) проситъ его сообщить ему немедленно о результатѣ его поисковъ, если таковые были имъ сдѣланы, относительно извѣстной ему встрѣчи.

   "Надо полагать (il est probable), что исполнен³е этого поручен³я покажется господину Засѣкину во всякомъ случаѣ (quoi qu'il en soit) менѣе затруднительнымъ, чѣмъ ѣхать строить воздушные замки въ Сибирь (que d'aller bâtir des châteux en Espagne en Sibérie)".

   Répondre aux lettres R. W." При семъ слѣдовалъ адресъ одного извѣстнаго въ Петербургѣ женскаго моднаго магазина.

   Я воскресъ душою. Этотъ насмѣшливый намекъ ея на то, что я обѣщалъ ѣхать "за глазами" ея въ Сибирь, исполнялъ меня безконечною радостью. Она не забыла, она шалить, ликовалъ я внутренно, - она продиктовала письмо своей модисткѣ, она тѣшится продолжен³емъ маскарадной интриги,- les suites d'un bai masqué, вспомнилась мнѣ даже какая-то комед³я подъ этимъ назван³емъ... Ей хочется пожучить, поиграть со мной... Какъ кошкѣ, какъ всякой женщинѣ, увѣренной въ своей власти... Она не принимаетъ меня, а пишетъ, дразнитъ... что же,- пусть! Покоримся, но такъ, чтобъ ей самой захотѣлось укоротить мой искусъ, захотѣлось самой скорѣе увидаться со мной...

   Я сѣлъ за столъ и, въ отвѣтъ на записку, накидалъ полушутливое, полунѣжное письмо, въ которомъ сообщалъ "волшебницѣ, скрывающеяся подъ вчерашнимъ домино", что я напалъ на слѣдъ весьма запутанной и сложной интриги, которая можетъ быть окончательно раскрыта лишь при помощи ея всесильныхъ чаръ, вслѣдств³е чего, прежде чѣмъ приступить въ дальнѣйшимъ розыскамъ, я осмѣливаюсь умолять о новомъ случаѣ увидаться съ нею, дабы, во-первыхъ, имѣть возможность передать ей устно имѣющ³яся уже у меня данныя, въ тѣхъ неуловимыхъ ихъ подробностяхъ, которыя недоступны письменной передачѣ, а за тѣмъ - чтобы выслушать дальнѣйш³й отъ нея по этимъ обстоятельствамъ приказъ. При этомъ слегка указывалось, что "необходимый для дѣла случай этотъ" могъ бы, можетъ-быть, представиться въ маскарадѣ въ Большомъ Театрѣ, имѣющемъ быть черезъ два дня, "если только домино не предпочтетъ принятъ меня въ другомъ, менѣе многолюдномъ мѣстѣ" (подразумѣвалось: у себя дома)...

   Письмо это я повезъ самъ въ указанный мнѣ магазинъ, спросилъ хозяйку, пославъ ей предварительно мою карточку, и тотчасъ принятъ былъ ею въ маленькой комнатѣ, составлявшей часть ея собственнаго апартамента.

   - Вы знаете, кому должно быть передано письмо подъ этими буквами? спросилъ я, указывая ей на четко выведенныя мною на конвертѣ его R. и W.

   - Certainement, monsieur! засмѣялась Француженка.

   - И передать можете скоро?

   - Черезъ часъ оно будетъ доставлено.

   - Лично? спросилъ я, глядя ей въ глаза.

   Она лукаво прищурилась.

   - Vous en demandez trop, monsieur, и я не въ правѣ вамъ отвѣчать.

   - Я спрашиваю потому, что это письмо требуетъ скорѣйшаго отвѣта и, еслибъ я могъ надѣяться, что вы увидитесь съ этою дамой у себя, я бы могъ заѣхать самъ къ тому времени... за ея отвѣтомъ, примолвилъ я съ ударен³емъ...

   Француженка поняла и приняла строг³й видъ.

   - Ma complaisance ne peut aller jusque lа, monsieur! возразила она съ напускнымъ достоинствомъ, - я могу обѣщать вамъ только, что письмо будетъ непремѣнно доставлено по назначен³ю, - и ничего болѣе: l'honneur de ma maisou m'impose des devoirs que je ne saurais enfreindre!...

   Послѣ такой внушительной фразы о "чести" ея корсажей и юпокъ, мнѣ оставалось только поклониться и уйти...

   Прошелъ день, другой, трет³й,- отвѣта нѣтъ. Я не выходилъ изъ дому, не пилъ, не ѣлъ и вздрагивалъ съ головы до ногъ при каждомъ ударѣ коловольчика въ передней.

   Наконецъ утромъ, на четвертыя сутки, городской почтальонъ принесъ письмо, на которомъ я тотчасъ же узналъ почеркъ моей врасавицы, хотя она очевидно старалась измѣнить его...

   "Волшебница (La magicienne de l'autre soir), писала она, - выражаетъ господину Засѣкину искреннее сожалѣн³е свое о томъ, что не имѣетъ уже здѣсь никакого способа придти въ нему на помощь своимъ магическимъ жезломъ (sa baguette magique), ни даже выслушать его интересныя сообщен³я. Она уѣзжаетъ,- она уѣхала (elle part - elle est partie). Veder la Siberia e poi morir."

   "Уѣзжаетъ, уѣхала, la Siberia", въ первую минуту я ничего не понялъ...

   Чрезъ четверть часа я, едва владѣя собой, входилъ въ сѣни дома ея матери.

   - Наталья Андреевна *** дома? спросилъ я, насколько могъ спокойнѣе.

   - Изволили уѣхать! отвѣчалъ старикъ-швейцаръ, тяжело подымаясь съ своего кресла и подымая на лобъ круглыя въ серебряной оправѣ очки.

   - Съ визитами? спросилъ я, все еще не вѣря.

   - Нѣтъ-съ, отвѣчалъ онъ, насмѣшливо, показалось мнѣ, глядя на меня изъ-подъ этихъ приподнятыхъ огромныхъ очковъ своихъ,- онѣ совсѣмъ изъ города изволили выѣхать.

   - Когда?...

   - Вчерась утромъ, въ двѣнадцатомъ часу.

   - За границу обратно?

   На лицѣ старика, знавшаго меня издавна, выразилось какъ бы участ³е въ моей тревогѣ.

   - Въ имѣн³е свое поѣхалисъ, въ Малоросс³ю, проговорилъ онъ почему-то шопоткомъ.

   - Въ какую губерн³ю?

   - Въ Полтавскую, слышно...

   - У нея тамъ имѣн³е? такъ и вскликнулъ я.

   - Въ наслѣдство получили, объяснилъ онъ, - отъ дѣдиньки, графа Матвѣя Еѳимыча,- можетъ слышали, померли они недавно,- такъ отъ нихъ досталось имъ. Вступать во владѣн³е отправились. За этимъ и изъ-за границы пр³ѣзжали...

   - Уѣхала?.. Одна? Сердце у меня такъ и прыгало...

   - Повѣренный-съ съ ними-съ, взяли здѣсь - чиновника. Братецъ ихн³й, графъ Петръ Юрьичъ, намѣревались тоже ѣхать, да занемогли, вотъ уже трет³й день въ постели... Такъ онѣ... рѣшились однѣ...

   Я ужь не слушалъ его и выбѣжалъ изъ сѣней...

   - На Адмиралтейскую площадь, въ Казначейство, гдѣ подорожныя берутъ! крикнулъ я моему кучеру, вскакивая въ сани.

   Имѣн³е покойнаго графа Матвѣя Еѳимовича, доставшееся теперь Натальѣ Андреевнѣ и куда она уѣхала вчера "съ повѣреннымъ-чиновникомъ", то-есть все равно что ни съ кѣмъ,- имѣн³е это, знакомое мнѣ съ дѣтства, отстояло въ какихъ-нибудь 25-30 верстахъ отъ моего собственнаго Доброволья, въ томъ же уѣздѣ Полтавской губерн³и... "Судьба, сама судьба все это устраиваетъ!" повторялъ я себѣ въ упоен³и...

   Вечеромъ того же дня я скакалъ въ кибиткѣ по Московскому шоссе, платя по цѣлковому на водку мчавшимъ меня ямщикамъ, къ великой досадѣ моего Назарыча, бранившагося со мною за это, въ великой моей потѣхѣ, чуть не на каждой станц³и...

   - Veder la Siberia? расхохоталась Наталья Андреевна, когда я въ первый разъ вошелъ въ уютную, глухую, маленькую гостиную, избранную ею въ обиталище въ затерянномъ углу огромнаго, занесеннаго снѣгомъ, барскаго дома, и въ которой она въ эту минуту. грѣла у пылавшаго камина свои обутыя въ узорные чулки и темно-син³я атласныя туфли, ножки...

   - E poi morir! договорилъ я, страстнымъ, неодолимымъ движен³емъ падая въ этимъ ногамъ...

   Въ этой "Сибири" я провелъ съ нею полтора мѣсяца самаго безумно-счастливаго времени во всей моей жизни...

  

  

   Я уѣхалъ за нею въ Неаполь.

   Она не обманывала меня тогда подъ маскою, говоря, что у нея нѣтъ мужа. Она была дѣйствительно вдова, въ томъ по крайней мѣрѣ смыслѣ, что между ею и мужемъ оставались уже общими лишь обитаемый ими великолѣпный palazzo на Chiaja, Французъ-поваръ, да совмѣстныя обязанности ихъ дипломатическаго положен³я по части пр³емовъ и выѣздовъ, обѣдовъ и вечеровъ. Затѣмъ - у мужа была танцовщица, преусердно плясавшая въ San Carlo въ зеленомъ трико до пояса {Королевское повелѣн³е воспрещало, цѣломудр³я ради, тѣльный цвѣтъ тогдашнему неаполитанскому кордебалету.}; - у Натальи Андреевны...

   При широкой свободѣ итальянскихъ нравовъ и обычаевъ тѣхъ временъ, отношен³я наши, еслибъ и были менѣе тщательно скрываемы нами, не смутили бы конечно ни чьей совѣсти. Но тайна наша была дорога намъ; я любилъ ее съ такимъ благоговѣн³емъ, а она, при всей пылкости своей природы, такъ умѣла сдерживаться, такъ дорожила вмѣстѣ съ тѣмъ этою холодною внѣшностью пр³емовъ, подъ которою какъ бы еще пронзительнѣе, еще глубже забирало насъ пламенемъ страсти, что самый строг³й censor morum; увидавъ насъ вмѣстѣ, не могъ бы въ этихъ отношен³яхъ подыскать, что говорится, ни сучка, ни задоринки...

   Такъ прошелъ почти годъ,- годъ ясный какъ итальянское небо, безъ тучки на его с³яющей лазури. И конца, казалось мнѣ иногда, не видать этому безконечному счастью.

   Ноябрь, по новому стилю, уже приходилъ къ концу. Вдругъ получаю письмо изъ Росс³и, отъ котораго я чуть съ ногъ не свалился.

   Въ моемъ Добровольи сгорѣла устроенная еще покойнымъ моимъ отцомъ въ довольно большихъ размѣрахъ фабрика солдатскаго сукна, принимавшая казенные заказы на значительныя суммы денегъ. Послѣдн³й подрядъ, къ счаст³ю, былъ сданъ за нѣсколько дней предъ этимъ, но весь новый запасъ шерсти, ставки и машины погибли въ пожарѣ вмѣстѣ съ самимъ здан³емъ, а - что хуже всего,- старикъ управитель мой, испытанный и знающ³й человѣкъ, такъ пораженъ былъ случившимся, что слегъ въ постель и, какъ доносилъ мнѣ объ этомъ его молодой помощникъ, врачи даже сомнѣвались, останется-ли онъ живъ.

   Дѣло шло почти обо всемъ моемъ состоян³и, - это было для меня ясно. Надо было или тутъ же на все махнуть рукою, или немедленно сказать въ Росс³ю и отыскать средства вывернуться изъ сквернаго, но, быть-можетъ, еще поправимаго положен³я.

   Наталья Андреевна первая мужественно потребовала, чтобъ я ѣхалъ, не теряя минуты. Мужъ ея весьма джентльменскимъ образомъ предложилъ мнѣ кредитоваться у него, насколько этого потребуютъ первые расходы на возведен³е фабрики вновь. Я благодарилъ и, разумѣется, отказался.

   - И не нужно, говорила мнѣ наединѣ моя красавица,- я сама богата и вся твоя. Но ты такъ безтолковъ, что, пожалуй, откажешься и у меня взять. Такъ слушай: я практичнѣе тебя и съ моимъ женскимъ инстинктомъ найду рессурсы тамъ, гдѣ ты, можетъ-быть, совсѣмъ растеряешься. Поѣзжай же сейчасъ въ Доброволье, et parez au plus criant,- а чрезъ мѣсяцъ я сама пр³ѣду туда, въ свое Матвѣево, et nous aviserons!... То, что теперь представляется тебѣ великимъ несчаст³емъ, можетъ сдѣлаться источникомъ новаго для насъ блаженства: сколько разъ говорилъ ты мнѣ, какъ бы хотѣлось тебѣ пережить еще разъ тѣ прошлогодн³е полтора мѣсяца въ Матвѣекѣ "подъ вой и плачъ русской метели"! Поѣзжай же и жди меня.

   Я уѣхалъ почти счастливый.

   Дѣла мои, когда я прибылъ на мѣсто, оказались менѣе отчаянными, чѣмъ это рисовалось мнѣ въ Неаполѣ. Старикъ мой Германъ былъ уже на ногахъ и энергически боролся съ кризисомъ. Шерсть предлагалась намъ въ вредитъ безъ срока и въ какомъ угодно количествѣ; деньги на возобновлен³е фабрики можно было выручить отъ продажи части лѣса, и такъ уже давно предназначеннаго Германомъ къ продажѣ...

   - А выстроимся лучше прежняго, и машинки новѣйшаго устройства выпишемъ, прибыли увеличимъ, весело потиралъ онъ уже себѣ руки,- только годика на два придется вамъ на пищу святаго Антон³я себя посадить.

   - И то нѣтъ, говорилъ я, - проживу въ довольствѣ и отъ русскихъ моихъ имѣн³й.

   - Такъ то оброчныя деньги, презрительно поводилъ онъ на это плечомъ; въ его оригинальныхъ понят³яхъ оброчныя, то-есть приносимыя мужикомъ, деньги были какъ бы не тѣ же деньги, что выручалъ онъ отъ продажи сукна и хлѣба...

   Но объ этомъ счастливомъ оборотѣ моихъ обстоятельствъ я не упоминалъ въ письмахъ въ Натальѣ Андреевнѣ, боясь, чтобъ это какъ-нибудь не повл³яло на намѣрен³е ея пр³ѣхать въ Матвѣево. Я ей писалъ, напротивъ, что "ея женск³й инстинктъ", что ея "практичность" нужны мнѣ теперь болѣе чѣмъ когда-либо", что "русская метель воетъ и плачеть" кругомъ меня еще поэтичнѣе, чѣмъ прежде; и что Итал³я адъ сравнительно съ тѣмъ раемъ, который ждетъ ее здѣсь...

   А въ ожидан³и ея я принялся серьезно знакомиться съ положен³емъ моего состоян³я, о которомъ я до сихъ поръ, какъ настоящ³й русск³й дворянинъ, имѣлъ лишь весьма поверхностное понят³е, провѣрялъ конторск³я книги за цѣлый рядъ лѣтъ, ѣздилъ по лѣсамъ, ревизовалъ оброчныя статьи, и подолгу - и, какъ говорилъ безцеремонный Германъ, даже "не совсѣмъ глупо",- толковалъ съ выписанными мною архитекторомъ и механикомъ о планѣ и устройствѣ фабрики, которую предполагалось начать строить съ самой ранней весны.

   Все утро проходило въ занят³яхъ и разъѣздахъ. Обѣдалъ я поздно, часу въ шестомъ, почти всегда одинъ, а послѣ обѣда подремывалъ у камина, или перечитывалъ въ десятый разъ кое-как³я книги, привезенныя мною изъ Петербурга еще въ прошломъ году. Въ восемь часовъ приходилъ обыкновенно Германъ и сидѣлъ у меня часа полтора, а за тѣмъ мы расходились по постелямъ; ложился я въ десять, а вставалъ въ шесть, совершенно по-деревенски.

   Одинокая жизнь эта длилась уже цѣлый мѣсяцъ. Наступили Святки. Къ этому времени я успѣлъ получить письмо отъ Натальи Андреевны. "Я все разсчитала, писала она, - жди меня между нашимъ Рождествомъ и Новымъ годомъ au plus tard". И я ждалъ теперь съ каждымъ днемъ, съ каждымъ часомъ посланца изъ Матвѣева, имѣющаго привезти мнѣ блаженную вѣсть...

   Но вотъ уже и канунъ Новаго года, а ея нѣтъ! Съ утра била меня лихорадка. Это былъ послѣдн³й срокъ; я зналъ, что она практична, что она, дѣйствительно, "разсчитала": если она не ѣдетъ, значитъ, что-нибудь случилось дорогой.

   "Что, гдѣ могло это случиться?" волновался я, сидя послѣ обѣда предъ трещавшимъ огнемъ въ большомъ вольтеровскомъ креслѣ, принадлежавшемъ еще покойному моему дѣду, и въ которомъ, по семейному предан³ю, онъ даже и умеръ;- она ѣдетъ на Вѣну, Черновицъ... Оттуда до Полтавы сколько дней?... Дорога теперь установилась... Развѣ что не догадалась она на границѣ велѣть поставить карету свою на полозья?... Въ снѣгахъ завязла? Боже мой, только чтобъ не заболѣла она!... О, какъ мучительна эта тревога ожидан³я!..

   И, чтобы вырваться хоть на минуту изъ томящаго круга этихъ мыслей, въ которомъ я вертѣлся съ самаго утра какъ бѣлка въ своемъ колесѣ, я взялъ со стола, стоявшаго у камина, рядомъ съ моимъ кресломъ, лежавш³й на немъ какой-то томикъ.

   Это былъ Лермонтовъ.

  

   - И долго на свѣтѣ томилась она,

   Желан³емъ чуднымъ полна,

   И звуковъ небесъ замѣнить не могли

   Ей скучныя пѣсни земли -

  

   прочелъ я подъ пламень камина на первой открывшейся мнѣ страницѣ.

   Я задумался... Воспоминан³я роемъ замелькали предо мною: прошлые дни, темные и с³яющ³е, Серг³евская, Гордонъ, нашъ разрывъ и та встрѣча въ Собран³и, и новая любовь, и... Вѣки мои сомкнулись, голова опустилась на грудь...

   Слышу, дверь изъ маленькой залы, отдѣлявшей кабинетъ отъ прихожей, отворилась. Кто-то вошелъ...

   Я обернулся въ ту сторону:- Боже мой, что же это?..

   Домино, въ бархатной маскѣ, съ капюшономъ, спускавшимся на самые глаза, медленными шагами подвигалось отъ двери, ко мнѣ...

   - Nathalie! кинулся я ей на встрѣчу,- прелесть соя, ты пр³ѣхала!.. Но какъ ты здѣсь... и въ этой маскѣ?..

   Я схватилъ ея руку, привлекъ въ себѣ... и отодвинулся невольно: рука эта, тѣло подъ шелковыми складками,- были тверды и холодны какъ ледъ.

   - Ты смерзла вся, моя милая... Садись къ огню скорѣе! Говори, я ждалъ, что ты пришлешь за мной изъ Матвѣева, а ты сама... Что же молчишь ты?.. Говори! говори, какъ попала ты сюда?

   - Я сказала, что буду, и пришла! раздался изъ-подъ маски голосъ, отъ звука котораго вся кровь застыла у меня въ жилахъ.

   - Ты... пришла? беззвучно пролепеталъ мой языкъ.

   Еще беззвучнѣе скользнула маска и очутилась у камина, опершись локтемъ о его мраморный уголъ, уронивъ голову на руку, черная отъ головы до ногъ и недвижная какъ могильный памятникъ...

   - Ты ждалъ ее? будто капли горючей смолы падали слова ея мнѣ въ ухо:- Сегодня годъ вашему союзу.....

   Я вспомнилъ вдругъ:- да, ровно годъ тому назадъ, въ Петербургѣ, я встрѣтился съ нею... и съ этою!...

   - Грѣхъ и погибель! проронила эта слогъ за слогомъ.

   - Что ты отъ меня хочешь? въ мучительной тоскѣ могъ только проговорить я, падая какъ подкошенный въ свое кресло.

   - Я пришла простить вамъ, послышался мнѣ опять словно стонущ³й ропотъ ея словъ,- простить, какъ и онъ простилъ... за нашу смерть...

   - О! воскликнулъ я, исполняясь вдругъ чувствомъ какой-то безконечной жалости и вины моей предъ нею,- развѣ и ты?.. И ты?..

   - Я съ нимъ! отвѣчали мнѣ будто изъ воздушныхъ пространствъ уже летѣвш³е звуки,- онъ тамъ будетъ со мной... тамъ... въ странѣ лучей... Я вымолила его... Я послана была за нимъ... Теперь назадъ, назадъ... въ отчизну!.. О, какъ сладко!.. Ты, бѣдный, темный, ходящ³й во мракѣ,- молись... и помни... Помни!..

   Маска свалилась изъ-подъ капюшона домино. Мирра глядѣла на меня недвижными глазами, и изъ этихъ глазъ лился ослѣпительный, всего меня прожигавш³й свѣтъ, изсохш³я уста съ какою-то страшною красой улыбались неподвижною, неземною улыбкой, шептали какимъ-то нечеловѣческимъ шепотомъ:

   - Помни... до свидан³я!..

   Я закричалъ въ невыразимомъ ужасѣ - и...

   И проснулся...

   Это былъ сонъ, ужасный сонъ! Холодный потъ обливалъ лицо мое, руки и ноги дрожали лихорадочнымъ ознобомъ...

   Я былъ одинъ, почти въ темнотѣ: дрова потухли въ каминѣ; другаго свѣта въ комнатѣ не было. Въ залѣ слышались спѣшные шаги Назарыча.

   - Что вы? встревоженно молвилъ онъ входя.

   - А что?

   - Никакъ кричали?

   - Да... кажется...

   - То-то!... Свѣчи зажечь?

   - Зажги... Приснилось что-то такое... страшное, счелъ я нужнымъ объяснить, въ успокоен³е его.

   - Безпокоите вы себя безъ толку! пробурчалъ Назарычъ, ставя на каминъ зажженную свѣчу.- Тьфу ее! Чуть въ огонь не попала! вскликнулъ онъ, какъ бы ловя что-то на лету.- И кладете-жь, вѣдь, на самый уголъ!

   - Что такое?

   - Да книга вотъ!...

   - Какая книга?

   - А почемъ я знаю, как³я у васъ книги!... Французская, должно-быть?...

   И онъ съ мѣста протянулъ мнѣ, не оглядываясь, книгу въ малиновомъ сафьяномъ переплетѣ.

   Это была Серафта Бальзака, два года назадъ отосланная мною, по просьбѣ Гордона, Маргаритѣ Павловнѣ Оссевицкой для передачи дочери ея... На бѣлой страничкѣ, подъ переплетокъ, написано было одна слово: "помни!" - то слово, что слышано было мною во снѣ.

   У меня зазеленѣло въ главахъ...

   - Тамъ еще кто лѣзетъ! крикнулъ въ это время Наварычъ, направляясь въ переднюю, откуда сквозь растворенныя имъ на пути двери достигалъ до кабинета стукъ чьихъ-то вошедшихъ толстыхъ сапоговъ.

   - Изъ Матвѣева. Барыня вернулись! доложилъ онъ, тотъ часъ же возвращаясь назадъ.

   Я не отвѣчалъ.

   - Кучеръ ихн³й, продолжалъ Назарычъ,- говорятъ, приказывали: когда васъ ждать?... Завтра что-ль поѣдете?

   - Нѣтъ, сейчасъ, с³ю минуту! вскрикнулъ я, разомъ вскакивая съ мѣста.- Лошадей скорѣе!

   - На дворѣ мететъ страсть, возразилъ мой старикъ,- погодить бы вамъ до утра лучше!

   Но я его слушать не хотѣлъ; дома, я зналъ, я бы не спалъ всю ночь.... Тамъ живая душа, здѣсь призраки... страхъ и раскаян³е...

   Я поѣхалъ.

   Кучеръ Натальи Андреевны, которому приказано было ею вернуться немедленно съ моимъ отвѣтомъ, узнавъ, что я собрался тотчасъ же отправиться, счелъ своимъ долгомъ выѣхать впередъ на парѣ своихъ уже нѣсколько уставшихъ лошадей. Тройка моя нагнала его въ концѣ длинной аллеи тополей, соединяющей Доброволье съ однимъ изъ моихъ хуторовъ. Онъ крикнулъ что-то моему кучеру и погналъ своихъ коней.

   - Чего гонишь, чортовъ сынъ! промычалъ мой Филиппъ, приподымаясь на облучкѣ и пристально вглядываясь въ даль.

   Снѣгъ залѣплялъ намъ глаза. За околицей хутора небо, земля, окрестность - все слилось въ одну безконечную, мутную, волнующуюся пелену. Дорога шла между пахотными полями; ни деревца, ни плетня ни въ какой сторонѣ не было, или не было видно; только впереди, подъ взрывами свистящаго, остраго вѣтра, проглядывало минутами сквозь сыпавш³йся немилосердно снѣгъ темное пятно бѣжавшихъ предъ нами саней. Я покрѣпче запахнулъ шубу и откинулся въ спинку кибитки.

   Все безпощаднѣе выла и надрывалась буря... Как³е-то неуловимые, но чудовищные, мерещилось мнѣ, образы вились и сплетались, и проносились "рой за роемъ

  

   Въ безпредѣльной вышинѣ"...

  

   То же жуткое чувство недоумѣнья и страха забирало меня за сердце. Я закрывалъ глаза и долго старался не открывать ихъ... Но тамъ, за сомкнутыми вѣками, еще грознѣе какъ будто представалъ тотъ блѣдный, мертвый образъ... Я встряхивалъ головою и опять озирался кругомъ... Та же бѣлая, безконечная, однообразная и сливающаяся пелена неба, земли и окрестности... Только вѣтеръ все острѣе рѣжетъ лицо и забирается подъ шубу, и снѣгъ все немилосерднѣе валитъ подъ полозья, подъ копыта храпящихъ моихъ коней...

   - Не сбиться бы намъ, Филиппъ!... Передоваго видишь? спрашиваю я, не дождавшись отъ него отвѣта.

   Онъ молчитъ опять... Хлопьемъ несетъ ему прямо въ глаза... Онъ, очевидно, не видитъ ничего и ѣдетъ наудачу впередъ,- слѣдъ дороги давно замело вѣтромъ... Я встаю въ саняхъ и вонзаю глаза мои въ даль:

   - Вонъ, вонъ, влѣво... чернѣетъ! кричу я ему,- не отставай!

   Но это не Матвѣевск³й передовой, а большой, одинок³й кустъ, нежданно выкидывающ³й изъ-подъ пластовъ навалившаго подъ него снѣга свои жидк³е и оледенѣлые прутья... Передовой исчезъ... Филиппъ принимается кликать его... Но его хриплый голосъ пропадаетъ въ визгѣ разсвирѣпѣвшей метели.

   - И николи-жъ тутъ, ажъ до самаго Веребья, бормочетъ Филиппъ; - ни единаго куста не бувало.

   - Гдѣ тутъ, знаешь-ли ты, гдѣ мы? вскрикнулъ я съ новою тревогой"

   Онъ снова не отвѣтилъ, и снова захрустѣли полозья по снѣговой невѣдомой равнинѣ... И опять закрываю я глаза, и надрываетъ маѣ опять сердце жалобный визгъ и вой безпощаднаго, ледянаго вѣтра.

   - Тпру! слышу вдругъ испуганный голосъ моего возницы, и самъ онъ весь наваливается спиною на меня, сдерживая разбѣжавшихся лошадей.

   - Что тамъ еще?

   - Попримайте кони! передалъ онъ мнѣ возжи и, выпроставъ ноги изъ передка, побѣжалъ впередъ.

   - Круча! донесъ онъ возвращаясь,- ³ихать не можно.

   - Какъ круча! Я зналъ, на всемъ пути до Матвѣева не было ни одной балки, ни одного спуска.

   - Або я знаю! дернулъ плечомъ мой Филиппъ.- Бисъ путае! сиплымъ шопотомъ домолвилъ онъ.

   Я вздрогнулъ съ головы до ногъ. Та же мысль проносилась у меня въ головѣ...

   Мы плутали всю ночь - и на зарѣ очутились въ виду какого-то шинка, одиноко стоявшаго посередь какой-то неизвѣстно намъ куда и откуда ведущей дороги. Мы доплелись до него. Въ этомъ шинкѣ пришлось мнѣ часа три отпаивать водкой и оттирать снѣгомъ полузамерзшаго моего кучера. Оказывалось, что мы съ нимъ заѣхали Богъ знаетъ въ какую сторону и что отъ этого мѣста до Матвѣева оставались все тѣ же двадцать пять верстъ, которыя отдѣляли его отъ Доброволья.

   Погода между тѣмъ стихла, и я снова отправился въ путь. На полдорогѣ попался ѣхавш³й намъ на встрѣчу вчерашн³й посланецъ Натальи Андреевны. Онъ пр³ѣхалъ въ Матвѣево еще далеко за полночь и, въ оправдан³е свое, увѣрялъ, что все время ѣхалъ впереди насъ, прямо по шляху, оглядывался и видѣлъ, какъ мы слѣдовали за нимъ, и вдругъ будто бы мы исчезли, какъ бы "унесенные вѣтрами", что ему "ажно страшно стало", и онъ, боясь сбиться съ дороги отыскивая насъ, счелъ за лучшее ѣхать прямо домой и доложить барынѣ, которая очень испугалась и разослала тутъ же ночью людей на лошадяхъ во всѣ стороны отыскивать меня.

   Я нашелъ ее въ большой тревогѣ и изъ-за меня, и вслѣдств³е другаго обстоятельства, о которомъ поспѣшила она сообщить мнѣ, какъ только остались мы съ нею вдвоемъ въ новомъ, избранномъ ею на сей разъ углу ея огромнаго Матвѣевскаго дома.

   - У меня домовые завелись! говорила Наталья Андреевна,- и душевное смятен³е слышалось сквозь смѣхъ, которымъ считала она нужнымъ сопровождать свои слова:- Вообрази, вчера я едва успѣла разобраться съ дороги и усѣсться въ моей прошлогодней гостиной,- я вся прозябла и грѣлась въ ожидан³и