Лухманова Надежда Александровна - Жизненный кризис

г крикнул Вавилов, и голос его как раскат грома наполнил всю квартиру.

   Марья Михайловна упала в кресло.

   - Убей, убей, я буду счастлива.

   - Молчать! - ещё раз крикнул Вавилов. - Теперь я буду говорить, а ты слушай! Ни убивать тебя, ни держать здесь насильно я не намерен! Если б ты приняла меня у себя или пришла ко мне, как я умолял тебя в письмах, ты избежала бы всего этого скандала! Пойми ты, глупая, пустая женщина, я был бы подлец, если б воспользовался твоим побегом, чтобы отвязаться от тебя и пустить на все четыре стороны.

   - Мне ничего другого не надо!

   Молодая женщина пыталась сохранить свой тон, но перед ней стоял новый человек, ни голоса, ни лица которого она не знала, и то, что происходило, было слишком далеко от тех слёз, просьб, ползанья на коленях или подлых угроз, которых она ожидала от мужа.

   - Тебе-то всё равно, а мне нет! Мне надо знать, кому я тебя отдал, я должен устроить твою жизнь, именно потому, что я вдвое старше тебя, что я виноват перед тобою. Слышишь, я виноват, что поверил любви лживой, пустой девчонки!

   - Я не лгала, я любила тебя! Так любила... - она запнулась, замолкла; оправдание это, так внезапно вырвавшееся из сердца, горячей краской стыда залило её щёки.

   От искреннего звука её голоса у Ивана Сергеевича тоже всё задрожало в груди, но он овладел собой.

   - Мало любила, коли могла разлюбить и бросить. А бросила ты меня за то, что я был слаб, стала презирать - и совершенно права, слышишь, права! Мужчина, который весь подавлен любовью, не в силах ни руководить женой, ни отстоять перед нею своё достоинство, ни высказать ей всё своё отвращение к пошлому заигрыванию на его глазах с другими мужчинами, ничего кроме презрения не стоит. Ведь я стоял в дверях зелёной комнаты и видел как в чужом доме, где каждый лакей мог подсмотреть за тобою, ты сидела чуть не на коленях своего любовника, и когда я дал вам знать о своём присутствии, вошёл, и ты стояла уже одна, нагло глядела мне в глаза, смеялась надо мной, - я не посмел сказать тебе ни слова, пойми: не посмел! Я только увёз тебя с бала. И за эту дерзость ты бросила меня. Но ты убежала из дому тайно, мерзко, трусливо, - я вернул тебя насильно, другого способа не было, но только не затем, чтоб сделать тебя своею женой - Боже избави! Да неужели ты можешь вообразить себе, что я так низок и подл, что могу желать тебя, когда ты меня презираешь, или запереть тебя и играть роль тюремного сторожа?

   - Так зачем же ты вернул меня? Зачем?

   - Затем, чтобы не дать тебе погибнуть. Я клялся быть твоим защитником, опорой и должен это исполнить. Ты уйдёшь, если захочешь, из моего дома опять к этому же господину, но уйдёшь не как его любовница, а как жена. Ты напишешь ему или потребуешь к себе его сестру и передашь через неё, что я даю тебе развод, вину беру на себя. Но ведь вы же люди, не животные, можете вы погодить со своею страстью три-четыре месяца; я никаких денег не пожалею, чтоб дело кончилось скорее! Но до тех пор ты будешь жить здесь в доме, или в имении моей сестры. Выбирай! Ребёнка ты всё это время будешь иметь при себе, потому что никогда Валя не вырастет сиротой! Её мать может разойтись с отцом, но должна остаться для всего общества женщиной уважаемой и с именем, - я так хочу! И от этого я не отступлюсь! Иди в свою комнату и поступай сообразно тому как я сказал! Пиши кому хочешь, уведомь обо всём. Скажи, могу я верить, что ты ещё раз не убежишь из дому и не попытаешься видеться с ним, пока он формально не будет просить твоей руки?

   Марья Михайловна, подавленная, растерянная, едва выговаривая, дала слово и ушла в свою комнату.

   - Маруся, милая, он не виноват! Ну пойми же, как он может жениться на тебе? Ни у него никаких средств, ни у тебя! Ведь его жалованье - ce n'est pas de l'argent [это не деньги - фр.]! Он страшно любит тебя, если б ты видела, как он страдает! Но ведь это скандал! Твой муж придумал невозможную комбинацию! Это такой бессовестный человек.

   Марья Михайловна вздрогнула.

   - Я думаю, мы можем не говорить о нём!

   - Как же не говорить, ведь он осрамил Nicolas! Со временем, ну там с годами, может быть вы как-нибудь и устроились бы, les faux mИnages так часто признаются светом, но теперь - этот развод, это смешное положение, Nicolas жених, чей? Ведь как хочешь, Маруся, а твой побег из дому не остался тайной, это страшно скомпрометировало Nicolas, все скажут, что твой муж приказал ему жениться на тебе. Ты ведь знаешь, Nicolas вызвал его на дуэль, но этот трус говорит, что приметь вызов только тогда, когда устроить тебя.

   - Николай Александрович вызвал мужа на дуэль? Но ведь Иван Сергеевич бьёт птицу налету.

   - Ты не бойся за Nicolas, этой дуэли вовсе не будет... Nicolas уехал...

   - Что?

   - Он взял командировку, уехал, нельзя же ему присутствовать при этом смешном разводе! Он просил меня передать тебе, что он страшно, страшно несчастлив, но жениться при этих условиях не может. Слушай, Маруся, будь благоразумна, помирись с твоим мужем, мне кажется, тебе так легко его снова окрутить.

   - Уйди, уйди, ради Бога, уйдите! Оставьте!.. Оставьте!.. Оставьте меня!..

   С Марьей Михайловной сделался страшный истерический припадок. Даша и мамка прибежали на помощь.

   Ольга Александровна торопливо, с испуганным и брезгливым выражением лица, бежала домой. Всё, что случилось в этом доме, нарушало, по её мнению, все понятия о светском приличии.

   Больную, надломленную Марусю вернувшаяся на неделю Анна Сергеевна увезла к себе в деревню. Как-то внезапно подкравшаяся весна шумела тёплым ветром, растряхивая почки в молодую липкую зелень. Солнце смеялось на небе, земля просыпалась, умытая дождём, и с каждым днём всё расцветало, всё наполнялось жизнью и силой.

   Валя, увезённая с матерью в деревню, начинала свои первые самостоятельные шаги. Закинув головку, сверкая прорезавшимися зубёнками, она с отчаянной решимостью бросалась от кормилицы к матери и с хохотом падала головёнкой в её колени.

   Прошло лето, заколосилась рожь, темнее стали вечера, длиннее ночи. Вот уже месяц каждое утро, смущённый надеждой, которую подало ему последнее письмо сестры, Иван Сергеевич входил в спальню жены и глядел на синий бархат письменного столика. И вот, через полгода, там снова лежал белый конверт. Как и тогда волнуясь, дрожащими руками он вынул письмо. Это было первое слово от жены за всё время разлуки, в течение которой он ни разу не видел её.

   "Прости и приезжай, если можешь забыть. Я не лгала, когда говорила тебе, что любила. Маня".

   Он схватил бланк и написал:

   "Господь да благословит тебя. Сегодня выезжаю".

   - Степан, на извозчике, быстро на телеграф! - и, оставшись один, он всплеснул руками. - Господи, Господи! Господи! - и других слов, другой молитвы не нашлось у этого человека.

   Августовское солнце, точно отстаивая конец лета, жарко золотило всю комнату, громко заливались канарейки, а из угловых корзин любимые ландыши Маруси так и дышали ароматом.

  

   Источник: Лухманова Н. А. Женское сердце. - СПб.: Издание А. С. Суворина, 1899. - С. 201.

   Оригинал здесь: Викитека.

   OCR, подготовка текста: Евгений Зеленко, январь 2012 г.