Ломоносов Михаил Васильевич - Петр Великий

   Не ради вас пою: для правды, для Петра.

  

  

  "Пять крат против меня, - Он сказывал, - восстала

  

   И царствовать сестра чрез кровь мою искала.

  

   Измена с злобою на жизнь мою сложась,

  

   В завесу святости притворной обвилась,

  

   Противников добру крепила злы советы,

  

   На сродников моих и на меня наветы.

  

   Перед кончиною мой старший брат, признав,

  

   Что средний в силах слаб и внутренне не здрав,

  

   Способность предпочел естественному праву

  

   И мне препоручил Российскую державу.

  

   Сестра под образом, чтоб брат был защищен

  

   И купно на престол со мною посажден,

  

   В нем слабость, а во мне дни детски презирала

  

   И руку хищную к державе простирала.

  

   Но прежде притворясь, составила совет,

  

   К которому бояр и все чины зовет

  

   И церькви твердого столпа Иоакима;

  

   Душа его была от ней непобедима.

  

   Коварную начав с притворной скорбью речь,

  

   Свои принудила и протчих слезы течь:

  

   "Когда любезного Феодора лишились,

  

   В какой печали мы, о небо, погрузились!

  

   Но сверх той вопиет естественный закон,

  

   Что меньший старшему отъемлет брату трон.

  

   Стрельцы и весь народ себя вооружают

  

   И общей пагубой России угрожают.

  

   Все ропщут: для чего обойден Иоанн?

  

   Возложат на него убийством Царский сан!"

  

   Познав такую злость, ответствовал Святитель:

  

   "От жизни отходя, и Брат твой и Родитель

  

   Избрание Петра препоручили нам:

  

   Мы следовали их Монаршеским словам".

  

   Несклонного сего ответа ради гневна:

  

   "С народом выбирать, - сказала им Царевна, -

  

   С народом выбирать, не запершись в чертог,

  

   Повелевает вам и общество и Бог".

  

   Толстой к Софиину и Милославский слову,

  

   По особливому сошедшиеся зову,

  

   Согласно, дерзостно поборствовали ей,

  

   Что нет правдивее премудрых сих речей.

  

   Иоаким со всем представил купно ликом:

  

   "Мы избрали Петра и сердцем и языком.

  

   Ему здесь вручена державы вышней часть:

  

   С престола низвести уже не наша власть".

  

   София, видя их против себя упорство,

  

   Склонила замыслов к иной стезе проворство;

  

   В надежде досягнуть своих желаний злых,

  

   Совет дала венчать на Царство обоих.

  

   Однако Патриарх отнюд не колебался

  

   И сими от того словами отказался:

  

   "Опасно в обществе многоначальству быть,

  

   И Бог мне не велел того благословить".

  

   И так восстав от Ней, с Святительми отходит.

  

   Софию страсть владеть в бесчувственность приводит.

  

   Делят на скопищах Москву бунтовщики,

  

   Готовясь ток пролить кровавыя реки.

  

   Предходит бешенство, и наглость, и буянство,

  

   И едка ненависть, и вождь раздоров - пьянство;

  

   Обсели улицы, торги и ворота;

  

   На расхищение расписаны места.

  

   Без сна был злобный скоп, не затворяя ока:

  

   Лишь спит незлобие, не зная близко рока.

  

  

  Открылся тайный ков, когда исчезла тень;

  

   Багровая заря кровавый вводит день.

  

   Наруж выходит, что умыслила София

  

   И что Советники ее велели злые.

  

   Уже изменники-стрельцы сбежались в строй

  

   И Милославского орудие - Толстой;

  

   Толстой в бунтующих шеренгах разъезжает

  

   И дерзких ложными словами поощряет:

  

   Кричит, что Иоанн, младый Царь, удушен,

  

   Нарышкиными, ах! толь горько умерщвлен.

  

   Тогда свирепствуя жестокие тираны

  

   Ударили везде в набат и в барабаны.

  

   Светило вешних дней, оставя высоту,

  

   Девятого часа скрывало красоту.

  

   Внезапно в ужасе Москва зрит изумленна

  

   Оружие на Кремль спешаще и знамена.

  

   Колеса тяжкие под пушками скрыпят,

  

   Глаза отчаянных кровавые горят.

  

   Лишь дому Царского, что должны чтить, достигли,

  

   Как звери дикие рыкание воздвигли:

  

   "На месть спешите нам Нарышкиных отдать,

  

   Или мы станем всех бить, грабить и терзать".

  

   Бояре старшие Матвеев, Долгорукой,

  

   Представ, давали в том стрельцам себя порукой,

  

   Что все волнуются, напрасно обуяв,

  

   Что Иоанн с Петром без поврежденья здрав

  

   И только лишь о сем смущении печален.

  

   Сим словом дерзкий бунт был несколько умален:

  

   Все ждали, чтобы им младых Царей узреть

  

   И, в домы возвратись, спокойствие иметь.

  

   Увидев из своих чертогов то, София,

  

   Что пресекаются ее коварства злые,

  

   Подгнету буйности велела дать - вина,

  

   Чтоб, снова воспылав, горела внутрь война.

  

   Тут вскоре разъярясь стрельцы, как звери дики,

  

   Возобновили шум убийственной музыки.

  

   Подобно как бы всю Москву съедал пожар.

  

   Царица, Мать моя, прошением Бояр

  

   Для утоления всеобщия напасти

  

   Презрев толь близкий рок, презрев горящи страсти,

  

   Выводит нас с собой на красное крыльцо.

  

   Опасность, слезы, гнев покрыл ее лицо;

  

   И Брата и Меня злодеям показала,

  

   И, чтоб спокоились, со властью увещала.

  

   Толпами наглые наверьх взбегали к Нам,

  

   И, мы ль то, кликали обеих по именам.

  

   Обличены вконец и правдой и присутством,

  

   Хотят оставить злость неправедну с бесстудством

  

   И часть бунтующих в обратный бьют поход.

  

   Царевна, усмотрев, что тихнет злобный род,

  

   Коварство новое в погибель составляет

  

   И искры яркие в сердца стрельцам всыпает,

  

   Сказав им собственну опасность и боязнь,

  

   Что завтра лютая самих постигнет казнь

  

   И те им отомстят, что ныне в оных воле;

  

   Пропущены часы не возвратятся боле.

  

   Как на полях пожар в начале утушен,

  

   Но вдруг дыханием из пепла оживлен,

  

   Сухой тростник траву в дни летни поедает,

  

   И пламень слабые препятства превышает, -

  

   Подобно так стрельцы, страх с лютостью смешав

  

   И поощрением злодейским воспылав,

  

   В чертоги Царские насильно устремились,

  

   Убийством, наглостью неистово вломились.

  

   Царица, мать моя, среди такого зла,

  

   Среди отчаянья едва спастись могла,

  

   Где праотцев престол - в палату грановиту,

  

   Ко святости его и к Вышнему в защиту.

  

   В чертогах жалкий стон, терзанье и грабеж

  

   И раздается крик: "Коли, руби и режь!"

  

   Одни Софиины покои лишь свободны,

  

   И двери Варварам бунтующим невходны.

  

   Для убиения не нужен был в них иск:

  

   На сродников Моих направлен был их рыск.

  

   Внезапно больший шум сердца в нас утесняет:

  

   В злодейственных руках Нарышкин возрыдает.

  

   Не мог его закрыть и жертвенник снятый:

  

   Летит на копия, повержен с высоты.

  

   Текущу видя кровь, рыкают: "Любо, любо!"

  

   Пронзенного подняв, сие гласят сугубо.

  

   Сего невинный дух, предтеча к небесам,

  

   Оставил тленну часть неистовым врагам.

  

   Немедленно мечи сверкают обнаженны,

  

   И раздробляются трепещущие члены!

  

   Царицей посланных к стрельцам увещевать,

  

   Чтоб, кровь сию пролив, престали бунтовать,

  

   Подобной лютостью злодеи похищают,

  

   На копия, с крыльца низвергнув, прободают.

  

   Старейших стольников и знатнейших бояр

  

   Подобный умертвил судьбины злой удар.

  

   Там Ромодановский, о горькая кончина!

  

   В последний раз взглянул на страждущего сына.

  

   Там Долгорукого почтенный сан и вид

  

   Меж членами других окровавлен лежит.

  

   И красноречием несчастливый Матвеев,

  

   Которого речьми пронзалась грудь злодеев,

  

   Убит, но в смерти жив: что бледная глава

  

   Движеньем кажет уст не скончаны слова.

  

   Коль много после них невинно пострадали;

  

   С Царицыных очей злодеи дерзко брали,

  

   На беззаконную влекли бесчестно казнь!

  

   Скончался лютый день, осталася боязнь.

  

  

  О скорбный лютый день и варварством ужасный,

  

   День, Мне и сродникам для пагубы опасный!

  

   Не помрачился он, как дерзостный Борис,

  

   Сей смертоносный змей, Димитрия угрыз,

  

   Когда убивец злой вертел в гортани жало

  

   И сердце матерне отчаясь обмирало.

  

   Мне чувства изострил мой собственной пример:

  

   Лишь вспомню, вижу я, как злится изувер.

  

   В младенческом уме взор лютый вкоренился,

  

   И, ныне вспомянув, я духом возмутился;

  

   Волнуется во Мне о том со гневом страх,

  

   Как Рождьшая Меня, держа в своих руках,

  

   Мой верьх и грудь Свою слезами обмывала,

  

   Последнего часа бледнея ожидала,

  

   Когда бесчувственный в продерзости злодей,

  

   Гортани копнем касаяся Моей,

  

   Ревел: "Скажи, где брат, или Тебя и Сына

  

   Постигнет в миг один последняя година".

  

   О промысл! В оный час ты чудо сотворил,

  

   Злодейску руку прочь злодейской отвратил:

  

   Из жаждущих Моей погибели сыскался,

  

   Кто б о Моем тогда ж спасении старался.

  

  

  В то время с Федором и Мартемьяном Лев,

  

   По селам странствуя, скрывались меж дерев,

  

   Вообразив своих невинну страсть, рыдали

  

   И собственную смерть всечасно представляли.

  

   Тогда почтенный муж, при старости Кирил,

  

   Последни Дед Мой дни в затворах тесных крыл,

  

   Других, не своего терзания боялся,

  

   Чтоб крови ток сынов пред ним не проливался.

  

  

  В отчаяньи, в тоске, в стенании, без сна

  

   Подобна смерти ночь тогда провождена.

  

   Стрегущих зверский взор и осажденных бледность

  

   Изображали вдруг насилие и бедность.

  

   Злодейской вольностью плененная Москва

  

   Казалась в пропасти погребена жива.

  

   Как неусыпный червь, тоска всем грызла груди,

  

   Но с светом больше скорбь почувствовали люди.

  

   Везде тревогу бьют. Мятежнический крик,

  

   Наполнив слезный град, до облаков достиг.

  

   Рыканья зверские неистово возносят,

  

   Нарышкина на смерть, ярясь, Ивана просят.

  

   Грозят, что скоро всех постигнет строгий рок,

  

   Прольется по Москве и слез и крови ток.

  

   Но не дошла еще несчастного година,

  

   Еще на день тоску оставила судьбина.

  

   По граду из Кремля рассыпался мятеж:

  

   В рядах, в домах, в церьквах насильство и грабеж.

  

   Там жадность с наглостью на зло соединилась

  

   И к расхищению богатства устремилась.

  

   Презрение святынь, позор почтенных лиц,

  

   Укоры знатных жен, ругательства девиц,

  

   Лишение всего богатства превышали.

  

   В сердцах правдивых стыд превсходит все печали.

  

  

  Коль вечера сего благословен был мрак,

  

   Что буйство прекратил и скрыл злодеев зрак.

  

   Уже отяготясь весь день питьем излишним

  

   И из несчастливых домов богатством хищным,

  

   Шатаются, спешат своих достигнуть нор.

  

   Градски врата блюдет их стража и запор.

  

   Царевна, усмотрев, что время протекает,

  

   А умысел ее конца не достигает,

  

   Стрельцам назавтрее велела приступать

  

   И, наглость с ковом злым начав соединять,

  

   К Царице шлет больших Бояр для уговору,

  

   Чтоб брата и отца стрельцам дала без спору:

  

   "Уже чинят приступ ко красному крыльцу:

  

   Без выдачи не быть смятения концу".

  

   Для уважения в совете слов Боярских

  

   Представила особ опасность Государских.

  

   Нарочно якобы для утоленья зла

  

   Сама в Родившия Меня чертог пришла.

  

   "Для собственной Твоей и для Детей избавы

  

   Свирепы укроти Стрельцов, - сказала, - нравы,

  

   Спаси Себя и их, опасность отложи

  

   И брата и отца для миру покажи.

  

   Здесь дом Спасителев, защита есть велика,

  

   Кто смеет их отнять от Божеского лика?"

  

   Последуя судьбе и льстивым толь словам,

  

   Из потаенных мест Нарышкин входит в храм,

  

   В слезах святый олтарь целует и объемлет,

  

   И службе Божией усердным духом внемлет:

  

   Готовится принять страдальческий конец.

  

   "Невинность, - говорит, - рассудит сам Творец".

  

   Тут руки Мать Моя Царевнины лобзая,

  

   Для братней пагубы всечасно обмирая,

  

   Рыданием Свою перерывала речь;

  

   Иссякнув, не могли уж слезы больше течь:

  

   "Для отческой к тебе, супружней Мне любови

  

   Не проливай еще Моей невинной крови.

  

   Представь, что сей по мне и Алексею брат,

  

   И дядя, и отец его оставших чад".

  

   София следовать велела за собою

  

   Нарышкину к Стрельцам, подняв его рукою

  

   С притворной жалостью. Царица от тоски

  

   Держалася другой Ивановой руки.

  

   Как волки хищные, на Агньца наскочили

  

   Стрельцы, невинного внезапно ухватили,

  

   Презрев Царицыных и власть и святость рук,

  

   Бесчестно за власы влекут на горесть мук.

  

   Меж тем сестра себя пред чернью извиняла,

  

   Что братей кровью сей от смерти избавляла.

  

   Царица вне Себя, не зная, что отец

  

   В отсутствие ее неволей стал чернец,

  

   Полуумершим вслед на брата смотрит взором,

  

   Терпящего толь зло мучение с позором.

  

   Несчастного на торг злодеи привлекли

  

   И ложны клеветы, оставя стыд, взвели,

  

   Что будто по своей он безрассудной страсти

  

   Монаршеской искал продерзостию власти.

  

   Без доказателей потом его, терзав,

  

   На копья подняли и кинули стремглав;

  

   Отсекли варварски и руки и главу.

  

   По злости слышат все в народе уж молву.

  

   Там верные рабы преступникам грозили:

  

   "Вы горьку казнь себе изменой заслужили.

  

   Вас мстительный пожрет неукосненно меч,

  

   И крови, как воде, достойно вашей течь.

  

   Начала только ждем: велика вся Россия

  

   Исторгнет корень ваш за возмущенья злые".

  

   Стрельцы, хотя рабам сулили дать свободу

  

   И, крепости поправ, сказали то народу,

  

   Однако никакой не следовал успех.

  

   Уже уразумев, что трудно встать на всех,

  

   Свирепость праздником всеобщим окончали,

  

   На царство брата вдруг со Мною увенчали.

  

   София воздала преступным мзду и честь

  

   И грамоты Москвой на злых глазах пронесть

  

   Велела в торжестве, чтоб скрыть свои затеи:

  

   Безвинные звались по смерти их злодеи.

  

   Побитых имена читались на столпах

  

   И верным Отчеству в сердца вливали страх.

  

  

  Едва сей бурный вихрь несчастьем укротился,

  

   И Я в спокойствии к наукам обратился,

  

   Искал, где знания сияет ясный луч,

  

   Другая мне гроза и мрак сгущенных туч

  

   От суеверия и грубости восходит

  

   И видом святости сугубый страх наводит.

  

   Ты ведаешь, - раскол, что начал Аввакум

  

   И пустосвят-злодей, его сообщник дум,

  

   Невежество почтет за святость старой веры.

  

   Пристали ко стрельцам ханжи и лицемеры:

  

   Хованский с сыновми, и Мой и церькви враг,

  

   Не устыдился быть в совете побродяг.

  

   Здесь камни сношены к стенам на Капитонов;

  

   Там камни бросаны против святых законов.

  

   О церьковь! О святынь исполненный олтарь!

  

   О как дерзнула к вам коснуться злобна тварь!

  

   Не можно их почесть в сообществе словесных,

  

   Что смысл, и совесть их, и честь в пределах тесных.

  

  

  Приносит службы долг муж свят Иоаким;

  

   Мятежники вошли в храм сонмищем своим

  

   К лицу Святителя для вредного раздора,

  

   Скрывая кр_а_молу под именем собора.

  

   Когда от дерзости их кротко отвращал

  

   И мирный разговор о вере обещал,

  

   "Ты волк, ты хищник злой", - бесстыдно с шумом лают

  

   И каменьем в него и в клир его бросают.

  

   От наглых Патриарх тогда еретиков

  

   К Монархам принужден склониться был в покров".

  

  

  

   ПЕСНЬ ВТОРАЯ

  

  

  

  

  Сокращение

  От Белого моря путешествуя Петр Великий к Шлиссельбургу через Олонец, осматривает горы и, приметив признаки руд и целительных вод, намеряется основать заводы, чтобы в близости производить металлы для новых войск и для флота. Нестройность Ладожского озера, пожирающего волнами снаряды и припасы, нужные к предприемлемому строению нового великого города и корабельной пристани на Балтийском море, подает Ему мысль соединить Волхов с Невою впредь великим каналом. Между тем Шлиссельбургская крепость уже в осаде окружена новыми Его войсками и огнестрельными орудиями приведена в крайнее утеснение. Женский пол присылают из города просить о выпуске, на что отказано: Российское-де войско не за тем город обступило, чтобы жен разлучить с мужьями. Между тем по учиненному приготовлению дан знак к приступу. Мужественному и сильному нападению неприятель противится весьма упорно. Государь, увидев, что у приступающих к городу лестницы коротки и Шведы, обороняясь храбро, причиняют немалый вред Россиянам, послал с указом отступить назад, чтобы после с новыми лествицами наступление учинить благополучнее. Посланному главный предводитель на приступе Князь Голицын ответствовал, что уже большая трудность преодолена, а если снова приступ начинать, то больше людей потерять должно. После того вскоре, чиненным разорванным бревном сброшен с приступкой лествицы, упал замертво на землю. Между тем почти без предводительства Россияне на город стали всходить, и Шведы, спасения отчаясь, подают знак к сдаче. По вступлении оных выпущены из города по договору тремя учиненными во время приступа проломами.

  

  

  О войско славное, потомки тех Героев,

  

   Что, следуя Петру по жатве многих боев,

  

   Торжественные ввек приобрели венцы,

  

   Отечество в земны прославили концы,

  

   Я вашим мужеством в труде сем ободряюсь

  

   И сердцем и умом меж вами обращаюсь:

  

   Воюйте счастливо, сравните честь свою

  

   Со предков похвалой, которую пою.

  

   Военны подвиги Петровы начинаю,

  

   В отцах и в дедах вам примеры представляю.

  

   Неустрашимость их изобразит мой глас,

  

   Что чувствуете вы наследственную в вас.

  

   Ступая мужески в похвальные их следы,

  

   Монархине своей приносите победы,

  

   Где ваш оружный звук восходит до небес

  

   И по путям везде растет лавровый лес.

  

   Там Немень с Преглою, там Висла, Одра, Шпрея,

  

   Живое ваших дел мечтание имея,

  

   Текут с почтением, как при Петре текли,

  

   Где с трепетом Его встречали Короли.

  

   И реки и поля вам к вечной славе двери

  

   Отверзли, чувствуя Его в Великой Дщери.

  

   Противные страны геройством и трудом

  

   Вы в собственный себе преобратили дом,

  

   И солнце, к нам спеша в обратной колеснице,

  

   Готовит новый блеск Российской багрянице,

  

   Чтоб нашей радостью украсить новый год,

  

   Вторично угобзить успехами поход.

  

   Дыханья нежные, рожденные весною,

  

   Повеют, бодрому споспешествуя строю;

  

   Прохладная роса от благовонных трав

  

   К отраде вам прольет обилие забав.

  

   Богатые плоды в дни летние пожните,

  

   Монархине своей сторичный принесите.

  

   Завистникам своим не оставляйте зерн;

  

   Оставьте плевы им, сухой тростник и терн,

  

   Чтоб, чувствуя в груди язвление, их злоба

  

   Несноснее почла затворов мрачных гроба;

  

   Чтоб гордостью своей наказанный Берлин

  

   Для беспокойства царств не умышлял причин

  

   И помнил бы, что Петр ему был оборона:

  

   Его десницею удержана Корона,

  

   Чем ныне красится среди земных Владык.

  

   Великим он Петром на свете стал велик.

  

   Всех ныне дел Его имеет Дщерь наследство;

  

   Пусть Карловых он дней себе представит бедство.

  

   О коль бы в жизни я благополучен был,

  

   Когда бы действие усердных ваших сил,

  

   Изобразив в водах прохладной Ипокрены,

  

   Воспел, с подвижники Петровыми сравненны,

  

   Елисаветиных певцем бы стал побед;

  

   Но ныне труд Петров к себе мой дух влечет.

  

  

  Где Ладога в Неву вливает быстры воды,

  

   Стеною огражден тут остров в древии годы.