Кельсиев Василий Иванович - Эмигрант Абихт

оторой отказаться мудрено. Мы сѣли въ ф³акръ и отправились къ этомъ знаменитому полководцу, который вездѣ былъ битъ, вездѣ терялъ свое дѣло, а про котораго Поляка поумнѣе говорятъ:"Отдай ему Польшу даромъ - онъ ея не возьметъ; ему нужна Польша взятая съ боя; ему не Польша дорога, а дороги побѣды." Странная участь этого человѣка, исполненная не то что комизма, не то что трагизма, а Богъ знаетъ чего. Разбитый въ Познани въ 1846 г., освобожденный берлинскою чернью въ 1848 г., Мѣрославск³й былъ битъ въ Итал³и и былъ разбитъ въ Польшѣ. Единственное оправдан³е, къ которому онъ тогда прибѣгалъ и, по всей вѣроятности, и теперь прибѣгаетъ, состоитъ въ томъ, что онъ велик³й тактикъ и стратегикъ, что съ дрянными инсуррекц³онными войсками ничего нельзя подѣлать, что онъ стоитъ слишкомъ высоко чтобы предводительствовать инсургентами, и что всѣ его неудачи происходятъ именно отъ неповиновен³я его подчиненныхъ. Онъ пишетъ курсы тактики и стратегики, невѣроятныя статистики Польши, считаетъ себя если не лучшимъ, то единственнымъ польскимъ генераломъ и все-таки дѣла никакого не дѣлаетъ. Ставъ во главѣ демократической парт³и, Мѣрославск³й, гордый своими тактическими и стратегическими свѣдѣн³ями, ровно ничего для польской эмиграц³и не сдѣлалъ. Онъ утопаетъ въ самодовольств³и и принимаетъ на себя роль глубокомысленнаго политическаго дѣятеля, который больше понимаетъ чѣмъ высказываетъ и больше дѣлаетъ чѣмъ говоритъ.

   Когда нѣмецк³й соц³алистъ пригласилъ меня къ Мѣрославскому, я не отказался и поѣхалъ изъ любопытства. Мѣрославск³й, человѣкъ небогатый, жилъ въ одной изъ тѣхъ крохотныхъ улицъ, которыя только въ Парижѣ называются улицами. Мы поднялась чуть ли не въ четвертый этажъ. Крохотная квартирка генерала состояла изъ гостиной, кабинета, спальни и двухъ или трехъ чуланчиковъ. Жилъ онъ одиноко, а вообще обстановка его роскошью не отличалась. Кабинетъ его, въ который насъ ввели, былъ весь заваленъ книгами, истор³ями всевозможныхъ войнъ, курсами тактики, стратегики, артиллер³и, фортификац³и и статистиками Польскаго государства, изъ которыхъ онъ почерпалъ доказательства о томъ, что К³евъ городъ польск³й, что Смоленскъ польск³й городъ, что Одесса по праву принадлежитъ Польшѣ, и что Рига и Митава суть не что иное какъ польск³е порты. Мы сѣли около его стола. Генералъ былъ тогда человѣкъ лѣтъ подъ сорокъ, довольно красивый собой, съ нервознымъ лицомъ, съ длинною русою бородой, холодный и спокойный, какъ всѣ польск³е демократы. Я говорилъ съ нимъ мало, предоставивъ моему товарищу, нѣмецкому соц³алисту, хлопоты по объяснен³ю съ его превосходительствомъ. Нѣмецк³й соц³алистъ толковалъ его превосходительству о томъ, что въ сущности всякая нац³ональность и всяк³е нац³ональные вопросы - вздоръ и чепуха, что историческое право не имѣетъ человѣческаго смысла, что Польша не по праву можетъ имѣть самостоятельность, а потому что въ ней хранятся зародыши великихъ соц³альныхъ реформъ, говорилъ о равенствѣ, правѣ на землю и т. д. Блѣдный генералъ курилъ сигару и выслушивалъ все это внимательно, взвѣшивая и соображая вопросъ.

   - Послушайте, сказалъ онъ моему Нѣмцу, когда краснорѣч³е этого Нѣмца совершенно истощилось, - неужели вы думаете, что я этого ничего не зналъ и этимъ вопросамъ не сочувствую? Само собою разумѣется, этотъ вопросъ мнѣ вовсе не чуждый. Все то что вы говорите, мнѣ болѣе чѣмъ извѣстно, и повѣрьте мнѣ, за этимъ самымъ столомъ я много думалъ о вопросѣ равенства и точно такъ же, какъ вы, историческаго права не уважаю.

   Это говорилъ Мѣрославск³й, написавш³й нелѣпую французскую книгу о границахъ Польши!

   - Я вамъ вотъ что скажу, продолжалъ онъ:- всѣ принципы соц³ализма, коммунизма - принципы святые. Предъ ними историческое право блѣднѣетъ. Это наши господа изъ hôtel Lambert {Hôtel Lambert - здан³е, купленное Ад³момъ Чарторыйскимъ; въ немъ живетъ генералъ Замойск³й и помѣщаются архивъ и библ³отека польской эмиграц³и. Hôtel Lambert стоитъ очень недалеко отъ Notre-Dame de Paris, на берегу Сены.} основываются на нихъ. Подобной нелѣпости я не могу не отрицать. Я соц³алистъ и демократъ во глубинѣ души, но, извините меня, господа, я не вѣрю въ пропаганду. Пропагандой ничего сдѣлать нельзя. Чтобы провести соц³алистск³е принципы надо другое. Когда я буду на конѣ, сзади меня батареи, и около стременъ моихъ будутъ вертѣться польск³е магнаты, которые по моему мановен³ю будутъ исполнять все что я приказываю, тогда только можно будетъ произвести желаемый вами переворотъ. Когда я буду на конѣ, и у стременъ моихъ, согнувшись, станутъ польск³е магнаты, тогда дѣло демократ³и и соц³ализма будетъ выиграно. Что ваша пропаганда? что ваша литература? Вздоръ и пустяки. Предъ пушками только пушки могутъ сдѣлать переворотъ. Постойте, господа, придетъ время, когда я буду на конѣ, и стремена мнѣ станутъ подавать польск³е магнаты, тогда вы увидите что я сдѣлаю. Всякая пропаганда - шалость, всякая такъ-называемая политическая дѣятельность - трата времени. Но когда я буду на конѣ, сзади меня штыки, у стременъ моихъ польская магнатер³я, тогда любой принципъ можно будетъ ввести въ практику. Публицистика ничего не возьметъ. Пуля и ядра сдѣлаютъ больше. Подождите, придетъ время, когда я буду на конѣ, сзади меня штыки, около меня артиллер³йск³я бригады, и эта поганая аристократ³я станетъ юлить около моихъ стременъ. Я вамъ покажу, понимаю ли я соц³альные вопросы, и т. д. и т. д.

   Читатель будетъ имѣть полное право подумать, что я клевещу, что я пародирую манеры и мнѣн³я знаменитаго генерала, искренно желающаго благоденств³я рода человѣческаго, но другаго я отъ него ничего не слыхалъ,- и на этого-то человѣка мой другъ и пр³ятель Абихтъ хотѣлъ имѣть вл³ян³е!

   - Абихтъ, сказалъ я ему, когда онъ сидѣлъ у меня въ кабинетѣ,- да какъ же вы, батюшка мой, живете въ Парижѣ съ англ³йскимъ паспортомъ, когда въ васъ ровно ничего англ³йскаго нѣтъ? Какъ Полякъ, вы можете получить отъ французскаго правительства видъ на жительство, и никто васъ не тронетъ. Что за нужда вамъ вводить французское правительство и самого себя въ хлопоты?

   - Я посвятилъ себя, отвѣчалъ Абихтъ, - соц³альному вопросу и дѣлу освобожден³я Польши для соц³ализма. Поэтому считаю, что мнѣ выгоднѣе жить въ Парижѣ инкогнито чѣмъ заявлять всѣмъ и каждому что я Полякъ.

   - Да развѣ вы можете скрыть что вы Полякъ?

   - А само собою разумѣется, я себя выдаю за Англичанина.

   - Да вѣдь у васъ произношен³е не англ³йское?

   - Это ничего не значитъ: Французы вообще иностранныхъ языковъ не знаютъ, и я прибѣгаю къ помощи ихъ убѣжден³я будто всѣ Англичане чудаки. Мой привратникъ совершенно убѣжденъ, что я Англичанинъ, потому что я говорю весьма плохо по-французски и нарочно чудачу. Вотъ, напримѣръ, на прошлой недѣлѣ я удралъ надъ нимъ такую штуку, что онъ присягнетъ въ томъ что я Англичанинъ. Приводитъ ко мнѣ прачку, пожилую, очень порядочную, по всей вѣроятности, но пожилую. Я вызываю его и говорю, что я поставилъ себѣ за правило жизни, чтобы мнѣ стирали бѣлье женщины молоденьк³я и красивыя, и что отъ этого правила я отродясь не отступалъ. Привратникъ сказалъ мнѣ, что эта прачка стираетъ великолѣпно, и стирала она, спору нѣтъ, дѣйствительно очень хорошо. Но мнѣ надо было прикинуться Англичаниномъ. "Нѣтъ, сказалъ я ему,- я хочу, чтобы бѣлье мое стирали молоденьк³я женщины, Потрудитесь найти мнѣ молоденькую женщину." Привратникъ пожалъ плечами, счелъ меня за англ³йскаго чудака, ушелъ, и теперь у меня прачка, Богъ ее знаетъ кто такая, но очень молоденькая. Будьте покойны, я умѣю себя маскировать.

   Я посмотрѣлъ на Абпхта и ничего ему не отвѣчалъ. Подобный способъ заявить себя чудакомъ-Англичаниномъ даже во Франц³и ни къ чему привести не можетъ. Для того чтобы быть Англичаниномъ въ глазахъ Француза, надо прежде всего говорить по-французски съ англ³йскимъ произношен³емъ, что для Абихта было, разумѣется, невозможно, такъ какъ онъ говорилъ по-французски и по-англ³йски съ польско-русскимъ акцентомъ. Мы провели съ нимъ вечеръ, провели довольно пр³ятно: стараго знакомаго встрѣтить всегда пр³ятно. На другой день я узналъ, что онъ ѣздилъ въ Лондонъ со спец³альною цѣлью составить въ западной Европѣ демократическо-соц³альный заговоръ, въ который хотѣлъ втянутъ Мадзини, Герцена, и чуть ли не Кошута, пользуясь своимъ мнимымъ вл³ян³емъ на Мѣрославскаго. Разумѣется, никто за нимъ не пошелъ, во-первыхъ, потому что подобный заговоръ нелѣпость, а во-вторыхъ, потому что за Абихтомъ едва ли кто послѣдуетъ.

   Абахтъ погибъ въ скоромъ времена. Во время повстан³я онъ очутился въ Польшѣ, и его захватили, когда онъ ѣхалъ на телѣжкѣ, въ которой нашлись орсин³евск³я бомбы и как³я-то стклянки съ ядами. Его арестовали и приговорили къ смерти. Онъ былъ казненъ вмѣстѣ съ какимъ-то другимъ полякомъ, который плакалъ и блѣднѣлъ предъ висѣлицей. Абихтъ, какъ только надѣли на него петлю, самъ спрыгнулъ съ подставки: словомъ, не измѣнилъ своему твердому и рѣшительному характеру.

   За что погибъ этотъ человѣкъ, за что напросился онъ на гибель?