Гиппиус Зинаида Николаевна - Живые и мертвые

опустив руки и поникнув головой.

   - Да как же, разве ты не знаешь? С ним может сделаться удар, он мгновенно скончается. Его нельзя волновать. Ты заметила, как он краснеет? У него давно приливы. Ты его огорчаешь, волнуешь непослушанием, он получит удар именно из-за тебя... За него вечно дрожать нужно...

   - Что же мне делать? Что делать? - с отчаянием прошептала смятенная Шарлотта.- Зачем ты пугаешь меня, Каролина?

   - Я нисколько не пугаю тебя. Это весьма обычно. Все мы, имеющие родственников и близких, должны охранять их и дрожать за них, помня, как непрочен человек. Ты покорись лучше, Шарлотта. Это советует тебе твоя сестра.

   Лицо Иоганна, полное, улыбающееся, его выпуклые черные глаза с красноватыми жилками на белках вспомнились Шарлотте. Мраморный стол, вялая темная мякоть с крупитчатым жиром, свежие тела быков, запах крови, первый этаж над лавкой, мухи, мухи... Шарлотта в последний раз с мольбой взглянула на сестру, как будто она могла все изменить. В эту секунду голова часовщика высунулась из дверей; - Каролина,- прошептал он хрипло.- Иди, папаша тебя зовет. Иди скорее, ему что-то дурно.

   - Ага! Вот видишь!- обратилась к сестре торжествующая Каролина, вставая.- Вот дела твоих рук.

   Шарлотта тоже вскочила и в смертельном ужасе хватала сестру за платье.

   - Каролина, Каролина! Подожди! Что с ним? Боже, как мне быть?

   - Пусти меня, ты, злая дочь! Пусти меня теперь.

   - Каролина, скажи ему... Ну, все равно, если он не может меня простить, позволить... Что я говорю? Скажи, что я на все согласна.

   Она упала головой в подушки. Каролина поспешно вышла.

   Нездоровье Ивана Карловича оказалось пустячным. Каролина и часовщик долго не уходили, совещались все вместе довольным шепотом. Шарлотту больше не тревожили. Пусть отдохнет от волнений, ведь она согласилась...

  

  

   Было около трех часов ночи, когда очнулась Шарлотта. Она сама не знала, спала она или пролежала в забытьи, без слез, без мыслей, без движенья, лицом к подушке, все время с той минуты, когда сестра вышла из ее комнаты. Шарлотта приподнялась на постели. Все ее тело болезненно ныло, как от усталости, в голове стояли пустые шумы. Она помнила, что сказала Каролине, и знала, что это бесповоротно. Завтра придет Иоганн, ее жених, ее муж. Надо покориться... потому что так надо. О, видит Бог, она не виновата! Где ей бороться, Такой слабой, такой робкой? Но она не хотела изменить, она даже не умела бы изменить, как не умеет разлюбить. Альберт, Альберт.

   Она встала медленно, совсем тихо. Из широкого окна с неопущенной занавеской лился голубой свет луны, казавшийся еще ярче от белизны снега. Снег выпал рано и лежал, морозный, хотя не глубокий. С той стороны окна, где было вставлено цветное стекло, лунные лучи, проходя сквозь него, ложились на пол огненно-прозрачными, синими пятнами. В комнате, как и на затихшем кладбище за окном, было туманно и бесшелестно. Порою снеговые быстро бегущие облака застилали луну, и все на миг мутнело, тускнело, тени бежали, скользили, ширились - и вдруг пропадали, и опять голубел и холодел редкий воздух.

   Шарлотта тихо сняла ботинки, чтобы не стучать, переменила измятое платье на белый фланелевый капотик. Она двигалась бесшумно и торопливо. Одна мысль, ясная, неумолимая, владела теперь ею. Надо идти. Завтра уже будет не то. Завтра она будет не она. Завтра придет Иоганн и поцелует ее, и она примет поцелуй, потому что станет его невестой, а потом женой, чтобы поселиться в новоотделанной квартире над лавкой. Теперь же, сегодня - Шарлотта еще прежняя, еще своя, еще живая. Она должна пойти к тому, кого она любит.

   - Пойду... Проститься...- шептала она бессвязно, занятая лишь заботой выскользнуть из дома, никого не потревожив.

   Ей не надо было слов, чтобы сказать Альберту, что она не виновата. Но ей смутно казалось, что он это скорее почувствует, если она будет там, около него.

   В одних чулках, вся белая и легкая, как привидение, она скользнула по лестнице. Ни одна ступенька не скрипнула. Дверь, ведущая на балкон, была заперта. Ее собирались замазать, но еще не успели. Под черными потолками замирали ночные звуки, углубляющие тишину,- дыхание спящих, треск мебели, шорох за обоями. С силой Шарлотта повернула заржавленный ключ. Он слабо визгнул, набухшая дверь стукнула и отворилась. Холод и запах снега заставили Шарлотту вздрогнуть. Но через секунду она уже бежала по зеленовато-голубой искристой аллее, необутые ножки оставляли легкий, чуть вдавленный след.

   Под черными деревьями было очень темно. Зубы Шарлотты стучали, она спешила добежать, точно там, у Альберта, ее ждало тепло. Опять снеговые тучи заслонили луну, все замутилось, искры погасли, расширилась тень. Но тучи разорвались - и снова перед Шарлоттой открылись голубые, тихие, туманные ряды крестов, мир, теперь совсем похожий на тот, который она видела сквозь стекло своего окна.

   Вот и крайняя дорожка, вот решетка. Шарлотта увала на снежное возвышение могилы, раскрыв руки торопливо и радостно, как падают в объятия. Теперь в самом деле ей уже не было холодно. Снег, такой же белый, как ее платье, почти такой же, как ее светлые неподобранные косы, так ласково прижался под ее узким телом. Он был нежен и мягок. Он сверкал под лунными лучами на мраморе барельефа. Шарлотта коснулась, как всегда, своей щекой чуть выпуклого, нежного, теперь морозного, профиля. От ее дыхания снежинки таяли, исчезали, улетали, очертания неуловимо-прекрасного равнодушного лица становились все яснее. И долго Шарлотта лежала так, соединив за крестом побелевшие руки. Альберт был с ней, никогда она не чувствовала себя такой близкой ему. Она больше не мучилась, не боялась: она ни в чем не виновата, и ои знает это, потому что и он, и она - одно. Сладкая, до сих пор неведомая истома, теплота охватывала ее члены. Он, Альберт, был около нее, ласкал, нежил и баюкал ее усталое тело. Часы летели, или, может быть, их совсем не было. Шарлотта не видела, как снова набежали пухлые тучи, потускнел во мгновение замутившийся воздух, и без шелеста, без звука стали опускаться на землю большие хлопья, легкие, как пена... Сначала редкие, потом частые, зыбкие, они заплясали, закрутились, сливаясь, едва достигали земли. Убаюканная нездешней отрадой, Шарлотта спала. Ей грезился голубой мир и любовь, какая бывает только там.

   А сверху все падал и падал ласковый снег, одевая Шарлотту и Альберта одной пеленой, белой, сверкающей и торжественной, как брачное покрывало.

  

  

   "Северный Вестник", 1897. No 3. С. 43-63. Под заглавием "Среди мертвых"; Зеркала. С. 131:-167.

   В недатированном письме к H. M. Минскому Гиппиус сообщает, что А. Л. Волынский предлагал при публикации в "Северном вестнике" дать рассказу заглавие "Живые кресты" - "и очень на нем настаивал" (ИРЛИ. Ф. 39. Ед. хр. 205).

   Наряду с привычными для широкой критики 1890-х гг. оценками ("настойчивое и обостренное искание вычурных сюжетов", "боязнь перед обыденным, пристрастие к болезненным настроениям, непонят-ным и малопонятным натурам" - Е. А. Соловьев; см.: Рус. богатство. 1898. No 5. Отд. II. С. 37), рассказ был выделен как "один из наиболее удачных" в сборнике "Зеркала": "Автор умеет сочетать изысканность замыслов с изображением наиболее простых, иногда даже намеренно серых людей и обстоятельств. <...> Очень оригинально описание кладби-ща в рассказе; от него веет не тишиной смерти, а, напротив, разнообразием и полнотой жизни" (Вестник Европы. 1898. No 1. С. 418. Под-пись: Н.).

  

   Зеркала - Гиппиус (Мережковская) З. Н. Зеркала: Вто-рая книга рассказов. СПб., изд. Н. М. Геренштейна, 1898.