Гайдар Аркадий Петрович - Пусть светит

   Провожала его Верка до самой дороги. Здесь они остановились.

   - Ступай, - сказал Ефимка. - Коли не вернусь к ночи, то попробуй пробраться сама. Ну, иди... Чего же ты стала, как столб!

   - Ефимка, - дотрагиваясь рукою до веревочного стремени, тихо сказала Верка, - ты смотри. Если с тобою что-нибудь случится, то и мне и всем нам будет тебя очень-очень жалко.

   - А мне вас, дура, разве не жалко! - сердитым и дрогнувшим голосом выкрикнул Ефимка и ударил по коню каблуками.

   Высунувшись из-за кустов, Верка видела, как быстро помчался он по сырой дороге. Остановился у ветхого мостика через ручей, оглянулся назад и, махнув ей рукой, круто свернул в лес.

   Стало теперь как-то пусто, тихо и уныло в таборе. Никто уже не покрикивал, не поругивался, не распоряжался. Пригреваемые солнышком, уснули, продрогнув за ночь, ребятишки. Еле-еле разгорался сырой костер.

   К вечеру опять где-то загремело, загрохотало. Потом по дороге с шумом и звоном промчалось несколько всадников.

   Тогда потушили костер и собрались все в кучу.

   Ждали, очень крепко ждали и надеялись они на своего хорошего и смелого парня - на Ефимку.

   ...Свернув с дороги в лес, Ефимка вскоре очутился на той тропке, о которой рассказал ему старик. Здесь было тихо и пусто. Бойко и задорно поддавал ходу каурый конек.

   Рысью промчались они мимо густых зарослей осинника. Разбрызгивая грязь, пролетели они хлюпкое болотце. Потом на горку - по сухому песку. Потом поворот... Еще поворот. Мимо ушей посвистывал теплый влажный ветер. Ефимка покрепче надвинул фуражку, поправил на скаку винтовку и улыбнулся, радуясь тому, как быстро и просто остаются позади версты.

   Опять поворот, еще поворот. Вдруг что-то грохнуло, и, едва не перелетев через голову коня, Ефимка остановился.

   Не дальше как в сотне шагов от него, там, где тропка перекрещивалась с дорогою, стояли три всадника. И двое из них старательно целились вверх, сбивая выстрелами изоляционные чашечки телеграфных проводов.

   И не успел Ефимка опомниться, как одна пуля с визгом пронеслась мимо его головы, а другая чуть не вышибла его из седла, крепко рванув приклад перекинутой за плечи винтовки.

   Тогда Ефимка пригнулся так, что едва не обхватил руками шею каурого, и опомнился только после того, как почувствовал, что каурый тихо шагает среди низкорослого болотистого леса.

   Ефимка остановился. Шапки на нем не было. Кусок приклада был вырван пулей. Потрогал мокрый лоб - пальцы покраснели. Вероятно, на скаку содрал он кожу о сухую ветку. Посмотрел на солнце. Солнце висело теперь уже не слева от него, а впереди и чуть справа.

   "Как же выбираться? Плутать буду", - с тревогой подумал Ефимка.

   В сырой прохладе однотонно, как нечаянно тронутая струна, звенела болотная мошкара. Далеко и грустно куковала кукушка.

  

   ...Что же ты вам клялся до зари,

   Что ж ты обещался, говорил... -

  

   опять вспомнил Ефимка ту самую немудреную песенку, которую еще так недавно пели заводские девчата, возвращаясь с комсомольской вечёрки.

  

   А теперь, поникнув бледной головой,

   Ты стоишь, проклятый, сам не свой

  

   Все тогда пели, и Верка пела, и он подпевал тоже.

   И тут Ефимка почувствовал, как крепче и крепче колотится его сердце, как горячей, ярче краснеет его лицо и как тяжелая и гордая злоба начинает давить ему пересохшее горло. Был завод, школа, дом, комсомол, песня. А теперь ничего, кроме этих усталых женщин да побледневших, измученных ребятишек, которые его ждут, на него надеются, в то время как он тут без толку месит грязь в болоте.

   - Ах, собаки!.. Ах, императоры!.. - незаметно для себя так же протяжно и с той же злобою повторил он, как и тот избитый бандитами мужик, который встретился недавно в лесу.

   Ефим спрыгнул с коня. Плеснул болотной водою на окровавленный лоб. Подтянул седло и поправил винтовку.

   Солнце опять стало слева. Славный каурый двинул рысью. И слегка сгорбившемуся Ефимке вдруг показалось, что теперь уже никто и ничто не сможет помешать ему пронестись, пробиться, прорваться к своим - в Кожуховку.

   Конь вынес его на ту же тропку. Вскоре засверкало широкое поле. Вправо на бугорке виднелся хутор. Кто-то махал Ефиму шапкой и кричал, по-видимому приказывая остановиться. Вскоре трое верховых, отделившись от ограды, кинулись за ним вдогонку. Первая пуля слабо взвизгнула где-то высоко и в стороне. Потом вторая.

   "Врешь, не попадешь, а догнать не догонишь!" - злорадно подумал Ефимка, заскакивая на опушку негустой рощицы. И вдруг он увидел, что рощица быстро расступается. Внизу под горкой голубеет спокойная широкая река, а за рекой, за просторными лугами раскинулось на горе село Кожухово.

   Вот они - мельница, колокольня, старый барский дом над обрывом, а на высоком шпиле дома бодро колышется еле-еле заметный отсюда красный флаг.

   Ти-у! - опять взвизгнула пуля, но теперь уже неподалеку.

   - Врешь, не попадешь, а догнать не догонишь, - гордо повторил Ефимка и вместе с конем бултыхнулся в воду.

   Холодная вода залила сапоги. Еще несколько шагов, и вода подошла к седлу. Слева и справа от коня полетели брызги. Тогда, не раздумывая, Ефимка свалился в воду, ухватился за гриву, и облегченный каурый, высоко подняв морду, рванулся вплавь.

   Только что успели они выскочить к кустам на берег, как вдруг каурый вздрогнул, поднялся на дыбы, упал на колени. Он попробовал встать, но не встал, а грузно повалился на бок, задергал ногами и захрипел. И тотчас же Ефимка услышал плеск воды.

   - Ах, вот как! - стиснув зубы, гневно пробормотал Ефимка. И, низко пригибаясь, он пополз обратно к берегу.

   Отсюда, из-за куста, ему было видно, как три всадника один за другим уверенно спускались в воду.

   Тогда, сдерживая дыхание, Ефимка медленно оттянул предохранитель и нацелился в грудь первого. Но рука дрожала и не слушалась. Он положил качающееся дуло на сук, нацелился с упора и, невольно зажмурившись, выстрелил.

   Когда он открыл глаза, то увидел, что двое поспешно поворачивают назад, а одинокий конь, фырча и отряхиваясь, уже выбирается на этот берег.

   Конь был буланый, белогривый, седло добротное, казачье, и Ефимка крепко вцепился в мокрый ременный повод.

  

   Солнце светило ему прямо в лицо, и, сощурившись, никого не видя, Ефимка домчался до кладбищенской ограды, где его сразу же окликнули и остановили.

   Он не знал пароля и от волнения ничего не мог объяснить. Тогда его спешили, отобрали винтовку и вместе с винтовкой и конем повели в штаб.

   Но шаг за шагом он начал приходить в себя. Телеги, подводы, походная кухня, распахнутые ворота, оседланные кони, пулеметные двуколки, и вдруг откуда-то шарахнула песня - знакомая, такая близкая и родная.

   Ефимка поднял глаза на своего конвоира и улыбнулся.

   - Чего смеешься? - удивился долговязый головастый парень и настороженно приподнял винтовку.

   - Хорошо! - сказал Ефимка и больше ничего не сказал.

   - Этто правда, - снисходительно согласился парень. - Казаков-то из-под Козлова вчера ох как шарахнули!

   Вдруг парень отпрянул и вскинул винтовку, потому что Ефимка вскинулся и круто свернул вправо, где стояла кучка командиров.

   - Собакин! Чтоб ты пропал! - громко и радостно выругался Ефимка.

   - Ты! Отку-у-уда? - развел руками Собакин.

   - Отту-уда! - передразнил его Ефимка. - Наши здесь? Отец здесь? Самойлов здесь?

   - Здесь... Все здесь... - ответил Собакин и, обернувшись к долговязому конвоиру, он насмешливо крикнул: - Да ты что, ворона, винтовку на нас наставил? Смотри, убьешь, кто хоронить будет?

  

   Уже совсем ночью сорок всадников тихо подвигались по дороге, сопровождая телеги с разысканными беженцами.

   Несмотря на то что он встал с рассветом и с тех пор почти не сходил с коня, спать Ефимке не хотелось.

   Где-то за черными полями разгоралось зарево, и оттуда доносились отголоски орудийных взрывов.

   - В Кабакине, - негромко сказал начальник отряда. - Это четвертый Донецкий полк дерется.

   - Так я останусь? - уже во второй раз спросил у начальника Ефимка.

   - Где останешься?

   - У вас в отряде, вот где. Конь у меня есть, седло есть, винтовка есть. Отчего мне не остаться!

   - Эх, как бабахает! - приподнимаясь на стременах и прислушиваясь к канонаде, сказал начальник. - Видно, там крепкое у них затевается дело... Оставайся, - обернулся он к Ефимке и тотчас же приказал: - Давай-ка скажи, чтобы задние подводы не тарахтели, что у них там, ведра, что ли?

   Возвращаясь, Ефимка задержался возле первой телеги:

   - Ты не спишь, Верка?

   - Нет, не сплю, Ефимка.

   - Я остаюсь! Завтра прощай, Верка.

   Оба замолчали.

   - Ты будешь помнить? - задумчиво спросила Верка.

   - Что помнить?

   - Все. И как мы лесом, и тропками с ребятами, и как тогда ночью разговаривали. Я так до самой смерти не позабуду.

   - Разве позабудешь!

   Ефимка сунул руку в карман и вытащил яблоко.

   - Возьми, съешь, Верка, это сладкое. Слышишь, как грохают. И это везде, повсюду и грохает и горит.

   - И грохает и горит, - повторила Верка.

   Выбравшись на бугорок, Ефимка остановился и посмотрел в ту сторону, где полыхало разбитое снарядами Кабакино.

   Огромное зарево расстилалось все шире и шире. Оно освещало вершины соседнего леса и тревожно отсвечивало в черной воде спокойной реки.

   - Пусть светит! - вспомнив ночной разговор, задорно сказал Ефимка, показывая рукою на багровый горизонт.

   - Пусть! - горячо согласилась Верка. И, помолчав, она попросила: - Ты, смотри, не уезжай, не попрощавшись. Может, больше и не встретимся.

   - Нет, не уеду, - махнул ей рукой Ефимка.

   Он дернул повод и мимо телег, мимо молчаливых всадников быстрою рысью помчался доложить начальнику, что его приказание исполнено.

  

   1933

  

  

  

   Рассказ впервые напечатан в сентябре - октябре 1933 года в двух номерах журнала "Пионер". Публикация положила начало многолетнему сотрудничеству Аркадия Гайдара с журналом.

   Писатель передал рассказ в редакцию "Пионера", вернувшись в Москву с Дальнего Востока. Как видно из его дневников, в то время он заканчивал повесть "Военная тайна" и одновременно работал над повестью "Синие звезды". По-видимому, рассказ "Пусть светит" писался раньше, еще в 1931 году, когда Аркадий Гайдар пытался продолжить "Школу". Ряд стилистических особенностей и тональность рассказа сближают его с главами этой незавершенной работы. Возможно, он представлял собой фрагмент из продолжения "Школы".

   Аркадий Гайдар не включал рассказ в сборники своих произведений. Отдельной книжкой он вышел в 1943 году в Детгизе.

  

   Т.А.Гайдар