Гайдар Аркадий Петрович - Голубая чашка

мою совсем горячую голову и говорит:

   "Я тебя весь день после боя искала. Больно тебе, милый?"

   А я говорю:

   "Наплевать, что больно, Маруся. Отчего ты такая бледная?"

   "Ты спи, - ответила Маруся. - Спи крепко. Я около тебя все дни буду".

   Вот тогда-то мы с Марусей во второй раз встретились и с тех пор уж всегда жили вместе.

  

   - Папка, - взволнованно спросила тогда Светлана. - Это ведь мы не по правде ушли из дома? Ведь она нас любит. Мы только походим, походим и опять придем.

   - Откуда ты знаешь, что любит? Может быть, тебя еще любит, а меня уже нет.

   - Ой, вре-ешь! - покачала головой Светлана. - Я вчера ночью проснулась, смотрю, мама отложила книгу, повернулась к тебе и долго на тебя смотрит.

   - Эко дело, что смотрит! Она и в окошко смотрит, на всех людей смотрит! Есть глаза, вот и смотрит.

   - Ой, нет! - убежденно возразила Светлана. - Когда в окошко, то смотрит совсем не так, а вот как...

   Тут Светлана вздернула тоненькие брови, склонила набок голову, поджала губы и равнодушно взглянула на проходившего мимо петуха.

   - А когда любят, смотрят не так.

   Как будто бы сияние озарило голубые Светланкины глаза, вздрогнули опустившиеся ресницы, и милый задумчивый Марусин взгляд упал мне на лицо.

   - Разбойница! - подхватывая Светлану, крикнул я. - А как ты на меня вчера смотрела, когда разлила чернила?

   - Ну, тогда ты меня за дверь выгнал, а выгнатые смотрят всегда сердито.

  

   Мы не разбивали голубой чашки. Это, может быть, сама Маруся как-нибудь разбила. Но мы ее простили. Мало ли кто на кого понапрасну плохое подумает? Однажды и Светлана на меня подумала. Да я и сам на Марусю плохое подумал тоже. И я пошел к хозяйке Валентине, чтобы спросить, нет ли нам к дому дороги поближе.

   - Сейчас муж на станцию поедет, - сказала Валентина. - Он вас довезет до самой мельницы, а там уже и недалеко.

   Возвращаясь в сад, я встретил у крыльца смущенную Светлану.

   - Папа, - таинственным шепотом сообщила она, - этот сын Федор вылез из малины и тянет из твоего мешка пряники.

   Мы пошли к яблоне, но хитрый сын Федор, увидав нас, поспешно скрылся в гуще подзаборных лопухов.

   - Федор! - позвал я. - Иди сюда, не бойся.

   Верхушки лопухов закачались, и было ясно, что Федор решительно удаляется прочь.

   - Федор! - повторил я. - Иди сюда. Я тебе все пряники отдам.

   Лопухи перестали качаться, и вскоре из чащи донеслось тяжелое сопение.

   - Я стою, - раздался наконец сердитый голос, - тут без штанов, везде крапива.

   Тогда, как великан над лесом, зашагал я через лопухи, достал сурового Федора и высыпал перед ним все остатки из мешка.

   Он неторопливо подобрал всё в подол рубашки и, не сказав даже "спасибо", направился в другой конец сада.

   - Ишь какой важный, - неодобрительно заметила Светлана, - снял штаны и ходит как барин!

   К дому подкатила запряженная парой телега. На крыльцо вышла Валентина:

   - Собирайтесь, кони хорошие - домчат быстро.

   Опять показался Федор. Был он теперь в штанах и, быстро шагая, тащил за шиворот хорошенького дымчатого котенка. Должно быть, котенок привык к таким ухваткам, потому что он не вырывался, не мяукал, а только нетерпеливо вертел пушистым хвостом.

   - На! - сказал Федор и сунул котенка Светлане.

   - Насовсем? - обрадовалась Светлана и нерешительно взглянула на меня.

   - Берите, берите, если надо, - предложила Валентина. - У нас этого добра много. Федор! А ты зачем пряники в капустные грядки спрятал? Я через окно всё видела.

   - Сейчас пойду еще дальше спрячу, - успокоил ее Федор и ушел вперевалку, как важный косолапый медвежонок.

   - Весь в деда, - улыбнулась Валентина. - Этакий здоровила. А всего только четыре года.

  

   Мы ехали широкой ровной дорогой. Наступал вечер. Шли нам навстречу с работы усталые, но веселые люди.

   Прогрохотал в гараж колхозный грузовик.

   Пропела в поле военная труба.

   Звякнул в деревне сигнальный колокол.

   Загудел за лесом тяжелый-тяжелый паровоз. Туу!.. Ту!.. Крутитесь, колеса, торопитесь, вагоны, дорога железная, длинная, далекая!

   И, крепко прижимая пушистого котенка, под стук телеги счастливая Светлана распевала такую песню:

  

   Чики-чики!

   Ходят мыши.

   Ходят с хвостами,

   Очень злые.

   Лезут всюду.

   Лезут на полку.

   Трах-тарарах!

   И летит чашка.

   А кто виноват?

   Ну, никто не виноват.

   Только мыши

   Из черных дыр.

   - Здравствуйте, мыши!

   Мы вернулись.

   И что же такое

   С собой несем?..

   Оно мяукает,

   Оно прыгает

   И пьет из блюдечка молоко.

   Теперь убирайтесь

   В черные дыры,

   Или оно вас разорвет

   На куски,

   На десять кусков,

   На двадцать кусков,

   На сто миллионов

   Лохматых кусков.

  

   Возле мельницы мы спрыгнули с телеги.

   Слышно было, как за оградой Пашка Букамашкин, Санька, Берта и еще кто-то играли в чижа.

   - Ты не жульничай! - кричал Берте возмущенный Санька. - То на меня говорили, а то сами нашагивают.

   - Кто-то там опять нашагивает, - объяснила Светлана, - должно быть, сейчас снова поругаются. - И, вздохнув, она добавила: - Такая уж игра!

   С волнением приближались мы к дому. Оставалось только завернуть за угол и подняться наверх.

   Вдруг мы растерянно переглянулись и остановились.

   Ни дырявого забора, ни высокого крыльца еще не было видно, но уже показалась деревянная крыша нашего серого домика, и над ней с веселым жужжанием крутилась наша роскошная сверкающая вертушка.

   - Это мамка сама на крышу лазила! - взвизгнула Светлана и рванула меня вперед.

   Мы вышли на горку.

   Оранжевые лучи вечернего солнца озарили крыльцо. И на нем, в красном платье, без платка и в сандалиях на босу ногу, стояла и улыбалась наша Маруся.

   - Смейся, смейся! - разрешила ей подбежавшая Светлана. - Мы тебя все равно уже простили.

   Подошел и я, посмотрел Марусе в лицо.

   Глаза Маруси были карие, и смотрели они ласково. Видно было, что ждала она нас долго, наконец-то дождалась и теперь крепко рада.

   "Нет, - твердо решил я, отбрасывая носком сапога валявшиеся черепки голубой чашки. - Это всё только серые злые мыши. И мы не разбивали. И Маруся ничего не разбивала тоже".

   ...А потом был вечер. И луна и звезды.

   Долго втроем сидели мы в саду, под спелой вишней, и Маруся нам рассказывала, где была, что делала и что видела.

   А уж Светланкин рассказ затянулся бы, вероятно, до полуночи, если бы Маруся не спохватилась и не погнала ее спать.

   - Ну что?! - забирая с собой сонного котенка, спросила меня хитрая Светланка. - А разве теперь у нас жизнь плохая?

   Поднялись и мы.

   Золотая луна сияла над нашим садом.

   Прогремел на север далекий поезд.

   Прогудел и скрылся в тучах полуночный летчик.

   - А жизнь, товарищи... была совсем хорошая!

  

   1935

  

  

  

   Впервые рассказ "Голубая чашка" опубликован в январском номере журнала "Пионер" за 1936 год В том же году рассказ вышел отдельной книжкой в Детиздате.

   Можно считать, что в определенной мере рассказ автобиографичен. "Мне тогда было тридцать два года..." - так начинается "Голубая чашка". Летом 1935 года, когда в селе под Арзамасом Аркадий Гайдар написал эти слова, и осенью в Малеевке, под Москвой, когда писатель заканчивал рассказ, ему действительно шел тридцать второй год. На фронтовых дорогах гражданской войны встречалась ему Маруся - Мария Плаксина. В первом варианте "Голубой чашки" была не дочь Светлана, а сын - Димка...

   Но суть, конечно, не в этом. Рассказ "Голубая чашка" автобиографичен в ином, более высоком смысле слова. В этом рассказе Аркадий Гайдар широко распахивает перед читателем свой внутренний мир. Здесь отчетливее, чем в других произведениях писателя, мы видим самого Аркадия Гайдара, каким он был в свои тридцать два года. Его голос звучит свободно, раскованно, он полон человеческого тепла и доброты, мягкий юмор позволяет убедительно и ненавязчиво высказать важные мысли.

   Писатель шагает со Светланой по этому гайдаровскому миру - миру добрых, смелых, честных людей, взрослых и маленьких, которые живут в прекрасной стране, крепко дружат и вместе строят новую жизнь. Поначалу писатель собирался рассказ так и назвать - "Хорошая жизнь".

   Однако для Аркадия Гайдара хорошая жизнь вовсе не означает жизнь бездумную или безмятежную. В рассказ, полный тепла, солнца, напоенный запахами летнего поля, врываются отголоски больших, грозных событий. Так бывает, когда в ясный день где-то вдали за горизонтом заворчит гроза. Фашисты захватили власть в Германии. Оттуда в Советский Союз приехала со своим отцом-антифашистом девочка Берта. Вышли в поле на боевые учения части Красной Армии. Быть может, им скоро предстоит отражать нападение врага...

   В глубине рассказа есть и еще один очень важный слой. Над дружной семьей вдруг нависла тучка, грозя эту семью разрушить. В самом ли деле она нависла, или это лишь показалось, почудилось?

   Очень тонко, с большим тактом вводит писатель в рассказ эту тему. Она лишь намечена, обозначена несколькими штрихами, но тревога поселяется в сердце читателя. И потому снова, разом так светлеет мир, когда маленькая Светлана, чутко поняв невысказанные сомнения отца, помогает отогнать тучку, помогает понять, что "И Маруся ничего не разбивала тоже".

   Появление "Голубой чашки" вызвало дискуссию. "Одни считают эту книгу отрадным явлением в детской литературе. Другие находят ее "непригодной" для детей, "недопустимой" и даже "возмутительной", - отмечала А. Жаворонкова (журнал "Детская литература" No 5, 1937 год).

   Критик А.Дерман, подводя итог дискуссии по "Голубой чашке", писал: "...Тот факт, что ребята жадно слушают и читают книгу Гайдара, является все-таки решающим. Мне кажется, что из фактов подобного рода и надлежит выводить теории о пригодности той или иной сюжетности, той или иной композиции для детского читателя. Не по хорошим теориям создаются хорошие художественные книги, а напротив - на внимательном анализе последних строятся хорошие теории" ("Детская литература" No 19- 20, 1937)

   Правильность такой оценки подтвердило и время. Теперь, спустя полвека после того, как рассказ был написан, "Голубая чашка", по единодушному мнению писателей и критиков, остается одним из лучших детских рассказов в советской литературе.

   В "Голубой чашке" Аркадий Гайдар снова и, может быть, особенно убедительно показал, что нет вопросов, о которых нельзя вести честный разговор с маленькими читателями. Все дело в том, как такой разговор вести.