Франко Иван Яковлевич - К свету !

кна считал своей священной обязанностью ответить, по меньшей мере, таким же громким и резким криком. Но так как арестантов бывает всегда несколько десятков, а часовой один, то через несколько минут такого адского гама часовой обыкновенно умолкал и хватался за карабин. Конечно, тогда все окна напротив него мигом пустели, а крик подымался на другом конце длинного арестного дома, и часовой, как травленный зверь, бежал туда и опять грозил карабином - конечно, с таким же успехом.

   Такие беспорядки бывали обыкновенно вечером, но иногда случались и днем. Вот, к несчастью, однажды днем, между третьим и пятым часом пополудни, стоял на часах именно такой несчастный рекрут. С самого начала отпустил он грубость какому-то арестанту, смотревшему в окно. Тогда подан был знак устроить "клапачу" "кошачью музыку". Со всех концов арестного дома, с разных этажей, из множества окон сразу посыпались крики, вызовы, свист и пронзительное мяуканье. Рекрут тоже кричал, бегал под всеми окнами, но нигде никого не мог увидеть. Доведенный до исступления, он наконец замолчал и остановился на одном месте, чтобы отдохнуть. Немного спустя утихла и "кошачья музыка". Казалось, настала полная тишина и спокойствие. В камере уже начало темнеть, и Иоська устроил свое приспособление, взлез на него с книгой в руках, да так и прильнул к окну. Едва только прочел он себе под нос несколько слов, как вдруг часовой, заметив его, подбежал и остановился против окна.

   - Пошел вон от окна, мошенник! - закричал он Иоське.

   Иоська даже не слышал первого окрика, так живо был заинтересован историей о цапле и рыбе, которую он именно в ту минуту читал.

   - Прочь от окна! - еще громче крикнул часовой.

   - Да чего тебе надо? - ответил Иоська. - Ведь я тебе не мешаю. Ты же видишь, что я читаю. В камере уже темно, так я вылез сюда к свету.

   - Пошел прочь или выстрелю! - рявкнул часовой, и не успел Иоська слезть со своего насеста, как раздался выстрел карабина.

   - Ай! - крикнул Иоська и, как сноп, повалился с насеста на кровать, стоявшую под окном. Ноги его судорожно задергались, а руки, державшие книгу, были прижаты к груди. Из-под листов книги брызгала кровь. Пуля попала прямо в грудь.

   - Что с тобой? Куда ты ранен? - вскрикнули мы оба, бросаясь к Иоське. Но он не отвечал, только черные глаза его блестели, как раскаленные угли, и казались страшными на этом мертвенно бледном лице.

   На дворе под нашим окном и в коридоре у нашей двери одновременно поднялся шум. Там военный караул прибежал на выстрел, а тут тюремщик с помощниками искал камеру, в которую стреляли. Они ворвались к нам.

   - А, это здесь? - крикнули они, увидя лежащего Иоську. - А что, мошенник-жид, попало тебе на орехи?

   Иоська метался еще и тихо стонал, все прижимая книжку обеими руками к груди, как будто стараясь заткнуть его смертельную рану.

   - Что он делал? - спросил меня тюремщик.

   - Да... я... только ... к свету...

   Иоська хотел еще что-то сказать, да не хватило дыхания. Последним движением отнял он руки от груди и показал тюремщику окровавленный букварь.

   - Он читал у окна, - пояснил я тюремщику.

   В эту минуту пришел из суда курьер с бумагой, спрашивая тюремщика.

   - Господин тюремщик, - заговорил он в коридоре, - где тут заключенный Иоська Штерн? Тут вот бумага из суда, чтобы выпустить его на волю.

   А Иоська уже с минуту как был свободен.

  

  

   Впервые: И. Франко. К свету! Перевод с украинского Л. У. Издание товарищества "Донская речь", Ростов-на-Дону, 1904, No 98.