Достоевский Михаил Михайлович - Воробей

льи Павловны, не возбудилъ въ друзьяхъ ни малѣйшаго сочувств³я. Оба отъ него упорно отказывались, такъ-что Настасья Павловна принуждена была разрѣзать его пополамъ и собственноручно положить каждому изъ нихъ въ ротъ по половинкѣ. Друзья, разжевывая косточки, хрустѣвш³я у нихъ подъ зубами, сидѣли молча и потупившись, а Настасья Павловна хохотала.

   Леониду Пахомовичу что-то не сидѣлось за столомъ. Онъ противъ обыкновен³я безпрестанно выбѣгалъ въ залу, и смотрѣлъ въ окна, выходивш³я на улицу. Казалось, онъ ждалъ кого-то. Послѣ обѣда, онъ даже совершенно усѣлся въ залѣ у окошка, не смотря на царствовавш³й въ ней холодъ.

   Проходилъ ли солдатъ мимо оконъ, Леонидъ Пахомычъ вздрагивалъ и какъ-будто ждалъ, что онъ отворитъ калитку и пр³йдетъ къ нему на дачу. Но солдаты проходили мимо; крестьянск³я дѣвки, обрадовавшись солнцу и празднику, прогуливались длинною вереницею по деревнѣ, придерживая одна другую за платье, блистая яркими цвѣтами и горланя безконечныя пѣсни. Мужики, сидя у избъ своихъ на заваленкахъ, курили изъ коротенькихъ трубокъ, да подтрунивали надъ пьяными чухнами, которые, остановившись около мелочной лавочки съ своими пустыми телегами, бранились на все село. Рѣшительно никому и дѣла не было до Леонида Пахомовича, но онъ не отходилъ отъ окна и все глядѣлъ и все какъ-будто ждалъ кого-то.

   Тѣ же признаки безпокойства и какого-то ожидан³я оказывались и въ Половинниковѣ. Онъ тоже частенько выбѣгалъ въ залу, посматривалъ в окна и съ какимъ-то страннымъ любопытствомъ останавливалъ стеклянные глаза свои на Леонидѣ Пахомовичѣ. Казалось, онъ все болѣе и болѣе заражался его безпокойствомъ и страхомъ; въ сумерки не могъ уже посидѣть на мѣстѣ, а когда подали свѣчи, до того засуетился, что отвѣчалъ не въ попадъ на многочисленные вопросы Настасьи Павловны и то-и-дѣло вынималъ изъ кармана часы.

   - Знаешь что? сказалъ онъ, подсѣвъ къ Леониду Пахомовичу.

  

  

   - Что?

   - Я поѣду.

   - По-ѣ-дешь?

   И Леонидъ Пахомовичъ поглядѣлъ на него съ такимъ изумленнымъ видомъ, какъ-будто никакъ не воображалъ, чтобъ другъ его былъ въ состоян³и поѣхать.

   - Дѣло, братецъ, дѣло... нѣтъ, кромѣ шутокъ, ты не подумай, пожалуй, чтобъ что-нибудь другое... я и безъ того бы у васъ не остался...

   - Такъ ты поѣдешь? Ну, прощай, прощай! печально отвѣчалъ ему Леонидъ Пахомовичъ.

   - Дилижансъ сейчасъ отходитъ, я ужь и билетъ взялъ... а вы-то скоро переберетесь?

   - А вотъ, какъ кончится срокъ отпуска, такъ и мы... Здѣсь, впрочемъ, очень-пр³ятно! прибавилъ онъ по привычкѣ.

   - Чрезвычайно, чрезвычайно! как³я мѣста! ну, прощай!

   - Прощай! прощай! не простудись, смотри!

   И они долго жали другъ другу руки.

   Съ отъѣздомъ Половинникова, Леониду Пахомовичу стало еще грустнѣе. Богъ-знаетъ почему ему пришли разныя мысли о вѣроломствѣ ложныхъ друзей, о тщетѣ м³ра сего, о маленькихъ людяхъ и тому подобныхъ незначительныхъ предметахъ. Ему сильно хотѣлось плакать, но онъ только вздыхалъ глубоко-глубоко и вовсе безъ нужды посматривалъ на потолокъ. Дѣти приступили-было къ нему съ своими дѣтскими играми и совсѣмъ не ожидали, чтобъ онъ отогналъ ихъ отъ себя и даже прикрикнулъ на нихъ. Они долго и съ изумлен³емъ смотрѣли на него, вытаращивъ свои глазёнки, какъ-будто не понимая и вовсе не боясь его крика и, казалось, не знали, шутитъ онъ или нѣтъ, смѣяться имъ или плакать. Наконецъ, подождавъ-подождавъ и убѣдившись, что онъ въ-самомъ-дѣлѣ сердится, они рѣшились-было убѣжать отъ него, и точно было убѣжали, но старш³й, мальчикъ бойк³й, вздумалъ вдругъ остановиться въ дверяхъ и обратиться къ отцу съ слѣдующимъ вопросомъ:

   - Папа! а папа! а ты насъ не застрѣлишь?

   - Пошли прочь, негодные! топнулъ на нихъ Леонидъ Пахомовичъ, остановившись съ угрожающимъ видомъ среди комнаты.

   - Помилуй, Насточикъ, чтС ты не возьмешь дѣтей-то къ себѣ, они мнѣ мѣшаютъ?

   Но Настасья Павловна была тоже что-то не въ духѣ и ничего не отвѣчала разгнѣванному супругу.

   Наконецъ, походивъ-походивъ по залѣ, повздыхавъ-себѣ въ волю и не вычитавъ на потолкѣ ни одной утѣшительной мысли, Леонидъ Пахомычъ перешелъ въ спальню. Тамъ у печки сидѣла Настасья Павловна и думала, но лишь-только вошелъ мужъ, перестала думать и начала дуть въ свои маленьк³е кулачки. Въ спальной было, впрочемъ, довольно-тепло, но для мыслей Леонида Пахомовича

  

  

   это было рѣшительно все равно: онѣ нисколько отъ этого не повеселѣли. Онъ точно такъ же, какъ и въ залѣ, похаживалъ, повѣся носъ, взадъ и впередъ по комнатѣ; только, подходя къ женѣ, онъ всяк³й разъ чувствовалъ охоту подсѣсть къ ней, приласкаться и вмѣстѣ съ тѣмъ увѣриться, что есть существо, которое въ случаѣ бѣды останется вѣрнымъ ему, не выдастъ его, не продастъ. Но Настасья Павловна была занята своими дѣлами, даже ни разу не взглянула на своего супруга, и онъ дѣлалъ только жестъ, будто садился возлѣ нея, а на-самомъ-дѣлѣ его что-то отталкивало отъ жены и онъ снова принимался прогуливаться, и снова притягательная сила влекла его къ печкѣ.

   Наконецъ, онъ-таки не выдержалъ, взялъ стулъ и присѣлъ къ ней. Настасья Павловна даже и не шевельнулась.

   Леонидъ Пахомовичъ вздохнулъ, громко, видимо и слышимо вздохнулъ, какъ-бы желая привлечь на себя улетѣвшее вниман³е хорошенькой женщины.

   Вниман³е не откликалось.

   Леонидъ Пахомычъ взялъ женнину руку и поцаловалъ ее.

   Вниман³е было вездѣ, гдѣ угодно, только ужь никакъ не возлѣ Леонида Пахомовича.

   Онъ снова вздохнулъ, но такъ глубоко, что вниман³е по неволѣ воротилось къ своему узаконенному мѣсту.

   - ЧтС съ тобою? спросила его наконецъ Настасья Павловна.

   - Такъ! отвѣчалъ жалобно мужъ.

   Минутное молчан³е.

   - Что ты сказалъ?

   - Такъ что-то, какъ-будто не здоровится! тихо и разслабленнымъ голосомъ произнесъ Леонидъ Пахомычъ.

   - Что-о?

   - Ахъ, Боже мой! огглохла ты, что ли?

   И онъ закричалъ на всю комнату:

   - Не-здо-ро-вит-ся!

   - О?

   - Ну, какое тутъ о, Насточикъ? Посуди самъ, Насточикъ, какое тутъ о? (Леонидъ Пахомовичъ всегда говорилъ женѣ въ мужескомъ родѣ, когда называлъ ее Насточкомъ). Развѣ я быкъ какой-нибудь, продолжалъ онъ, вскочивъ со стула и потрясая руками передъ личикомъ Настасьи Павловны: - развѣ я быкъ какой-нибудь, что и заболѣть не могу? Ну, быкъ я или нѣтъ? говори, быкъ или нѣтъ?

   - Быкъ! отвѣчала захохотавъ Настасья Павловна.

   - А!

   И онъ въ неописанномъ волнен³и усѣлся на свое прежнее мѣсто. Прошло нѣсколько минутъ въ обоюдномъ молчан³и.

   - Что это, Лёлька, съ тобой ныньче просто говорить нельзя.

   - Можно, только не о и не ахъ, которыхъ я слышать не могу безъ содраган³я.

  

  

   - Такъ тебѣ не здоровится?

   - Ну, да, не здоровится! Удивись еще!

   - Что же, голова болитъ?

   - Нѣтъ, не голова.

   - Животъ?

   - Нѣтъ, не животъ.

   - Такъ ноги? Ты ныньче ходилъ много.

   - Нѣтъ, и не ноги.

   - Ну, такъ что же, наконецъ?

   - Вотъ здѣсь что-то... у сердца... покалываетъ. - О-о-охъ!

   - Гдѣ? вотъ здѣсь?

   И, нагнувшись, она съ самымъ серьёзнымъ видомъ и вмѣстѣ съ невозмутимымъ любопытствомъ начала осматривать больное мѣсто и прислушиваться къ нему. Потомъ, какъ-будто этого было недостаточно, она своими хорошенькими пальчиками разстегнула Леониду Пахомовичу жилетку и помочи, раздвинула около сердца рубашку и снова начала ощупывать и прислушиваться - и вообще движен³ями своей головки походила на любопытнаго снигиря, когда онъ, склонившись на вѣткѣ, начнетъ прислушиваться, наклонять головку то въ ту, то въ другую сторону, и изъ веселой превратится вдругъ въ пресмѣшную птичку. Наконецъ, кончивъ осмотръ, она вдругъ сказала, и такъ рѣшительно, какъ-будто ужь ей не оставалось никакого сомнѣн³я на-счетъ болѣзни Леонида Пахомыча:

   - А, знаю! Это отъ воробья!

   Леонидъ Пахомовичъ вздрогнулъ, отпрянулъ отъ нея на стулѣ, и молча, разиня ротъ, глядѣлъ на жену свою, которая преспокойно и пресерьёзно продолжала увѣрять его:

   - Да, отъ воробья! Ты мало жевалъ...

   - Насточикъ! возопилъ чуть не сквозь слезы Леонидъ Пахомовичъ, вскочивъ со стула и остановясь передъ нею. - Помилуй, Насточикъ!

   - Да, ты мало жевалъ! Я сама видѣла...

   - Ты меня вовсе не жалѣешь! Ты...

   - Я сама видѣла...

   - Боже мой! гдѣ мнѣ взять столько терпѣнья...

   - Я сама видѣла...

   - Я несчастнѣйш³й человѣкъ въ м³рѣ!

   - Да дашь ли ты наконецъ выговорить? воскликнула она и начала скороговоркой: - да, я сама видѣла, какъ ты вмѣстѣ съ косточками...

   - Насточикъ!

   - ...проглотилъ воробья и даже...

   - О, я несчастный!

   - Не разжевалъ его!

   Леонидъ Пахомычъ заткнулъ пальцами уши и заходилъ такими крупными шагами по комнатѣ, что казалось, будто ходятъ два

  

  

   Леонида Пахомовича, а Настасья Павловна, раскраснѣвшись какъ вишня на солнцѣ, бѣгала за нимъ и изо всѣхъ силъ кричала ему:

   - Не разжевалъ его! Не разжевалъ! Не раз-же-валъ!

   Дѣти, давно уже спавш³я въ своихъ кроваткахъ, вдругъ проснулись; дѣвочка захныкала, а мальчикъ, опершись на перекладинку и вытаращивъ глазенки, съ престраннымъ любопытствомъ смотрѣлъ на бѣготню своихъ родителей.

   - Подите прочь! закричала вдругъ Настасья Павловна, остановившись передъ своимъ мужемъ и топнувъ ногою (она была вспыльчива, какъ порохъ). Подите прочь! вы разбудили моихъ дѣтей!

   Ничто не могло взбѣсить такъ чадолюбиваго Леонида Пахомовича, какъ притяжательное мѣстоимен³е мои, употребленное относительно дѣтей его.

   - А! ваши дѣти? не мои? сказалъ онъ, тоже остановившись.

   - Подите прочь! Тиранъ вы этак³й!

   - А? теперь я тиранъ!

   - Деспотъ!

   - Теперь я деспотъ!

   Настасья Павловна затопала передъ нимъ своими маленькими ножками, стараясь прибрать еще какое-нибудь энергическое назван³е, но ея небольшой вокабулъ совершенно истощился. Вспыльчивая маленькая женщина только шевелила губами и наконецъ, какъ-будто обрадовавшись находкѣ, закричала на всю комнату:

   "Быкъ!" и бросилась къ хныкавшему ребенку.

   Леонидъ пахомовичъ былъ такъ пораженъ подобнымъ сравнен³емъ, что, не говоря ни слова и только хлопнувъ дверью, вышелъ изъ комнаты, взялъ шляпу, надѣлъ шинель и пошелъ наслаждаться луною и звѣздами.

   Прогулявъ часа съ два по заснувшей деревнѣ, встрѣтивъ нѣсколько смазливыхъ нянекъ, которыя Богъ-вѣсть съ какого похода спѣшили домой, поругавъ себя за вспыльчивость и пожалевъ о своей хорошенькой женѣ за то, что вовсе понапрасну ее обидѣлъ. Леонидъ Пахомовичъ воротился домой въ совсѣмъ другомъ расположен³и духа. Онъ уже не хлопнулъ дверью, но отворилъ ее тихо и еще тише затворилъ, на-цыпочкахъ пробрался въ спальную и чрезвычайно обрадовался, заставъ жену свою въ постелѣ. Свернувшись въ комочекъ и закутавшись въ одѣяло, она преспокойно спала и вовсе не слыхала, какъ пришелъ мужъ, какъ онъ раздѣлся и легъ на свое обычное мѣсто.

   Впрочемъ, на другой день, оба они встали какъ ни въ чемъ не бывали, т. е. какъ-будто совсѣмъ не ссорились наканунѣ. Только Леонидъ Пахомовичъ былъ задумчивъ и грустенъ, какъ и вчера. Какъ и вчера, онъ не могъ посидѣть на мѣстѣ, и если сидѣлъ, то не иначе, какъ въ залѣ передъ окошкомъ, не смотря на то, что носъ его принималъ тамъ какой-то странный красно-сизый цвѣтъ, а зубы Богъ-знаетъ отъ-чего и безъ всякой видимой цѣли получали охоту колотиться другъ о друга. Онъ все какъ-будто ждалъ

  

  

   кого-то и весь этотъ день противъ своего обыкновен³я не выходилъ одинъ со двора. Было ли это слѣдств³емъ вчерашней ссоры и заключеннаго мира, или по другой какой причинѣ, только онъ никакъ не хотѣлъ идти гулять безъ Настасьи Павловны, и цѣлый день былъ съ нею необыкновенно-нѣженъ и ласковъ.

   Во время прогулки, онъ особенно всматривался въ лица попадавшихся имъ солдатъ и офицеровъ. Увидѣвъ на берегу рѣчки солдата, удившаго рыбу, онъ подошелъ къ нему вмѣстѣ съ женою и вступилъ въ разговоръ.

   - Богъ въ помощь, служба! Рыбку удишь?

   - Да не птицу-съ, отвѣчала служба, необорачиваясь.

   "Э! этотъ не то, что вчерашн³й", мелькнуло въ головѣ Леонида Пахомыча: "тотъ-то, тотъ-то какъ былъ вѣжливъ; и шапку-то снялъ и стоялъ-то вытянувшись, у-у-у!"

   - А что, клюётъ?

   - Плохо!

   - А что, служивый, командиръ-то вашъ полковникъ Затравкинъ?

   Солдатъ быстро обернулся, поглядѣлъ на Леонида Пахомовича и сталъ несравненно-вѣжливѣе.

   - Затравкинъ-съ.

   - Ну, а что это за человѣкъ, вашъ командиръ?

   - Извѣстно, что за человѣкъ - полковникъ.

   - Нѣтъ, я не то... я хотѣлъ спросить, хорош³й ли онъ человѣкъ?

   - Извѣстно, хорош³й; дурныхъ на службѣ не бываетъ.

   - И строгъ?

   - Русакъ!

   - Какъ Русакъ?

   - Извѣстно какъ? Русск³й человѣкъ, съ хорошими хорошъ, ну, а съ дурными...

   - Съ дурными?

   - Не приведи Господи!

   У Леонида Пахомовича пробѣжали мурашки по тѣлу.

   - Такъ не приведи Господи? замѣтилъ онъ съ дрожащимъ хохотомъ, который какъ-то странно исказилъ лицо его. - Это и хорошо, знаешь, порядку больше.

   - Да, славный человѣкъ, ужь такой-то славный... Будь ты исправенъ, чисти когда слѣдуетъ амуниц³ю, да тверёзъ будь когда слѣдуетъ, не сонливъ и на руку чистъ, такъ онъ тебя и пальцемъ не тронетъ!...

   Но Леонидъ Пахомычъ уже не слушалъ и шелъ домой подъ руку съ женою. У него сильно начало вдругъ покалывать подъ ложечкой.

   Къ вечеру у него оказалось еще что-то новенькое по части болѣзней.

   - Что это съ тобою, Лёля? говорила Наталья Павловна: - лихорадка,

  

  

   не лихорадка, жару, кажется, нѣтъ и пульсъ ровный такой, а весь ты дрожишь. Смотри, не заболѣй у меня, Лёлька!

   Леонидъ Пахомовичъ ничего не отвѣчалъ, только покрякивалъ, сидя, укутанный въ тёплую шинель, передъ растопленною печкою. На столѣ въ сторонѣ стоялъ самоваръ и около него суетилась Настасья Павловна, готовя для мужа какое-то питье на ночь. Онъ иногда, когда дѣла было мало, все въ домѣ обстояло благополучно и не имѣлось въ виду никакой бѣготни по части нуждъ домашнихъ, любилъ-таки понѣжиться, пококетничать какимъ-нибудь недугомъ, преувеличить его и заставить жену ухаживать за собою, какъ за маленькимъ ребенкомъ; но теперь она ясно видѣла, что съ нимъ происходитъ что-то особенное! Тутъ же ей пришло почему-то въ голову - у женщинъ бываетъ иногда престранное сцѣплен³е мыслей - что и другъ его былъ вчера какъ-будто не въ своей тарелкѣ.

   - Лёлька! сказала она вдругъ, подошедши къ нему: - Лёлька!

   Онъ даже и не обернулся и продолжалъ смотрѣть, какъ догорали въ печкѣ уголья и синеватое пламя изрѣдка появлялось и бѣгало надъ ними!

   - Лёлька, это у тебя не даромъ - ты что-нибудь накутилъ.

   Онъ молчалъ по-прежнему; только дыхан³е его сдѣлалось чаще: жена не сводила глазъ съ него.

   - А еслибъ и накутилъ? спросилъ онъ ее наконецъ, обернувшись къ ней и посмотрѣвъ на нее съ самымъ вызывающимъ и даже грознымъ видомъ.

   - Что же? Что же?

   - А то, что мы, можетъ-быть, скоро будемъ безъ куска хлѣба, очутимся на мостовой - вотъ что!

   И, схвативъ кочергу, онъ принялся съ такимъ остервенѣн³емъ мѣшать въ печкѣ, что только искры залетали. Настасья Павловна съ испугомъ смотрѣла на своего мужа.

   - Ради Бога, Лёля! произнесла она шопотомъ, усаживаясь подлѣ него и въ страхѣ прижимаясь къ нему.

   - То-то ради Бога!

   - Но что же, наконецъ? что же?

   - Ахъ, Настя, еслибъ ты знала, какъ мнѣ грустно.

   И онъ разсказалъ ей все, что случилось съ нимъ вчера на охотѣ.

   - Ну? спросила его жена.

   - Ну и все.

   - Лёлька! воскликнула она: - Лёлька, ты съ ума сошелъ!

   И, закинувъ назадъ свою хорошенькую головку, она покатилась со смѣху. И, странное дѣло! смѣхъ этотъ вовсе не разсердилъ Леонида Пахомыча: ему бы даже хотѣлось, чтобъ она вдвое сильнѣе и громче хохотала. Ему пр³ятно было, что она на все это дѣло смотритъ съ другой точки. Однакожь, онъ ей отвѣтилъ самымъ болѣзненнымъ голосомъ:

   - Смѣйся! смѣйся! смотри, чтобъ только послѣ не плакать.

  

  

   - Да помилуй, какъ же и не смѣяться-то? изъ пустяковъ составилъ цѣлую трагед³ю.

   - Изъ пустяковъ? Съ перваго взгляда, оно, пожалуй, и пустяки, а вглядись-ка хорошенько, да раздумай, анъ и выйдетъ, что не пустяки. Понимаешь ли ты, что вѣдь могъ быть пожаръ въ деревнѣ?

   - Съ часу на часъ нелегче! Право, я опять захохочу, Лёлька.

   - Ты глупа, Настя! говорятъ тебѣ, что выстрѣлъ былъ сдѣланъ возлѣ избы; пыжу стоило только затлиться. Сама ты вчера боялась, чтобъ я не застрѣлилъ тебя, когда ружье было даже и незаряжено. Почему жь ты теперь не хочешь допустить, что могъ быть пожаръ?

   - Да вѣдь не былъ же?

   - А что толку-то, что не былъ? все равно придерутся къ этому.

   - Кто же?

   - Кто? А кто вчера узнавалъ о моемъ чинѣ и фамил³и?

   - Но, Боже мой! съ-тѣхъ-поръ прошло уже два дня, а ничего же не было?

   - Вотъ это-то и худо, Настя, вотъ это-то и пугаетъ меня. Стало-быть, съ жалобой онъ отнесся не къ здѣшнему сельскому начальству, иначе я давно бы ужь получилъ замѣчан³е и съ концомъ бы дѣло! Стало-быть, онъ пошелъ къ своему начальству, а его начальство снесется съ моимъ, и тогда ужь и Богъ-знаетъ, что будетъ.

   - И какъ вѣжливъ-то, продолжалъ онъ, горько усмѣхаясь, какъ вѣжливъ-то, шапку снялъ, стоитъ вытянувшись. А почему онъ зналъ, что я благородный? Я былъ въ старомъ пальто: онъ могъ подумать, что я мѣщанинъ какой-нибудь, а вѣдь не подумалъ же! Что это значитъ? Это значитъ, что мы, дескать, чисты, а вы-то ужь тамъ какъ знаете! У-у! какой вѣжливый народъ эти военные.

   Страхъ прилипчивъ. Настасья Павловна перестала смѣяться.

   - Ну, если и такъ, наконецъ? Что же изъ этого? сказала она, помолчавъ немного: - сдѣлаютъ выговоръ - и больше ничего.

   - А Иванъ-то Алексѣичъ?

   Наталья Павловна не отвѣчала.

   - Да онъ изъ мухи слона сдѣлаетъ, чтобъ только столкнуть меня. "Вы, господинъ Цыпкинъ, стрѣлять все изволите, а у насъ здѣсь дѣломъ занимаются. Такъ ужь лучше ступайте въ егеря, въ военную службу." Вотъ что онъ мнѣ скажетъ, я знаю.

   - Ахъ, Лёлька, Лёлька! вѣчно-то ты напроказничаешь! Боже мой, что я стану теперь дѣлать?

   И она готова была заплакать, но вдругъ какъ-будто мысль какая остановила ея слёзы и она болѣе вскрикнула, чѣмъ спросила:

   - А Половинниковъ?

   Леонидъ Пахомовичъ махнулъ рукою, а Настасья Павловна, покраснѣвъ, начала хлопотать около самовара.

   - Просилъ я его вчера - началъ послѣ довольно долгаго молчан³я

  

  

   разслабленный мужъ: - посидѣть съ тобою, а самъ хотѣлъ съѣздить въ Петербургъ, предупредить кой-кого...

   Леонидъ Пахомовичъ остановился и снова сталъ мѣшать въ печкѣ, а стаканы, ложки и чашки до того расшумѣлись и раззвенѣлись подъ руками Настасьи Павловны, что онъ едва разслушалъ вопросъ ея:

   - Ну?

   - Струсилъ онъ, что ли, или скуки побоялся - не разберешь, право, этихъ людей - только я ужь сидѣлъ въ дилижансѣ, какъ вдругъ, чувствую, дилижансъ останавливается, отворяются дверцы и въ нихъ лѣзетъ Половинниковъ. Это куда? - Въ городъ. Зачѣмъ? - Дѣло, говоритъ, есть. А жена-то какъ же? говорю я: - вѣдь она обѣдать насъ ждетъ! - Нечего дѣлать, я вылѣзъ; смотрю - и онъ за мною.

   - Дуракъ! сказала Наталья Павловна и разбила нечаянно стаканъ.

   - Боже мой! какъ ты меня испугала, Настя!

   - Это все отъ-того, что ты выбираешь такой гадк³й кругъ знакомства, отвѣчала она съ сердцемъ, подбирая осколки разбитаго стакана.

   Леонидъ Пахомовичъ снова началъ стонать и охать; Настасья Павловна сѣла возлѣ него и на общемъ совѣтѣ у нихъ рѣшено было идти завтра Леониду Пахомовичу къ полковнику Затравкину и объясниться съ нимъ.

  

  

   На другой день утромъ, часу во второмъ, Настасья Павловна ждала мужа. Она была грустна, задумчива. На дворѣ шелъ дождикъ и билъ въ окна тысячами тонкихъ, продолговатыхъ иглъ, которыя сливались постепенно въ капли и тонкими струйками медленно сбѣгали по запотѣвшимъ стекламъ. Настасья Павловна стояла у окна и о чемъ-то крѣпко задумалась.

   - У-у-у! раздалось вдругъ надъ самыми ея ушами, между-тѣмъ, какъ чьи-то два пальца кольнули съ двухъ сторонъ въ ея тонкую тал³ю.

   Она вскрикнула, обернулась и задѣла своимъ маленькимъ носикомъ другой, тоже небольшой, только вздернутый къ верху и давно уже ей знакомый носъ Леонида Пахомовича. Никогда еще онъ, т. е. Леонидъ Пахомовичъ, а, пожалуй, хоть и носъ, не былъ въ такомъ прекрасномъ расположен³и духа, какъ ныньче. Между тѣмъ, какъ Настасья Павловна съ сильно-бьющимся сердцемъ, сидя на стулѣ, оправлялась отъ своего испуга, Леонидъ Пахомовичъ хохоталъ, семенилъ своими коротенькими ножками, нѣсколько разъ принимался цаловать жену и вообще былъ чрезвычайно-радъ, что ему удалось испугать ее.

   - Ну, обѣдать! обѣдать! кричалъ онъ, скидывая фракъ: - Насточикъ, поворачивайся!

  

  

   - ЧтС же? чѣмъ у васъ кончилось?

   - Пустяки! отрывисто и равнодушно отвѣчалъ онъ: - ради Бога, поскорѣе обѣдать!

   - Однакожь, Лёля? Ну, какъ онъ тебя принялъ? разскажи же!

   - Прекраснѣйш³й человѣкъ! такъ же равнодушно отвѣчалъ Леонидъ Пахомовичъ.

   - Посадилъ?

   - Пожалуйста, поскорѣе обѣдать.

   - Сейчасъ, сейчасъ - такъ какъ же, Лёля, посадилъ?

   - А тебѣ очень хочется знать? Ахъ, ты мышь любопытная!

   И онъ ущипнулъ ее за подбородокъ.

   - Ну, да, пожалуй, не говори! Очень-нужно!

   - Эй, ты! не дуть губъ у меня, смотри!

   Сказавъ это голосомъ грознымъ и повелительнымъ, онъ вдругъ запѣлъ, покачиваясь передъ нею:

   Пустяки, душечка, пустяки!

   Дураки мы были, дураки!

   - Такъ-то, вотъ, мышонокъ ты этак³й, гаденьк³й, любопытненьк³й... Бу-у-у-у!

   И, сдѣлавъ правой рукою "козу", онъ принялся бодать ее.

   - Отвяжись, Лёлька, какой ты несносный!

   - Такъ вотъ-какъ: прихожу я и спрашиваю: дома полковникъ Затравкинъ? У себя-съ, пожалуйте-съ, отвѣчаетъ деньщикъ и вводитъ меня въ залу. Вотъ я жду... и ждалъ-то всего минутъ пять, не больше, какъ вдругъ услышалъ шаги: шпоры-то такъ и подзваниваютъ, знаешь - ну, думаю: онъ. И точно онъ. Мужчина такой высок³й, видный, повелительное, знаешь, что-то такое въ осанкѣ; на лицѣ какъ-будто написано, что, дескать, полкомъ командуетъ. Такая благородная наружность...

   - Бель-омъ?

   - Все, что хочешь! А шпоры-то такъ и подзваниваютъ!

   - Чай ты струсилъ?

   - Ну! отвѣчалъ Леонидъ Пахомовичъ такимъ голосомъ, какъ-будто говорилъ: "это еще вопросъ нерѣшеный!" и продолжалъ разсказывать.

   "Подошелъ ко мнѣ, поклонился; я тоже поклонился.

   - ЧтС вамъ угодно?

   - Имѣю счаст³е, г. полковникъ, рекомендоваться; такой-то, Цыпкинъ.

   - А! прошу покорно!

   А самъ ни съ мѣста; я тоже, разумѣется, ни съ мѣста.

   - Такъ-и-такъ, говорю, пришелъ съ всепокорнѣйшею просьбою.

   - А! чѣмъ могу служить?

   - Такъ-и-такъ, говорю, имѣлъ несчаст³е третьяго дня застрѣлить воробья.

   - Какъ? Воробья?

  

   - Сдѣлайте милость, г. полковникъ, не пр³ймите этого за оскорблен³е...

  

   - Какъ?

   - За оскорблен³е, говорю я: - будьте увѣрены, что это было сдѣлано мною по молод... по необдуманности, говорю я; я никакъ не предполагалъ, г. полковникъ, чтобъ вы находились такъ близко.

   - Милостивый государь, я рѣшительно не понимаю ни одного слова. Объяснитесь.

   Каково, Насточикъ? Не понимаетъ ни одного слова?

   - Г. полковникъ, говорю я: - смѣю васъ увѣрить, это было сдѣлано по неопытности съ моей стороны. Сдѣлайте милость, потушите это дѣло.

   - Какое дѣло?

   - Дѣло о застрѣленномъ по неопытности воробьѣ?

   - Но растолкуйте мнѣ, ради Бога, милостивый государь, чтС мнѣ за дѣло до воробья и до того, что вы его застрѣлили?

   Каково мнѣ было это слышать, Насточикъ? Подумай, разсуди, каково это мнѣ было!

   - Г. полковникъ, говорю я: - вы сами изволили освѣдомиться о моемъ чинѣ и фамил³и.

   - Я?

   - Черезъ солдата, или унтер-офицера, извините, не запомню, г. полковникъ.

   - Милостивый государь, здѣсь есть какое-нибудь недоразумѣн³е, говоритъ онъ мнѣ, а самъ улыбается; я тоже изъ вѣжливости улыбнулся.

   - Да, недоразумѣн³е... А! понимаю! это вѣрно мой фельдфебель; это непремѣнно его штуки. Вотъ я прикажу намылить ему голову хорошенько, а у васъ, говоритъ, прошу за него извинен³я.

   Такъ и сказалъ, Насточикъ: прошу у васъ извинен³я. Прекраснѣйш³й человѣкъ.

   - Прошу извинен³я, говоритъ. ЧтС до меня касается, еслибъ даже я и слышалъ выстрѣлъ, говоритъ, то не обратилъ бы на него никакого вниман³я. Здѣсь не городъ, а деревня. Притомъ же, здѣсь есть становой приставъ, до котораго эти дѣла болѣе касаются, чѣмъ до мѣня. По мнѣ можете стрѣлять-себѣ воробьевъ сколько угодно. А фельдфебелю я намылю голову, будьте увѣрены.

   Я, разумѣется, поблагодарилъ и ушелъ" сказалъ Леонидъ Пахомовичъ, оканчивая разсказъ свой: "Прекрасный человѣкъ, Насточикъ! Сейчасъ видно, что въ гвард³и служитъ. А мы-то, а мы-то, Насточикъ, горевали съ тобою. Совсѣмъ по-напрасну!"

   - А кто горе-то выдумалъ? Ты! Мнѣ кажется, каждый щелкнетъ тебя по носу, а ты и носъ повѣсишь.

   - Ну! отвѣчалъ Леонидъ Пахомовичъ съ сомнительнымъ видомъ.

   - Впередъ наука! Не стрѣляй воробьевъ съ ложными друзьями!

  

  

   замѣтила Настасья Павловна, проходя мимо него и потрепавъ его по щекѣ.

   Счаст³ю, казалось, захотѣлось въ этотъ день совершенно вознаградить Леонида Пахомовича за два дня невыразимыхъ страдан³й. Послѣ обѣда онъ получилъ денежную повѣстку изъ Соль-Галича, и потому цѣлый день Леониду Пахомовичу съ радости что-то не сидѣлось на одномъ мѣстѣ. Онъ все бѣгалъ, суетился, высчитывалъ долги свои, игралъ съ своею хорошенькою женою и дѣлалъ тысячи глупостей. Даже чаю не могъ напиться покойно, а такъ спѣшилъ, что Настасья Павловна замѣтила, что онъ чавкаетъ какъ... Половинниковъ.

   Только ночью, когда вокругъ него все утихло, когда дѣти спали сномъ невинности, а Настасья Павловна сномъ молоденькой женщины, Леониду Пахомовичу сдѣлалось вдругъ какъ-то грустно, какъ-будто что наросло у него на сердцѣ. Какъ-будто тѣнь застрѣленнаго воробья пахнула на него своими невидимыми крылышками, какъ-будто вдругъ онъ прочелъ что-то странное въ улыбкѣ полковника. Долго онъ ворочался съ-боку-на-бокъ, и ему казалось, что, при трепетномъ свѣтѣ теплящейся лампады, съ нимъ вмѣстѣ ворочаются четыре стѣны маленькой спальни, и каждый разъ чуть слышно шепчутъ ему на ухо: маленьк³й человѣчекъ! маленьк³й человѣчекъ!

  

  

  

  

   Список исправленных опечаток (страницы указаны в соответствии с первой публикацией):

   Стр. 156. "куда уходилъ" вместо: "кука уходилъ"

   Стр. 162 "...чирикало на разные голоса безчисленное множество воробьевъ..." вместо: "чиликало на разные голоса безчисленное множество воробьевъ..."

   Стр. 162 "обращаясь къ Половинникову" вместо: "обращаясь къ Половинникому"

   Стр. 213 "Настасья Павловна" вместо: "Настатья Павловна"

   Стр. 174 "...вводитъ меня въ залу." вместо: "...вводитъ меня въ зало."

   Стр. 209 "...пошли по межѣ полями." вместо: "...пошли по межѣ полами."

   Жена главного героя ошибочно называется по-разному: Настасья Павловна, Наталья Павловна - оставлено в соответствии с первой публикацией.